Перестройка всех сторон общественной жизни вызвала огромный интерес к историческому прошлому. Однако на призыв руководителей партии осветить «белые пятна» истории, преодолеть «обезличивание многих исторических событий»[1]первыми откликнулись не историки, а писатели. Но особенности художественного метода отображения жизни, избирательность освещаемых писателями тем привели к известной деформации массового исторического сознания. Это положение должно быть исправлено появлением добротных исторических исследований, опирающихся на доступные уже сегодня источники. Настоящая статья может рассматриваться как своеобразный исторический комментарий к ряду вопросов, затронутых в пьесе Михаила Шатрова «Дальше... дальше... дальше!»[2]. При этом мы, конечно, понимаем неравенство нашего положения: пьесу М. Шатрова уже прочли миллионы, а данная статья станет известна от силы нескольким тысячам специалистов. Тем не менее будущие учебники истории нашего социалистического государства будут писаться не по пьесам и романам. Поэтому автор относится к своей статье как к промежуточной, черновой заготовке для последующих обобщающих работ.

Основной темой статьи является стабильность политического руководства страны в 1922 — начале 1923 г., когда прогрессирующая болезнь В.И. Ленина, признанного лидера партии и государства, заставила впервые задуматься о мерах, обеспечивающих эту стабильность. Хронологически исследование охватывает период с марта 1922 г., времени проведения XI съезда РКП(б), по март 1923 г., до открытия XII съезда РКП(б). В ряде случаев автор обращается к событиям предшествующего и последующего периодов. Источниками для написания статьи послужили прежде всего произведения В. И. Ленина указанного времени, особенно статьи и письма, продиктованные в период с 23 декабря 1922 г. по 6 марта 1923 г.[3] К этому источнику примыкает Дневник дежурных секретарей В. И. Ленина, другие справочные материалы 45-го и 55-го томов Полного собрания сочинений В. И. Ленина, а также 11-й и 12-й тома Биографической хроники «Владимир Ильич Ленин» с их богатейшим фактическим содержанием[4].

Автор использовал также стенографические отчеты XI и XII съездов РКП(б), сборник документов «ВКП(б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК»[5]. К сожалению, подлинные архивные /101/ материалы Пленумов Центрального Комитета партии за 1922—1923 г., протоколы Политбюро и его циркуляры остались для автора недоступны. Но часть подобных материалов использована по публикациям в советской прессе, в частности по беседам с В.П. Наумовым в «Правде» в феврале — марте 1988 г.[6] Привлечены некоторые работы И.В. Сталина, вошедшие в пятый том его Сочинений[7], другие материалы. Думается, указанные источники дали возможность составить адекватное представление о том, как предполагали достичь стабильности в руководстве страной различные ее руководители и какие намечались планы и осуществлялись конкретные шаги в данном направлении.

Главным действующим лицом повествования является Владимир Ильич Ленин. Значительное место уделяется позиции и практической деятельности И.В. Сталина, Л.Б. Каменева, А.И. Рыкова, Л.Д. Троцкого, Г.Е. Зиновьева, Н.И. Бухарина, А.Д. Цюрупы и некоторых других руководителей партии и государства.

* * *

На X съезде РКП(б) (8—16 марта 1921 г.) Центральный Комитет партии был избран в составе 25 членов и 15 кандидатов. Центральная контрольная комиссия насчитывала 7 человек[8]. Состоявшийся 16 марта 1921 г. Пленум избрал Политбюро и другие органы ЦК. В стенографическом отчете X съезда (в отличие от всех последующих) приведены данные о результатах голосования за кандидатов в члены Центрального Комитета. Эти данные могут служить свидетельством влияния и популярности в партии ее ведущих политических деятелей. В голосовании участвовало 479 человек. Чтобы пройти в состав ЦК, нужно было получить по крайней мере 240 голосов. Голоса распределились так: Ленин — 479, Радек — 475, Томский — 472, Калинин — 470, Рудзутак — 467, Сталин — 458, Рыков — 458, Комаров (Собинов — старый большевик, в 1921 г. — секретарь Петроградского губисполкома, с 1931 г. —  нарком коммунального хозяйства РСФСР. Расстрелян в 1937 г. — прим. ред. «Скепсиса») — 457, Молотов — 453, Троцкий — 452, Михайлов (старый большевик, председатель Московского областного Совета профсоюзов, член бюро Московского комитета ВКП(б). Расстрелян в 1937 г. — прим. ред. «Скепсиса») — 449, Бухарин — 447, Ярославский — 444, Орджоникидзе — 438, Дзержинский — 438, Петровский — 436, Раковский — 430, Зиновьев — 423, Фрунзе — 407, Каменев — 406, Ворошилов — 383, Кутузов — 380, Шляпников — 354, Тунтул — 351, Артем — 283. Ряд выставленных в члены ЦК деятелей партии не получили требуемого большинства и не были избраны. Так, Крестинский, скажем, получил только 161 голос, И. Н. Смирнов — 123, Яковлева — 117, Серебряков — 111, Сапронов — 89, Куйбышев — 64. Прошли по списку кандидатов в члены ЦК: Чубарь — 462 голоса, Киров — 446, Шмидт — 443, Зеленский — 440, Угланов — 436, Пятаков — 436, Сафаров — 435, Залуцкий — 434, Милютин — 433, Куйбышев — 414, Сулимов — 327 и т. д.[9]

Душой и двигателем всей огромной машины партийно-государственного аппарата был В.И. Ленин. В его лице соединялись функции высшего государственного руководства (он являлся Председателем Совета Народных Комиссаров и Совета Труда и Обороны) и высшего партийного руководства (Владимир Ильич был фактическим лидером Центрального Комитета). Однако непосильный труд подорвал здоровье В.И. Ленина. В последние месяцы 1921 г. оно резко ухудшилось, снизилась работоспособность, появилась быстрая утомляемость, расстройство сна. По требованию врачей В.И. Ленин вынужден был отказаться от рассмотрения текущих дел в Политбюро, поручив это Л.Б. Каменеву. Часть обязанностей по руководству Советом Труда и Обороны и Советом Народных Комиссаров была возложена на назначенных заместителей Ленина — Л.Б. Каменева, А.И. Рыкова и А.Д. Цюрупу. Ленин тяжело переживал /102/ ограничения в своей работе, но вынужден был согласиться[10]. В результате постепенно снижались объем информации и степень осведомленности В.И. Ленина о текущих делах. В письме В.М. Молотову от 23 марта 1922 г. он сетовал: «Прошу пленум ЦК назначить дополнительного докладчика от ЦК (на XI съезде партии — В.С.), ибо мой доклад слишком общ, затем я не абсолютно уверен, что смогу его сделать, а главное — от текущей работы Политбюро уже месяцами отстал»[11]. Выступая с Политическим отчетом ЦК РКП(б) на XI съезде партии, В.И. Ленин также говорил: «В заключение я должен коснуться практической стороны вопроса о наших советских органах, высших учреждениях и отношении к ним партии. У нас создалось неправильное отношение между партией и советскими учреждениями, и на этот счет у нас полное единодушие. На одном примере я показывал, как конкретное мелкое дело тащат уже в Политбюро. Формально выйти из этого очень трудно, потому что управляет у нас единственная правительственная партия и жаловаться члену партии запретить нельзя. Поэтому из Совнаркома тащат всё в Политбюро. Тут была также большая моя вина, так как многое по связи между Совнаркомом и Политбюро держалось персонально мною. А когда мне пришлось уйти, то оказалось, что два колеса не действуют сразу, пришлось нести тройную работу Каменеву, чтобы поддерживать эти связи. Так как в ближайшее время мне едва ли придется вернуться к работе, то все надежды переносятся на то, что теперь имеются еще два заместителя...»[12].

Вечером 2 апреля 1922 г. на съезде был оглашен список членов и кандидатов в члены ЦК РКП(б). В Центральный Комитет было избрано 27 человек: Андреев, Бухарин, Ворошилов, Дзержинский, Зеленский, Зиновьев, Калинин, Каменев, Коротков, Куйбышев, Ленин, Молотов, Орджоникидзе, Петровский, Радек, Раковский, Рудзутак, Рыков, Сапронов, Смирнов, Сокольников, Сталин, Томский, Троцкий, Фрунзе, Чубарь, Ярославский; кандидатами в члены ЦК — 19 человек; Центральную контрольную комиссию составили 5 членов и 2 кандидата[13]. В речи при закрытии съезда В.И. Ленин сказал, что период отступления, вызванного введением нэпа, кончился, но двигаться вперед можно только архимедленно и архиосторожно. «Весь гвоздь теперь в том, — подчеркивал Владимир Ильич, — чтобы авангард не побоялся поработать над самим собой, переделать самого себя, признать открыто свою недостаточную подготовленность, недостаточное уменье. Весь гвоздь в том, чтобы двигаться теперь вперед несравненно более широкой и мощной массой, не иначе как вместе с крестьянством, доказывая ему делом, практикой, опытом, что мы учимся и научимся ему помогать, его вести вперед. Такую задачу при данном международном положении, при данном состоянии производительных сил России можно решить, лишь решая ее очень медленно, осторожно, деловито, тысячу раз проверяя практически каждый свой шаг»[14]. Таков был завет Ленина партии на этом последнем партийном съезде, на котором Ленину довелось выступать. Сам он надеялся в меру своих сил участвовать в проведении этой политики. /103/

Однако в связи с требованиями врачей были приняты дополнительные меры по сокращению объема ежедневной работы Владимира Ильича, продолжавшегося оставаться огромным. 3 апреля 1922 г. на первом после XI съезда Пленуме было предпринято некоторое уточнение структуры органов ЦК. Политбюро было избрано в составе тех же семи человек: В.И. Ленина, Л.Д. Троцкого, Л.Б. Каменева, Г.Е. Зиновьева, И.В. Сталина, А.И. Рыкова и М.П. Томского, а также кандидатов в члены Политбюро — Н.И. Бухарина, В.М. Молотова и М.И. Калинина. Было сохранено Оргбюро — орган, созданный еще в конце 1921 г. Но для руководящей партийной работы впервые создавался Секретариат ЦК в составе генерального секретаря И. В. Сталина и двух секретарей — В.В. Куйбышева и В.М. Молотова[15]. В связи с этим Куйбышев освобождался от работы в ВСНХ, а Сталин вскоре — от одного из своих двух государственных постов — наркома Рабоче-Крестьянской инспекции (РКИ).

Решающая роль в управлении партией и страной и в этот год принадлежала Политбюро ЦК РКП(б). Из 7 его членов 5 человек входили в состав еще самого первого Политбюро, избранного 10 октября 1917 г. Тогда, правда, из-за разногласий по вопросу о сроке вооруженного выступления это Политбюро после двух заседаний[16] прекратило свое существование. Был создан партийный центр по руководству восстанием. На VII съезде партии Центральный Комитет состоял только из 15 членов и 8 кандидатов. После этого съезда Политбюро не избиралось. А вот после VIII съезда (март 1919 г.) ЦК насчитывал уже 19 членов и 8 кандидатов. Именно этот съезд постановил иметь в составе ЦК Политбюро, Оргбюро и ответственного секретаря. Первое после октября 1917 г. Политбюро было избрано 25 марта 1919 г. Его состав практически оставался неизменным и в последующие годы[17]. Члены Политбюро — ближайшие соратники Владимира Ильича. Именно они первыми делили вместе с ним всю тяжесть руководства страной в тяжелейшие годы гражданской войны. Они относились к Ленину с глубочайшим уважением и любовью, признавали его политическое и духовное лидерство в партии и ЦК, не закрепленное никакими званиями и рангами. Вместе с тем они часто спорили с Лениным, отстаивали свои точки зрения, в Политбюро при решении вопросов складывались большинства, состоявшие из разных его членов. Но уже с 1920 г. со своей особой позицией, часто не совпадавшей с мнением остальных членов Политбюро, выступал Л.Д. Троцкий. Именно он стал зачинателем острейшей дискуссии о профсоюзах зимой 1920/21 г. Дискуссия отвлекла внимание партии от анализа внутренней обстановки в стране, вступившей в кризисное состояние. Одним из главных оппонентов Троцкого в составе Политбюро все чаще стал выступать И.В. Сталин. 19 января 1921 г. он опубликовал в «Правде» большую статью «Наши разногласия», в которой критиковал брошюру Л.Д. Троцкого «Роль и задачи профсоюзов» и его практическую работу в «Цектране» — Центральном комитете профсоюза транспортных рабочих. В письме В.И. Ленину по поводу плана ГОЭЛРО, написанном в марте 1921 г., Сталин припоминал планы Троцкого весны 1920 г., периода второй «мирной передышки», перевести Красную Армию на положение трудовых армий. «Помните прошлогодний "план" Троцкого, — писал он, — (его тезисы) "хозяйственного возрождения" России на основе массового применения к обломкам довоенной промышленности труда /104/ неквалифицированной крестьянско-рабочей массы (трудармии). Какое убожество, какая отсталость в сравнении с планом ГОЭЛРО! Средневековый кустарь, возомнивший себя ибсеновским героем, призванным "спасти" Россию сагою старинной...»[18].

Антагонизм между Сталиным и Троцким усилился в 1922 г., особенно во время болезни Ленина и после избрания Сталина генеральным секретарем ЦК РКП(б). Напомним, что Троцкий, будучи в это время наркомом по военным и морским делам и Председателем Реввоенсовета Республики, фактически являлся главой вооруженных сил страны. Кроме того, в 1921 и 1922 гг. он успешно выполнил ряд специальных поручений Политбюро.

Хотя В.И. Ленин, как говорилось выше, был освобожден от целого ряда участков своей деятельности в результате мер, принятых в конце 1921 г. и апрельским (1922 г.) Пленумом ЦК РКП(б), он по-прежнему отдавал все свои силы и время партийной и государственной работе. Знакомясь с материалами Биографической хроники «Владимир Ильич Ленин» за период с 4 апреля по 24 мая 1922 г., не устаешь поражаться тому, как много работал Ленин, хотя болезнь с каждым днем напоминала ему о себе все резче. Владимир Ильич следит за правильным распределением обязанностей между своими заместителями по Совету Народных Комиссаров, контролирует подготовку советской делегации к поездке на Генуэзскую конференцию, участвует в работе Политбюро, беседует с десятками людей, по нескольку раз в неделю встречается с Л.Б. Каменевым, И.В. Сталиным, реже — с Н.И. Бухариным, А.И. Рыковым, А.Д. Цюрупой, Л.Д. Троцким. Он пишет статьи и заметки, десятки писем.

23 апреля В.И. Ленину делают операцию по извлечению пули (она находилась в 3 мм от сонной артерии), оставшейся после покушения в 1918 г. Утром 24 апреля Ленину сделали перевязку, и он вернулся к работе[19]. Однако операция привела к обратному результату, вскоре состояние здоровья Владимира Ильича серьезно ухудшилось. По мнению современных специалистов, исследовавших в 1969 г. заново историю болезни В.И. Ленина, имевшаяся гематома (опухоль) стала оказывать вредное влияние на сонную артерию. Е.И. Чазов, участвовавший в проведении врачебной экспертизы 1969 г., говорил: «Пулю позже удалили, но в месте гематомы произошло сдавление сонной артерии, и именно в этом месте на внутренней стенке артерии начали образовываться атеросклеротические бляшки, т.е. стал развиваться атеросклероз, который в дальнейшем привел к нарушению мозгового кровообращения. Если бы пуля и гематома были удалены сразу после ранения, мне трудно сказать, я не хирург, но думаю, что ситуация была бы другой и В.И. Ленин смог бы жить и работать еще»[20].

23 мая 1922 г., почувствовав сильное утомление, В.И. Ленин уезжает в Горки[21]. Превозмогая усталость, он продолжает работать и там: практически не отходит от телефона, просматривает несколько материалов. 25-27 мая в Горках же наступает первый острый приступ болезни на почве склероза сосудов мозга, приведший к ослаблению движения правой руки и правой ноги и некоторому расстройству речи. Ленин оставался в Горках на протяжении четырех месяцев. В июне и начале июля ему было строго запрещено заниматься делами, читать и писать. Примерно через полтора месяца описанные выше симптомы прошли. /105/ Утром 30 мая в Горки приехал И.В. Сталин[22], чтобы составить точное представление о состоянии, в котором находился Ленин. Картина была тяжелая. Убедившись в этом, Сталин полтора месяца к Ленину не ездил. Не посещал его и ни один из членов Политбюро. С ним была только Надежда Константиновна, навещали сестры, неотлучно находился врач. В середине июня, согласно правительственному сообщению, Ленин чувствовал себя уже хорошо и тяготился «предписанным бездействием ему врачами». 21 июня Ленин заявил врачу Кожевникову, что он просит, чтобы ему разрешили чем-то заниматься, поскольку он все равно постоянно думает о политике: «Политика — вещь, захватывающая сильнее всего»[24]. С конца месяца он начинает просматривать газеты и журналы, поручает секретарям готовить для него материалы.

Только 11 июля к Ленину во второй раз за время его болезни приезжает Сталин. Он находит его бодрым и истосковавшимся по работе. В последующие два с половиной месяца Сталин приезжает в Горки еще девять раз. В своих заметках о посещении Горок, опубликованных в «Правде» в середине сентября 1922 г., Сталин отмечал, что в его июльский приезд Ленин держался сдержанно и настороженно, требовал скорейшего возвращения к работе, жаловался на то, что отстал от событий. Теперь Сталин присвоил себе функцию главного информатора Ленина о всех событиях в Политбюро и ЦК. Другие члены Политбюро посетили Ленина в Горках во время этой его болезни, как правило, только по одному разу. Лишь Л.Б. Каменев, которому в отсутствие Ленина, как уже отмечалось, приходилось нести тройную нагрузку, был у него, по данным Биографической хроники, два раза. Именно в июле — сентябре 1922 г., во время приездов Сталина и бесед с ним (а они длились иногда и по два часа), у В.И. Ленина сложилось в целом неблагоприятное впечатление о его личности. Беспокоил Ленина и тот объем власти, которой Сталин уже пользуется, превратив технический пост в Секретариате ЦК в главный политический пост в партии[25]. Не следует забывать, что это впечатление складывалось в обстановке медленного возвращения к работе после вынужденного полуторамесячного отстранения от дел. /106/ Сам ход этого возвращения Ленина к активной деятельности полностью контролировался Сталиным через врачей и дежурных секретарей В.И. Ленина. Существует легенда, которую со ссылкой на беседы со старыми членами партии приводит Михаил Шатров в своих выступлениях, о том, что Ленин после второго свидания со Сталиным (11 июля 1922 г.) говорил, что он ошибся в этом человеке, согласившись с предложением Л.Б. Каменева выдвинуть его на пост генерального секретаря ЦК РКП(б).

Первым вопросом, в котором обнаружилось недовольство Ленина политической деятельностью Сталина, был вопрос об «автономизации», или об образовании СССР. На Пленуме ЦК без участия Ленина и Троцкого был одобрен план вступления самостоятельных советских республик (Украины, Белоруссии и Закавказской федерации) в РСФСР на правах только автономных республик. В этом В.И. Ленин справедливо усмотрел проявление великорусского шовинизма, ущемление прав самостоятельных советских республик. В письме Л.Б. Каменеву от 26 сентября 1922 г. он писал, что «Сталин немного имеет устремление торопиться»[26]. Далее Ленин обращается к Каменеву с просьбой о поддержке его точки зрения. «Надо Вам (Вы когда-то имели намерение заняться этим и даже немного занимались) подумать хорошенько; Зиновьеву тоже»[27]. Ленин указывает, что одну уступку Сталин (на встрече с ним 26 сентября) все же согласился сделать — заявить о формальном объединении РСФСР и самостоятельных республик в «союз советских республик Европы и Азии»[28]. Сталин согласился также отложить внесение резолюции в Политбюро ЦК до возвращения Ленина в Москву из Горок 2 октября. Ленин назначал свидание по данному вопросу Каменеву и Рыкову.

В письме членам Политбюро от 27 сентября 1922 г., т.е. на следующий день после письма Ленина Каменеву, Сталин назвал ленинскую позицию относительно создания союза равноправных республик «национальным либерализмом»[29]! Вскоре за подписями Сталина, Молотова, Мясникова и Орджоникидзе членам и кандидатам в члены ЦК был разослан новый проект резолюции, уже с ленинскими поправками. Однако в вводной части это не оговаривалось, а утверждалось, что резолюция комиссии Оргбюро ЦК «в основе правильная и безусловно приемлемая», она лишь несколько изменена[30].

6 октября, в день работы Пленума ЦК по обсуждению данного вопроса, у Ленина разболелся зуб, и он не мог присутствовать на заседании. Тем не менее он снова критиковал переработанную резолюцию Сталина и других и направил записку Каменеву, в которой говорилось: «Т. Каменев! Великорусскому шовинизму объявляю бой не на жизнь, а на смерть. Как только избавлюсь от проклятого зуба, съем его всеми здоровыми зубами». Далее Ленин предлагал абсолютно настоять на том, чтобы в союзном ЦИКе председательствовали по очереди представители республик[31]. Обострение болезни в конце года не позволило В. И. Ленину участвовать в завершении работы по образованию СССР, но об этом скажем несколько ниже.

Вторым конфликтом, в котором проявилось разное отношение к национальному вопросу и осуждение со стороны В.И. Ленина любого проявления великорусского шовинизма, было дело Мдивани. Тот был обвинен Сталиным, Орджоникидзе и Дзержинским в национал-уклонизме. Проявлялся этот «уклонизм» в том, что, по мнению группы Мдивани, Грузия должна входить в СССР непосредственно, а не через /107/ промежуточную ступеньку, каковой была ЗСФСР. Орджоникидзе в Тифлисе во время споров ударил одного из членов группы Мдивани, а Дзержинский, посланный во главе комиссии разобрать это дело, встал на сторону Орджоникидзе. Конфликт этот тянулся до марта 1923 г. и стал одной из главных причин, резко ухудшивших состояние здоровья Владимира Ильича. 10 марта 1923 г. он потерял речь[32].

Третьим конфликтом в последние месяцы 1922 г. явился вопрос о монополии внешней торговли. На том самом Пленуме ЦК 6 октября, на котором Ленин не смог быть из-за того, что у него болел зуб (а это продлилось целую неделю, и Ленин вновь по настоянию врачей не занимался работой), было принято решение о временном разрешении ввоза и вывоза по отдельным категориям товаров или в применении к отдельным границам[33]. Ленин считал это нарушением принципа монополии внешней торговли, волновался, готовился к следующему Пленуму и т. д. Все это наряду с другими обстоятельствами спровоцировало обострение болезни Ленина в декабре 1922 г., приведшее к параличу правой руки и правой ноги.

Вторая половина октября, ноябрь и первая половина декабря стали для В.И. Ленина последним периодом нормальной работы. «Нормальной» для Ленина означало на пределе сил. Со всей страстностью он относился к решению любого вопроса. Вступал в резкие споры с Каменевым, Рыковым, Цюрупой, высказывал критические замечания в адрес многих других ведущих партийных и государственных работников. Лишь в отношении Л. Д. Троцкого мы видим постоянное стремление В.И. Ленина заключить с ним союз[34] — то по поводу обсуждения вопроса о монополии внешней торговли, то по поводу ассигновки денег на восстановление флота, то, наконец, по поводу дела Мдивани. Что же касается И.В. Сталина, то негативное отношение к нему со стороны В.И. Ленина усилилось в указанные месяцы. В письменных обращениях к Сталину /108/ Ленин называет его не генеральным секретарем, а просто «секретарем», фиксирует случаи разногласий с ним[35].

Во всех текущих делах, больших и мелких спорах и конфликтах этих двух месяцев, в публичных выступлениях Владимира Ильича прослеживается главное — забота об укреплении и улучшении Советского государства, о сохранении его стабильности в условиях низкого уровня культуры подавляющего большинства населения, преобладания крестьянской массы, малочисленности и недостаточной развитости рабочего класса. Так, в речи на IV сессии ВЦИК IX созыва 31 октября 1922 г. Ленин говорил о росте бюрократизма, о недостатках государственного аппарата. Сравнивая переписи государственных и советских служащих в Москве в 1918 и 1922 гг., он сообщил, что число этих служащих, несмотря на все сокращения, выросло с 231 тыс. до 243 тыс., т.е. увеличилось на 12 тыс.! «Мы должны иметь мужество сказать, — заявил Ленин, — что мы создаем свой аппарат стихийно. Лучшие рабочие шли и брались за самые трудные обязанности и в области военной и в области гражданской, брались сплошь и рядом неправильно, но умели поправляться и работать. Соотношение между этими, может быть, десятками мужественных людей и сотнями тех, которые сидят и саботируют или полусаботируют, путаясь в объеме своих бумаг, — это соотношение губило сплошь и рядом наше живое дело в непомерном море бумаг. Мы должны будем самым обстоятельным образом изучить этот вопрос, которого до сих пор изучить не могли. Годы и годы должны пройти, годы и годы мы должны учиться, потому что уровень культуры наших рабочих низок, рабочим трудно взяться за совершенно новое дело производства, — а только на одних рабочих мы и можем положиться в смысле искренности и энтузиазма. Годы и годы должны пройти, чтобы мы добились улучшения нашего государственного аппарата, подъема его — не в смысле отдельных лиц, а в полном его объеме — на высшие ступени культуры. Я уверен, что, посвятив свои силы в дальнейшем такой работе, мы к самым лучшим результатам подойдем необходимо и неизбежно»[36]. Об огромных недостатках в работе государственного аппарата говорил В. И. Ленин и в своем докладе на IV Конгрессе Коминтерна[37]. Он указывал, что в Москве, «наверху», мы имеем только несколько тысяч, в лучшем случае несколько десятков тысяч «своих». И с их помощью кое-как управляем деятельностью остальных сотен тысяч чиновников, на местах же управляют «они». Только через несколько лет, если мы будем работать «не слишком торопливо», появятся новые кадры для государственного аппарата. Эта тема с дополнениями о том, что именно коммунисты, при правильном их размещении, должны овладеть аппаратом, не допустить, чтобы аппарат командовал ими, — звучит и в докладе на пленуме Московского Совета 20 ноября 1922 г.[38]

