Обращенное к Президенту РФ трехстраничное письмо 10 членов Российской академии наук в июле 2007 года о беспокоящем их росте «клерикализации российского общества» наделало немало шуму. Между сторонниками и противниками авторов этого письма разгорелся, отнюдь не дипломатический, обмен мнениями, который журналисты довольно точно окрестили полемикой «физиков» и «клириков». («Лириков» в лице представителей общественных и гуманитарных наук, что весьма показательно, среди подписавшихся под этим обращением академиков не оказалось).

Напомним, что, выразив в своем письме беспокойство по поводу «активного проникновения церкви во все сферы общественной жизни», авторитетные представители отечественной науки, в том числе два лауреата Нобелевской премии в области физики, выступили против конкретных инициатив Русской православной церкви (РПЦ), принятых на XI Всемирном русском национальном соборе в марте 2007 года. А именно: против внесения дисциплины «теология» в перечень научных специальностей Высшей аттестационной комиссии и введения в качестве обязательного предмета во всех школах России курса «Основы православной культуры».

Тон и стилистика письма академиков, как это и приличествует быть у людей большой науки, был, заметим, сдержан, чего не скажешь о некоторых их оппонентах из «православного лагеря» и его единомышленников.

Представитель Cоюза православных граждан Кирилл Фролов назвал письмо академиков «новым витком антицерковной истерии». Были и другие нелицеприятные выпады в адрес академиков со стороны служителей РПЦ. Дело дошло до того, что диакон Андрей Кураев, состоящий профессором Московской духовной академии, в примирительной по своей тональности статье «Спор двух академий», помещенной 30 июля в Интернете на портале патриархии ( http://patriarchia.ru/db/print/274965.html), вынужден был извиняться за «демонизацию академиков церковными апологетами».

4 августа на том же портале патриархии появилась информация, что Алексий II оценил письмо академиков как «отголосок атеистической пропаганды прошлого».

Православная «прогрессивная» общественность также не осталась в стороне от разгоревшейся полемики и вскоре в редакцию «Литературной газеты» (№ 32, 8-14 августа) поступило письмо «известных мастеров культуры, ученых и видных общественных деятелей», среди которых оказались даже некоторые члены Общественной палаты при Президенте РФ. Правда, среди подписантов этого письма не оказалось ни одного лауреата Нобелевской премии, но отругать почтенных академиков за «однобокое усвоение научных знаний», помешавшее последним «уяснить широту и глубину того вопроса, что русская культура возросла на духовных основах православия», вполне получилось. Хотя не очень культурно и не очень научно.

Затем были и другие – в основном в Интернете – выступления «за» и «против» письма академиков от естествознания, но к началу учебного года дискуссия пошла на убыль. Возможно оттого, что РПЦ тогда смягчила свою позицию и не стала настаивать на обязательности изучения «Основ православной культуры» в школе, а протоирей Всеволод Чаплин признался: «Преподавание “Основ православной культуры” с учетом принципа добровольности и вариативности – это наиболее честный и целесообразный путь».

Спустя три месяца после выступления академиков-«физиков» несколько неожиданно свой голос подали академики-«лирики». Ими стали доктор юридических наук Г.В. Мальцев и доктор филологических наук Ф.Ф. Кузнецов, которые вместе с тремя другими членами Российской академии наук на интернет-портале «Интерфакс – религия» поместили «Письмо других академиков. Заявление представителей РАН в связи с “Письмом десяти”».

Понятно, что «Письмо других…» стало апологией инициатив РПЦ, но осталось непонятным, почему, в силу чего эти члены РАН оказались представителями Российской академии наук, кто и каким образом их уполномочил представлять не себя лично, а все академическое сообщество. В этом отношении авторы первого академического письма были заметно скромнее. Возможно, потому, что собственный научный авторитет последних позволял им говорить от себя лично и не прятаться за «спину» РАН.

