Все
сказанное позволяет заключить, что
Большое общество пропаганды сыграло
выдающуюся роль в развитии теории и
практики революционно-народнического
движения. Идейные позиции Общества как
организации переходного типа отразили
в себе черты народничества и 60-х (Герцен,
Чернышевский), и 70-х годов (Лавров,
Бакунин). Вместе с тем, поскольку
«чайковцы» выступали как зачинатели
движения 70-х годов и некоторые вопросы
теории и тактики движения (в частности,
рабочий вопрос) решали самостоятельно,
их программа в целом приобрела свое
особенное лицо, квалифицировать которое
по Лаврову или по Бакунину не более
основательно, чем по Герцену или по
Чернышевскому.
Об
основных программных расхождениях
между «чайковцами» и Лавровым уже
говорилось подробно (см. § 5—6 главы II),
причем была доказана, по-моему,
несостоятельность отождествления
идеологии Большого общества с лавризмом.
Еще меньше оснований считать «чайковцев»
бакунистами. Мы видели, что к концу 1873
г., когда только начала распространяться
в России бакунинская «Государственность
и анархия», знаменуя тем самым оформление
бакунизма, «чайковцы» успели проделать
богатый практический опыт[1] и твердо
определили свои идейные позиции,
разработав проект оригинальной программы,
самая сущность которой (не скоропалительный
бунт, а тщательно подготовленное
восстание) противоречила сущности
программы бакунистов. Те же сведения
об идеях Бакунина, которые «чайковцы»
получали ранее, — главным образом, из
вторых рук[2] (например, через кружок Ф.
Н. Лермонтова, исключенного, кстати
сказать, в 1872 г. из их рядов), вызывали с
их стороны явно недоброжелательное
отношение к бунтарскому авантюризму
бакунистов: крылатой стала в то время
придуманная Клеменцем насмешливая
кличка бунтарей — «вспышкопускатели»[3].
Не
случайно летом 1873 г., когда в петербургской
группе Большого общества пропаганды
был поднят вопрос об отношении к журналам,
подготовлявшимся тогда одновременно
лавристами и бакунистами, «чайковцы»
установили связь с Лавровым, послав к
нему Купреянова и оказав на него давление
в разработке программы его журнала
(«Вперед»), — о связи же с бакунинским
органом в группе, кроме Кропоткина,
«вообще никто и не заикался»[4].
Даже
в последний период деятельности Большого
общества (с весны 1874 г.), т. е. в пору
массового «хождения в народ», когда
расцвело повальное увлечение бакунинскими
идеями, «чайковцы», несмотря на то, что
практически они шли в авангарде движения,
оставались на старых идейных позициях
и не поддавались ходячим иллюзиям о
близкой революции. Отдельные же члены
Общества (Кравчинский, Костюрин,
Аксельрод, братья Левенталь и др.),
которые хотели бы пересмотреть былую
тактику и определенно склонялись к
бунтарству, составляли во всех группах
(кроме киевской) столь незначительное
меньшинство, что они не могли изменить
сложившуюся в Обществе идейную атмосферу.
Следовательно,
сами «чайковцы» имели все основания
заявлять, что они не были «ни лавристами,
ни бакунистами»[5].
Р. В. Филиппов обоснованно утверждает,
что к осени 1873 г., когда они занялись
выработкой программного документа,
«Большое общество пропаганды чувствовало
себя уже достаточно зрелым для того,
чтобы самостоятельно решать общие и
частные вопросы программы и тактики
предстоящей борьбы»[6].
В то же время члены Общества не искали
признания в своем лице особого идейного
направления и считали себя, в самом
общем смысле, «социалистами-народниками»[7].
Фактически так оно и было.
«Вера в особый уклад, в общинный строй
русской жизни;
отсюда — вера в возможность крестьянской
социалистической революции»,
которая, по словам В. И. Ленина, одушевляла
первых русских социалистов[8],
была свойственна «чайковцам» не менее,
чем Бакунину или Лаврову. Но ведь эта
вера одушевляла и Чернышевского, придавая
его революционно-демократическому
учению тот же народнический
характер.