Начать работу по улучшению аппарата Ленин решил немедленно и со своего собственного окружения, со своих ближайших помощников. Так, выступая в Московском Совете 20 ноября, Ленин рассказывал, что, когда с декабря 1921 г. он в силу болезни потерял свою прежнюю работоспособность, то значительная часть работы выпала на назначенных ему заместителей. «Мне пришлось также, — говорил он, — очень значительную долю работы, которую я вначале, как вы помните, взвалил на тов. Цюрупу, а потом на тов. Рыкова, еще дополнительно взвалить на тов. Каменева. И надо сказать, что на нем, выражаясь сравнением, которое я уже употребил, оказалось внезапно два воза. Хотя, продолжая то же сравнение, надо сказать, что лошадка оказалась исключительно способной и ретивой. (Аплодисменты.) Но все-таки тащить два воза /109/ не полагается, и я теперь с нетерпением жду времени, когда вернутся тт. Цюрупа и Рыков и мы разделим работу хоть немножко по справедливости. Я же в силу уменьшения работоспособности должен присматриваться к делам в гораздо более значительный срок, чем этого хотел бы»[39].

4 декабря 1922 г. Ленин составляет предложения о распределении работы между своими заместителями Каменевым, Рыковым и Цюрупой[40]. 8 декабря он делает предложение, касающееся регламента Политбюро, а 9 декабря вновь возвращается к распределению работы между замами[41]. Весьма примечателен последний, шестой пункт ленинского документа: «Так как работа улучшения и исправления всего аппарата гораздо важнее той работы председательствования и калякания с замнаркомами и наркомами, коя до сих пор занимала замов целиком, то необходимо установить и строго проводить, чтобы не менее двух часов в неделю каждый зам „опускался на дно“, посвящая личному изучению самые разнообразные, и верхние и нижние, части аппарата, самые неожиданные притом. Протокол такого изучения, фиксированный, утвержденный и сообщаемый (в известных случаях) по всем ведомствам, должен будет сокращать аппарат и подтягивать всех и вся в нашем госаппарате»[42].

13 декабря 1922 г., когда состояние здоровья Ленина вновь резко ухудшилось, он пишет еще одно письмо Каменеву, Рыкову и Цюрупе о распределении работы. Откладывая до личного свидания споры, он советует распределить функции, исходя из личных качеств и деловых возможностей каждого из замов. «К первым функциям (т. е. председательствование, контроль за правильностью формулировок и т.д.), — указывает Ленин, — больше подходит т. Каменев, тогда как функции чисто административные свойственны Цюрупе и Рыкову»[43]. Не здесь ли мы видим прообраз будущего «Письма к съезду», где Ленин давал характеристики личных и деловых качеств шести членов и кандидатов в члены Политбюро? 13 и 15 декабря Ленин продиктовал по телефону еще два документа И.В. Сталину, связанные в основном с подготовкой решения вопроса о монополии внешней торговли на предстоящем Пленуме ЦК. В них он выделил два момента — несогласие с критикой Н.И. Бухариным позиции Л.Б. Красина и договоренность с Троцким о защите взглядов Ленина на самом Пленуме по вопросу о монополии[44]. Владимира Ильича также волновал вопрос о намечавшемся его выступлении на X Всероссийском съезде Советов. В сохранившемся плане этого выступления из 24 пунктов последние 8 посвящены проблеме госаппарата[45].

Но Владимиру Ильичу не суждено было выступить на X съезде Советов. В ночь на 23 декабря последовал второй (после майского) приступ болезни, в результате которого отнялись правая рука и правая нога. Ленин лишился возможности писать. Но он мог прибегнуть к методу, которым уже был вынужден пользоваться, — к диктовке по телефону или прямо стенографистке своих мыслей. Именно так появились его последние работы, в которых тема сохранения единства и стабильности партийного руководства проходит самой первой наряду с разработкой планов дальнейшего социалистического строительства.

Уже в первой части «Письма к съезду», продиктованной вечером 23 декабря, Ленин, обращаясь к будущему XII съезду, предлагал «предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе»[46]. /110/ Среди них Ленин на первом месте называет увеличение членов ЦК до нескольких десятков «или даже до сотни». Это нужно и для поднятия авторитета ЦК, и для серьезной работы по улучшению государственного аппарата, и для предотвращения того, чтобы конфликты небольших частей ЦК не могли получить слишком непомерное значение для всех судеб партии. Вторым пунктом упомянуто предложение Троцкого о придании законодательных функций Госплану. Он предлагал пойти навстречу «тов. Троцкому, до известной степени и на известных условиях». Таково было содержание первой части «Письма к съезду».

В тот же день этот текст был послан И.В. Сталину[47]. Несомненно, Сталин рассказал о нем (или даже дал продиктованный и записанный текст) Л.Б. Каменеву, А.И. Рыкову и другим членам Политбюро. 24 декабря 1922 г. Ленин диктовал М.А. Володичевой вторую часть «Письма к съезду». «Под устойчивостью Центрального Комитета, о которой я говорил выше, — так начинается эта часть, — я разумею меры против раскола, поскольку такие меры вообще могут быть приняты». Ленин оговаривается, что не рассматривает тот случай раскола внутри ЦК и партии, который мог бы возникнуть, если бы между двумя классами, на которые опирается партия, — рабочими и крестьянами — не состоялось бы соглашение. «Никакие меры в этом случае не окажутся способными предупредить раскол, — поясняет Ленин. — Но я надеюсь, что это слишком отдаленное будущее и слишком невероятное событие, чтобы о нем говорить». Он предупреждал съезд о возможности раскола в самое ближайшее время и намеревался в этой связи рассмотреть ряд соображений «чисто личного свойства»[48]. Далее Ленин продолжал[49]: «Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до 100 человек»[50]. Характеристики Сталина и Троцкого, данные далее Лениным, знает сейчас, пожалуй, каждый студент (к сожалению, редакторы «Скепсиса» могут свидетельствовать — уже немало современных студентов не знают даже того, кто такой Ленин, не говоря о Троцком и Бухарине. — прим. ред. «Скепсиса»). Заметим лишь, что, подчеркивая слова о «небольшевизме» Троцкого, часто опускают ту часть характеристики, где говорится, что именно Троцкий, по мнению Ленина, «самый способный человек в настоящем ЦК». Таким образом, предупреждая о возможности раскола, видя все недостатки Троцкого, Ленин отнюдь не предлагал «отсечь» Троцкого от ЦК, как вскоре поступили его ближайшие соратники. /111/

Какие же недостатки видел Ленин в Сталине и Троцком? У Сталина — «необъятная власть», которую он уже сосредоточил в своих руках, и возможность злоупотребления этой властью. У Троцкого — чрезмерная самоуверенность, чрезмерное увлечение чисто административной стороной дела. «Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу, — предупреждал еще раз Ленин, — и если наша партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожиданно»[51]. Говоря далее, что он не будет характеризовать других членов ЦК по их личным качествам, Ленин тем не менее не удержался и напомнил об «октябрьском эпизоде» Зиновьева и Каменева. Но тут же уточнил, «что он так же мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому». (Кстати, никто еще не пытался прояснить, что имел в виду Ленин, говоря о «небольшевизме» Троцкого в связи с «октябрьским эпизодом» Каменева и Зиновьева? Не претендуя на исчерпывающее объяснение, полагаю, что он имел в виду факт невхождения Троцкого в состав большевистской партии вплоть до августа 1917 г., а не его взгляды.) Далее Ленин дал более развернутую характеристику Н.И. Бухарину. Он говорил о том, что тот является ценнейшим и крупнейшим теоретиком партии, законным любимцем ее. И, в отличие от «небольшевизма» Троцкого, стал говорить о недостатках именно теоретических воззрений Бухарина. Они не «вполне марксистские», в нем есть нечто схоластическое («он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики»). Бухарина и Пятакова Ленин назвал самыми выдающимися молодыми силами ЦК. И действительно, вспомним, Бухарину было тогда только 34 года, а Пятакову — 32.

Ленин очень устал за время диктовки 24 декабря, но тем не менее строго предупредил Володичеву, что все, что он продиктовал 23 и 24 декабря, надо считать абсолютно секретным и хранить экземпляры перепечатанных диктовок особо. Володичева, конечно же, не возражала, тем более, что уже допустила оплошность, и содержание первой части «Письма к съезду» уже было передано Сталину. Утром 25 декабря Ленин продиктовал Володичевой продолжение второй части письма, теперь уже о Пятакове. Он назвал его человеком выдающейся воли и выдающихся способностей. Но недостаток его видел в увлечении администраторством и администраторской стороной дела. В связи с этим, по мнению Ленина, на Пятакова нельзя было «положиться в серьезном политическом вопросе». Будучи исключительно терпим к недостаткам своих ближайших помощников и доброжелателен к этим людям, отдавшим, как и он, свои силы и здоровье делу управления страной, Ленин в конце этой части письма пояснял: «Конечно, и то и другое замечание делаются мной лишь для настоящего времени в предположении, что эти оба выдающиеся и преданные работники (Бухарин и Пятаков. — В.С.) не найдут случая пополнить свои знания и изменить свои односторонности»[52].

Несколько забегая вперед, заметим, что Ленин напряженно обдумывал положение внутри Политбюро и в последующие десять дней. 4 января 1923 г. он продиктовал Л.А. Фотиевой «Добавление к письму от 24 декабря 1922 г.» В нем он пришел к выводу, что ввиду еще одного недостатка Сталина — грубости — с точки зрения предохранения от раскола внутри ЦК из-за взаимоотношений Сталина и Троцкого, нужно убрать Сталина с «первой роли», переместить его с поста генерального секретаря, заменив другим человеком, «который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более /112/ терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д.»[53].

Мы знаем, что ленинское письмо хранилось в запечатанном конверте, на котором сам Ленин велел написать, что вскрыть его может либо он сам, а после его смерти — Надежда Константиновна. Мы знаем также, что 10 марта 1923 г. третий приступ болезни привел к усилению паралича правой части тела и потере речи[54]. Поэтому сам он уже не мог распорядиться о передаче своего письма XII съезду РКП(б), а так как он был жив, не могла вскрыть конверт и Надежда Константиновна.

И все-таки невольно напрашивается вопрос: а если бы даже члены Политбюро знали о содержании ленинского письма, выполнили бы они его пожелание? Переместили бы они Сталина с поста генерального секретаря ЦК РКП(б)? Сейчас, уже зная что произошло далее, зная судьбы всех членов тогдашнего Политбюро (а они были умерщвлены в результате приговоров на инспирированных Сталиным фальсифицированных «судебных процессах», Троцкий же в 1929 г. был выслан из СССР, (а в 1940 г. убит испанским коммунистом Рамоном Меркадером) и кандидатов в члены Политбюро (Бухарин разделил судьбу остальных; Калинин и Молотов входили в ближайшее окружение Сталина и умерли своей смертью, но жены их соответственно в 1937 и в 1941 гг. были арестованы и осуждены), сейчас мы без колебаний ответили бы: да! Если бы члены и кандидаты в члены Политбюро знали о содержании ленинского «Письма к съезду», они, конечно, немедленно переместили бы Сталина с поста генсека, увеличили бы численность членов ЦК до 100 человек и приняли бы все намеченные Лениным меры против раскола. Увы, мы ошибемся. И ошибемся дважды...

Во-первых, они знали. С момента выхода в свет 45-го тома Полного собрания сочинений В.И. Ленина в начале 60-х гг. стало известно, что ленинская диктовка от 23 декабря 1922 г., как уже говорилось, в тот же день была передана Сталину. Но это только половина правды. Вторую половину от нас тогда скрыли. Она лишь недавно обнародована В.П. Наумовым в «Правде» 26 февраля 1988 г. «О всех записях до 29 декабря по крайней мере, — говорил В. П. Наумов, — Фотиева проинформировала Сталина и некоторых других членов Политбюро. В объяснении, написанном 29 декабря 1922 г. на имя Каменева, она оправдывала свой поступок тем, будто бы Володичева не предупредила ее о строжайшем указании точно выполнить волю Ленина»[55]. Таким образом, они знали. /113/ Знали, в частности, что Ленин написал об опасности раскола из-за взаимоотношений Троцкого и Сталина, и характеристику Сталина, и слова о Троцком, Каменеве, Зиновьеве, Бухарине и Пятакове. Мы не можем теперь исключить и то, что со временем обнаружатся документы о том, что Фотиева доложила о содержании дополнения к письму от 24 декабря 1922 г., сделанного 4 января 1923 г., где говорилось о необходимости переместить Сталина с поста генсека. Во всяком случае предположение о том, что Фотиева поступила именно так, представляется обоснованным.

Повторяем, члены и кандидаты в члены Политбюро всё прекрасно знали. И если бы захотели последовать ленинскому совету и были бы согласны с ним, то могли бы все выполнить. Ленин, рассчитывая, что к XII съезду состояние его здоровья если не улучшится, то сохранится таким же, надеялся добиться перемещения Сталина. Как нам представляется, он полагал, что может опереться прежде всего на Троцкого, главного противника Сталина. Затем он надеялся на поддержку своих старых соратников — Каменева и Зиновьева, а может быть, и Рыкова и Бухарина. Это уже давало большинство в Политбюро. Все они могли обратиться и прямо к ЦК, и к съезду. Но, к сожалению, Ленин ошибался в своих расчетах. Отношение других членов Политбюро к Сталину, за исключением Троцкого, не совпадало с отношением Ленина. Также не совпадало и отношение к Троцкому. Ряд давно известных и один опубликованный недавно документ делают возможным обосновать подобное предположение.

Итак, они знали, но не хотели. Не хотели перемещать Сталина и не хотели предпринимать тех реформ в политическом строе страны, которые советовал немедля провести В. И. Ленин. Поэтому целесообразно хотя бы коротко напомнить об этих реформах, на которые Ленин указывал в ряде своих последних работ.

26 декабря 1922 г. В.И. Ленин диктует Л.А. Фотиевой третью часть «Письма к съезду». Там он вновь повторяет свое предложение увеличить число членов ЦК до 100 человек. Тем самым обучение «цекистской работе» пройдет большое число наиболее развитых рабочих, меньше будет опасность раскола, появятся кадры для улучшения государственного аппарата. В четвертой части письма Ленин обращается к мысли о необходимости пойти навстречу предложению «тов. Троцкого» о придании законодательных функций Госплану. Уступку эту он видит не в форме личной уступки места председателя и т. д., а в виде гарантий против того, чтобы рекомендации Госплана были «опрокинуты» обычным путем, а также в том, чтобы во главе Госплана поставить человека, сочетавшего бы мягкость Г. М. Кржижановского и административный пыл Г.Л. Пятакова. «Я думаю, — заключает Ленин, — что такой человек должен обладать не столько администраторскими качествами, сколько широким опытом и способностью привлекать к себе людей»[56].

Последнюю мысль, показавшуюся В.И. Ленину особенно ценной, он развил и в пятой части «Письма», продиктованного Л.А. Фотиевой 28 декабря 1922 г. Мысль о задачах Госплана развивалась Лениным и в двух диктовках 29 декабря М.А. Володичевой. В тот же день, продолжая размышления о роли членов ЦК, если число их увеличится до 100, /114/Ленин приходит к мысли, что они должны действовать, опираясь на 400—500 их помощников из Наркомата РКИ.

30 и 31 декабря Ленин в своих диктовках касается тревожащего его вопроса о деле Мдивани и в связи с этим вопроса об образовании СССР в целом. Он жалуется, что болезнь не дала возможности ему вмешаться в это дело ни летом, ни во время октябрьского и декабрьского Пленумов. ЦК 1922 г. Он ссылается только на беседы с Г.Е. Зиновьевым и Ф.Э. Дзержинским, расследовавшим факт рукоприкладства Г. К. Орджоникидзе. Ленин высказывает мнение, что, видимо, вся эта затея «автономизации» в корне была неверна и несвоевременна. «Я думаю, — заключал он, — что тут сыграли роковую роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого "социал-национализма". Озлобление вообще играет в политике обычно самую худую роль»[57]. Касаясь практических мер, Ленин предлагал оставить и укрепить «союз социалистических республик», оставить союз социалистических республик «в отношении дипломатического аппарата». Ленин призывал к особой тактичности в области межнациональных отношений, не зарекаться от возможности реорганизации СССР опять только в договорный союз по военным и дипломатическим вопросам. Особую осторожность призывал Ленин проявлять в отношении народов Востока и Азии, не проявляя грубость и несправедливость «к нашим собственным инородцам» накануне вступления Востока на арену мировой политики и революции[58].

В начале января 1923 г. Владимир Ильич опять всерьез начал заниматься темой переделки высшего аппарата управления и в связи с этим вернулся к идее о реорганизации Рабкрина. Главная тема здесь — увеличение числа членов ЦК, членов РКИ, упорядочение работы Политбюро. «Важный плюс, — говорится в последнем пункте продиктованного В.И. Лениным плана статьи "Что нам делать с Рабкрином?", — от увеличения числа членов ЦК — уменьшение личного, случайного элемента в его решениях и т.д.»[59] 9 января Володичева записывает уже первый вариант этой статьи, где идея о пополнении ЦК новыми членами четко сливается с идеей об улучшении государственного аппарата и новыми функциями РКИ. Эти новые 50—75 членов ЦК из рабочих и крестьян, равноправные с прочими членами ЦК, опираясь на несколько сот самых квалифицированных и высокооплачиваемых ревизоров Рабкрина, занимаются проверкой и улучшением государственного аппарата. Ленин еще дважды в течение 13 января 1923 г. диктует продолжение первого варианта статьи (теперь уже Фотиевой). А в самом конце опять подходит к практически-политической сути своего предложения: «Кроме того, не скрою от товарищей, что важным плюсом от увеличения числа членов ЦК я считаю уменьшение личного, случайного элемента в его решениях, большую подготовку их, более обстоятельную проверку всех делаемых на таких заседаниях утверждений и в связи с этим большую устойчивость нашего ЦК в смысле как преемственности его работы, так и сопротивляемости его расколам, которые могли бы быть вызваны при недостаточной связи этого учреждения с массами»[60].

В итоге всей этой работы 23 января была закончена целая ленинская статья «Как нам реорганизовать Рабкрин (Предложение XII съезду партии)». Приведем цитату из этой статьи, чтобы показать, по какому пути пошла теперь мысль Владимира Ильича. «Я предлагаю нашему XII партийному съезду, — говорил Ленин, — принять следующий план такой реорганизации, основанный на своеобразном расширении нашей ЦКК. /115/

Пленум ЦК нашей партии уже обнаружил свое стремление развиться в своего рода высшую партийную конференцию. Он собирается в среднем не чаще раза в два месяца, а текущую работу от имени ЦК ведет, как известно, наше Политбюро, наше Оргбюро, наш Секретариат и т.д. Я думаю, что нам следует докончить тот путь, на который мы таким образом вступили, и окончательно превратить Пленумы ЦК в высшие партийные конференции, собираемые раз в два месяца при участии ЦКК. А эту ЦКК соединить на указанных ниже условиях с основной частью реорганизованного Рабкрина.

Я предлагаю съезду выбрать — 75—100 (цифры все, конечно, примерные) новых членов ЦКК из рабочих и крестьян. Выбираемые должны подвергнуться такой же проверке по части партийной, как и обыкновенные члены ЦК, ибо выбираемые должны будут пользоваться всеми правами членов ЦК.

С другой стороны, Рабкрин должен быть сведен к 300—400 служащих, особо проверенных по части добросовестности и по части знания нашего госаппарата, а также выдержавших особое испытание относительно знакомства их с основами научной организации труда вообще и, в частности, труда управленческого, канцелярского и т.д.»[61] Ленин предлагал, чтобы часть членов ЦКК по определенному порядку присутствовала на заседаниях Политбюро. Они должны составить «сплоченную группу, которая, "не взирая на лица", должна будет следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-либо из других членов ЦК, не мог помешать им сделать запрос, проверить документы и вообще добиться безусловной осведомленности и строжайшей правильности дел»[62]. Ленин и в этой, открытой для печати статье напоминал об опасности раскола, хотя и мотивировал здесь его возможность только разладом союза рабочего класса и крестьянства[63].

Как же отнеслись члены Политбюро ко всем этим предложениям?

Записи Ленина «О придании законодательных функций Госплану» рассматривались на заседании Политбюро. Но оно не разрешило их печатать, поскольку там давались личные характеристики Кржижановскому и Пятакову[64]. Подобное решение дает основание предположить, что Политбюро было уже осведомлено о строго секретных личных характеристиках, данных Лениным членам и кандидатам в члены Политбюро 24-26 декабря (что подтверждается и объяснением Фотиевой от 29 декабря 1922 г.). Когда же была получена статья Ленина «Как нам реорганизовать Рабкрин?», то в ЦК предлагали напечатать один экземпляр газеты «Правда» с этой статьей специально для Ленина. То есть хотели только успокоить его, обмануть, но никак не принимать к сведению его советы. Но все-таки статью опубликовали в нормальном номере «Правды» (редактором ее был тогда Н.И. Бухарин). Но вскоре после ее публикации во все губкомы партии было направлено письмо Политбюро и Оргбюро. В этом циркуляре говорилось об обстоятельствах публикации статьи, о тяжелом состоянии В.И. Ленина. Отмечалось, что Ленину из-за переутомления не разрешено читать газеты, что он не принимает участия в заседаниях Политбюро и ему не посылают протоколы, что врачи сочли возможным ввиду невыносимости для него умственной бездеятельности вести нечто вроде дневника, куда он и заносит свои мысли по разным вопросам, что отдельные части этого дневника по указанию и настоянию самого Владимира Ильича появляются на страницах печати. /116/

«Таким образом, — справедливо замечает В.П. Наумов, — недвусмысленно давалось знать, как следует относиться к этим ленинским работам»[65]. Подписано письмо было Андреевым, Бухариным, Дзержинским, Калининым, Каменевым, Куйбышевым, Молотовым, Рыковым, Сталиным, Томским и Троцким 27 января 1923 г. (5 членов Политбюро, кроме Зиновьева, все три кандидата в члены Политбюро, все три секретаря ЦК, включая Генерального, два члена Оргбюро).

Как показывают записи в Дневнике дежурных секретарей от 30 января и 1 февраля 1923 г., Ленин дал поручение 26 января сказать Цюрупе, Свидерскому и Аванесову, что если они согласны с его статьей, то пусть соберут ряд совещаний и обсудят к съезду. 30 января Ленин спросил Фотиеву, что они все ответили, «не колеблется ли Цюрупа, не старается ли оттянуть, откровенно ли говорит...?» Тут же Фотиева записывает, что еще 24 января Ленин сказал ей, что знает, что «по конспиративному делу» Фотиева его обманывает. Она уверяла Владимира Ильича в обратном, но Ленин возразил: «Я имею об этом свое мнение». 1 февраля Фотиева получила указания от А.Д. Цюрупы (заместителя Ленина по СНК, члена ЦК) и А.И. Свидерского (члена коллегии Наркомата РКИ), как отвечать Ленину. «Ответила, — пишет она, — согласно указаний Цюрупы и Свидерского, что Свидерский согласен вполне. Цюрупа приветствует в части, касающейся привлечения членов Центрального Комитета, и сомневается относительно возможности выполнить все теперешние функции Рабоче-Крестьянской инспекции при сокращении до 300—400 человек»[66]. Так что и они его обманывали.

Торможение и попытку держать его в неведении относительно событий Ленин встречал и в своих требованиях дать ему материалы комиссии Дзержинского по делу Мдивани. Сталин отказывался их дать без санкции Политбюро. 29 января он спрашивал Фотиеву, не говорит ли она лишнего Владимиру Ильичу, откуда он в курсе текущих дел? Например, его статья об РКИ указывает, что ему известны некоторые обстоятельства. Фотиева искренне отвечала, что ничего не говорит и не имеет никаких оснований думать, «что он в курсе дел». Но Ленин 30 января сказал Фотиевой, что будет бороться за то, чтобы материалы дали, и Политбюро вынуждено было ему уступить[67].

21—24 февраля состоялся Пленум ЦК, рассмотревший тезисы ЦК к съезду по национальному и организационному вопросам. Статья В.И. Ленина «Как нам реорганизовать Рабкрин?» при этом рассматривалась в качестве материалов к тезисам. 13 февраля Л. Д. Троцкий также направил письмо в ЦК, в котором излагал свой план реорганизации высших органов партии. В нем он, с одной стороны, фактически соглашался с ленинской идеей расширения партийного руководства, когда Пленумы ЦК превращались уже, по сути дела, в конференции партии. Но вместе с тем идею резкого увеличения численности членов ЦК, что было главным в ленинском предложении XII съезду, отвергал. Он заявлял, что расширение состава ЦК лишит его «необходимой оформленности и устойчивости», «грозит нанести чрезвычайный ущерб точности и правильности работ Цека»[68]. Троцкий предложил создать Совет партии. Эта форма использовалась в РСДРП на ранних этапах развития партии. Совет партии имелся в эсеровской партии. В состав Совета, по Троцкому, должны были войти члены и кандидаты в члены ЦК, члены ЦКК и 20—30 представителей от областей и мест, которые бы также выбирались съездом партии. Совет должен был давать директивы ЦК и проверять его работу. /117/

Большинство членов ЦК отвергло план Троцкого. Сам он был обвинен в попытке создать «двоецентрие в партии», хотя план-то его был на

целен на сохранение имевшегося руководящего ядра из членов ЦК. Тезисы ЦК, одобренные февральским (1923 г.) Пленумом ЦК РКП(б), предлагали увеличить число членов ЦК с 27 человек до 40. Предлагалось ввести присутствие членов Президиума ЦКК на Пленумах ЦК и присутствие трех постоянных представителей ЦКК на заседаниях Политбюро. Отмечалось, что Политбюро будет давать отчет о своей работе каждому Пленуму ЦК[69]. Как видим, тезисы учитывали революционные предложения Владимира Ильича, но очень незначительно. 40 членов ЦК по-прежнему бы контролировали все положение в руководстве партии, и той устойчивости против раскола, во имя которой (а также с целью улучшения госаппарата) и затевал все дело Ленин, Центральный Комитет все-таки бы не получил. Пленум, обсуждая тезисы ЦК, постановил также сделать еще один шаг навстречу ленинским предложениям, увеличить численность членов ЦКК, слить ЦКК и РКИ в объединенный opган[70]. Пленум также постановил не публиковать принятые тезисы без предварительного (с разрешения врачей) ознакомления с ними В.И. Ленина, а если бы Ленин не согласился и потребовал бы пересмотра тезисов, то созвать экстренный новый Пленум[71]. Надо сказать, что пока никаких свидетельств того, что тезисы по организационному вопросу были показаны В.И. Ленину до 10 марта 1923 г., не опубликовано.

Между тем Ленин продолжал настаивать именно на своем плане. Это подтверждает его статья «Лучше меньше, да лучше», над которой он работал в первой половине февраля 1923 г. и которая, как уже отмечалось, была закончена 2 марта и через день опубликована в «Правде». Записи в Дневнике дежурных секретарей свидетельствуют, что Ленина волновало в это время дело Мдивани. Он расстраивался, что «не врачи дают указания ЦК относительно режима его работы», «а Центральный Комитет дал инструкции врачам». Записей с 15 февраля по 4 марта 1923 г. в дневнике нет. А в записи Володичевой от 5 марта снова ведущим оказывается грузинское дело, реакцию же В.И. Ленина на решения февральского Пленума 1923 г. мы пока по опубликованным материалам установить не можем. 5 марта Ленин продиктовал два письма. В письме Троцкому он просил его взять на себя защиту грузинского дела на мартовском Пленуме ЦК. Как отмечается в справочном аппарате к 45-му тому Полного собрания сочинений Ленина, «Троцкий, ссылаясь на болезнь, ответил, что не может взять на себя такого обязательства»[72]. К этому можно только добавить, что опубликованные материалы, относящиеся к мартовскому Пленуму, показывают, что Троцкий, когда болезнь Ленина приняла уже необратимый характер, все же выступил в защиту Мдивани, но получил единогласный «отпор» со стороны всех других членов Политбюро[73]. Во втором письме, отправленном 7 марта И.В. Сталину, Ленин решительно протестовал против оскорблений, с которыми Сталин обрушился на Н.К. Крупскую за то, что она 21 декабря под диктовку Ленина написала письмо Л.Д. Троцкому[74]. Ленин требовал от Сталина немедленного извинения под угрозой разрыва отношений. По позднейшему заверению М.И. Ульяновой, Сталин извинился[75]. Но Ленин, скорее всего, не узнал об этом, равно как и не получил ответа Троцкого на письмо от 5 марта. Запись М.А. Володичевой в Дневнике /118/ дежурных секретарей свидетельствует, что после 7 марта состояние Ленина резко ухудшилось[76]. 10 марта произошел новый приступ, приведший к усилению паралича правой части тела и потере речи. С этого момента В. И. Ленин больше не имел возможности оказывать какого-либо влияния на развитие внутрипартийных событий.

Таким образом, Политбюро и Секретариат, а также члены Оргбюро были против тех революционных мер по перестройке партийного руководства, которые Ленин предлагал принять на XII съезде РКП(б). Тем более они были против тех конкретных мер по предотвращению раскола внутри ЦК, на которых настаивал Ленин, исходя из предположения о существовании конфликта между И.В. Сталиным и Л.Д. Троцким. Проявив редкий дар наблюдательности и умения разбираться в людях, Владимир Ильич всего за несколько месяцев тесного общения со Сталиным во время своего летне-осеннего пребывания в Горках, сделал правильные выводы относительно отрицательных черт характера и личности Сталина, проявлявшихся в стремлении к необъятной власти, склонности к злоупотреблению ею, администрированию, озлоблению, грубости к товарищам. Троцкому во многом были присущи те же черты, и именно возможность схватки этих двух людей в отсутствие самого Ленина и могла, по его мнению, привести к внезапному расколу. Владимир Ильич, как это с несомненностью вытекает из источников о его деятельности в период между 13 декабря 1922 г. и 10 марта 1923 г., стремился добиться перемещения И.В. Сталина с поста генсека, рассчитывая при этом на помощь Л.Д. Троцкого, Л.Б. Каменева и Г.Е. Зиновьева в первую очередь, а может быть, и на помощь А.И. Рыкова и некоторых других.

И все же надо признать, что В.И. Ленин несколько ошибался в оценке внутрипартийного положения в руководстве, взаимоотношений, уже сложившихся внутри Политбюро. То, что он с декабря 1921 г. был лишен возможности участвовать в практической работе Политбюро, резко сказалось на его информированности. А сами члены Политбюро, щадя Ленина, не желая усугублять состояние его здоровья лишними волнениями, не полностью посвящали его во все свои конфликты и споры. Сталин же просто умалчивал о многом. В декабре 1922 — феврале 1923 г. это вылилось в порочную практику обмана и сознательного ограничения доступа ко всякой информации о делах Политбюро для В.И. Ленина.

Ленин не знал в то время главного: раскол в Политбюро между И. В. Сталиным и Л.Д. Троцким уже произошел. Но при этом не произошло размежевания между сторонниками Троцкого и сторонниками Сталина. В тот момент на стороне Троцкого никого не было. Все члены Политбюро, Оргбюро и Секретариата находились тогда на стороне Сталина, вернее, все они были против Троцкого. В нем они видели главную опасность, в нем они видели лидера, уже заявившего о себе, претендовавшего на первое место в условиях, когда состояние здоровья Председателя Совнаркома заставляло предположить возможность самого худшего. И каждый из них, хорошо зная о недостатках Троцкого, которые проявлялись на протяжении 1918—1921 гг., считал, что в случае, если Троцкий окажется лидером страны, ему лично будет явно хуже. Вот почему именно в Троцком видели главную опасность все члены Политбюро. И никто из них, кроме В.И.Ленина, не сумел разобраться достаточно серьезно в недостатках Сталина. Ленин имел в данном случае то «преимущество», что он был лишен возможности работать, освобожден по необходимости от всех текущих дел, его чувства были обострены вынужденным одиночеством. Вот почему восприятие его было особенно тонким и острым.

Да и чего, казалось им, опасаться Сталина? Вспомним, что каждый из них находился на вершине своей политической карьеры. /119/ Л.Б. Каменев фактически был главой правительства. С конца 1921 г. он по существу стал первым политическим заместителем Ленина и в Политбюро и в Совете Труда и Обороны, и в Совете Народных Комиссаров. Г.Е. Зиновьев являлся главой Коминтерна, а кроме того, как Каменев числился председателем Московского Совета, так Зиновьев — председателем Петроградского. А.И. Рыков был главным практическим заместителем Ленина в правительстве, Томский — главой всех профсоюзов, Бухарин — редактором «Правды» и вторым лицом в Коминтерне, Калинин — председателем ВЦИК, Молотов — по существу первым секретарем после Сталина. Что мог сделать им Сталин, думали они. Он всего лишь «генсек». Они еще нисколько не боялись Сталина, а вот Троцкого боялись уже вполне определенно. Более того, Сталин был им нужен для борьбы с Троцким. И тут вполне были к месту и его грубость, и его озлобление. А о том, что все эти качества могут со временем обратиться и против них, «выдающихся вождей мирового пролетариата», это им тогда и в голову прийти не могло.

Все вышеприведенные рассуждения могут показаться субъективными, но они опираются на документ столь красноречивый, что, пожалуй, можно было бы обойтись и без них, если бы автор не стремился к полной ясности и определенности. А именно так нужно сказать о том, что члены Политбюро и кандидаты в члены Политбюро уже в начале января 1923 г. прекрасно знали о ленинской характеристике Сталина и о его предложении переместить того с поста генсека. Однако они не согласились с Лениным в этом вопросе, как не согласились с его планом реорганизации партийно-государственного руководства. Они имели тогда полную возможность выполнить ленинский совет, но не захотели этого сделать. Точно так же они не захотели этого сделать и на XIII съезде РКП(б), когда вынуждены были огласить (по делегациям — ?!) ленинское «Письмо к съезду», а конфликт с Троцким получил уже огласку в партии и стране. А в 1925 г., когда Каменев и Зиновьев, наконец, опомнились, было уже поздно. Именно Каменев и Зиновьев, ближайшие соратники Ленина и самые близкие лично к нему люди, несут главную ответственность за то, что Сталин не был перемещен со своего поста ни в 1923-м, ни в 1924 г. С их пренебрежения ленинскими советами начинается тот путь трагедий, которые, все усиливаясь, потрясали нашу страну до 1953 г.

Каменев и Зиновьев не сумели разобраться сами в характере Сталина сразу же, не прислушались к ленинскому анализу. В угоду ложно понятым представлениям о собственной безопасности они встали на сторону Сталина. Напомним, что именно опасения за собственную безопасность, боязнь возможных кар и репрессий со стороны буржуазии толкнули Каменева и Зиновьева и в октябре 1917 г. на выступление против организации восстания. За свою ошибку в 1923—1924 гг. они заплатили в 1936 г. собственными жизнями. Но ведь погибли еще миллионы людей!

Обратимся к документальному доказательству. Вот что говорится в Письме членов Политбюро и кандидатов в члены Политбюро от 29 марта 1923 г. перед мартовским Пленумом ЦК членам Политбюро и членам Пленума: «Уже не месяц и не два, а, пожалуй, года два продолжается такое отношение т. Троцкого к Политбюро. Не раз и не два мы выслушивали такие огульные отрицательные характеристики работы Политбюро и в те времена, когда эти работы происходили под председательством Владимира Ильича. Тов. Троцкий не раз заявлял нам, что он "воздерживается" при разрешении 9/10 текущих хозяйственных вопросов в Политбюро. Но что получилось бы, если бы примеру т. Троцкого последовали и другие члены Политбюро?

Мы далеки от мысли идеализировать работу нашего Политбюро. Она, несомненно, имеет свои недостатки. Теперь, когда Политбюро, в связи /120/ с болезнью Владимира Ильича, придется еще больше играть роль фактического правительства, работу Политбюро безусловно необходимо улучшать. И мы внесем по этому поводу в Пленум ЦК практические предложения. Но против чего мы решительно и категорически протестуем, это против попыток одного из членов Политбюро огульно клеймить всю работу важнейшего партийного органа»[77]. Под документом стояли подписи членов Политбюро Зиновьева, Сталина, Каменева, Томского и Рыкова. Нет только подписи Троцкого, но против него и направлено это коллективное письмо! И нет подписи Ленина — вот уже 19 дней, как он потерял речь. Судя по содержанию письма, где Троцким «били» Ленина, подписавшиеся уже понимали, что болезнь Ленина носит необратимый характер и он никогда не заговорит. К письму присоединились и три кандидата в члены Политбюро — Бухарин, Калинин и Молотов.

Это письмо уже было актом разрыва с Троцким на уровне ЦК, первым обвинительным актом против него. «Члены Пленума, — говорилось в начале письма, — помнят тяжелый инцидент, разыгравшийся на февральской сессии Пленума, когда Пленум ЦК подавляющим большинством голосов отверг выдвинутый т. Троцким ошибочный план построения центральных учреждений партии. Тов. Троцкий не остановился перед тем, чтобы в крайне острой форме бросить ряду членов ЦК и Политбюро обвинение в том, что позиция их в указанном вопросе продиктована якобы задними мыслями и политическими ходами»[78]. Но февральский Пленум по существу не принял и ленинский план расширения ЦК, перестройки ЦКК и Рабкрина. Об этом в письме уже не говорилось ни слова. Подписанное всеми членами и кандидатами в члены Политбюро письмо «отвергало» наличие в Политбюро предвзятого антитроцкистского большинства и «кружковщины», а разве не они сами констатировали разногласия с Троцким уже на протяжении двух лет? Вот, к примеру, вопрос об образовании СССР. Мы помним все сомнения и размышления Ленина по этому вопросу в его последних письмах. Эту критику поддержал и Троцкий. Что он получил в ответ: «Тов. Троцкий очевидно забыл, что решение об организации и Конституции СССР было принято двумя пленумами ЦК (но ни на одном из них не было Ленина! — В. С.). Тов. Троцкий избирался во все решающие комиссии X съезда Советов по этому вопросу. Если он в них не работал, ответственность всецело падает на т. Троцкого»[78].

А вот грузинское дело, в которое сам Ленин просил вмешаться Троцкого. «По вопросу о Грузии мы констатируем, что т. Троцкий сам сформулировал постановление Политбюро о Грузии, в принятии которого теперь он обвиняет Политбюро. Когда на заседании Политбюро т. Бухарин просил об отсрочке решения до приезда находившего в отпуску в Грузии т. Зиновьева (писавшего т. Бухарину о неправильности подхода против "уклонистов"), т. Троцкий принадлежал к числу тех, кто голосовал против этого предложения. Таким образом, несмотря на то, что большинство нижеподписавшихся считает сейчас прежние решения ЦК не во всех частях правильными, т. Троцкий несет за эти ошибки полную ответственность»[80]. Мы далеки от намерения оправдывать Троцкого, который, как видим, часто менял свои взгляды и занимался таким же политиканством, как Каменев, Зиновьев, Сталин и Бухарин. Но нельзя не видеть, что в эти месяцы, февраль и март 1923 г., Троцкий пытался помочь Ленину в отстаивании его точки зрения на ряд вопросов внутрипартийной политики. Делал он это, разумеется, по-своему, с присущими ему недостатками.

Итак, мы должны констатировать, что невыполнение ленинского /121/ «завещания» относительно внутренней реформы высших органов партии и перемещения И. В. Сталина с поста генсека надо отнести не к маю 1924 г. — ко времени работы XIII съезда РКП(б), когда Политбюро вынуждено было пойти на ограниченную огласку содержания этого «завещания», а к январю — марту 1923 г., ко времени последней болезни В. И. Ленина. Уже тогда члены Политбюро знали как об опубликованной части этого «завещания», так и о содержании его секретной части. Они были не согласны с Лениным, вели с ним неблаговидную игру в умолчание и сокрытие. Раскол в ЦК, которого опасался Ленин, уже произошел. В связи с этим все дальнейшее развитие приняло необратимый характер.

По этой теме читайте также:

Примечания