Чем же вызвана такая, мягко говоря, неадекватная, реакция служителей и поклонников православия на «Письмо десяти академиков»? Может быть, уважаемые академики в своих рассуждениях были не достаточно точны и что-нибудь насочиняли от себя лишнего? Вовсе нет.

Говоря об активном проникновении церкви во все сферы жизни нашего общества, академики ничуть не погрешили против истины, а лишь признали эмпирически наблюдаемый ими и многими другими реальный факт современной российской истории. Этот факт сегодня настолько очевиден, что его признают и представители самой церкви. В частности, тот же Андрей Кураев в своей статье о «двух академиях» прямо говорит, что для священников, как одной среди других «групп влияния» (к ним он относит и Академию наук), естественно стремиться к укреплению и усилению влияния церкви в жизни общества.

Также очевидно и то, что академики-«естественники» выступили не как атеисты, не против религии вообще и не против РПЦ как таковой: «Верить или не верить в Бога – дело совести и убеждений отдельного человека. Мы уважаем чувства верующих и не ставим своей целью борьбу с религией», – говорится в «Письме десяти». Академики выступили против конкретных инициатив (православной) церкви в сфере науки и образования, являющейся полем их профессиональной деятельности. Что же касается данных инициатив РПЦ, то они также не плод академического воображения; они основаны на документах самой церкви. Ничего сверх того, что есть, на самом деле, академики как служители науки и поборники точного знания не сказали. Как нынче принято говорить – «ничего личного».

Кто-то в споре академиков и клириков увидел лишь дискуссию о месте и роли в современном российском обществе православия как наиболее представительного и исторически наиболее влиятельного в нашей стране религиозного направления. Кто-то в этом споре усмотрел продолжение давнего, начатого еще в эпоху Возрождения и достигшего своей кульминации в «век Просвещения», поединка атеизма с религией. Кто-то просто обиделся за культуру и традиции православия в России. На самом деле, суть спора иная и лежит она значительно глубже, чем это кажется на первый взгляд.

За фасадом этой дискуссии находится вопрос о значении материалистического мировоззрения для науки и, следовательно, о дальнейшей ее судьбе в нашем обществе. Науки не как социального института, определенным образом организованного через систему академических и вузовских учреждений с различными (от директора или ректора до лаборанта) должностями, через известные процедуры карьерного роста, включая присвоение ВАКом ученых степеней и званий. А науки как формы сознания (и познания), открывающей тайны природы, материального мира и потому «работающей» на техническое и экономическое развитие страны, в том числе ее настоящее и будущее геополитическое положение. Той самой науки, которая составляет стержень одноименного социального института и благодаря которой этот «институт» оправдывает свое существование и, кстати, бюджетное финансирование.

За фасадом дискуссии находится и то, что теоретическое знание об обществе, как и сто или двести лет назад, несмотря на открытое и сформулированное Марксом материалистическое понимание истории, в целом никак не может выбраться из объятий идеалистического мировоззрения и все больше и больше отстает от наук о неживой и живой природе. В отличие от естественных и биологических наук, где успехи человеческого познания на протяжении последних 150 – 200 лет стали общепризнанными, официальная наука об обществе по-прежнему в основном остается идеологией, что в методологическом отношении ее сближает с религией, и чем представители последней охотно пользуются, все громче заявляя претензии на научность учения о боге.

Ведь не случайно теология, которая в католической Европе, по остроумному замечанию одного из участников дискуссии вокруг «Письма десяти», является «расколдованным богословием постпротестантского времени», в приказе Министерства образования РФ от 02.03.2000 № 686 названа «комплексом наук». И также не случайно православные защитники понимания теологии как науки все время подчеркивают, с одной стороны, различие между методами исследования общественных, гуманитарных, теоретических дисциплин и естественных наук, а с другой – методологическую схожесть первых с религией. И то, и другое говорит о существовании негласно сложившегося в постсоветской истории союза между профессиональным обществознанием и религией, православием в том числе.

