Заголовок – чрезвычайно ответственный, ключевой элемент научного текста. Заголовок содержит в себе в свернутом виде информацию о содержании научного труда. Приступая к работе над статьей или монографией, мы первым делом изучаем литературу по проблеме. На этой предварительной стадии научного исследования мы работаем с каталогами, отбираем научные тексты с помощью поисковых систем и т.п. Роль заголовка на данном этапе работы невозможно переоценить. Заголовок – сигнал, посылаемый одним автором другому: вот здесь то, что вам нужно, коллега.

Если заголовок заинтересовал потенциального читателя, наступает следующий момент – знакомство с тем, что можно назвать «декларацией о намерениях». Обычно она не выделяется в качестве отдельной структурной единицы, но объективно присутствует в любой монографии (и в сокращенном /74/ виде – в статье). Декларация о намерениях включает в себя аннотацию, формулировку цели и сообщение о предмете исследования. Знакомясь с ними, читатель составляет для себя общее представление о работе: о чем она, что конкретно хотел исследовать автор, под каким углом зрения и т.п. В научном труде, который отвечает критериям ремесла, существует соответствие между тем, что автор обещает, и тем, что он реально делает. Если такого соответствия нет, то это очень серьезный изъян, свидетельствующий о низкой научной квалификации автора. Правильно составить аннотацию, определить предмет исследования и сформулировать его цель нелегко. Но наука – вообще занятие не из легких. Начинающему ученому необходимо проникнуться сознанием важности «декларации о намерениях» и не жалеть времени и сил на шлифовку соответствующих формулировок. Должно добиваться не частичного и приблизительного, а полного и точного соответствия обещаний реальности.

Сведем воедино декларации о намерениях и сведения о результатах в Д1. Для удобства обозрения представим их в виде таблицы 3. Каждая позиция отражена в ней в отдельном пункте.

Таблица 3
Цели, задачи и предмет исследования в Д1

Номер строки	К чему относится	Аннотация	Предмет (чему посвящено)	Цель	Стр.
1	Монография	Проводится анализ формирования теоретических моделей властных отношений.			2
2	Монография	Определяется алгоритм становления социального пространства в условиях освоения новых территорий.			2
3	Монография	Определяется специфическая роль институтов и структур власти в его (социального пространства – Р.Л.)становлении.			2
4	Монография		Рассмотрение дискурсивного пространства власти.		2
5	Глава 1		Анализ генезиса властных отношений в социальном пространстве Европы.		13
6	Глава 1		Осмысление формы и процессов становления кратологического дискурса.		13
7	Глава 1			Выявление механизмов трансформации властных процессов.	13
8	Глава 1			Определение тенденций их (властных процессов – Р.Л.) эпистемологического описания в ходе истории.	13
9	Глава 1			А н а л и з развития систем управления (властвования).	17
10	Глава 1			Определение условий формирования понятия «власть».	17
11	Глава 2		Осмысление процессов символического освоения территорий.		87
12	Глава 2		Выяснение кратологических (властных) оснований «оформления» территории.		87
13	Глава 2		Описание формирования социально-культурного контура осваиваемой территории.		87
14	Глава 2			Определение символического пространства власти.	87

При взгляде на таблицу поражает ноу-хау автора: он формулирует цель первой главы не один, а два раза, причем, делает это в разных местах. А сами формулировки практически не имеют между собой ничего общего.

Признаемся, ничего подобного нам видеть не приходилось.

I.7.2. Первая глава Д1

Посмотрим с этой точки зрения сначала на аннотацию на первую монографию (Д1). В целях удобства изложения начнем с пункта 4. Он, по правде говоря, озадачивает. Автор сообщает нам, что «монография посвящена рассмотрению дискурсивного пространства власти». Но ведь в заголовке фигурирует понятие «символическое пространство осваиваемого региона». Поэтому мы вправе ожидать, что в аннотации будет сказано именно об этом. Поскольку ожидания не совпадают с действительностью, у читателя, естественно, возникает недоумение: о чем же на самом деле идет речь? Или дискурсивное пространство – то же самое, что и символическое? Но в таком случае понятия «дискурс» и «символ» совпадают, чего не может быть.

Подобные аннотации свидетельствуют о том, что автор слабо представляет себе, о чем он пишет, и путает базовые понятия своей науки. /78/

Рассмотрим пункт 1 нашей таблицы. Автор утверждает, что в его работе «проводится анализ формирования теоретических моделей властных отношений».

Изучим первую главу и ответим на вопрос о том, соответствует ли он данной заявке.

Первый параграф озаглавлен «Европейский дискурс власти. Постановка проблемы»[18]. В тексте бегло упомянуто множество имен авторов, чьи труды связаны с исследованием проблем политологии. Имена в основном иностранные, но есть и русские: А.Ф. Филиппов, В.Г. Ледяев, В.Ф. Халипов, В.В. Мшвениерадзе, Г.Э. Говорухин. Поверим автору, что здесь действительно имеется «постановка проблемы». Ну, а где же теоретические модели? И где анализ их формирования? И то, и другое отсутствует. Берем второй параграф. Он озаглавлен «Сакральность власти и принципы становления властного дискурса». Насколько можно понять из текста, под властным дискурсом понимается теория власти. Хоть такая терминология, на наш взгляд, не очень удачна, не станем придираться к словам: властный дискурс так властный дискурс. В начале параграфа обнаруживаем характеристику политических воззрений Платона и Аристотеля. Существуют достаточные основания квалифицировать взгляды этих мыслителей как «теоретические модели». Однако анализа формирования данных моделей мы в тексте не находим. Есть лишь изложение вещей, которые можно прочитать в учебнике по политологии.

Далее следуют рассуждения о том, что «в античной традиции и традиции раннего средневековья» «бог являлся обладателем подлинной власти» (с. 21). Потом автор касается разных предметов: власти русских князей, русских царей, королей языческих племен, юридических казусов, возникающих при наследовании имущества у греков. Он рассказывает о доминиальном правлении у римлян, о критериях легитимности власти в древнем и средневековом Китае, о гражданстве в Римской империи. В заключительной части формулируется вывод, относящийся к природе власти в условиях средневековья. Мы его разбирать не будем, потому /79/ что нас интересует другой вопрос: где же обещанный «анализ формирования теоретических моделей властных отношений»? И тут его нет.

Что же, придется проявить терпение и заглянуть в третий параграф, который озаглавлен «Бюрократизация европейской системы власти». Здесь изложение построено по такой же схеме: автор, со ссылкой на М. Блока, сначала сообщает нам, что «обретение монархами чудотворной силы происходит и во Франции, и в Англии одновременно с утверждением их власти над баронами в XI–XII веках» (с. 31). Затем идет описание поведения чиновников во время страшных стихийных бедствий, которые обрушились на Париж 31 января 1408 года, говорится о политическом устройстве и административной системе Венеции (период не указан), о перипетиях борьбы за власть в Византии в 1204 году. Довольно много места уделено изложению взглядов Н. Элиаса на власть. Допустим, это и есть долгожданная «теоретическая модель». Но где «анализ ее формирования»? Увы, его мы не обнаруживаем.

Дальнейшее изложение опять-таки касается самой власти, но никак не теоретических воззрений на нее. Автор упоминает имена П. Вейна, М. Фуко, Т. Гоббса, В.Г. Ледяева, Г. Хопкинса и многих других. Однако того, что он нам обещал, мы так и не получили: Г.Э. Говорухин всячески избегает анализа формирования теоретических моделей властных отношений.

Но, быть может, мы торопимся с выводами? Ведь есть же четвертый параграф «Капитализация бюрократической системы власти». Заголовок, правда, смущает. Что такое капитализация процентов по вкладу, известно всякому образованному человеку. Но что такое капитализация власти? Однако мы уже достаточно знакомы с оригинальной манерой изложения, свойственной Г.Э. Говорухину, чтобы не удивляться. Нормальный человек написал бы: «изменение власти в условиях капитализма» (или: «под влиянием капиталистических общественных отношений»). Но Г.Э. Говорухин измыслил «капитализацию власти». На то и талант, чтобы идти нетореной тропой. Параграф начинается с упоминания имени Т. Гоббса, затем приводятся цитаты из трудов А. Смита, В. Зомбарта, говорится о «десакрализации верховной власти» (с. 50), о «формальном сращивании свободы и власти», которое «позднее становится рудиментом» (с. 53). Обещанного анализа по-прежнему нет. /80/

Но вот автор упоминает имя М. Вебера. Воззрения выдающегося немецкого мыслителя представляют собою крупное обобщение, которое действительно может быть квалифицировано как «теоретическая модель». Читатель вправе ожидать, что ему будет представлен анализ формирования этой модели. Но автор приводит три цитаты из сочинений М.Вебера, так и не выполнив своего обещания. Причем одна цитата почему-то взята из работы В.Г. Ледяева, как будто книги М. Вебера труднодоступны. Две цитаты (на с. 54) отсылают нас к «Избранным сочинениям» М. Вебера, изданным в переводе в 1990 году. В книге М. Вебера 646 страниц, и обе цитаты, как это ни странно, взяты якобы именно с последней страницы. Тот, кто знает, каким образом определяется общее количество страниц в книге, без труда поймет, что автор вводит читателей в заблуждение. Впрочем, не будем отвлекаться. Для нас важно то, что и здесь, когда, казалось бы, настал самый подходящий момент для выполнения своего обещания, Г.Э. Говорухин вновь уклонился от оплаты долга.

От М. Вебера автор переходит к Т. Веблену с его известной книгой «Инженеры и система цен». У Т. Веблена автор обнаруживает «крайнюю форму технократизации властной системы общества» (с. 56). В переводе с говорухинского языка на русский цитированная фраза выглядит так: «Т. Веблен стоял на позициях радикального технократизма в понимании природы власти». Мы с нетерпением ждем «анализа формирования теоретических моделей властных отношений». Наши ожидания в очередной раз оказываются обманутыми. Вместо этого нам предлагается элементарная характеристика.

Вслед за Т. Вебленом наступает черед Д. Белла. Читатель имеет возможность ознакомиться с таблицей стратификации и власти, предложенной Д.Беллом (с. 58). Таблица весьма информативна, с ней интересно ознакомиться студенту, изучающему социологию. Научная монография адресована тем, кто азы уже знает, поэтому читатель книги Г.Э. Говорухина ничего нового для себя не найдет. Не сможет он отыскать и того, ради чего предпринял свой каторжный труд, – обещанного «анализа формирования теоретических моделей властных отношений».

Остался последний, пятый, параграф первой главы. Он озаглавлен «Современный кратологический дискурс в XX веке». «Кратологический дискурс» – это, надо полагать, «теории власти». Согласитесь, «теории власти» звучит /81/ очень старомодно. То ли дело «кратологический дискурс»! Правда, во втором параграфе употреблен термин «властный дискурс». Читатель заинтригован: так дискурс властный или кратологический? В чем между ними разница? Поскольку такого разъяснения не дано, остается предполагать, что эти понятия синонимичны. Но ведь кратология – наука о власти. Следовательно, если придерживаться логики Г.Э. Говорухина, наука о власти и сама власть – одно и то же. Автор не видит этого подводного камня, поскольку у него совершенно отсутствует языковая интуиция. Совет для начинающих: если вы страдаете языковой глухотой, не тратьте времени на занятия наукой. Не всем же быть учеными! На свете есть немало полезных профессий, не требующих владения словом. Ну, а если вы все-таки вступили на тернистый путь научного познания, обращайтесь со словом бережно, проявляйте осмотрительность и осторожность.

Но вернемся к пятому параграфу. Сначала автор приводит великое множество иностранных имен: Г. Лассуэлл, Э. Кэплэн, Р. Берштедт, Х. Саймон, Д. Картрайт, Р. Даль, Дж. Марч. Цитат из этих трудов мы не находим, т.к. сам автор их, как видно из текста, не читал. Зато он читал работы В.Г. Ледяева, в которых сочинения названных авторов проанализированы. В.Г. Ледяев, в свою очередь, ссылается на Дж. Скотта, разделившего все теории власти на две группы: это «секционная концепция власти» и «несекционная концепция власти». Итак, цепочка такая: Дж. Скотт сделал самостоятельное обобщение, В.Г. Ледяев его принял, а Г.Э. Говорухин, в свою очередь, сослался на В.Г. Ледяева. Впрочем, разбор всей этой многоэтажной конструкции мы проводить здесь не станем. Для нас важно другое: есть в работе «анализ формирования» указанных концепций или нет? Всякий, у кого хватит терпения и сил дочитать текст до этого места, сможет убедиться, что нам предлагают совсем не тот товар: вместо «анализа формирования» дается изложение определенных точек зрения на природу власти. На с. 66 Г.Э. Говорухин формулирует следующий загадочный тезис: «Несуществующая без людей власть приобретает вид самодостаточной объективной реальности, четко осознающей возможные пути своего существования». Для начала Г.Э. Говорухину неплохо было бы четко осознать, что частица не с причастиями пишется раздельно. Следовало бы также уяснить, что у существования нет путей, а есть виды или формы. Пути есть у развития (эволюции). Довольно нелегко разобраться простому доктору /82/ наук и в том, какой смысл вкладывается в понятие самодостаточности.

Впрочем, разбор полетов еще впереди, пока мы, напомню, сверяем декларации о намерениях с реальностью. До сих пор нам не удалось обнаружить обещанного «анализа формирования теоретических моделей властных отношений», хотя до конца первой главы осталось не так уж много. То, что мы видим, – изложение, к тому же чаще всего вторичное, различных концепций власти и собственные авторские комментарии к ним. В роли главного классика выступает В.Г. Ледяев, труды которого обильно цитируются автором. Характеризуются взгляды Н. Лумана, Дж. Хоманса, П. Блау, Б. Берри, Дж. Нагеля, Д. Ронга (как уже понимает читатель, при этом вновь активно привлекаются труды В.Г. Ледяева).

В первой главе есть и шестой параграф, названный несколько загадочно: «Мифология общества – мифология власти». По стилю и содержанию он ничем не отличается от предыдущих параграфов: то же перечисление имен с краткой характеристикой взглядов авторов, которая сопровождается комментарием Г.Э. Говорухина. Те же постоянные ссылки на работы В.Г. Ледяева. Довольно подробно рассказывается о взглядах Т. Парсонса, дается их оценка. Процитируем соответствующее высказывание: «Понимание власти в системе структурно-функционального анализа при всей оппозиционности конфликтного ее понимания выражает классическое для XX века видение проблемы» (с. 76). Смысл этой фразы пониманию поддается с трудом, о чем мы уже писали[19]. На следующей странице помещена сентенция, которая еще менее понятна: «Возникает герменевтический круг, определяющий проблему смысла власти как связанную объективными законами с классическими определениями, вписанными в систему оппозиций каузальности». Истинный перл говорухинизма! Мы его разберем несколько позже[20].

Автор, между тем, подошел к теме мифологии. Как нам удалось понять, речь идет вот о чем: средства массовой информации создают такое представление о нормальном потреблении, которое далеко не соответствует возможностям большинства людей. Этот эффект описан еще Ильфом и Петровым: просмотрев модный журнал, Эллочка Людоедка включилась в состязание с американской миллиардершей

В разделе ««Особая специфика» языка и стиля». В разделе «Д1: глава 1». /83/ Вандербильд. В изложении Г.Э. Говорухина дело выглядит так: «В результате (воздействия рекламы – Р.Л.) социальными агентами воспроизводится комплекс отношений, транслируемый из множества социальных групп[21], и создается не просто коммуникативное, а мифологическое информационное пространство, производящее метафизические ротации[22] между социальными группами агентов отношений» (с.78). От мифологичности социального пространства автор плавно переходит к полиреферентности (соотнесению себя с какими-то социальными группами). До конца главы осталось всего 7 страниц, но «анализа формирования теоретических моделей властных отношений» как не было, так и нет. Нет его, разумеется, и на последних страницах.

Итак, с «анализом формирования теоретических моделей властных отношений» мы разобрались. В первой главе, где он вроде бы должен быть, его, увы, нет. А что же есть? О чем фактически идет речь в первой главе? Нам удалось найти ответ на этот непростой вопрос, о чем расскажем несколько позже.

Рассмотрим пункт 2 таблицы 3: «Определяется алгоритм становления социального пространства в условиях освоения новых территорий». В первой главе ничего подобного нет, значит, нужно читать вторую (и последнюю).

Тут нас сразу же ожидает сюрприз. На с. 87 читаем: «Рассмотрев вопрос формирования властного дискурса, а также определив исторические условия развития властных отношений, необходимо помнить о том, что власть имеет свой пространственный ресурс»[23].

Мы только что одолели (сознаемся, не без труда) первую главу монографии Г.Э. Говорухина и не забыли, что в ней была сделана заявка на «анализ формирования теоретических моделей властных отношений», но ни слова не говорилось о том, что автор собирается «определять исторические условия развития властных отношений». Так «рассмотрение /84/ вопроса формирования властного дискурса» и «анализ формирования теоретических моделей властных отношений» – это одно и то же? Почему об этом нас раньше не предупредили?

Теперь становится понятно, в чем дело. Для грамотного человека понятие «модель» имеет вполне определенный смысл. Моделью является не всякая теоретическая конструкция, а только такая, в которой отражаемый объект представлен в более или менее целостном виде. У Платона была теоретическая модель общества, у Аристотеля тоже. Теоретическую модель общества создал, например, Маркс. Можно говорить о модели общества у Макса Вебера. Но вот у Фрейда ее нет. Нет ее и у великого множества других авторов, которые трудились на ниве социальных наук. Отдельные идеи по тем или иным частным вопросам, даже отдельные концепции, моделью назвать нельзя. Но Г.Э. Говорухин этого не ведает, для него модель – это всякое теоретическое построение – в том числе и весьма частного характера и невысокого уровня.

То же касается понятия формирования. Обычные люди полагают, что формирование – это процесс развития от возникновения предмета до обретения им некоторой зрелости. Так, формирование капитализма начинается с разложения отношений личной зависимости и заканчивается тогда, когда безличная (вещная) зависимость становится в обществе господствующей. Для Г.Э. Говорухина понятие формирования никакого четкого смысла не имеет. Фактически во всей первой главе дается характеристика социально-политических воззрений ряда теоретиков самого разного типа и уровня. И вот это понимается автором как «анализ формирования теоретических моделей». Поскольку автор плывет по океану слов без руля и без ветрил, ему не составляет ни малейшего труда «теоретические модели» заменить на «властный дискурс». А потом на «кратологический дискурс». А потом на «дискурс власти». А потом еще на что-нибудь. Никаких ограничений, никаких канонов для него не существует.

Но ведь это путь, гибельный для науки. Он ведет к распаду научного сообщества, к прекращению научной коммуникации. Существование науки как формы духовного освоения действительности сделается невозможным.

Мораль: изложение должно быть подчинено задаче максимально ясного и точного выражения мысли. /85/

I.7.3. Вторая глава Д1

Глава начинается с декларации о намерениях. Сначала автор сообщает нам о вопросах, которые он намерен осветить. «Настоящая глава, – пишет Г.Э. Говорухин, – посвящена осмыслению процессов символического освоения территории, выяснению кратологических (властных) оснований «оформления» территории, а также описанию формирования социально-культурного контура осваиваемой территории». Затем формулируется цель: «Целью настоящей главы стало определение символического пространства власти».

В нашей таблице это, соответственно, пункты 11, 12, 13 и 14.

(Странно, что Г.Э. Говорухин во второй главе ограничился одной формулировкой. А где же творческое своеобразие?). Рассмотрим допущенные ошибки.

Одна ошибка бросается в глаза. Слово «оформление» заключено в кавычки. Грамматический смысл кавычек здесь вполне понятен: слово употреблено в каком-то особом, отличном от общепринятого, смысле. Но такой способ выражения мыслей не всегда уместен. Автор кратко сообщает нам о предмете своего исследования, такая информация – один из ключевых элементов текста. Именно здесь требуется максимальная осторожность и осмотрительность в формулировках, здесь необходимо избегать малейшей неясности. Слово в кавычках требует специальных комментариев, а возможность дать их отсутствует. Вторая ошибка тоже вполне очевидна: отождествление понятий «кратологический» и «властный». Кратология – наука о власти. (Удачен или неудачен данный термин – отдельный вопрос.) Но его смысл именно таков. Власть – объективное отношение между людьми. Нельзя смешивать объект и отражение этого объекта в голове человека. Именно об этом знаменитый афоризм Спинозы: «Сто талеров в голове – не то, что сто талеров в кармане». Третья ошибка проистекает из игнорирования того обстоятельства, что слово «символический» представляет собой омоним. У него не один смысл, а два. Первый смысл таков. Символическое действие – это действие, обозначающее, имитирующее какое-то другое действие, которое имеет более глубокий и основательный характер. Например: «Я выпил чисто символически». «Символически» – значит чуть-чуть, не всерьез, скорее обозначил действие, чем его произвел. Второй смысл этого слова – «имеющий отношение к символу», т.е. к знаку особого рода. Например, космический полет Юрия Гагарина был событием символическим: он наглядно продемонстрировал /86/ успехи Советского Союза в развитии науки и техники. Как следует понимать выражение «символическое освоение территорий»? Символическое – в смысле освоение не всерьез или в ином смысле? Поскольку здесь омоним, выражение «символическое освоение» двусмысленно. Таких вещей необходимо избегать. Нужно формулировать свои мысли так, чтобы исключить возможность их неверных толкований.

Аннотация и формулировка цели работы (или отдельной главы, не так уж важно) – далеко не рядовые элементы научного текста. Это элементы основные, принципиальные, вот почему их необходимо четко формулировать. Именно по ним читатель судит о содержании работы. Определяя цель, ученый обозначает тем самым планку своих претензий. В аннотации содержится краткое сообщение о полученном результате. Например, ученый N заявляет, что цель его исследования состоит в изучении такого-то объекта (феномена, события и т.д.) с такой-то точки зрения. В аннотации этот ученый информирует: «Изучен такой-то объект с такой-то точки зрения». Иначе говоря, между аннотацией и формулировкой цели должно быть полное соответствие. Нарушение данного требования свидетельствует о том, что ученый слабо представляет, чем же он занимался. Такие ошибки совершенно недопустимы. Они говорят об отсутствии даже минимальной научной квалификации.

На это можно возразить, что у ученого существует право на ошибку. Да, такое право действительно есть. Наука – это вообще единственная сфера человеческой деятельности, в которой ошибка не влечет за собой статусных, моральных и материальных потерь. Ошибались и великие ученые, причем очень серьезно. Но ошибка ошибке рознь. Одно дело – неверное толкование того или иного феномена, другое – неряшливость в формулировках. Ошибки первого рода обусловлены трудностями процесса познания, ведь истина прячется от человеческих глаз под покровом видимости. Ошибки второго рода – свидетельство непрофессионализма. В науке добросовестность возведена в ранг религиозной святыни. Грамотное оформление текста – непременный признак добросовестности автора. Небрежность – свидетельство безответственности и халтурного отношения к делу. Научное сообщество отторгает халтурщиков, ибо они своим присутствием портят атмосферу бескорыстного и трепетного искания истины, а без такого поиска само бытие науки как социального института невозможно. Начинающий ученый должен проникнуться сознанием того, что небрежность в работе абсолютно недопустима, /87/ что необходимо проверять и перепроверять каждый тезис, каждую фразу, каждую цитату, каждую формулировку.

Но вернемся к тексту. В самом начале второй главы читаем: «Целью настоящей главы стало определение символического пространства власти» (пункт 14). Ну, во-первых, о цели не говорят в прошедшем времени, во всяком случае, до начала ее реализации. Во-вторых, цель сформулирована крайне неконкретно. Что понимается под определением? Дефиниция? Но для главы это слишком скромно. На пространстве целой главы надо решать более масштабные задачи. Если под определением понимается что-то другое, то возникает закономерный вопрос: а что именно? Где об этом можно прочитать?

В аннотации написано следующее: «Определяется алгоритм становления социального пространства в условиях освоения новых территорий…» (пункт 2). Но в формулировках целей (пп. 7, 8, 9, 10, 14) – ни слова насчет алгоритма становления, ни слова о социальном пространстве. В аннотации (пункт 2) говорится, что «алгоритм становления социального пространства» определяется не вообще, а «в условиях освоения новых территорий». В формулировках целей (пункты 7, 8, 9, 10, 14) об этих условиях – полное молчание.

Аннотация содержит утверждение, что в монографии «определяется специфическая роль институтов и структур власти в его (социального пространства – Р.Л.) становлении» (п. 3). Но в формулировках целей (пп. 7, 8, 9, 10, 14) понятия «институты власти», «структуры власти», «становление социального пространства» не встречаются.

Одна из бесчисленных нестыковок. Человек, который ступил на стезю науки, не имеет права на такую безалаберность. Все формулировки должны быть выверены, точны, связаны друг с другом. Научная работа требует тщательности. Заявленную цель нужно обязательно соотносить с результатом. Кроме того, если цель определена, вы обязаны ее реализовать. (Отступления в ходе изложения, конечно, возможны, но они должны быть мотивированы логикой исследования, работать на решение его сверхзадачи.)

Но пора ознакомиться с содержанием второй главы и сверить декларации о намерениях с реальностью. А декларации, напомним, таковы.

В аннотации: «определение алгоритма становления социального пространства в условиях освоения новых территорий» (пункт 2). /88/

В преамбуле ко второй главе: 1) «осмысление процессов символического освоения территорий» (пункт 11), 2) «выяснение кратологических (властных) оснований «оформления» территории» (пункт 12), 3) «описание формирования социально-культурного контура осваиваемой территории» (пункт 13).

В формулировке цели: «определение символического пространства власти» (пункт 14).

Первый параграф озаглавлен «Символическое пространство власти. Определение методологии исследования». По содержанию он неоднороден. Сначала автор ведет речь о пространственном ресурсе власти. Под ним понимается территория, «в пределах которой распространение властных отношений будет считаться легитимным» (с. 87). Проще говоря – территория данного государства. Очень свежая мысль. Через две страницы поясняется, что в пределах территории государства борются разные центры влияния, и эта борьба идет с переменным успехом. (Щадя читателя, мы не цитируем текст оригинала.) Мысль верная, но считать ее теоретическим достижением трудно. Пока ни один из пяти пунктов декларации о намерениях не выполняется. Идем дальше. На с. 90 находим загадочную фразу: «Само собой, пространство, в том числе и географическое, как форма со-бытия предметов в понимании социальных процессов играет важную, но не единственную роль». Каким образом пространство может играть роль в понимании чего бы то ни было? Но, учитывая «особую специфику» языка и стиля Г.Э. Говорухина, можно догадаться о смысле написанного. Вероятно, он хотел сказать следующее: «Социальные процессы определяются воздействием не только географического пространства, но и других факторов». Если под географическим пространством понимать географическую среду, то это верно. О роли географической среды в социальном развитии написано в любом вузовском учебнике по философии. От «географического пространства» автор совершает переход к «символическому взаимодействию агентов коммуникации» (там же). Это, наверное, и есть «определение символического пространства власти». На следующей странице мы находим тезис о том, что власть «осуществляет процесс символизации пространства». Это, надо понимать, уже «осмысление процессов символического освоения территорий». Далее следуют рассуждения о том, как именно это делается. Затем на протяжении трех страниц приводятся исторические сведения о заселении Дальнего Востока России. Чтение этих страниц не /89/ требует напряжения, потому что автор не пытается теоретизировать, а просто излагает факты.

Уважаемый читатель! Мы недаром выбрали труды Г.Э. Говорухина в качестве отрицательного образца. Ведь не часто же встретишь текст, в котором автор демонстрирует неспособность согласовать грамматический род употребляемых слов. Для нашего героя это обычное дело. Так, на странице 96 помещена такая сентенция: «С этого момента концептуальным становится необходимость поддержки переселенцев и удержание территорий за Россией» (выделено нами – Р.Л.). «Концептуальным становится необходимость» – просто образцовый говорухинизм. Через несколько страниц находим такой пассаж: «Более конкретно это выглядит так: любой фрагмент социальных отношений, будь то архитектурные изыски городской застройки или формы организации коммьюнити, может быть проанализировано в аспекте социальной реальности страны в целом» (с. 120, выделено нами – Р.Л.). «Фрагмент проанализировано» – кто осмелится утверждать, что это не оригинально? Впрочем, автору не дается согласование не только в роде, но и в числе. Вот высказывание на с. 137: «В этом случае любое описание или определение пространства сегодня будет проходить в том же ряду принятых в современной автору-исследователю, или авторам-исследователям, картине мира» (выделено нами – Р.Л.). «В ряду принятых картине мира» – просто очаровательно, не так ли?

Впрочем, согласование слов в падеже – задача, которую Г.Э. Говорухин тоже не всегда решает успешно. Вот текст на странице 116: «Такие нормы есть результат картины мира и выражают коллективную оценку людей пространства». «Что это за «люди пространства»?» – подумаете вы, пытаясь понять написанное. Но если вы поставите слово «люди» не в родительный падеж, а в творительный, все станет на свои места. Речь идет об оценке пространства людьми.

Не часто встретишь текст, в котором самые простые мысли излагаются столь же топорно, сколь и витиевато. Нормальный человек написал бы: «С этого момента государство осознает необходимость поддержки переселенцев и удержания территории». Г.Э. Говорухин же глаголет: «Концептуальным становится необходимость поддержки переселенцев и удержание территорий за Россией». Читайте классика и учитесь, как не следует писать.

Но не будем отвлекаться. Продолжим знакомство с дилогией. Фразу на с. 97 имеет смысл процитировать полностью: /90/

«Основной трудностью в изучении символизации пространства становится отсутствие в социологическом дискурсе понятийного аппарата, способного прописать ментальные основания становления символической реальности пространства».

В переводе на русский это означает: в современной социологии нет понятий, с помощью которых можно было бы описать «символизацию пространства». Г.Э. Говорухин не догадывается, почему это так. Может быть, все дело в том, что социология – наука серьезная, изучает реальные процессы и фантомами не занимается? Но, поскольку Г.Э. Говорухин свято верит в свою теорию, он, конечно, желает дополнить социологию понятиями, без которых она до сих пор прекрасно обходилась.

Далее идут рассуждения о том, на кого бы можно было в этом деле опереться. Автор возлагает надежды на Э. Гуссерля, Ж.-Ф. Лиотара, А.М. Пятигорского, М.К. Мамардаш-вили, А. Шюца, Г. Зиммеля, П. Бергера, Т. Лукмана. Вслед за ними наступает черед М. Хайдеггера и Ж.-П. Сартра. Компания солидная, что и говорить.

Мы оставим разбор написанного Г.Э. Говорухиным на этих страницах на будущее, ведь наша задача на данном этапе, напомним, – сопоставление деклараций и действительности. Наш анализ показывает: текст со страницы 97 по страницу 105 действительно может быть расценен как «определение методологии исследования». Правда, свое желание определить эту методологию автор никак не продекларировал. Поэтому соответствующего пункта нет в нашей таблице. На с. 106 автор переходит к вопросу о методике социологического исследования, хотя ни в заголовке параграфа, ни в одном из пунктов «декларации о намерениях» о ней речи не шла. Начинающему ученому важно уяснить, что таких ошибок делать не следует, иначе вы дадите повод думать, что не различаете методологию и методику. Автор упоминает «предложенную Лассуэлом методику фреймовых замеров» и «работу, которую вел Девит по ассоциативным образам символики» (там же). При этом, как вы понимаете, ни работ Ласссуэла, ни работ Девита (без имени) в библиографическом списке нет. Причем имя первого автора уже упоминалось Г.Э. Говорухиным на с. 15, но там оно написано с двумя «л» на конце: Лассуэлл. Из этого факта следует такой вывод: автор трудов Лассуэлла в руках не держал. Скорее всего, вычитал в каком-нибудь учебнике по социологии. Заметим попутно, что свободное обращение с именами – атрибут говорухинского стиля. /91/

Далее автор делает следующее заявление: «Очевидно, что наиболее результативным выступает гибрид предложенных методов» (с. 107). Почему очевидно, остается тайной.

Начинающим ученым следует помнить, что в научном тексте более уместны слова и выражения «вероятно», «как нам кажется», «можно предположить» и т.д. А вот такие слова, как «несомненно», «бесспорно», «очевидно», нужно употреблять с большой осторожностью. То, что очевидно для вас, может быть не очевидным для других.

Затем следуют пассажи о «структуре регионального развитии власти» (кстати, что это такое?) и о необходимости «апеллировать к исследователям, использующим методики, направленные на изучение именно символики городского пространства» (с. 107–108). Автор употребляет слово «апеллировать» вместо подходящего в данном контексте глагола «обращаться». Причем не к исследователям, а к исследованиям. Подобная легкость в выражениях необыкновенная производит на свежего человека просто удручающее впечатление.

Затем упоминаются труды А. Чешковой о пространственном распределении населения в городе, а также работы У. Уорнера, «прибегавшего к социально-структурному подходу» (с. 109). («Прибегавшего к подходу» – до этого ведь не всякий додумается!) Следующим иностранным автором, имя которого было удостоено чести появиться на страницах дилогии, стал J. Rex. Именно так: латинским шрифтом. Заглядываем в конец монографии. Соответствующий источник приведен: Rex J, The Sociology of a Zone of Transition// Bell, C., Newby, H. (eds.) The Sociology of Community: A Selections of readings. – London: Frank Gass and Company ltd., 1973. – PP. 175 –190. Ошибок против английского нет, сей факт заставляет нас сделать вывод, что английский автору ближе, чем русский. Наше предположение перерастает в уверенность, когда мы видим далее, что общины называются словом коммьюнити.

На с. 110 мы узнаем, что «человеческие черты экспонируются на ландшафт городского пространства». Поскольку автор перешел на чуждый ему русский, то опять выдал шедевр путаницы и дурновкусия. Экспонировать означает выставлять. То, что является результатом такого действия, именуется экспонатом. Мы теряемся в догадках, что именно хотел сказать автор, с каким словом он перепутал слово «экспонировать». А «ландшафт городского пространства» – это просто жемчужина косноязычия, достойная самого Виктора Степановича /92/. Заключительная часть первого параграфа содержит еще немало подобных свидетельств необычайного глубокомыслия автора, но мы не станем на них задерживаться. Констатируем: речь идет о методике проведения социологических исследований в пределах города, что можно считать более или менее соответствующим заголовку параграфа. В «декларациях о намерениях» и в аннотации ни слова не сказано ни о методике, ни о методологии.

Ознакомимся с содержанием второго параграфа. Он озаглавлен «Символизация. Условия символизации пространства».

Логично было ожидать, что параграф начнется с определения сущности символизации. Так пишутся нормальные научные тексты: автор сначала дает дефиницию исходного понятия, чтобы читатель имел представление, о чем далее пойдет речь. С авторской дефиницией другие исследователи могут и не соглашаться, но для изложения это не имеет принципиального значения. Принципиально в данном случае то, что автор делает свою мысль понятной для других ученых и, следовательно, доступной для научной критики.

Г.Э. Говорухин начинает с заявления, что «символизация позволяет организовать пространство» (с. 116). Возможно, так оно и есть, но для начала неплохо было бы узнать, что такое символизация. Полезно было бы также уразуметь, что понимается под организацией пространства.

Обманув ожидания читателя, автор выдвигает тезис, что «условия символизации пространства связаны с процессами, влияющими на формирование картины мира» (там же). Совет начинающему ученому: избегайте таких логических скачков. Необходимо разворачивать свою идею последовательно. В данном случае нужно было бы поведать читателю, что понимается под условиями символизации. И только потом переходить к вопросу о том, с какими процессами эти условия связаны.

Затем автор делает попытку определить, что такое картина мира. Единственным авторитетом здесь для него оказывается М. Хайдеггер. Что ж, М. Хайдеггер – звезда первой величины в мировой философии, однако это не избавляет Г.Э. Говорухина от обязанности обосновать свой выбор. В тексте вновь богатая россыпь говорухинизмов: «Это пространство (Западной Европы – Р.Л.) в той или иной степени просматривается в символике прибавочного продукта и проходит сквозь призму символизма денежных отношений» (с. 118). «Пространство проходит сквозь призму» – /93/ да представляет ли себе автор, что такое призма? (Добавим в скобках, что у автора наблюдается какое-то особое влечение к призме. Мы уже ознакомились с «призмой формирования» (с. 88 Д2), призмой машинерии (с. 257 Д2), теперь к ним добавилась еще и призма символизма.) Не будем, однако, отвлекаться.

Далее следует заявление, которое даже человека закаленного способно поставить в тупик: «Математика – это без всякого сомнения важный фактор организации пространства, но его важность не содержится в принципах универсальности науки математики» (с. 119). Нам не разъяснено, что такое организация пространства, не сказано, какое пространство имеется в виду, но уже сообщается, что математика (да еще и без всякого сомнения!) – важный фактор данного процесса. Мы не знаем, согласиться с автором или нет, потому что из изложения невозможно понять, о чем идет речь. Мы помним, что автор обещал нам описать «условия символизации пространства». Пока упомянуто только об одном факторе, но не символизации, а организации пространства. Когда же будет исполнено обещание? На с. 119 этого не сделано. Зато мы узнаем, что «символизация пространства, будь то символизация в результате властных отношений, или в целом всего комплекса социальных отношений, формируется вследствие коммуницирования людей друг с другом» (там же). Автор проявил излишнюю щедрость по части запятых, но недостаточное милосердие по отношению к читателю. Мы ждем, что нам расскажут об условиях символизации, а нам предлагается сентенция о ее причине.

Быть может, обещание выполнено на странице 120? Читаем: «Рассматривая вопрос символизации пространства, перед нами, как, впрочем, и перед другим исследователем, встает вопрос о возможных эмпирических основаниях анализа символизации». «Рассматривая вопрос, перед нами встает вопрос» – как такое издевательство над языком вынести нормальному человеку? Но дело не только в корявой форме изложения. Когда же речь пойдет об условиях символизации? Эмпирические основания анализа – это все-таки не условия. Изучаем текст на страницах 121 и 122. Об условиях ни слова. Наконец, в самом конце страницы 123 находим: «При описании деятельности человека и раскрытии условий обоснования символизации единицей рассмотрения[24] будет являться /94/ текст, в котором модусы освящения символической реальности будут превалировать». Автор собирался раскрыть условия символизации, а тут речь идет об условиях обоснования символизации. Или на говорухинском языке это одно и то же? Откуда взялись «модусы освящения символической реальности»? Интересно было бы также знать, что это такое. И почему эти модусы должны непременно превалировать? И над чем превалировать? Предположим, Г.Э. Говорухин употребил слово «освящение» вместо «освещение», т.е. в очередной раз спутал паронимы. Но ведь и тогда его фраза не становится понятней! В чем нельзя отказать Г.Э. Говорухину – так это в умении поставить читателя в тупик.

Потом идут цитаты из Гесиода, который, согласно Г.Э. Говорухину, говорит нам о «ста-но-влении пространства» (с. 124). Тщательно вглядываемся в расчлененное слово. Быть может, вся причина в нашей непродвинутости и косности, но не видим мы здесь никакого дополнительного смысла, не видим! И находим в таких вивисекторских экспериментах только нелепое подражание Хайдеггеру.

Страница 124 примечательна, пожалуй, только тем, что на ней мы находим еще один дивный говорухинизм. Цитирую: «Фигурирование времени – золотого века просматривается вполне отчетливо – это время, когда люди жили беззаботно, но что в этом случае пространство?». «Фигурирование времени» – неплохо сказано, не правда ли? На следующей странице приведено еще две цитаты из Гесиода, которые украшают монографию. Все-таки нормальная человеческая речь, хоть и архаичная. На с. 126 читателю рассказывается о путешествии конунга Хигелака из страны гаутов в страну данов к дворцу Хеорот. Об условиях символизации пространства ничего нет. Наконец на с. 127 мы находим обещанное: автор сообщает нам об условиях символизации пространства. Вот эта фраза: «В целом условия символизации пространства предопределены деятельностью действующего [25]и преобразующего мир героя, при этом формируя поступки самого героя так же, как хронотоп реки, героического пространства-ристалища предопределяют действия людей». Итак, мы узнаем, что 1) хронотоп реки предопределяет действия людей, 2) героическое пространство-ристалище тоже предопределяет действия людей, 3) деятельность действующего и преобразующего мир героя предопределяет условия символизации пространства, 4) деятельность /95/ действующего и преобразующего мир героя формирует и поступки самого героя. Все эти новости несколько озадачивают. О хронотопе реки до сих пор речи не шло, как и о хронотопе вообще. Возможно, что он действительно обладает тем свойством, которое ему приписывает автор. Но как в этом удостовериться? Насчет героического пространства-ристалища можно сказать то же самое. Чтобы судить о справедливости третьего сообщения, нужно знать, в чем состоят условия символизации пространства.

Четвертое сообщение содержит в себе логический круг. Что такое деятельность? Это непрерывный ряд поступков. Так каким же образом ряд поступков может формировать поступки?

Идем дальше. На с. 127 и 128 автор ведет речь о переселенцах, приезжающих на Дальний Восток, об их «интеграции в местные социально-территориальные паттерны». Хорошо, пусть будут паттерны. Мы уже имели возможность убедиться в том, что русский язык автору не так близок, как английский. Эти переселенцы обнаруживают, что «существует[26] две реальности символизации обживаемого им пространства» (с. 128). Одна – «сугубо мифологическая», другая – «естественная, привычная» (там же). Быть по сему. Где же «условия символизации»? В чем они заключаются?

Нет ответа. Зато на с. 129 находим следующий пассаж: «Все три фактора позволяют составить общий смысловой ряд о пространстве, согласуясь с ожидаемым гносеологическим представлением обывателя». Какие три фактора? В предыдущем тексте о них ничего не сказано. Как перевести на русский «общий смысловой ряд о пространстве»? И что такое «гносеологическое представление обывателя»? В чем оно заключается? Кстати, было бы интересно узнать, кто такой обыватель. Вот, например, сам Г.Э. Говорухин – обыватель или нет?

На с. 130 автор толкует о «пересимволизации», под которой, как можно понять, он подразумевает изменение представлений о пространстве в результате перемещения в другую местность. Новое погружение в античность. На этот раз речь заходит об «Илиаде» и «Одиссее», потом – об «Энеиде» Вергилия. Конечно, и здесь нас ждут новые ляпы вроде «провиден-циалистского смысла пространства»[27]. Потом нам рассказывают /96/ об Апулее и Горации. Автор демонстрирует также свое знакомство с творчеством Павсания. Очень хорошо. Когда же, наконец, будут раскрыты «условия символизации пространства»? На с. 136 приводится цитата из книги Э. Ауэрбаха «Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе» об испытании Авраама. «Из этого отрывка, – пишет Г.Э. Говорухин, – можно вывести заключение о различности условий символизации пространства» (с. 137). (Вообще-то вместо слова «различность» следовало употребить слово «различие».) Но как можно говорить о различии условий, когда не определено, в чем эти условия состоят?

Далее идут суждения о пространстве, вызывающие у читателя ряд недоуменных вопросов. Например, вот такая сентенция: «Пространство – это пунктир, линия от одного объекта до другого» (с. 139). Почему слова «пунктир» и «линия» идут через запятую? Нет никакого пунктира, а есть пунктирная линия, т.е. линия, состоящая из точек, разделенных промежутками. Автор трактует пространство как пунктирную линию? Идем по тексту дальше: «Причем, зачастую линия, если на ней не указываются конкретные объекты, является символической лакуной, т. е. просто линией ничем не заполненной» (там же). Читатель, вы можете себе представить линию, которая ничем не заполнена? Линия – это ряд точек. Если точек нет, то и линии нет. Лакуна – это пробел, провал, перерыв. Если следовать Г.Э. Говорухину, существуют такие линии, которые являются пробелом. Собрав все вместе, получаем следующую картину: пространство – это пунктирная линия, которая зачастую становится пробелом. «Через меру» оригинальное представление!

Такое в высшей степени своеобразное понимание пространства Г.Э. Говорухин обнаруживает в средневековых текстах. Пропустим этот сюжет, ведь наша задача – понять, в чем состоят условия символизации пространства. Текст на странице 140 не приближает нас к решению этой задачи. На следующей странице – тоже. А на с. 142 речь заходит об этапах заселения (освоения) пространства. И так продолжается до начала третьего параграфа на с. 151. Таким образом, во втором параграфе нам было предложено несколько суждений относительно символизации пространства, но главный вопрос – в чем же эти условия состоят? – оказался обойденным.

Начинающий автор должен усвоить следующее: нельзя обманывать ожидания читателя. Если вы озаглавили параграф «Условия символизации пространства», то будьте добры сначала раскрыть, каковы эти условия, а потом – проанализировать, от чего эти условия зависят, как они влияют /97/ на интересующий вас процесс и как они меняются от эпохи к эпохе. Тогда ваша работа будет соответствовать критериям добротного научного исследования.

Вернемся к вопросу о том, насколько декларации о намерениях соответствуют действительности.

Определен ли «алгоритм становления социального пространства в условиях освоения новых территории» (пункт 2)? Пока на этот вопрос следует ответить отрицательно. Но есть еще надежда на третий параграф. Можно ли утверждать, что автор предложил нам «осмысление форм и процессов символического освоения территорий»? (Формулировка из преамбулы ко второй главе. Пункт 6). Да, предложил. В этом пункте действительность соответствует декларации. Другой вопрос – каково качество этого осмысления.

Выяснил ли автор «кратологические (властные) основания оформления территории» (пункт 12)? Определенные суждения на этот счет в тексте есть, но они носят характер отдельных замечаний и в систему не складываются. Описал ли автор «формирование социально-культурного контура осваиваемой территории» (пункт 13)? На данный вопрос придется ответить отрицательно. В ходе изложения автор поставил другую задачу, о которой не было сказано ни слова в декларации о намерениях, – раскрыть условия символизации пространства, но ее не решил. Он отвлекался на всякие побочные сюжеты, однако самого главного не сказал.

Об «определении символического пространства власти» (пункт 14) мы пока вопроса не ставим, ведь это цель всей главы, а она содержит еще третий параграф. Он озаглавлен «Власть и письменное символическое оформление пространства».

Начинается параграф заявлением, которое, пожалуй, стоит процитировать: «Организация пространства и отношение к организации пространства людей меняет символику взаимодействия между акторами, меняет и саму социальную организацию людей» (с. 151). В одном предложении три раза употреблено слово «организация». Кроме того, фраза построена крайне неудачно. Из нее невозможно понять, что имеется в виду под «отношением к организации пространства людей». Где здесь логическое ударение: на слове «люди» или на слове «отношение»? Далее следует иллюстрация, которая должна разъяснить загадку. Автор ссылается на работу М. Уотерса (о которой он прочитал, по собственному признанию, у В.Н. Фурса), где говорится о том, что глобализация ослабляет ограничения, налагаемые географией /98/ на социальное и культурное устройство общества, и это ослабление людьми осознается. Мысль верная, хоть ее нельзя считать каким-то глубоким обобщением. Но под пером Г.Э. Говорухина она превращается в головоломку. Глобализацию он заменил «организацией пространства». К самой «организации пространства» присовокупил «отношение к организации пространства». Вместо слова «влияет» употреблено слово «меняет», что, согласитесь, не одно и то же. Мысль М. Уотерса ясна и понятна. Г.Э. Говорухин же «сугубо темен». На той же странице автор делает весьма оригинальный вывод: «В связи с этим[28], можно говорить о формировании отдельного от географии пространства, пространства социального».

Ординарный человек никогда не додумается до идеи, будто социальное пространство (что бы под ним ни понималось) может существовать отдельно от географического. Но не таков Г.Э. Говорухин.

Читаем дальше: «В таком пространстве может формироваться магия политического представительства (П. Бурдье, 1993), где возможны классы на бумаге деятельность на бумаге, и пр.» (с. 151–152). Г.Э. Говорухин в одном месте сэкономил запятую, в другом поставил лишнюю, что ж, не в первый раз. Ну, а если оценивать результат его «символической деятельности» по существу, то он свидетельствует о непонимании автором элементарных вещей. Чтобы существовали «классы на бумаге», нужна как минимум бумага. А откуда она берется? Не из древесины ли? А откуда берется древесина? Географическое (т. е. физическое) пространство имеет какое-либо отношение к производству бумаги? В реальности дело обстоит так: пространство – объективная данность, в которой протекает вся деятельность человека – как практическая, так и духовная. Его мы называем либо физическим, либо географическим пространством. (В зависимости от того, какой аспект желаем подчеркнуть.) Продукты духовной деятельности существуют в той или иной материальной форме. Например, в форме звучащего слова или в форме слова написанного. Мы можем сугубо условно называть совокупность продуктов духовной деятельности пространством, но она все равно будет существовать как аспект человеческой деятельности, которая протекает в физическом пространстве. Надо обладать чересчур богатым воображением, чтобы всерьез полагать, будто созданная /99/ человеком духовная реальность существует отдельно от реальности физического мира.

Понятие «социальное пространство» имеет смысл лишь в том случае, если оно обозначает социальную реальность (социальную систему). Понятие «социальное пространство» можно использовать, чтобы подчеркнуть тот факт, что в обществе действуют специфические законы. Не считаем мы пустым и понятие «символическое пространство», т. е. пространство знаков, символов. Это не что иное, как совокупность знаков, которыми оперирует человек. Совокупность знаков существует не наряду с материальным миром, а в нем и через него. И «классы на бумаге», равно как и «деятельность на бумаге» существуют не отдельно от физического (или географического) пространства, а в нем как результат духовной деятельности людей.

На с. 152 автор пытается обосновать следующий тезис: «…Освоение пространства осуществляется[29] первоначально в результате письменного разъяснения целесообразности такого освоения». Этот тезис является выводом из одного частного факта, приводимого Г.Э. Говорухиным: генерал-губернатор Приамурского края П.Ф. Унтербергер (занимавший эту должность с 1906 по 1910 год – Р.Л.) заявил, что правительство Российской империи приняло меры к заселению (дальневосточного – Р.Л.) края русским элементом. По Г.Э. Говорухину выходит так: не было («первоначально»!) «разъяснения» – не было никакого заселения. Дал высокий начальник ценное указание – заселение началось.

Извините, а как его превосходительство господин П.Ф. Унтербергер мог бы сделаться генерал-губернатором, если бы край не был заселен? Возможно, в результате его целенаправленной политики темпы заселения возросли, но само заселение началось вовсе не благодаря ценным указаниям начальства, а под давлением жестокой нужды, которая гнала российских крестьян на свободные земли.

Урок для начинающих ученых: проверяйте свои утверждения здравым смыслом. Если одно с другим не сходится – ищите, где заключена ошибка.

Далее на той же странице делается такое удивительное заявление: «Само пространство предопределяет условия возникновения письменности, и опять-таки, как следствие, – появление привилегированного класса людей, способного писать». /100/

Мы опечалены необходимостью констатировать, что Г.Э. Говорухин и в данной фразе не смог справиться с грамматикой: поставил лишнюю запятую после слова «письменности» и употребил прилагательное «способный» не в том числе. Нужно было написать: «класса людей, способных писать». Класс не пишет, пишут люди, составляющие класс[30]. И автор, судя по его способности писать, никак не может быть причислен к этому «привилегированному классу». Впрочем, и сам процитированный тезис о возникновении письменности полностью противоречит здравому смыслу. Письменность возникает на определенной стадии эволюции общества, когда в том появляется практическая надобность. Само пространство ничего не предопределяет. Оно – лишь внешний фактор бытия человека и общества. Родоплеменная организация общества не требовала никакой письменности, оно держалось на обычае, на традиции, на авторитете вождей – то есть на факторах, не нуждавшихся в специальной фиксации. Усложнение общественных отношений, возникновение политической организации общества потребовали фиксации норм, регулирующих общественную жизнь. Чаще всего это происходило на той же территории, где прежде проживали не ведавшие письменности племена.

На с. 153 нам сообщается не менее удивительная весть о том, что «цари в древних обществах предпочитали людей, обладающих грамотой держать подальше от управленческих ролей в государстве». Г.Э. Говорухин наивно полагает, что слова «обладать» и «владеть» – абсолютные синонимы. Нет, это не так. Человек, обладающий языковой интуицией, никогда не напишет «обладать грамотой», ибо он ею владеет. Владеющий грамотой человек к тому же автоматически выделит причастный оборот с обеих сторон. По существу же это утверждение Г.Э. Говорухина является ложным. В Древнем Китае именно грамотеи составляли привилегированное сословие шэньши, которое совмещало в себе функции дворянства, духовенства и бюрократии[31]. Далее автор обнаружил, что адаптация населения к окружающему пространству ведет к созданию принципиально /101/ нового, искусственного, пространства, которое представляет собой «символическую реальность, делающую пространство легитимным в понимании определенного социума, но далеким от возможного истинного ощущения конкретным человеком физического пространства и физической реальности» (с. 154). От людей, не владеющих говорухинским языком, требуется некоторое усилие, чтобы понять, что сие означает. В переводе на русский мысль автора заключается в следующем: «Те люди, которые собрались переселяться на новую территорию или уже переселились туда, составляют суждения о ней на основе письменных текстов. Однако суждения, почерпнутые из этих текстов, могут оказаться не соответствующими действительности». Это, конечно, отчасти верно. (Отчасти – потому что источником сведений о новых краях может быть и устная молва.) Но стоило ли для изложения столь простой мысли городить замысловатый огород из «символической реальности», «легитимного пространства», «истинного ощущения конкретным человеком физического пространства и физической реальности»?

Какими мотивами руководствовалась царская, а потом и советская власть, организуя переселение людей из Центра на Дальний Восток?

На неподражаемом говорухинском новоязе ответ звучит так: «Общая идея переселения людей на Дальний Восток сводилась к политическим причинам» (с. 156). Та же мысль в другой аранжировке: «Политические проблемы – это главная позиция властной риторики по переселению людей» (с. 157). В переводе на русский это означает: «Организуя заселение Дальнего Востока, власть руководствовалась политическими мотивами». Это опять-таки верно лишь отчасти. Отчасти по той причине, что ждать экономических выгод от эксплуатации отдаленной от сложившихся промышленных центров, слабозаселенной и лишенной инфраструктуры территории в ближайшей перспективе не приходилось. Но власть (сначала царская, а потом советская) рассчитывала в будущем превратить Дальний Восток в экономически сильный регион, вносящий весомый вклад в экономику страны.

В 1991 году власть меняется. Социализм уходит в прошлое, в России происходит реставрация капитализма. (Согласно другой точке зрения, наша страна «возвращается в лоно мировой цивилизации».) Вставшая у руля государства команда радикальных либерал-реформаторов отказывается от прежних политических и экономических приоритетов. Дальнему Востоку предоставлено право самостоятельно выживать в бурном море рынка. (Такая установка находится /102/в полном противоречии с коренными интересами страны и региона, поэтому она не может быть последовательно проведена.) На говорухинском наречии эти общеизвестные вещи изложены так: «Альтернативой политического освоения и формой политической символики освоения региона становится предложение об экономической целесообразности всего Дальнего Востока» (с. 157). И еще одно суждение: «Совершенно очевидно, что попытка в начале 90 годов XX века перевести города Хабаровского края на систему экономического взаимодействия с центром России привела к возникновению дестабилизации в регионе…» (с. 157).

Пропустим несколько страниц рассуждений, которые ничем не отличаются от прочих в книге Г.Э. Говорухина ни с точки зрения красноречия, ни с точки зрения новизны. Пора ознакомиться с предварительным выводом. На с. 160 читаем: «Общий итог: символика той политической реальности, которая формируется в качестве объективных легитимных условий заселения пространства Дальнего Востока, является приемлемой лишь для истеблишмента, политической элиты царской России, но не самого населения». Автор благоразумно обходит вопрос о политике постсоветской власти по отношению к Дальнему Востоку. Кроме того, его вывод никак не обоснован в ходе рассуждений. Скажите на милость, с какой стати переселенец, прибывший на Дальний Восток из Тамбовской губернии, должен протестовать против «символики политической реальности»? Да, Российская империя заселяла земли по Амуру, исходя из политических соображений. И чем же такая установка плоха для тамбовского (пермского, орловского, рязанского) крестьянина? Что в ней бьет по крестьянским интересам?

С нашей точки зрения, политика русских царей в отношении Дальнего Востока была весьма дальновидной и мудрой, хотя порой и недостаточно энергичной.

Параграф еще не закончен, продолжим чтение.

«Хотя вся атрибутика поселений региона повторяет общие идеологические штампы типичного городского пространства России, общие принципы российской социальной и хозяйственной специфики в регионе мало отличаются от специфики других регионов» (с. 160). Итак, «принципы специфики мало отличаются от специфики». Очень свежо. Скажем спасибо автору хотя бы за то, что ему не пришла в голову формулировка «принципы специфики мало специфичны в сравнении со спецификой». /103/

Затем следует изложение концепции Д.Н. Замятина, который выделил несколько типов государственного управления. (Причем ссылка на работу Д.Н. Замятина приведена в соответствии с требованием проверяемости, что для стиля Г.Э. Говорухина совершенно нетипично.)

Далее текст построен так, что невозможно понять, чьи мысли излагаются: Г.Э. Говорухина или Д.Н. Замятина. Читаем: «Отработанные формы общегосударственной политики в этих зонах «натыкаются» на специфические условия ландшафта и в целом физические, географические условия пространства или уже существующие этнокультурные и цивилизационные установки. На основании предлагаемых типов (государственного управления – Р.Л.) формируются паттерны (определенная обобщенная последовательность действий и решений в какой-либо ситуации или предметной области) управления территориями» (с. 161).

Мысль вполне здравая, хоть и не очень оригинальная. Г.Э. Говорухин пытается приложить ее к эмпирической действительности, что само по себе правильно. Однако то, как это сделано, опять-таки вызывает недоумение.

Как, например, оценить такое положение: «В процессе освоения Дальнего Востока повторяются механизмы, дублирующие условия символизации пространства»? (с. 162). В чем состоят условия символизации пространства, автор нам так и не поведал, хотя этому вопросу посвятил большую часть предыдущего параграфа. Ничего не понятно. Будем читать дальше. А далее нам рассказывается о том, что прибывшие из центральных областей страны «обыватели» перемещались по территории региона и, обнаружив место, удобное для проживания, основывали там поселение. Деятельность эта протекала стихийно, не направлялась органами власти. Ну, и что тут особенного? Как говорится, дело житейское. Но, оказывается «это и есть трудно обнаруживаемые административными бюрократическими органами пространственные лакуны» (с. 163). «Такое пространство, – пишет Г.Э. Говорухин, – находится вне поля легитимной хозяйственной деятельности человека» (там же). Во-первых, выражение «административные бюрократические органы» – типичный плеоназм. Во-вторых, загадочно звучит фраза о том, что новые поселения находятся вне поля легитимной хозяйственной деятельности. К «нелегитимной хозяйственной деятельности» относятся грабеж, разбой, мошенничество. Новые поселения сплошь состоят из грабителей, разбойников и мошенников? А откуда берется в таком случае общественный продукт, который эти социальные паразиты /104/ присваивают себе силой и обманом? Ведь в слабозаселенной мест ности количество производимых материальных благ не может быть велико.

В общем, разъяснения ничего не разъясняют, туман делается еще гуще.

Но параграф пока не закончился, остался еще один абзац. Быть может, он позволит нам понять, каковы механизмы, которые дублируют условия символизации пространства, и почему эти механизмы повторяются.

Автор сообщает нам, что по Айгунскому и Тяньцзинскому[32] договорам 1858 года китайцам было предписано в течение трех лет переправиться на китайскую территорию. Однако не все китайцы поспешили исполнить этот пункт договора. Некоторые общины китайцев остались в России. Власти пришлось организовать контроль над ними[33]. «Такие меры собственно и выступают способом ликвидации пространственных лакун» (с. 163). Автор сэкономил запятые, но труд его был не напрасным. Теперь понятно, что такое «пространственная лакуна». Это такое поселение, которое не стало еще объектом административного регулирования.

Однако тайну повторяющихся механизмов, которые дублируют условия символизации пространства, Г.Э. Говорухин так и не выдал.

Третий параграф закончился, нужно подвести некоторые итоги.

Нас интересовал вопрос о том, определен ли, согласно аннотации, «алгоритм становления социального пространства в условиях освоения новых территории» (пункт 2.). На это вопрос мы должны ответить отрицательно. Определенная последовательность шагов такого освоения описана, но алгоритм – это нечто большее, чем просто последовательность действий. Это также и правило, закон деятельности. Дело в том, что автор лишь приблизительно знает смысл слова «алгоритм» (как, впрочем, и многих других слов).

Приблизились ли мы к концу главы к пониманию «кра-тологических (властных) оснований оформления территории»? (пункт 12). Предпринятый нами анализ заставляет ответить на этот вопрос отрицательно. Если бы автор разъяснил, что такое «властные основания «оформления» территории», /105/ то, возможно, можно было понять, о чем идет речь. Но ясность изложения текстам Г.Э. Говорухина, увы, совершенно чужда.

Приходится констатировать, что и обещание «описать формирование социально-культурного контура осваиваемой территории» (пункт 13) им не выполнено.

Чтобы иметь компактную, обозримую картину полученных нами результатов анализа, сведем их в таблицу.

Таблица 4. Сопоставление деклараций и реальности в Д1

В общем, итог получается просто удручающим. Автор плохо представляет себе, чем же он занимается, какие идеи предлагает, в чем состоит его вклад в науку. Ключевые понятия не определены. Один пункт не согласуется с другим, формулировки пунктов не соответствуют реальному содержанию текста.

Обсуждаются вопросы, не заявленные ни в аннотации, ни в декларации о намерениях. (Например, вопрос о методологии исследования, при этом понятие методологии смешивается с понятием методики.) В тексте делается заявка на анализ условий символизации пространства, но она так и не выполняется.

Какие уроки следуют из нашего анализа для аспиранта? При подготовке кандидатской диссертации необходимо добиваться чеканной четкости формулировок. Необходимо ясно и точно сформулировать цель исследования (и один-единственный раз, конечно). Требуется столь же ясно и точно определить его задачи. Между задачами и достигнутыми результатами должно быть полное и точное (а не частичное и приблизительное) соответствие. В ходе изложения обычно затрагиваются и побочные сюжеты, имеющие для исследования подчиненное значение. Обычно это анализ литературы по проблеме и определение методологии исследования. Можно их выделить в отдельные пункты плана. Не будет лишним упомянуть в тексте о том, что эти задачи в рамках исследования являются служебными.

Все употребляемые понятия, в особенности ключевые, требуется четко определять. Чего вправе ждать читатель от книги Г.Э. Говорухина? Вот в ней написано: «Определяется алгоритм становления социального пространства в условиях освоения новых территорий». Следовательно, в книге /109/ должны содержаться ответы на следующие вопросы: 1) что такое социальное пространство, чем оно отличается от пространства физического, географического, символического и т.д.; 2) что такое становление социального пространства; 3) в каком смысле употреблено понятие «алгоритм»; 4) в чем конкретно состоит алгоритм становления социального пространства? Поскольку ничего этого не сделано, претензия автора повисает в воздухе.

Когда настанет момент защиты диссертации, все нестыковки, неясности, непродуманные места работы могут обнаружиться. И тогда весьма велика вероятность того, что диссертационный совет отклонит диссертацию. Но и положительное решение совета – это еще не все. После голосования совет принимает заключение о диссертации. В нем указывается, в чем состоит вклад диссертанта в науку, характеризуется новизна полученных им результатов, указывается, каково теоретическое и практическое значение работы. Если в тексте диссертации нет соответствующих четких формулировок, составить такое заключение – задача неимоверной трудности. Но ведь мало составить заключение, нужно еще добиться его принятия советом. По итогам обсуждения заключение принимается открытым голосованием, и нередко случается так, что дискуссии затягиваются надолго. Заключение совета о диссертации вместе с другими документами (диссертация, автореферат, стенограмма заседания совета и др.) посылается в ВАК. Эксперты ВАКа анализируют все документы, при этом самое пристальное внимание обращается на заключение совета. Если в нем содержатся неясные, нечеткие, не стыкующиеся друг с другом формулировки, то это – серьезное основание для отказа в присвоении диссертанту ученой степени.

I.7.4 Аннотация на Д2

В Д1 Г.Э. Говорухин формулировал в каждой главе цель исследования (а в первой, напомним, так даже дважды). В каждой главе он также считает нужным сообщить, чему она посвящена. Есть еще аннотация на всю книгу, в результате в «декларацию о намерениях» вкупе с отчетом о полученных результатах вошло целых 14 пунктов. Мы проанализирова¬ли их выше. Теперь необходимо проделать ту же работу с Д2. Наша задача существенно облегчается тем, что в тексте мы не /110/ находим ни упоминания о цели исследования, ни информации о том, чему оно посвящено. В нашем распоряжении имеется только аннотация.

Процитируем ее: «В настоящей монографии автор рассматривает теоретические позиции властной символики в аспекте их реализации, поднимает вопросы властных взаимодействий в дальневосточном регионе. Автор обращает внимание на слабоизученные стороны современного провинциального города на примере г. Комсомольска-на-Амуре».

Дальше идут слова о том, для кого предназначена работа, мы их цитировать не станем.

Данная аннотация является хорошим примером того, как не следует писать такого рода тексты.

Посмотрим еще раз на название работы: «Власть политики. Власть пространства. Принципы формирования регионального управления на Дальнем Востоке». Где в аннотации хоть слово, хоть полслова о принципах формирования регионального управления? Где упоминание о Дальнем Востоке? В названии нам обещано рассмотрение проблем всего Дальнего Востока, а не отдельного провинциального города. То же касается и первой части заголовка работы. Она никак не отражена в аннотации.

Причины мы проанализировали выше: они заключаются в том, что понятия «власть политики» и «власть пространства» – фантомы, пустышки. Они пригодны для словесных развлечений, но не для научного анализа реальных процессов. Потому-то в аннотации мы не встречаем формулировок наподобие таких: «выявлена сущность власти политики, проанализированы ее основные формы, рассмотрены исторические типы власти пространства». Этого ожидает читатель, посмотрев на название книги, ему же предлагают совсем другое блюдо. Любознательный читатель также спросит: «А что такое «теоретические позиции властной символики»?

Теоретические позиции могут быть у Кузнецова, Петрова, Брауна, Смита, но не у предметов и явлений. Символика воплощена в материальных предметах, например, в статуе Ленина на центральной площади практически любого города России. У статуи есть теоретические позиции? Автора в очередной раз подвела его языковая глухота. Поскольку не имеет смысла выражение «теоретические позиции властной символики», постольку повисает в воздухе и вторая часть фразы насчет «аспекта реализации».

А как понимать тезис о том, что «автор поднимает вопросы властных взаимодействий»? Поднимать вопрос – это /111/ задача не ученого, а журналиста. Ученый же рассматривает, анализирует, исследует, описывает, изучает, предлагает теорию (модель, концепцию, методику) и т.п. А «обращать внимание» это еще хуже, чем «поднимать вопросы». Когда подчиненный пишет своему начальнику служебную записку, он употребляет стандартную формулу: «Уважаемый NN! Обращаю Ваше внимание на…». Но ведь научный труд – не докладная записка, будьте добры соблюдать требования жанра.

Посмотрим внимательно на формулировку «теоретические позиции властной символики в аспекте их реализации». Она очевидным образом относится к первой главе, которая, как мы уже знаем, практически целиком взята из Д1. Но ведь в аннотации на Д1 о той же первой главе написано что в ней «проводится анализ формирования теоретических моделей властных отношений». И это не единственная формулировка.

На с.87 Д1 читаем: «Рассмотрев вопрос формирования властного дискурса, а также определив исторические условия развития властных отношений, необходимо помнить о том…». Поскольку это написано в самом начале второй главы, понятно, что «рассмотрение вопроса формирования властного дискурса» и «определение исторических условий развития властных отношений» относятся к содержанию первой главы.

Итак, получаем три разных декларации, относящиеся к одному и тому же содержанию.

1. Рассмотрены теоретические позиции властной символики в аспекте их реализации.

2. Проведен анализ формирования теоретических моделей властных отношений.

3. Рассмотрен вопрос формирования властного дискурса и определены исторические условия развития властных отношений.

Читателю-то как быть? Какая из трех разных формулировок соответствует действительности?

Теперь сопоставим аннотацию и реальное содержание Д2. Нам следует ответить на вопросы 1) Действительно ли автор «поднимает вопросы властных взаимодействий в дальневосточном регионе»? 2) Правда ли, что он «обращает внимание на слабоизученные стороны современного провинциального города на примере г. Комсомольска-на-Амуре»? Внимательное изучение текста привело нас к утвердительному ответу на первый вопрос: да, автор на самом деле /112/ на протяжении полутора сотен страниц «поднимает вопросы властных взаимодействий в дальневосточном регионе». Другой вопрос – является ли такой результат достойным научной монографии.

Теперь относительно «слабоизученных сторон современного провинциального города». Абсолютная языковая глухота автора не позволила ему понять, что в его формулировке пропущено одно совершенно необходимое слово. По-русски будет: «слабоизученные стороны жизни города». Наш анализ текста показал, что в третьей главе Д2 (в последнем параграфе) речь действительно идет о жизни современного провинциального города, конкретно – Комсомольска-на-Амуре. И автор действительно «обращает внимание» на эту жизнь. Не станем дискутировать по поводу степени изученности тех вопросов, которые в монографии рассматриваются. Такого рода дискуссии всегда отдают бесплодной схоластикой.

Мораль: молодой ученый должен ясно понимать, что его задача – не «поднимать вопросы» и «обращать внимание», а исследовать, анализировать, изучать, выявлять причины, описывать, предлагать методику и т.п. Учитесь на чужих ошибках, уважаемые коллеги.

---

Примечания

Предыдущая | Содержание | Следующая