В 1-м издании
настоящей книги (с. 74) указывалось, что
«на примере Большого общества пропаганды
конкретно прослеживается отход народников
70-х годов в области теории назад, по
сравнению
с Чернышевским и его соратниками». Этот
тезис, в принципе верный, требует, однако,
существенного уточнения. Безусловно
уступая Чернышевскому в теоретической
вооруженности и силе мышления, «чайковцы»,
тем не менее, как и вообще народники
70-х годов, шли не только назад от
Чернышевского (например, к анархизму и
аполитизму), но и вперед, ставя в своих
программах новые или по-новому решая
старые вопросы с учетом экономических
и социальных перемен в развитии страны.
В. Н. Литвинов справедливо обратил
внимание на разницу между
социально-экономическими программами
народничества 70-х годов (в ряду которых
первой была программа Большого общества
пропаганды) и Чернышевского: «если
Чернышевский не считал необходимой
экспроприацию крупной
буржуазной собственности на другой
день революции, то семидесятники,
допуская существование мелкой частной
собственности в переходный период от
капитализма к социализму, требовали,
тем не менее, незамедлительной
экспроприации крупной частной
собственности на другой же день после
революционного переворота». Это различие,
при полном совпадении программ
Чернышевского и семидесятников по
существу, В. Н. Литвинов объясняет тем,
что «народники 70-х годов, благодаря
знакомству с “Капиталом” К. Маркса,
стремились глубже, чем Н. Г. Чернышевский,
понять динамику капиталистического
общества. Кроме того, в своей практической
и теоретической деятельности народники
70-х годов пытались отражать и интересы
пролетариата. Поэтому в свои
общественно-политические воззрения
они неизбежно вносили элементы
пролетарского социализма»[9].
Разумеется, и в том, и в другом отношении
народники 70-х годов («чайковцы» же как
зачинатели движения, прежде всего)
преуспели крайне мало, но они, и первые
среди них именно «чайковцы», в отличие
от Чернышевского, учитывали в своих
программах развитие капитализма и
пролетариата.
Таким
образом, в отношении теории и тактики
Большое общество пропаганды действительно
представляло собой своеобразное
промежуточное звено, как считали Ш. М.
Левин и другие историки[10], но не между
лавризмом и бакунизмом, а между
Чернышевским и Герценом, с одной стороны,
и различными направлениями революционного
народничества 70-х годов (включая
бакунистское и лавристское), с другой
стороны.
Этот
вывод, сделанный еще в 1-м издании
настоящей книги, оспаривается такими
знатоками народничества, как Б. С.
Итенберг и Р. В. Филиппов. Второй из них
считает категорически: «нельзя согласиться
с версией о переходном характере Большого
общества», хотя и признает (буквально
на той же странице[11]), что «переходные
черты (на раннем этапе деятельности
Общества. — Н. Т.) имели в нем место».
Версия Р. В. Филиппова, будто Общество
«чайковцев» представляло собой средоточие
«отстоявшихся» и «законченных» установок
«основного направления народнической
теории и практики»[12], по-моему, грешит
преувеличением и не вяжется с его
собственным тезисом о том, что идеология
Общества «находилась в движении»[13],
хотя в этой версии есть плодотворная,
нуждающаяся в дальнейшей разработке,
идея, а именно признание ведущим в
народничестве 70-х годов не бакунистского
или лавристского, а того
(«революционно-пропагандистского», как
называет его Р. В. Филиппов) направления,
выразителем которого было Большое
общество пропаганды.
Б.
С. Итенберг, в отличие от Р. В. Филиппова,
признает переходный характер идеологии
Большого общества[14], но мой вывод о нем
как о промежуточном звене между двумя
разновидностями народничества (60-х и
70-х годов) считает «несколько искусственным
и схематичным», поскольку для Б. С.
Итенберга идеология «чайковцев» —
явление не столько переходное, сколько
эклектичное[15]. По-моему, наоборот,
критическое отношение «чайковцев» и к
лавризму и к бакунизму, которые
представляли собою самые авторитетные
течения в народничестве 70-х годов,
указывает нам не на эклектизм, а на
принципиальность и оригинальность их
идеологии[16].
* * *
Значение
революционной деятельности Большого
общества пропаганды велико и многообразно.
Отдавая должное
«величайшему самопожертвованию»
«интеллигентов из среднего сословия»,
которые стояли во главе русского
революционного движения с 1825 до 1881 гг.,
В. И. Ленин писал: «Несомненно,
эти жертвы пали не напрасно, несомненно,
они способствовали — прямо или косвенно
— последующему революционному воспитанию
русского народа»[17].
«Чайковцы», подобно всей массе
революционных народников, шли в
освободительном движении неверным
(хотя исторически обусловленным) путем
и были обречены на гибель. Поэтому они
способствовали — прямо или косвенно —
революционному воспитанию русского
народа главным образом своими жертвами,
своим героическим примером. Хорошо
сказал В. Г. Базанов о «трагедии одиноких
борцов» 1873—1874 гг.: «Это была оптимистическая
трагедия»[18].
Тем не менее, велики были и конкретные,
практические результаты деятельности
Большого общества пропаганды.
Посредством
своего «книжного дела» Общество вооружало
идейно и сплачивало организационно,
фактически во всероссийском масштабе,
революционные кружки первой половины
1870-х годов. А. Д. Михайлов справедливо
называл его «руководителем и направителем
пропагандистского движения» в России
вплоть до возникновения «Земли и
воли»[19].
Деятели Общества создали высоко оцененный
В. И. Лениным «целый ряд начавших уже
идти в “массы”
бесцензурных произведений печати
боевого демократического и
утопически-социалистического
содержания»[20],
писали для нужд революции «стихи, вросшие
корнями в русское сердце», как сказал
Александр Блок о стихотворении П. Л.
Лаврова «Отречемся от старого мира...»
и как можно сказать о стихах «чайковцев»
Морозова, Клеменца, Синегуба,
Волховского[21].
«Чайковцы» же, как это ни парадоксально,
явились первыми распространителями
произведений марксизма в России.
Своим
«рабочим делом» Большое общество
положило начало организованной
социалистической пропаганде среди
русского рабочего класса[22], сыграв
основополагающую роль в подготовке
кадров первых революционеров-социалистов
из рабочей среды (Виктор Обнорский, Петр
Алексеев, Алексей Петерсон, Василий
Мясников, Карл Иванайнен, Дмитрий
Смирнов, Григорий Крылов и др.). По следам
«чайковцев» впоследствии шли к рабочим
деятели «Земли и воли», «Народной воли»,
«Черного передела».
Наконец,
в последний период своей деятельности
Общество выступило как инициатор,
организатор и главная сила массового
«хождения в народ», с которым В. И. Ленин
связывал «расцвет действенного
народничества»[23].
Революционный
опыт «чайковцев» и, в особенности, их
кадры стали ценным достоянием последующих
этапов народнического движения.
Знаменательна тесная преемственная
связь между Большим обществом пропаганды
и обществом «Земля и воля» 70-х годов.
Программа землевольцев во всех своих
основных чертах перекликалась с
программой «чайковцев»[24], отличаясь
лишь усиленным креном от пропаганды к
агитации и постановкой некоторых новых
вопросов, преимущественно тактического
порядка. Очень многие видные «чайковцы»
(Натансон, О. Шлейснер, Клеменц, Морозов,
Кравчинский, Лизогуб и др.) играли в
создании и деятельности «Земли и воли»
столь выдающуюся роль, что один из вождей
землевольцев А. Д. Михайлов считал
Большое общество пропаганды фактическим
прародителем «Земли и воли»[25]. Во главе
«Народной воли» тоже стояли «чайковцы»:
Желябов, Перовская, Морозов, Тихомиров,
Фроленко, Колодкевич, Грачевский и
др.[26]. В «Черном переделе» ведущее
положение занимали, наряду с Г. В.
Плехановым, Аксельрод и Стефанович.
Этот (далеко не исчерпывающий) перечень
имен сам по себе характеризует организацию
«чайковцев» как своеобразную кузницу
руководящих кадров революционного
народничества.
Таким
образом, Большое общество пропаганды
надо признать организацией
базовой
в развитии революционно-народнического
движения 1870-х годов: возникнув у истоков
движения,
Общество послужило отправным пунктом
его развертывания на много лет вперед
и выдвинуло из своей среды вожаков для
всех последующих его организаций.
Примечания