«Письмо десяти», отвергая «научно-образовательные» инициативы РПЦ, фактически представляет собой протест против предложения церкви о заключении долгосрочного союза религии с наукой и его легитимации путем признания этого союза государством в лице Минобразования и ВАКа. Союза, который нужен даже не религии как особой (иррациональной) форме сознания, а церкви, но никак не нужен науке и который опасен для науки выхолащиванием из нее материалистического мировоззрения.

Но именно те вопросы, которые находятся за фасадом дискуссии академиков и клириков большинством участников разгоревшейся дискуссии прямо и открыто не ставятся и не обсуждаются.

Обходят стороной этот вопрос академики-«лирики», которым, казалось бы, по их профессиональному и должностному статусу положено здесь быть первыми. Обходят его руководители Минобразования и ВАКа, отвечающие от имени государства за состояние отечественного образования и российской науки.

Как правило, мимоходом об этом говорят представители РПЦ и православной общественности, скорые на резкие, но при этом плохо аргументированные оценки авторов «Письма десяти». Исключение здесь составляют публичные выступления диакона Андрея Кураева, который статьей «Спор о двух академиях» на краткое выступление академиков ответил весьма обстоятельно и теоретично, по-ученому, что уже является вполне достаточной причиной, чтобы ответ православного профессора, помещенный в Интернете, не был оставлен без внимания широкой публики.

Андрей Кураев, судя по его регулярным теоретическим выступлениям, приобрел сегодня статус ведущего идеолога РПЦ, и на то у него есть все основания. У сравнительно молодого (1963 г. рожд.) православного профессора Московской духовной академии, состоящего также научным сотрудником философского факультета МГУ, большой послужной список. Там, кроме диплома МГУ, полученного в 1984 году по кафедре истории и теории научного атеизма, можно найти дипломы Московской духовной семинарии (1988) и Московской духовной академии (1992). В этом же списке значатся дипломы кандидата философских наук после защиты им в 1994 году диссертационной работы в Институте философии РАН и кандидата по богословию после прохождения аналогичной процедуры в Московской духовной академии в 1995 году. Если к этому добавить, что с 1990 по 1993 гг. он был референтом Патриарха Алексия II, а в последние годы состоял членом экспертно-консультационного совета по проблемам совести при Государственной Думе РФ, то, спрашивается, кому, как не ему, от имени РПЦ выступать против всякого атеистического и материалистического «вздора»?

Но делает это православный профессор по-своему, с изрядной долей лукавства, прикрытого им видимостью заботы о самой науке:

«Я пишу не против академиков, а за них. И призыв мой не к обскурантизму, а к большей научности: уважаемые академики, ну будьте вы более академичны! Достойным укоризны в обсуждаемом письме мне представляется именно нарушение принципов научного поиска и диалога самими академиками, вроде бы защищающими интересы науки».

В подтверждение своей научности Андрей Кураев высказывает достаточно здравых суждений, с которыми согласится любой ученый муж, материалистически мыслящий в том числе. Вот некоторые из них:

«Для меня эти академики – хорошие люди, великие ученые, принесшие славу русской науке»; «научные гипотезы неоднородны: они бывают разного качества и разной степени признанности…»; «есть и вненаучные способы самопонимания человека и его антропогенеза»; «ни работа в науке, ни ее выводы не требуют быть атеистом»; «естествознание говорит о фактах; аксиология, философия, религия – о смысле»; «научность исследования определяется не его тематическим полем, а методом»; «теология – модус присутствия логики в иррациональном мире религии».

Однако эти и другие им подобные суждения Андрея Кураева не отменяют того факта, что он – убежденный сторонник идеализма и потому последовательный противник материализма. «Если каждый из десяти авторов письма, – пишет он, – сделает по десять научных открытий, установит по десять новых глубинных причинно-следственных связей в материальном мире, то неужели появятся сто новых доводов в пользу атеизма? Даже если эти десять умов сделают именно такой вывод из этих своих открытий, для меня эти их открытия станут сотней новых доводов в пользу Творца, который так премудро и логично устроил мир…».

В этом рассуждении автора статьи «Спор двух академий» уже сокрыто маленькое лукавство православного профессора – он отождествляет материалистическое мировоззрение, о сохранности которого искренне беспокоятся академики, с атеизмом, который их в настоящее время мало интересует. Такой теоретический ход, когда новое знание о материальном мире приравнивается к атеизму, позволяет диакону Кураеву сначала справедливо заявить, что «ни работа в науке, ни ее выводы не требуют быть атеистом», а затем приводить из истории науки примеры того, как ее отдельные представители, не будучи атеистами, успешно занимались научным познанием. То, что такой «ход» является нарушением «принципов научного поиска», от чего диакон предупреждал академиков, им не замечается.

Действительно, работа в науке не требует быть атеистом, но, к сожалению православного профессора, такая работа требует быть материалистом. Хотя последнее, конечно, не означает, что всякий ученый и теоретик является сознательным и последовательным сторонником материалистического мировоззрения, однако результаты его работы становятся научными лишь постольку, поскольку такому ученому удается быть материалистом. В противном случае, вне материалистического видения мира, он остается ученым, теоретиком, место которого в истории догматики, схоластики, но не науки как особой, требующей точности знания формы познания.

Лукавая подмена одного понятия другим используется диаконом Кураевым и тогда, когда он вынужден, вслед за авторами «Письма десяти», заговорить о материализме прямо, не скрываясь от него за «академический атеизм». В статье ученого священнослужителя говорится:

«Еще одна очевидная ошибка автора текста, подписанного академиками (и, увы, не замеченная и не оспоренная ими) – это претензия на “монополию материалистического видения мира”. “Видение мира” – это мировоззрение, идеология».

Во-первых, взяв в кавычки слова «монополия материалистического видения мира», теолог тем самым создает у читателя впечатление, будто это словосочетание принадлежат самим академикам, что это их тезис. На самом деле это не так. В письме академиков эти слова также употреблены в кавычках, поскольку ранее авторы обращения к Президенту РФ частично процитировали принятую на XI Всемирном русском национальном соборе резолюцию «О развитии отечественной системы религиозного образования и науки», где было сказано:

«Необходим диалог власти и общества для того, чтобы сложившаяся в советское время монополия материалистического видения мира, наконец, прекратилась в российской образовательной системе».

Во-вторых, неужели профессор богословия, обучавшийся на философском факультете МГУ и в аспирантуре Института философии РАН и уже потому обязанный лучше, чем академики-«естественники», ориентироваться в знании об обществе и человеке, не знает, что негоже ставить знак тождества между мировоззрением и идеологией?

Любая идеология как учение об идеях, теориях, мыслях и суждениях людей, носит идеалистический характер. А вот мировоззрение, в отличие от идеологии, может быть не только идеалистическим, но и материалистическим. И наука, опять-таки, в отличие от религии и в противоположность ей, может успешно развиваться только на фундаменте материалистического мировоззрения. Но именно это и не устраивает Андрея Кураева. Именно поэтому он, совершив очередную подмену понятий, всячески стремится опровергнуть прямую и естественную, опосредованную их одинаковым отношением к объективной (как природной, так и социальной) реальности связь между материалистическим мировоззрением и наукой.

Именно признание академиками этой связи более всего не нравится уважаемому теологу, и поэтому он переходит в решительное наступление:

«По убеждению авторов письма, “вообще-то все достижения современной науки базируются на материалистическом видении мира. Ничего иного в современной науке просто нет”. Вот эта фраза и есть главная и непростительная (с научной точки зрения) ошибка академиков. Ибо этой фразой они выдают свое глубинное убеждение в тождестве понятия “естествознание” и “наука”. А ведь объем понятия “наука” много шире, чем “естественные науки”. “Современная мировая наука” – это и гуманитарные дисциплины».

Конечно, диакон Кураев зря пытается «держать» академиков за троечников и обвинять их в отождествлении понятий «естествознание» и «наука». Как-то становится неудобным за него, когда он поучает этих людей относительно того, что понятие «наука» шире понятия «естественные науки». Академики ведь ясно говорят, что на материалистическом видении мира базируются достижения современной науки, а не античной или средневековой. Можно не сомневаться, что всеобщая история познания человеком окружающего его мира, познания, совершавшегося в различных, в том числе мифологических и религиозных, вненаучных и научных формах сознания им известна не хуже, чем православному профессору. И если академики в своем письме ничего об этом не говорят, то лишь потому, что обращение к Президенту страны – не место для экскурсов в историю познания вообще, научного в том числе.

Точное, постоянно уточняемое и на данный исторический момент предельно уточненное знание – вот что отличает науку от всех иных форм общественного сознания (и познания). Для человека науки точность знания есть результат соотнесения самого знания с объективной реальностью. Для теолога точность знания является результатом соблюдения законов формальной логики и не более того. Однако формальная логика, не «привязанная» к законам материального мира, становится заложницей субъективизма, в данном случае теологического. Последний у диакона Кураева проявляется в том, что к тексту академиков он излишне строг и уж точно намного строже, чем к себе и своим единомышленникам.

Например, атакуя академиков за употребление ими слова «клерикализм», он замечает: «“Клерикализм” – слово жесткое и пугающее (потому что нерусское и непонятное)». Но, ведь и слово «монополия», которое было употреблено в церковном документе, а затем вложено диаконом в уста академиков, тоже слово нерусское и тоже достаточно жесткое. «Жесткое», как и любое иное, употребляемое не в идеологических, а в научных целях слово и потому всегда требующее смысловой точности и не допускающее многозначности, или, как говорят лингвисты, полисемичности. Термин, как специальное слово, употребляемое в научном обиходе, «всегда стремится к моносемии (однозначности)», – утверждают языковеды, представители довольно точной гуманитарной науки. Так отчего же уважаемый теолог столь придирчив к словоупотреблению академиками, но не желает замечать того же за собой и своими «собратьями во Христе»?

Или другой пример. Диакон Кураев обращает внимание на то, что в одном месте академического обращения слово «знание» употреблено с заглавной буквы. И тут же замечает:

«Вот эта заглавная буква в слове “Знание” говорит о вполне религиозном отношении авторов письма к предмету своих интересов. Заглавные буквы не терпят конкурентов. Они на вершине пьедестала почитания».

Православный критик словно не видит, что в других местах и неоднократно академики начинают слово «знание» не с заглавной, а со строчной буквы «з». Особенно занятно то, что неприятие однократного использования академиками заглавной буквы в слове «знание» не мешает самому Андрею Кураеву постоянно и многократно писать слово «Церковь» с заглавной буквы.

Но если для православного профессора вполне нормально писать слово «знание» со строчной буквы «з», а слово «церковь» всегда и только с заглавной «Ц», то почему же академикам, людям науки, не простительно однажды написать слово «знание» с заглавной буквы? Понятно, что вопрос риторический. Здесь так и хочется вернуть православному профессору долг за академиков и повторить его же собственные слова: «Заглавные буквы не терпят конкурентов. Они на вершине пьедестала почитания».

В своем письме, выступая против инициативы РПЦ об обязательном введении в школе курса «Основы православной культуры», академики, как люди привыкшие опираться на факты, сослались на циркуляр Алексия II за номером 5925 от 9 декабря 1999 г., где было сказано:

«Если встретятся трудности с преподаванием “Основ православного вероучения”, назвать курс “Основы православной культуры”, это не вызовет возражений у педагогов и директоров светских учебных заведений, воспитанных на атеистической основе».

Как говорится, комментарии излишни. Ничего о тактике «троянского коня», приготовленной РПЦ для отечественного образования, не говорит публике и диакон Кураев. «Святое» лукавство у него, как и заглавные буквы, находится на «вершине пьедестала почета».

По этой теме читайте также: