«Какое-то время после революции Ленин считал и заявлял, что никакого конфликта между диктатурой пролетариата и диктатурой партии нет; Сталин положит этот тезис в основу легитимизации собственной тотальной власти. В случае же Ленина немногое говорит о его величии столь же ясно, как то, что он, будучи во власти, стал сомневаться в этом утверждении и увлёкся мыслью, что его нельзя принимать как само собой разумеющееся. Он вполне мог бы, как это сделали его последователи, попробовать скрыть от самого себя масштабы разрыва между словами и действительностью, но он этого не сделал; и то, что Ленин умер глубоко обеспокоенным, — немаловажная часть его наследия <…>».
«Очень важно понять, в чём же дело, почему же Ленин всё время был погружён в склоки? Почему с этими поссорился, с теми поссорился? Потому что он по-другому понимал принципиальность. Это от народничества, я бы даже сказал, от народовольцев идёт такая преданность делу. Они же всегда преданность делу ставили выше всего. И ведь очень часто мы вырываем все эти дискуссии из реального исторического контекста. Та же история с расколом на втором съезде РСДРП. <...> По отношению к Мартову тоже... Крупская пишет, как Ленин радовался каждый раз, когда Мартов начинал колебаться в сторону большевизма! Дело, дело, дело прежде всего — а остальное всё второстепенно».
«Бесконечное словоблудие автора ясно показывает, что у него отсутствуют критерии чего бы то ни было, начиная с подбора материала и кончая грамотностью и вкусом, отсутствуют чёткие представления о чём-либо, вплоть до задач биографий конкретно и книг вообще. А ведь он долгое время был одним из главных советчиков страны по книжной части. Впрочем, одну вещь Данилкин осознаёт прекрасно: он создал не образ Ленина, а его заведомо травестийную версию. Осознаёт и нагло ставит себе в заслугу, ибо именно такого образа и жаждет, по его мнению, современный читатель: непонятное, но мощное чёрт знает что, говорящее с тобой на одном языке и бьющее прямо в мозг. Главное — не знание, а настроение, с которым ты проглатываешь буквы».
«Именно противоречие (не разрешённое автором) между неостывшей ненавистью к коммунистическому вождю и осознанием его явного превосходства как реального политика над всеми современниками создаёт внутренний сюжет “Ленина и России”. Начиная эссе с громкого сожаления, что Ленин умер своей смертью, а не кончил жизнь на эшафоте, автор заканчивает его грандиозной картиной смерти Ленина-Святогора, непобедимого богатыря, призванного русским народом — картиной, исполненной мрачного величия».
«Документы из архива германского МИДа были опубликованы еще в конце 1950-х годов. Данная книга и полвека спустя не переведена на русский язык, являясь на сегодняшний день редким изданием. Но включенные в него документы не изобличают Ленина как немецкого шпиона. Составитель сборника историк З. А. Земан признавал: среди них нет доказательств непосредственного контакта Ленина с какой-либо германской агентурой».
«Вдохновителем переворота с начала до конца был ЦК партии во главе с т. Лениным. Владимир Ильич жил тогда в Петрограде, на Выборгской стороне, на конспиративной квартире. 24 октября, вечером, он был вызван в Смольный для общего руководства движением. Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета т. Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета партия обязана прежде всего и главным образом т. Троцкому. Товарищи Антонов и Подвойский были главными помощниками т. Троцкого».
«Он был человеком, вся жизнь которого была подчинена
определенной идее, определенной цели. Он сам сказал, что борьба за
освобождение трудящихся - великое дело, и за это не жалко и жизнь
отдать. Хотя это абсолютно не исключало его нормального бытового
поведения, остроумия, веселья, компанейства, дружбы, любви.<...> Ленин
был в числе тех, кто искренне верил в народ и получал на каждом шагу
подтверждение, что эта масса обладает гигантским историческим опытом,
здравым смыслом, своим пониманием, что есть добро, а что зло».
«Невыполнение ленинского «завещания» относительно внутренней реформы высших органов партии и перемещения И.В. Сталина с поста генсека надо отнести не к маю 1924 г., а к январю — марту 1923 г., ко времени последней болезни В.И. Ленина. Уже тогда члены Политбюро знали как об опубликованной части этого «завещания», так и о содержании его секретной части. Они были не согласны с Лениным, вели с ним неблаговидную игру в умолчание и сокрытие. Раскол в ЦК, которого опасался Ленин, уже произошел. В связи с этим все дальнейшее развитие приняло необратимый характер».
«Но как могло случиться, что человек, по рождению и воспитанию принадлежавший “к высшей помещичьей знати в России”, вдруг “порвал со всеми привычными взглядами этой среды”? Такого рода “кризисы” не могут быть проявлением просто индивидуальной “совести” — они должны иметь историческую опору и подготовку; а если так, то каковы же те исторические корни, из которых в конце концов вырос идейный кризис Толстого, приведший его к крестьянству и сделавший “зеркалом” крестьянской революции?».
«Сотворение мифа произошло тогда, в эпоху великих потрясений. Он сохранил жизнеспособность в послереволюционном российском обществе. В годы “перестройки”, ознаменовавшейся плюрализмом мнений, гласностью и небывалой интенсивностью информационной энтропии, миф ожил и в благоприятной среде сомнений в прежних идеалах, доверчивости к историческим сенсациям, снизившегося научного уровня выходящей литературы обрел статус едва ли не историографической традиции».
«Ленин, например, считал политикой, выведенной из абстрактных принципов, теорию перманентной революции Парвуса и Троцкого, а также неограниченную привязанность анархистов к конечным целям. Защищая диалектику, он с переменной интенсивностью, в борьбе с разными противниками неизменно критиковал те теории, которые ограничивали или парализовывали деятельность революционного движения, стимулировали авантюристические выступления, усиливавшие изоляцию рабочего движения. Именно поэтому он отвергал политику терроризма, а также независимую от конкретных ситуаций абстрактную революционность, сторонники которой действовали под отвлеченным девизом “будь всегда и во всех случаях революционнее других”».
«Национальный гнет есть одна из форм политического гнета. Вопрос о самоопределении наций, как неоднократно подчеркивал В.И. Ленин, целиком и полностью относится к области политики. Национальное движение есть движение политическое. А это значит, что общность людей, именуемая нацией, выступает прежде всего в общественной жизни в качестве определенной политической силы».
«Фантазия про “революцию, сделанную в Германии” занимает свое законное место рядом с “Протоколами сионских мудрецов” и высадкой инопланетян в Аппалачах. Ясно и то, почему фальшивки продолжают хождение. Потому что есть заказ. Есть современный интерес представить дело таким образом, что революции происходят не по объективным причинам, не оттого, что народу живется тяжело, а правящая элита эгоистична и бездарна, нет, они происходят из-за происков и заговоров, желательно иностранных».
«И здесь можно попытаться заново ввести ленинистское противопоставление “формальной” и “действительной” свободы: в акте действительной свободы ломается эта соблазнительная власть символической действительности. В этом состоит момент истины резкого ответа Ленина его меньшевистским критикам: подлинно свободный выбор — это выбор, при котором я выбираю не между двумя возможностями в рамках заданных координат, но сами эти координаты»
«Итак, университетская философия не терпит Ленина (как и Маркса) по двум причинам, которые в итоге сводятся к одной. Во-первых, для нее нестерпима мысль, что она может чему-либо научиться у политики вообще и у какого-то политика в частности. А во-вторых, она не допускает мысли, что философия может быть предметом теории, то есть объективного познания».
«Беда в том, что благодаря прессе, радио и телевидению посредством именно этого жанра сведения о Ленине приходят сегодня к миллионам людей. Именно в публицистике были впервые приведены некоторые ранее неизвестные ленинские документы с явно ненаучным, политизированным комментарием. Между тем цитаты из новых документов сами по себе зачастую мало что объясняют. Документ как таковой для историка является не бесспорным доказательством, а объектом внимательною и скрупулезного научного исследования. Необходимо прежде всего поставить каждый документ, каждый конкретный факт в реальный исторический контекст».
Вторая глава книги Исаака Дойчера «Троцкий. Вооруженный пророк. 1879-1921» - «Драма Брест-Литовска».
«Никогда еще заключение мира не приносило столько страданий и унижений, сколько принес России Брестский «мир». Но Ленин на протяжении всех этих бед и разочарований лелеял свое детище — революцию»
«Достоинство книги Логинова — мастерская работа с источниками, особенно мемуарными, самыми выигрышными литературно, но и самыми опасными, потому что из воспоминаний, составленных 40 лет спустя заинтересованными лицами, можно вылепить что угодно. Но даже недобросовестные мемуары не теряют ценности, поскольку позволяют судить о том, кто и за что любил героя книги или, наоборот, ненавидел».
«Третья ошибка Ленина многим кажется наиболее существенной. Это надежда на скорую мировую революцию. Но ошибка ли это? События конца 1918 года — поражение Германии и Австро-Венгрии в первой мировой войне, революции в Германии, Венгрии — давали основания для таких прогнозов».
«Красный террор был, пусть не такой, как его изображают, но был. И прославлять его, тем более поэтизировать, как иной раз у нас делали, ни к чему. Любой террор - страшная вещь. Но ведь, кроме красного, был еще и белый террор, о котором наши буржуафилы стараются ничего не говорить. А он был не только не менее, а гораздо более страшен, чем красный террор».
«Читайте Монтеня, Пушкина, Толстого: Нет большего хамства, чем
презрение к народу. Народ и толпа не одно и то же. Народы создают
великое сплочение революции, тогда как толпа, руководимая демагогами,
его разлагает и губит. Движения, подобные фашизму, превращают народ в
толпу; движения подобные Октябрьской революции, поднимают толпу до
уровня народа. Это два противоположных потока сил, мировая борьба,
перед которой битва Ормузда и Аримана – незначительный эпизод».
Все права на материалы сайта принадлежат редакции журнала «Скепсис». Копирование публикаций приветствуется при наличии гиперссылки на scepsis.net и гиперссылки на страницу заимствуемой публикации; коммерческое использование возможно только после согласования с Наш e-mail:
