Саид Абдула Рахман Гилани: Теперь слово предоставляется Арундати Рой.

Арундати Рой: Если кто-то припас ботинок, чтобы швырнуть им в меня, лучше сделайте это сейчас.

[Отдельные возгласы: «Мы достаточно культурные» и в том же духе.]

АР: Хорошо, я рада. Я рада это слышать. Хотя культурность не обязательно хорошая вещь, но тем не менее...

[Некоторые люди пытаются её перебить, неразборчиво на видеозаписи.]

Гилани: Я попрошу вас, потом мы дадим вам слово. А сейчас покажите, насколько вы культурные.

АР: Примерно неделю или дней десять назад я была в Ранчи, где состоялся народный суд над операцией «Зелёная охота» - это война, которую ведёт индийское государство против беднейших в стране людей. И на этом суде, как раз, когда я уезжала, тележурналист направил микрофон мне в лицо и очень агрессивно повторил: «Мадам, является ли Кашмир неотъемлемой частью Индии или нет? Является ли Кашмир неотъемлемой частью Индии?» примерно 5 раз.

И я ответила: послушайте, Кашмир никогда не был неотъемлемой частью Индии. Вы можете задавать этот вопрос сколь угодно агрессивно и сколько угодно раз. Даже правительство Индии признало в ООН, что Кашмир не является неотъемлемой частью Индии. Так почему же мы пытаемся сейчас взять эти слова обратно? В 1947 году нам сказали, что Индия обрела суверенитет, но взглянем на то, что делало индийское государство с 1947 года. Эта колонизированная страна, страна, появившаяся в границах, которые были проведены по желанию её колонизаторов — британцы начертили карту Индии в 1899 году — так что одновременно с обретением независимости она сама стала колониальной державой: индийское государство ввело войска в Манипур, Нагаленд, Мизорам (у кого-то звонит телефон), в Мизорам, Кашмир, Телангану — во время восстания в Наксальбари, в Пенджаб, Хайдарабад, Гоа, Джунагарх. Индийское правительство, индийское государство, индийская элита так часто обвиняют наксалитов в том, что они ведут затяжную войну. Но на самом деле можно заметить, что государство — индийское государство — непрестанно вело затяжную войну против собственного народа или тех, кого называло собственным народом, начиная с 1947 года, и когда вы посмотрите, что это за люди, с которыми оно боролось: наги, мизо, манипури, народы Ассама, Хайдарабада, Кашмира, Пенджаба — это всегда меньшинство: мусульмане, племена, христиане, далиты, адиваси. Бесконечные войны правящей касты индийского государства — вот современная история нашей страны.

В 2007 году, во время восстания кашмирцев против скупки земли для ятры[3] Амарантха[4], я была в Шринагаре и встретила молодого журналиста, думаю, из Times of India, и он сказал мне — не мог поверить в возможность встретить тут индийца, идущего в одиночестве по дороге — «Могу ли я сослаться на Ваши слова?». Я ответила: «Да, если у Вас есть ручка, потому что я не хочу быть неправильно понятой. Запишите: азади от Кашмира нужно Индии так же, как Кашмиру — азади от Индии». Под словом «Индия» я подразумевала не индийское государство, а народ Индии, так как я полагаю, что происходит оккупация Кашмира — сегодня там находится 700 тысяч человек сил безопасности, и это в долине, где живёт 12 млн человек — это самая милитаризованная зона в мире — и для нас, народа Индии, смириться с этой оккупацией значит позволить некоему моральному разложению проникнуть в нашу кровь.

Для меня невыносимо пытаться делать вид, что ничего не происходит, даже если СМИ теряют память, всем нам известно... или всем нам неизвестно, но любой посетивший Кашмир знает, что кашмирцы не могут сделать вдох и выдох иначе, чем через ствол АК-47. Там произошло так много всего. Каждый раз, когда проводят выборы, и люди идут голосовать, индийское правительство выступает вперёд и говорит: «Зачем вам референдум? Прошли выборы, и люди проголосовали за Индию».

Я считаю, что мы должны глубже это осмыслить, потому что я тоже очень горжусь этой сегодняшней встречей, и я думаю, что это во многих отношениях историческая встреча в столице лживой супердержавы, супердержавы, в которой 839 миллионов людей живут менее, чем на 20 рупий в день. Очень трудно понять, с какого момента кто-то становится полноправным гражданином Индии, что может сказать один и что позволено сказать другому, так как когда Индия боролась за независимость от Британской империи, аргумент, который сейчас используется против азади в Кашмире, безусловно, использовался против индийцев. Грубо говоря, это утверждения типа «туземцы не готовы к свободе, туземцы не готовы к демократии», но были и более сложные вещи, я имею в виду знаменитые споры Амбедкара[5] с Ганди и Неру, но и в последние 60 лет также шли серьёзные споры о том, что было сделано индийским государством, народ нашей страны развил и расширил смысл понятия «свобода».

Однако мы утратили множество своих завоеваний и подошли сегодня к тому положению, в котором Индия — страна, некогда назвавшаяся неприсоединившейся[6], гордо подняв голову, сейчас распростёрлась ниц у ног США. И сегодня мы порабощённая нация, наша экономика полностью зависима — неважно, каковы показатели Sensex[7] — в реальности индийская полиция, а вскоре, возможно, и армия, будут развёрнуты на всей территории Центральной Индии — это симптом навязанной нам сырьевой экономики.

Причина, по которой, как я сказала, нам необходим более глубокий взгляд на вещи — это то, что очень просто продолжать похлопывать друг друга по плечу, как великих борцов сопротивления, поддерживающих или маоистов в лесах, или молодёжь, бросающую камни на улицах — но в действительности мы должны понять, что то, против чего мы восстаём, очень серьёзно, и я боюсь, что луки и стрелы адиваси или камни в руках молодёжи необходимы, но невозможно лишь ими завоевать свободу, и нам необходимо стать тактически гибкими, а для этого — проанализировать все свои действия, заключить союзы, серьёзные союзы... Потому что... я часто говорю, что в 1986 году, когда капитализм выиграл свой джихад против советского коммунизма в горах Афганистана, весь мир изменился, Индия подстроилась под рамки однополярного мира и, встроившись в них, она сделала две вещи, сняла два замка: первым замком была мечеть Бабура[8], а вторым — открытие индийского рынка и снятие этих замков повлекло за собой два вида тоталитаризма — индийского фашизма, или фашизма хиндутвы, и экономического тоталитаризма, оба из которых породили свою разновидность террора — в то время как нам предлагают исламских «террористов» и маоистских «террористов» — этот процесс превратил 80 % населения страны в людей, живущих на 20 рупий в день, разделил всех нас, и заставил тратить время на борьбу друг с другом, хотя на самом деле мы нуждаемся в большей солидарности.

Должна быть большая солидарность между борьбой в штате Манипур, в Нагаленде, в Кашмире, в Центральной Индии и среди всех бедных, сквоттеров, уличных торговцев, всех обитателей трущоб и представителей многих других групп. Но что же должно связать все эти виды борьбы? Это идея Справедливости, ведь есть борьба, которая ведётся не за справедливость, к примеру, борьба Прогрессивной партии реформ. Это народное движение, но оно ведёт борьбу за фашизм, за несправедливость, мы никогда не присоединимся к этому. Так что не каждое движение, не каждый человек на улице, не каждый лозунг — это призыв к справедливости.

Когда я была на улицах Кашмира во время восстания против ятры Амарнатха, и даже сегодня — я не была в Кашмире достаточно долго, но то, что я видела, наполняет мое сердце признательностью за ту борьбу, которую ведёт народ, ту борьбу, в которой участвуют молодые люди, и я не хочу, чтобы они потерпели поражение. Я не хочу, чтобы они потерпели поражение, даже если их предадут собственные лидеры, потому что я верю, что это борьба за справедливость. Не та борьба, в которой вы выбираете справедливость: «Мы хотим справедливости, но неважно, если при этом какому-то чужаку проломят голову». Это неправильно.

Так что я очень хорошо помню, как в 2007 году рассказывала о том, что разбило мне сердце — как я услышала, что люди на улицах Шринагара скандировали: «Нанга бхука Хиндустан, Джаан се пьяра Пакистан!» (Голодную, босую Индию мы отвергаем! Землю наших надежд – Пакистан – обнимаем!). Я воскликнула: «Нет! Потому что Нанга бхука Хиндустан с вами, и если вы боретесь за правое дело, вы должны делать это вместе с голыми и босыми!» Сегодня индийский народ — это народ, который гибнет в борьбе с индийским государством. Как многие из вас, возможно, знают, я долгое время была связана с борьбой против строительства крупных плотин в долине реки Нармады, и я не устаю повторять, что у этих двух долин много общего — долины Кашмир и долины Нармады. В долине Нармады говорят о репрессиях, но, возможно, люди там не знают, что такое настоящие репрессии, ведь они не испытывали такого, как здесь, в долине Кашмира. Но у них есть очень-очень-очень глубинное понимание экономических структур империализма, понимание земли и того, что она даёт, и того, как эти большие плотины создают неравенство, от которого никуда не деться.

А в долине Кашмира у вас есть глубинное понимание репрессий, 60 лет репрессий, секретных операций, шпионажа, разведывательных операций, смертей и убийств. Но отгородили ли вы себя от того, другого понимания — понимания того, каков мир сегодня? Что за экономические структуры им управляют? За какой Кашмир вы собираетесь бороться? Потому что мы с вами в этой борьбе, мы с вами. Но мы хотим, мы надеемся, что это будет борьба за справедливость. Сегодня мы знаем, что слово «светский», которое индийское государство нам навязывает, - это пустое слово, так как нельзя уничтожить 68 тысяч кашмирских мусульман, а потом называть себя светским государством. Нельзя спокойно смотреть на резню мусульман в Гуджарате и называть себя «светским» государством, а потом повернуть всё на 180 градусов и сказать: «мы имеем право относиться плохо к своим меньшинствам». Так что, за какую справедливость вы боретесь? Я надеюсь, что молодые люди расширят своё понимание азади. Поймут, что государство и те враги, с которыми вы боретесь, пытаются разделить вас. Вот в чём проблема

[Отдельные возгласы в аудитории: а Вы знаете, что случилось с кашмирскими пандитами? (сложно разобрать)].

АР: Я знаю о судьбе пандитов Кашмира. И, кроме того, я знаю, что Панун Кашмир[9] изложила ложную версию событий. Но это не значит, что несправедливость не имела тут места...

[Перебивающие Рой возгласы, которые сложно разобрать: Вы знаете, сколько индуистов было убито? (шум, ничего нельзя разобрать)].

АР: Думаю... хорошо, дайте же мне продолжить.

[Громкий шум]

Гилани: Я попросил бы всех сесть.

АР: Мне кажется, это волнение части слушателей основано на недопонимании, потому что, начав говорить о справедливости, я как раз собиралась сказать, что случившееся с пандитами Кашмира — это трагедия. Так что не понимаю, почему вы начали спорить, я считаю, это трагедией, потому что пока находящиеся здесь говорят о справедливости, справедливости для каждого, и те из нас, кто стоит здесь и говорит о том, что всем нужно предоставить место: и меньшинству, и этническому меньшинству, и религиозному меньшинству, и меньшинству с точки зрения касты, мы не верим в правоту большинства. Вот почему я сказала, что каждый в Кашмире должен иметь возможность участвовать в широкой дискуссии о том, за какое общество мы боремся, ведь Кашмир — это очень разнообразное общество. И эта дискуссия не должна начинаться с критики тех, кто против азади и пытается расколоть эту борьбу, она должна начинаться с вас самих, не с каких-то других людей, говорящих: «Они сами не знают, что такое азади, имеют ли они в виду Гилгит-Балтистан[10], или же Джамму и Ладакх[11]?» Это споры о том, что люди в штате Джамму и Кашмир вполне способны распоряжаться сами собой, и, я думаю, они это понимают. Так что пытаться сорвать выступление, перекрикивая людей, совершенно бессмысленно, потому что я считаю, что люди, пандиты в Кашмире, за всё то время, которое я провела в Кашмире, я слышала от местных только то, что они ждут возвращения пандитов, и я знаю здесь людей, которые тоже в это верят. Так что всё, что я хотела сказать — когда мы проводим такие политические дебаты, я чувствую, что те люди, которых я видела и слышала во время недавнего восстания в Кашмире, эти безоружные люди, молодёжь, вооружившаяся булыжниками, женщины, даже дети, столкнувшиеся на улицах с этой огромной армией — это то, чего никто в мире не может не приветствовать.

Однако это воодушевляет не только людей, которые ведут эту борьбу, но и тех, кто хочет её развития, так как невозможно оставить всё как есть. Потому что индийское государство, вы знаете, в этом состоит его великое искусство — не в убийстве людей — это второе великое искусство, а первое — ждать, ждать, ждать и ждать, надеясь, что энергия людей просто сойдёт на нет. Управление кризисом, иногда это выборы, иногда что-то ещё. Но суть в том, что людей необходимо отвлечь от прямых столкновений на улицах. Вы должны спросить себя, почему — народ Нагаленда должен спросить себя, почему батальон Нага совершает самые невероятные зверства в Чхаттисгархе. Проведя столько времени в Кашмире, насмотревшись на Центральные резервные полицейские силы, Пограничные силы безопасности и Раштрийских стрелков, заблокировавших эту долину, я приехала в Чхаттисгарх и увидела кашмирские Центральные резервные силы и кашмирские Пограничные силы безопасности на пути к убийствам людей в Чхаттисгархе. Вы должны спросить себя — есть большее сопротивление, нежели швыряние камней, нельзя допустить, чтобы такие вещи случались — «как это государство использует людей»?

Колониальная власть — британская ли в Индии, индийская ли в Кашмире, Нагаленде или Чхаттисгархе — занята созданием элит, для управления оккупацией, поэтому вы должны знать своего врага и должны уметь реагировать в соответствие с избранной тактикой, умно и политически — в смысле международной политики, локальной или любой другой — вы должны заключить союзы, потому что в противном случае вы будете как рыба, яростно бросающаяся на стенки аквариума и обречённая устать, потому что стенки слишком прочны. Поэтому я хочу закончить следующим образом: Думайте о справедливости, не допускайте несправедливости и не говорите: «Я хочу справедливости, но это нормально, если тот парень, или та женщина её лишены». Потому что справедливость — это залог единства, а единство — залог настоящего сопротивления.

Спасибо!

Примечания: