Забота о новой школе

К большевистской партии я примкнула с сентября 1917 года, когда была назначена сельской учительницей д. Новинки, Рождественской волости, расположенной на правом берегу Волги. В это время деревня особенно бурлила. Среди учительства тоже шли постоянные споры о том, какая партия лучше и за кого следует голосовать в Учредительное собрание. В группе учителей, с которыми я общалась, был Летин из соседнего села. Наши убеждения совпадали, и мы всегда в спорах выступали за большевистскую партию и ее кандидатов, против заведующей нашей школы и местного духовенства, которые были настроены реакционно и поддерживали эсеров и кадетов.

Свои идеи мы выносили в народ — местное крестьянство и рабочих, которые жили в д. Новинках. Споры иногда принимали острые формы, переходящие в угрозу по адресу большевиков и нас, их сторонников. При этом большевиков обливали всякой грязью. Нас обзывали бандитами, выродками, попирающими культуру и мораль. Кроме меня и Летина, были и другие единомышленники, особенно прибывающие с фронта солдаты и рабочие Трубочного завода. Наша группа была связана с Самарской большевистской организацией.

В начале 1918 года мы проводили в жизнь декреты Советской власти. Надо сказать, что это было нелегко. Учителя метались из стороны в сторону, порой саботируя декреты. Директивы из Сызрани и Симбирска до нас не доходили. Поэтому учительство Рождественской волости обращалось ко мне с трудными вопросами. И мне не всегда легко было ответить. Помню, однажды за разъяснениями по вопросу отделения школы от церкви и церкви от государства я обратилась к тов. Трокину. Он выслушал меня и сказал:

— Ты большевичка и идеи коммунистов знаешь.

— Да, знаю.

— Поэтому поезжай обратно в деревню и агитируй, как умеешь, и скажи учителям, что декреты Советской власти в деревне проводить нужно неукоснительно.

Возвратившись в деревню, я собрала всех учителей Рождественской волости, разъяснила им смысл декрета и тут же добавила, что декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви имеет большое значение: он сделал все народы, населяющие нашу Родину, свободными в их религиозных убеждениях и в вероисповедании. Я подчеркнула, что Советская власть есть законная власть народа и выполнение ее декретов для нас является обязательным. С такими установками учителя разъехались по своим селам.

Не обошлось тут и без курьезов. Через некоторое время в Новинки приехали двое учителей и, увидев меня, удивились, так как до них дошли слухи, что меня во время собрания по вопросу о проведении декрета о церкви и школе крестьяне убили. Я их уверила, что ни в нашей, ни в других школах учителей никто не убивал. Все это — агитация заклятых врагов Советской власти. Я посоветовала им ехать обратно в свои деревни и делать то, что уже делали учителя Рождественской волости.

В начале июня 1918 года белочехи, поддержанные белогвардейцами, ворвались в Самару. Рекой полилась кровь коммунистов и рабочих. За одно слово сочувствия большевикам людей убивали без суда и следствия.

Я была вынуждена покинуть Новинки и уехать вверх по Волге в деревню Моркваши, где скрывалась до октября 1918 года у учительницы М. И. Вяжевич на правах родственницы. Летом нанималась к крестьянам на полевые работы, а осенью собирала ягоды и грибы и этим питалась.

С наступлением осени стали усиливаться слухи о приближении Красной Армии. Известия о бегстве чехов и захвате красными войсками Казани, Симбирска, Вольска дошли до Морквашей в конце октября 1918 года. Это окрылило всех сочувствующих большевикам. Вскоре я вернулась в Самару, как раз, когда белые оттуда эвакуировались. На пристани наблюдала комедию эвакуации реакционно настроенного учительства. Представитель земства прямо на улице раздавал керенки всем, кто желал уехать с «народовольческой» армией. К чиновнику стояла очередь с чемоданами. Толковали, куда лучше ехать: одни спешили на пароход, который отправляется в Симбирск; другие старались уехать сызранским пароходом; третьи торопились к поезду в Сибирь.

Из Самары я поехала в Новинки. Школа не работала. Крестьяне, сочувствующие большевикам, рассказали мне, что реакционно настроенные элементы прячут оружие. В разговоре с прислугой местного священника мне удалось узнать место, куда это оружие сносят.

Вечером того дня, когда я вернулась, в Новинки вошли части Красной Армии. Бойцы этой же ночью произвели обыск, разыскивая оружие. Один из командиров явился ко мне, как учительнице-большевичке. Я ему подробно рассказала об обстановке в селе, указала, где, по имеющимся у меня сведениям, спрятано оружие, предупредила о том, что Сызранский мост взорван. Оружие было найдено.

Вскоре после того, как Самара была очищена от белочехов, в городе и окружающих деревнях восстановилась Советская власть, стали выходить коммунистические газеты. Как-то в газете появилась заметка, что все коммунисты Литвы и Белоруссии обязаны зарегистрироваться в литовско-белорусской секции РКП(б). Зарегистрировавшись, я получила задание обследовать все бараки и «тепляки» в Самаре, выявить беженцев Литвы и Белоруссии, взять на учет всю молодежь и учесть способных носить оружие. Попутно решено было вести разъяснительную работу среди беженцев, рассказывать им, что несет с собой трудящимся Советская власть.

Работа была трудная и опасная, так как притаившаяся контрреволюция не только сеяла смуту и недоверие к Советской власти, но и угрожала расправой. Приходилось много выступать на митингах, собраниях, бывать в семьях своих земляков.

Вскоре была объявлена всеобщая мобилизация в Красную Армию, боровшуюся под Уфой против контрреволюции. В нашей секции создали военно-вербовочный пункт для проведения мобилизации среди беженцев Литвы и Белоруссии. В задачу секции входила также организация советских трудовых школ. В это время я была избрана секретарем литовско-белорусской секции РКП(б) и руководила всей ее работой. В бюро нашей секции входили тт. Швырейко (организатор), Найдзенок, Рупкус, Глямжо, Вержбиловский и другие. В короткое время все здоровые мужчины были мобилизованы и направлены на фронт. Больным была оказана медицинская помощь, а дети определены в специальные школы.

После окончания вербовочно-мобилизационной работы среди литовско-белорусского населения наша секция ввиду малочисленности была ликвидирована, и 13 июля 1919 года все ценности, деньги, знамя, печать были переданы уполномоченному Центрального бюро РКП литовской секции т. Бернотас, а все коммунисты секции перешли в Самарский горком РКП(б). Меня направили на работу в гороно, а последнее послало меня в распоряжение Капитолины Георгиевны Шешиной, занимавшейся организацией детских показательных учреждений в Самаре.

С Шешиной я встретилась на собрании учителей и родителей в большом зале бывшего Сурошниковского дома, в котором размещался отдел народного образования. Присутствовало около ста человек: К. Г. Шешина подробно изложила задачи и цели коммунистического воспитания детей, рассказала о формах и методах, особо выделив вопрос об организации детских школьных колоний во время каникул. Реакционно настроенная часть городского учительства к этим мероприятиям отнеслась отрицательно. Коммунистическое воспитание детей многие учителя называли табунностью, совместное обучение мальчиков и девочек — разнузданностью и т. д.

Возмутившись, я взяла слово и заявила: «Я, сельская учительница, не так давно переехала в город и считала, что городское учительство — прогрессивное, всегда ищущее новые формы воспитания детей. Но оказывается, среди вас немало реакционных элементов. Тов. Шешина предлагает прекрасные формы воспитания, включающие и оздоровительные мероприятия, совершенно необходимые для детей трудящихся. Вы же не только не хотите помочь этому исключительно полезному делу, но поносите его и иронизируете без всяких на то оснований. Здесь, кроме учителей, присутствуют и родители, среди которых много рабочих и работниц. Предлагаемые нами мероприятия им близки и дороги, и они нам, конечно, помогут. И действительно, в своих выступлениях родители, особенно рабочие, не только высказали одобрение предлагаемым мероприятиям, но и конкретные предложения по оказанию помощи.

Так было положено начало организации детских школьных колоний.

Заведование детскими колониями К. Г. Шешина поручила мне и трем учительницам — беженкам из Уфимской губернии. Заводские комитеты выделили для работы в колониях своих представителей. Скоро к нам примкнули некоторые учительские силы, главным образом из начальных школ. С таким составом мы взялись за работу в это первое лето, когда на фронтах гражданской войны еще гремели пушки. На дачи бывших капиталистов Субботина, Башкирова, Сурошникова и других, расположенных на живописных берегах Волги, мы вывезли две с половиной тысячи детей Самары.

Советская власть, находясь в тисках войны, голода и нищеты, уже в то время из своих скромных запасов сумела выделить необходимое продовольствие и оборудование. Между детьми и воспитателями возникали чудесные взаимоотношения, как между самыми близкими людьми. Учителя, вовлекая постепенно детей в самообслуживание, организуя дежурства и давая отдельные поручения детям, прививали им трудовые навыки. В колонии создавались хоровые, драматические и другие кружки, выявлялись у детей способности и таланты.

Лето закончилось прекрасными результатами. Дети окрепли, отдохнули, радостными и бодрыми вернулись осенью в Самару для продолжения обучения в школах. Родители остались также очень довольны.

Энтузиаст этого дела К. Г. Шешина предложила на базе детских колоний организовать постоянно действующую трудовую школу-коммуну. Потребность в таких школах была очень большая, так как по всем дорогам нашей страны бродили толпы беспризорных детей, лишенных не только родителей, но и крова.

Работа предстояла исключительно трудная и ответственная — перевоспитать беспризорных детей, познавших «сладость вольной жизни».

Нас набралась группа в 10–12 человек (кроме К. Г. Шешиной, А. Н. Мокшеевой и Репьевой, я никого не помню), которая взялась за это полезное дело. Была назначена заведующей первой трудовой школой-коммуной, организованной в Самаре.

Основным принципом этой школы было трудовое воспитание. Базой для него являлись приусадебные земельные участки дач с садами, огородами, лугами и другими угодьями бывших владельцев-купцов. Летом дети работали в огородах и садах, продукция которых поступала в их пользование. Зимой они занимались учебой и проходили курс первой и второй ступени единой трудовой школы. При школе были организованы разные кружки детской самодеятельности, а также детские комиссии по художественной, учебной, культурно-просветительной, хозяйственной работе.

Жизнь в школе строилась таким образом, что каждый должен был трудиться. Кроме того, каждый участвовал в органах самоуправления хотя бы в течение одного или двух месяцев. Меру наказания за проступки устанавливали сами учащиеся через соответствующие комиссии и общие собрания детей. Так что каждый чувствовал ответственность перед коллективом.

Например, был у нас Витя Кононов, бывший учащийся кадетского корпуса. Работать он не хотел и был исключительно упрямого характера. Каждое утро, когда ребята еще спали, он залезал в клуб, открывал рояль и колотил по клавишам палкой, подымая невероятный шум. Уговоры педагогов-воспитателей и замки, которые мы ежедневно вешали на двери клуба и на рояль, не останавливали Витю. Его поведение вывело из терпения весь коллектив школы, и вопрос о Вите был поставлен на общем собрании учащихся и педагогов школы. После длительного обсуждения его поведения решили: 1) обязать Витю кормить свиней школы в течение трех месяцев; 2) в случае хотя бы единичного повторения проступка срок наказания прогрессивно увеличивать. Обычно животных кормили дежурные по назначению хозяйственной комиссии. Если Витя отказывался кормить свиней, то и его не кормили. Эта мера оказалась весьма эффективной. Витя скоро исправился и стал достойным членом нашей школы-коммуны.

Не прошло и года, как наши дети стали полноценными гражданами нового общества. Учителя, дети и обслуживающий персонал скоро восстановили хозяйство школы-коммуны: исправили разрушенный отступавшими из Самары белогвардейцами водопровод и канализацию, отремонтировали электросеть, дороги, заборы и другие хозяйственные службы.

Особенно врезался мне в память следующий случай. Когда мы начали создавать школу, многие дети воровали все, что попадало под руки, тащили на рынок и «спускали» там полотенца, простыни, выданные для личного пользования, ложки, кружки, чашки, ножи и другие мелочи; по водосточным трубам проникали в охраняемые материальные и продовольственные кладовые и брали все, что могли. Разбирая проступки детей, я им говорила: «Ребята, а ведь доживем мы с вами до такой поры, когда все будет открыто, не будет замков и сторожей у наших кладовых, и никто ничего не будет брать самовольно». Ребята на это, качая головой, отвечали: «Чудачка вы, Мария Григорьевна, как это — лежат конфеты и их не брать».

И вот после года упорного труда педагогов и детских комиссий эти слова превратились в действительность. И сами дети уже нам говорили: «Вот смотрите, все кладовые у нас открыты, и никто ничего не берет».

Скоро наша школа сделалась образцовой. Ею заинтересовался нарком просвещения А. В. Луначарский и вызвал нас с представителями учащихся на доклад в Москву. Введенная нами в школе система воспитания и образования с ее удивительными результатами понравилась Анатолию Васильевичу, и он распорядился подчинить школу непосредственно Наркомпросу РСФСР с названием «Образцовая школа-коммуна Наркомпроса». Характерно, что обо всех порядках школы больше нас, руководителей, докладывали А. В. Луначарскому и в отделах Наркомпроса сами дети. В поведении детей и их рассказах о своей жизни чувствовались гордость и радость за достигнутые результаты.

Нужно отдать должное самоотверженной работе коллектива педагогов этой первой школы-коммуны — Мокшеевой, Овчаренко, Репьевой и особенно К. Г. Шешиной, заведующей подотделом детских колоний и школ-коммун Самарского губернского отдела народного образования. Она была не только инициатором создания этой школы и руководителем педагогов, но и принимала активное участие в жизни школы. Бывали случаи, когда дети отказывались ехать на Волгу за водой (до восстановления водопровода воду подвозили бочками). Капитолина Георгиевна брала вожжи в руки, садилась на козлы и говорила: «Я, ребята, поехала, кто со мной?» И дети бежали гурьбой за Шешиной. Оттуда возвращались радостные и потом сами охотно ездили.

Таким образом, когда еще вблизи г. Самары шли бои за Советскую власть, учителя-коммунисты, что называется, засучив рукава, трудились над созданием новой системы коммунистического воспитания детей трудящихся и упорно работали над ликвидацией ужасных явлений, порожденных войнами. И плоды наших трудов не пропали даром. Дети, прошедшие школу, стали достойными гражданами советской страны, например, Татьяна Горинова — теперь работник антифашистского комитета женщин, т. Чернов окончил институт, аспирантуру и стал кандидатом экономических наук, Николай Ромадин — художник. Почти все дети нашей школы впоследствии нашли свое место в жизни.