В то время как буржуазные партии вели бесплодную конфронтацию с царским правительством в Думе и на частных совещаниях в двух столицах, особенно в Москве, «бунтовали на коленях», на авансцену истории все реальнее выступали новые классы и партии, избравшие революционный путь решения судеб России.
Впереди шел самый передовой класс современного общества – пролетариат и его авангард – питерские рабочие. И это было закономерно. «...Объективная революционная ситуация, созданная войной и все расширяющаяся, все углубляющаяся, – писал В.И. Ленин, – неизбежно порождает революционные настроения, закаляет и просвещает всех лучших и наиболее сознательных пролетариев»[53].
Именно этими наиболее сознательными рабочими и руководила партия большевиков. Из всех нелегальных, революционных партий она к февралю 1917 г. была самой организованной и самой многочисленной, несмотря на то что больше всех подверглась гонениям[v]. /56/
Большевики имели Центральный Комитет за границей во главе с В.И. Лениным, Русское бюро ЦК РСДРП в Петрограде, крупные партийные центры: Московское областное бюро ЦК, Кавказское бюро РСДРП, Бюро Северо-Балтийских организаций, крупные партийные комитеты регионального значения в Самаре, Екатеринбурге, значительное число городских партийных комитетов и организаций, самой крупной и активной из которых являлся Петербургский комитет РСДРП. Все это дало основание члену Русского бюро ЦК А.Г. Шляпникову сообщить Ленину 11 февраля 1917 г.: «По сравнению с тем, как обстоят дела у других, у нас блестяще»[54].
Действительно, у других нелегальных партий положение по сравнению с 1916 г. не улучшилось. В столице в начале 1917 г. из мелкобуржуазных партий были меньшевики (Петроградская инициативная группа), трудовики, межрайонцы, отдельные группы эсеров, анархистов, представителей национальных партий. Они создали Информационное бюро, которое использовали и большевики для получения новостей. Но большевики поддерживали тесные связи только с левыми интернационалистскими элементами и отвергали соглашения с социал-шовинистами. Мелкобуржуазные партии, продолжая борьбу с царизмом, занимали неустойчивую позицию, колебались между партиями либеральной буржуазии и партией рабочего класса, не звали народ к решительному штурму самодержавия. Были и такие, которые колебались между мелкобуржуазными и пролетарской партиями. К ним принадлежала левоцентристская организация межрайонцев, возникшая в Петрограде в 1913 г. (в нее вошли часть бывших большевиков-примиренцев, меньшевики-интернационалисты), с которыми большевики по ряду вопросов шли вместе, но не переставали критиковать за примиренчество. Группы мелкобуржуазных партий и отдельные представители их существовали в Москве и ряде других крупных городов.
Из буржуазных партий на арене политической борьбы действовали кадеты, октябристы, прогрессисты, в национальных районах – Украинская радикально-демократическая партия, Демократическая партия Литвы, Эстонская народная партия, Латышская народная партия, Мусульманская демократическая партия «Мусават» и др.
Продолжали свою охранную деятельность помещичье-монархические партии и организации: Союз русского народа, Русский народный союз имени Михаила Архангела, Русский монархический союз, /57/ Всероссийский союз земельных собственников, Всероссийский национальный союз, часть которого, под названием прогрессивных националистов (Шульгин), встала в оппозицию к правительству.
Итак, в стране, как и в период первой российской революции, продолжали существовать четыре вида (типа) партий, составлявших три политических лагеря (об этом говорилось выше). Непримиримую борьбу, как и 12 лет назад, против правительственных сил вел революционно-демократический лагерь. Гегемоном революции оставался пролетариат и его партия.
Продолжал действовать и блок левых партий («левый блок»), но в измененном виде. Если в годы первой российской революции в него наряду с большевиками входили мелкобуржуазные партии, то теперь – только левые, интернациональные отряды этих партий.
Начавшаяся с середины февраля 1917 г. волна забастовок росла по всей России. Бюро ЦК и ПК РСДРП призвали революционные массы решительно выступить против самодержавия. Напомним, что с 9 января по 23 февраля 1917 г. большевики столицы выпустили 15 листовок. Тираж отдельных из них доходил до 2 тыс. экземпляров[55]. «Ждать и молчать больше нельзя, – призывала одна из них. – Рабочий класс и крестьяне, одетые в серую шинель и синюю блузу, подав друг другу руки, должны вести борьбу со всей царской кликой и разом навсегда покончить с давящим Россию позором».[56]
Действительно, терпению народа приходил конец. Страна вступила в новый, высший этап кризиса. Революционная ситуация назрела. Царь и его правительство полностью обанкротились и уже не могли управлять по-старому, а по-новому управлять им не было дано. Ненависть народа к самодержавию, с которым связывались и бесправие, и война, достигла наивысшего предела. Чаша народного терпения переполнилась. Люди терпели муки голода, квартиры не отапливались, многие предприятия закрывались или были под угрозой закрытия; постоянные очереди за хлебом, сообщения о введении карточек на продукты питания, повышающаяся дороговизна дополняли безотрадную картину. Так было во многих крупных городах страны, но хуже всего – в Петрограде и Москве. В январе – феврале 1917 г. две столицы получили только четверть запланированных им продовольственных поставок[57].
Началось все с Петрограда, а точнее, с рабочей Выборгской стороны. И это не случайно. В 1917 г. в /58/ столице из 2,3 млн населения 400 тыс. составляли рабочие, из них 4/5 были заняты на крупных предприятиях (более 500 человек). В Выборгском районе имелось около 100 тыс. рабочих. Более 300 тыс. солдат насчитывал гарнизон, главным образом крестьян, одетых в серые шинели[58]. Питерские рабочие по своей сознательности и организованности были одним из самых передовых отрядов революционного движения. Именно их расстрелял царь в 1905 г., и их ненависть к самодержавию была непреходящей. Большинство сознательных рабочих столицы в начале 1917 г. шли за партией большевиков, которая в Питере была самой многочисленной (около 3 тыс. членов)[59], самой боевой из всех партий. Партийная организация Выборгского района насчитывала 500–600 большевиков. В период репрессий к членам Петербургского комитета большевиков она брала на себя функции общегородской организации. Во главе выборжцев стояли закаленные ленинцы, среди них потомственный сормовский рабочий 33-летний Иван Дмитриевич Чугурин, прошедший баррикадные бои в годы первой российской революции, затем тюрьму и ссылку, учился в ленинской партийной школе в Лонжюмо (во Франции), кадровый рабочий Василий Николаевич Каюров, также прошедший первую российскую революцию. Его хорошо знали В.И. Ленин, А.М. Горький. Именно такие люди вынесли всю тяжесть руководства партийными низами в Февральской революции, именно они возглавили отряды пролетариев в дни Великого Октября.
23 февраля (четверг) был днем Международного женского праздника. Буржуазная часть столицы, т.е. центр, с утра была тиха и ничего не подозревала. А на окраинах между тем бурлило. Застрельщиками во многих местах были работницы. На заводах и фабриках состоялись митинги. Выступали большевики, меньшевики, эсеры, представители других мелкобуржуазных партий. Забастовали почти все предприятия Выборгской стороны и некоторые фабрики и заводы в других районах. На «Новом Прометее» выступил Каюров, на Орудийном заводе «снятием» с работы руководил Чугурин[60].
Около 130 тыс. стачечников и демонстрантов вышли на улицу с лозунгами: «Хлеба!», «Долой войну!» Высыпавшие наружу обыватели, домохозяйки, подростки громили булочные. С их стороны имело место стихийно-бунтарское проявление недовольства. Но рабочие и работницы проявили большую стойкость, в том числе в схватках с полицией и войсками. Работницы агитировали /59/ казаков и солдат не стрелять в народ. В этот день не было крови. В центр, на Невский проспект, удалось пробраться немногим; их разгоняли нагайками.
Правильно подметил историк Э.Н. Бурджалов, что в первый день революции ни один демонстрант не обратил свои взоры к Думе, да и последняя не сделала ни одного шага, чтобы установить какую-либо связь с улицей, хотя бы для того, чтобы оказать давление на царское правительство[61]. Более всего буржуазные партии боялись народа.
Не поняли начавшихся событий и лидеры большинства мелкобуржуазных партий, усмотрев в них обычные «беспорядки». Разумеется, что и большевики пока не могли сказать, что уже началась революция. «Мысль о выступлении давно уже назрела среди рабочих, – вспоминал позже Каюров, – только в тот момент никто не предполагал, во что оно выльется...»[62] Но партия рабочего класса отнеслась очень серьезно к событиям 23 февраля, многие функционеры партии поняли, что это были не обычные митинги, собрания, манифестации, а нечто гораздо большее.
Вечером на объединенном заседании членов и представителей Бюро ЦК, ПК, Выборгского РК большевиков было принято решение о продолжении стачек и демонстраций под главным лозунгом «Долой самодержавие!».
С таким же лозунгом вышла в первый день революции листовка межрайонцев. «Давно пора крикнуть: Довольно! Долой преступное правительство и всю его шайку грабителей и убийц! Долой самодержавие! Да здравствует Революция!» – говорилось в ней. Однако межрайонцы недоучли размаха движения, проявляли неуверенность в своих поступках, когда действовали одни, без большевиков.
А как реагировали царь и его правительство на события 23 февраля, положившие начало Февральской революции?
Николай II накануне отбыл в Могилев, в Ставку, дав перед этим ряд указаний министрам. Ему докладывали министры внутренних дел, юстиции и управляющий Министерством народного просвещения. Газета «Утро России» 24 февраля дала весьма интересное сообщение, проливающее свет на поведение в то время царя и его правительства. Приводим полный текст:
«Во вторник (21 февраля. – Л.С.) А.Д. Протопопов выехал экстренным поездом в Царское Село. Прием продолжался 25 минут, причем министр был принят также другими высокими особами. /60/
В Министерстве внутренних дел отмечают, что за три дня до поездки в ведомстве шли усиленные работы по систематизации донесений начальников крупных губерний о настроении широких слоев населения в связи с продовольствием и с откликами на местах на речи членов Государственной думы. Получены подробные телеграфные донесения из ряда крупных городов.
В общем, все донесения сводятся к тому, что народные массы почти ничем не реагировали на начало занятий законодательных палат».
Вот, пожалуй, одна из главных причин, почему царь перед самой революцией так спокойно покинул столицу. Ведь народ «не реагировал».
Николаю и невдомек было, что в Царское Село он больше императором не вернется. Тем более об этом не задумывалась Александра Романова, иначе она бы своего венценосного супруга никуда не отпустила. Больше всех знали о том, что делалось в стране, охранное отделение и Протопопов. Однако предположить, что начнется так скоро и грозно, не могли. Имеющиеся документы свидетельствуют о том, что революция для царя и его правительства началась совершенно неожиданно. Непосредственные участники событий были застигнуты, как заявил градоначальник А.П. Балк, «врасплох: нарядов полиции на улицах не было, и я вызвал части, всегда имевшиеся в моем распоряжении, – конную полицию, жандармский дивизион и кавалерийские отряды»[63].
Когда 23 февраля народ выплеснулся на улицу, в Царском Селе «государыне императрице Александре Федоровне имели счастье представляться» аккредитованные при высочайшем дворе послы: испанский – маркиз Виласинда, японский – Учида с супругой, посланники: бельгийский, персидский, датский и сиамский[64].
Любопытная деталь: вышедшие на второй день революции в столице газеты буржуазных и помещичье-монархических партий ни словом не обмолвились о событиях 23 февраля, как будто бы ничего не случилось. Нет и белых пятен: значит, цензура ничего не вымарывала. Не хотели верить в то, чего так боялись и что всячески оттягивали. А революция уже началась!
24 февраля с утра на заводах и фабриках прокатились митинги: передовые рабочие «снимали с работы» колеблющихся, присоединяя их к общему движению. За Выборгским районом последовали Нарвский, Василеостровский, Петроградский и др. Стачка охватила более 200 тыс. человек. После митингов состоялись /61/ демонстрации, они начались раньше, чем всегда. О политическом характере выступления говорили лозунги; «Долой войну!», «Долой монархию!», «Долой царское правительство!» Таких призывов было уже не меньше, чем «Хлеб!», «Мир!», «Свобода!».
Демонстранты пытались во что бы то ни стало попасть на Невский проспект, «оседлать» центр Петрограда. Несколько десятков тысяч, прорвав военно-полицейские заслоны, вышли на Невский и прилегающие к нему улицы. Здесь состоялись летучие митинги, на которых кроме большевиков выступали меньшевики, эсеры, трудовики, представители мелкобуржуазных национальных партий, но содержание их речей было разное.
Большевики направляли свои усилия на организацию всеобщей политической стачки, на решительные действия против самодержавия. Социал-шовинисты, «работая» против царя, пытались организовать шествие населения к Думе для ее поддержки. Однако туда, т.е. к буржуазным партиям, опять никто не пошел. Рабочие не признавали их.
Большевики были первыми, кто понял, что революция разразилась.
«Для всех было ясно, –
писал позже Шляпников о 24 февраля, –
что революция началась, Россия “тронулась”. Революционное движение охватило столь широкие круги, что никто не сомневался в том, что наступает решительный бой»[65].
Вечером на Охте состоялось нелегальное совместное заседание Петербургского и Выборгского комитетов большевиков. После заслушивания докладов с мест было решено просить Бюро ЦК РСДРП подготовить манифест с обращением к восставшим рабочим, а Петербургскому комитету выпустить листовку с призывом к пролетариям перейти от массовых политических стачек по районам ко всеобщей забастовке всей столицы[66].
Царский двор, в известной степени и правительство еще не разобрались, что происходит, но серьезно встревожились. Протопопов продолжал всех уверять, что скоро будет восстановлен порядок. Александра Романова в письме к Николаю так расценила два дня событий в столице:
«Стачки и беспорядки в городе более чем вызывающи… Это – хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, просто для того, чтобы создать возбуждение, и рабочие, которые мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы дома». /62/
И далее:
«Но это все пройдет и успокоится, если Дума будет хорошо вести себя»[67].
25 февраля события развернулись с новой силой. В этот день бастовало свыше 300 тыс. человек. Многие читали большевистскую листовку, в которой говорилось, что жить стало невозможно, что «либералы и черносотенцы, министры и Государственная дума, дворянство и земство – все слилось во время войны в одну озверелую шайку», а потому народ призывался на улицу под красные знамена революции, на которых были слова: «Долой царскую монархию!», «Долой войну!», «Да здравствует Демократическая республика!», «Да здравствует 8-часовой рабочий день!»[68]
Вот что рассказал большевик Т.К. Кондратьев о событиях того дня на заводе «Новый Парвиайнен»:
«На митинге выступали большевики, меньшевики и эсеры. Говорившие ораторы горячо и единодушно призывали рабочих пойти на Невский и перед лицом буржуазного мира громогласно заявить, что мы хотим мира, что довольно бесцельно отнимать у нас детей, отцов и мужей…. Так больше жить нельзя, мы люди, а не скоты... Оратор заканчивает революционным стихом: “Прочь с дороги, мир отживший, сверху донизу прогнивший, молодая Русь идет!” Атмосфера была накалена. Рабочие массы все, как один, были охвачены дружным порывом, непреодолимым желанием и решительностью жить или умереть в борьбе. Тысячи сверкающих глаз смотрели ясно, гордо и бодро»[69].
25 февраля началась всеобщая политическая стачка, подводившая рабочих непосредственно к высшей форме классовой борьбы – вооруженному восстанию. Стачка сопровождалась митингами и демонстрациями. Правительственная машина с этого дня стала буксовать. А демонстранты действовали все решительнее. В борьбе с полицией они пользовались уже не только булыжниками, но кое-где и оружием. Появились убитые и раненые. В колонны рабочих, ремесленников, служащих, студентов, которых становилось все больше и больше, вливались и солдаты. В этом огромная заслуга большевиков, развернувших широкую пропаганду среди солдат гарнизона. Но часть солдат по приказанию офицеров все же стреляла в демонстрантов, и положение революции было тяжелое.
Газета «Речь» 5 марта (в первом номере, вышедшем после победы Февральской революции) так post factum описала события 25 февраля в Петрограде. Трудовая жизнь столицы замерла. На улицах несметные толпы народа. Солдаты были заперты в казармах. Усилились /63/ столкновения с полицией. Большие жертвы. И далее:
«Огромная толпа народа, преимущественно из рабочих и учащейся молодежи, собралась на Невском и двинулась к Знаменской площади, где состоялся огромный митинг с речами, выдвигавшими чисто политические требования. В четвертом часу с Гончарной улицы на толпу двинулся отряд конной полиции с приставом во главе. Молодой казачий офицер скомандовал своему отряду двинуться на полицию. Казаки понеслись с нагайками и шашками. Пристав был убит из револьвера, отряд полиции обратился в бегство. Толпа окружила казаков с энтузиазмом, повсюду происходили трогательные сцены братания народа с казаками».
Таким образом, кадеты вынуждены признать, что во главе восставших шел рабочий класс, поддержанный учащейся молодежью, что революция была кровавой и дорого стоила народу, что уже на третий день часть самых надежных ранее войск царизма – казаки – выступила против карателей. Но 25 февраля «Речь» и все другие газеты буржуазных партий, как и накануне, почти ничего не писали о революции, как бы демонстрируя этим свой нейтралитет к власти и происходящим событиям.
Газеты помещичье-монархических партий, предчувствуя опасность, нависшую над царизмом, ринулись на его защиту. Пытаясь примирить недовольное население с очередями за хлебом и т.д., они вслед за официальными посулами повторяли, что его скупают для запаса, что скоро все наладится, надо только немного потерпеть[70].
Черносотенцы, порицая правительство в мягкотелости, в беспомощности подавить «беспорядки», снова обрушились на Думу. «До чего мы доживем, – писала их газета «Земщина» 25 февраля, – если правительство будет беречь это крамольное гнездо (речь идет о Думе. – Л.С.)?! Воистину мы делаем все от нас зависящее, чтобы добиться мятежа, а нас убаюкивают надеждой “на полную победу”». В последнем своем номере от 26 февраля «Земщина» выразила недовольство решением правительства передать продовольственное дело городскому управлению и на видном месте напечатала объявление генерала Хабалова применять оружие при подавлении беспорядков.
25 февраля до пребывавших в Царском Селе и Мариинском дворце наконец дошло, что происходит что-то неладное.
«В городе дела вчера были плохи, –
писала царица Николаю 26 февраля. –
Произведены аресты 120–130 человек. Главные вожаки и Лелянов /64/ привлечены к ответственности за речи в Госуд. думе. Министры и некоторые правые члены Думы совещались вчера вечером. Калинин (Протопопов. – Л.С.) писал в 4 часа утра о принятии строгих мер, и все они надеются, что завтра все будет спокойно. Те хотели строить баррикады и т.д. В понедельник я читала гнусную прокламацию. Но, мне кажется, все будет хорошо. Солнце светит так ярко, и я ощутила такое спокойствие и мир на его дорогой могиле (речь идет о Распутине. – Л.С.)! Он умер, чтобы спасти нас»[71] .
25 февраля вечером Николай II на телеграмму Протопопова о забастовках и беспорядках в Петрограде по прямому проводу приказал генералу Хабалову: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки...» «Стрелять надо», – понял приказ Хабалов. Заметим, что до этого времени никто из правительства официально не сообщал царю о событиях в Петрограде: одни боялись, другие полагали, что все обойдется. Телеграфировали только тогда, когда стало ясно, что обычными мерами прекратить выступления рабочих нельзя.
На другой день Николай писал царице:
«Я надеюсь, что Хабалов сумеет быстро остановить эти уличные беспорядки. Протопопов должен дать ему ясные и определенные инструкции. Только бы старый Голицын не потерял голову»[72].
В ночь на 26 февраля в столице действительно были арестованы более 100 активистов партийных и других организаций, среди которых оказались и члены Петербургского комитета РСДРП. Войскам, предназначенным для усмирения, был отдан приказ после трехкратного предупреждения стрелять в демонстрантов.
Революция подошла к своему кульминационному пункту. Вечером 25 февраля состоялось заседание Бюро ЦК РСДРП. Его член П.А. Залуцкий, поддерживавший тесную связь с Петербургским комитетом большевиков, а значит, и хорошо знавший настроение в районах, доложил, что рабочие решили продолжать стачку до полной победы над царским правительством[73].
«Петроградская организация Российской социал-демократической рабочей партии, –
говорилось в записке департамента полиции об этом совещании, –
в течение двух дней происходящих в Петрограде волнений решила использовать в партийных целях возникшее движение и, взяв руководство участвующих в нем масс в свои руки, дать ему явно революционное направление».
Далее перечислялись намеченные большевиками меры по руководству возраставшим революционным /65/ движением: издать листовку, приступить к образованию на заводах партийных комитетов, к устройству баррикад, прекращению подачи электричества, порче водопровода и телеграфов; говорилось о предположении преобразовать Информационное бюро в «Совет рабочих депутатов по типу функционировавшего в 1905 году».
«Что касается других революционных организаций, –
сообщалось в записке, –
то существующие в Петрограде отдельные представители партии социалистов-революционеров (организаций этой партии в Петрограде нет), вполне сочувствуя начавшемуся движению, полагают примкнуть к нему с целью поддержать революционное движение пролетариата»[74].
26 февраля было воскресенье. Это обстоятельство, а также грозный приказ Хабалова, расклеенный по городу и перепечатанный в этот день газетами, не могли не подействовать на некоторые слои населения, в том числе и на часть рабочих. Демонстрантов было меньше. Но те десятки тысяч, которые вышли на улицу, были неустрашимы. Это была гвардия его величества рабочего класса, хотя и без оружия. Лучшие представители его поклялись победить или умереть. И снова во главе пролетариев Выборгская сторона, затем Нарвская и Невская заставы.
«Демонстрация была в 50 шагах, –
вспоминал Каюров, –
уже видны знамена, Ив.Дм. Чугурин с распахнувшейся грудью и сын, идущий рядом с ним; и вот затрещали затворы, заиграл рожок, раздался залп, другой, третий...»[75]
Да, на этот раз стреляли значительно больше.
«Улицы полны народу, направляющегося к центру, –
говорилось в одном из документов того времени, –
во всех направлениях стоят войска, время от времени раздаются залпы вдоль Невского, у Знаменской площади и (в) других местах, стреляют из пулеметов. Много убитых и раненых»[76].
Но расстрелять революцию не удалось, хотя удар по ней был нанесен сильный. Появился очень важный симптом: солдаты заколебались, выходили из повиновения начальства. Разумеется, нашлись и маловеры, однако не они определяли общий настрой рабочего класса. Становилось ясным: победа может быть завоевана только с оружием в руках и при поддержке солдат гарнизона. Вечером 26 февраля большевики столицы на заседании Выборгского комитета РСДРП, выполнявшего в это время роль общегородской организации, с участием представителей Бюро ЦК и Петербургского комитета РСДРП приняли решение перевести /66/ всеобщую забастовку в вооруженное восстание, присоединяя к нему путем массовой агитации солдат гарнизона[77].
В тот день большевики выпустили листовку:
«Братья-солдаты! Третий день мы, рабочие Петрограда, открыто требуем уничтожения самодержавного строя, виновника льющейся крови народа, виновника голода в стране, обрекающего на гибель ваших жен и детей, матерей и братьев.
Помните, товарищи солдаты, что только братский союз рабочего класса и революционной армии принесет освобождение порабощенному народу и конец братоубийственной, бессмысленной бойне»[78].
26 февраля на Васильевском острове состоялось объединенное заседание большевиков, левых эсеров, межрайонцев, на котором была достигнута договоренность продолжать совместные действия по всеобщей стачке и демонстрациям, доводя их до «крайних пределов», т.е. до вооруженного восстания. В выпущенных межрайонцами с левыми эсерами листовках, так же как и у большевиков, по сути дела содержались призывы к вооруженному восстанию и созданию временного революционного правительства[79].
А что делали в это решающее для революции время правительство и буржуазные партии? Протопопов под влиянием некоторых успехов, достигнутых в воскресенье, говорил царице по телефону: «Завтра решится все. Надеюсь, наша возьмет верх»[80]. А в Думе 26 февраля еще господствовала точка зрения на власть правого крыла оппозиции, главным образом октябристов во главе с Родзянко, которые еще надеялись получить согласие царя на «министерство доверия». Об этом свидетельствует телеграмма председателя Думы Николаю II: «Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца»[81].
Вечером того же дня Родзянко посетил председателя Совета министров и от имени думской оппозиции заговорил с ним о формировании нового правительства, во главе которого встанет более популярный в стране человек (предполагался генерал Алексеев), согласный работать с Думой. «Вы хотите, чтобы я ушел, а знаете, что у меня в папке?» – ответил ему Голицын и показал на полученный им еще 13 февраля указ Николая II о роспуске Думы, дату которого он получил право поставить сам. Родзянко ушел ни с чем.
На другой день председатель Думы, когда исход революции в Петрограде еще не был окончательно /67/ решен, снова обратился с мольбой к царю об образовании нового правительства, но царь и на этот раз остался глух. Это свидетельствовало о том, что до середины дня 27 февраля Родзянко и его политические друзья не думали о замене Николая. Только со второй половины дня, когда революционные действия стали критическими для самодержавия, в Думе возобладала линия кадетов: спасти монархию, жертвуя монархом. С ней согласился и Родзянко.
Наступило 27 февраля. Не вышло ни одной газеты. Пролетариат столицы приготовился к решающему бою. И вот в этот момент определяющим стал зревший уже несколько дней перелом в сознании солдат гарнизона. Работа среди солдат сотен большевиков, в том числе Г.В. Елина, Н.А. Милютина, Н.И. Подвойского, А.К. Скороходова и многих-многих других, а также представителей революционной части мелкобуржуазных партий дала свои плоды. Первой на сторону восставших перешла учебная команда Волынского полка, которая еще вчера стреляла в демонстрантов на Знаменской площади. Прибывший рано утром во вторую роту командир команды капитан Лашевич, чтобы снова вести солдат на расстрел рабочих, был убит Тимофеем Кирпичниковым. После этого солдаты вышли на улицу и присоединили к себе солдат Преображенского и Литовского полков. Скоро они встретились с рабочими, и уже не было силы, которая бы могла противостоять им. Восставшие освободили из Дома предварительного заключения арестованных по политическим обвинениям, подожгли ненавистный окружной суд. В этот день была взята штурмом тюрьма «Кресты», где политические заключенные сидели в одиночных камерах. Большевики вместе с меньшевиками-интернационалистами и анархистами захватили типографию реакционной газеты «Русская Воля» и стали печатать свои листовки.
К четырем часам дня почти весь город находился в руках восставших. Хабалов с небольшой группой верных еще ему войск метался от градоначальства в Адмиралтейство, из последнего – в Зимний дворец, отыскивая более безопасное место. Совет министров принимает экстренное решение об отставке Протопопова. Но никто и ничто не могло уже защитить царских слуг от гнева народа. И это они хорошо понимали. Когда вечером к Мариинскому дворцу приблизилась толпа людей, свет во дворце немедленно погасили. Но поскольку нападения не было, скоро снова включили электричество. Один из министров рассказывал, что, /68/ к своему великому удивлению, обнаружил себя под большим столом и никак не мог объяснить, как он туда попал.
К вечеру 27 февраля на стороне восставших было 67 тыс. солдат столичного гарнизона. Посланный на подавление отряд Кутепова, вместо того чтобы «загнать к Неве и там привести в порядок» непокорных, сам растворился в массе народа. Победа революции в Петрограде была предрешена. «Питерские рабочие, как и рабочие всей России, – подчеркивал В.И. Ленин, – самоотверженно боролись против царской монархии, за свободу, за землю для крестьян, за мир, против империалистской бойни»[82].
В связи с победой Февральской революции перед каждой политической партией встал главный вопрос любой революции – вопрос о власти.
Первая партия, которая обратилась к народам России с программным документом, была партия большевиков. Манифест ЦК РСДРП «Ко всем гражданам России», отпечатанный тиражом 100 тыс. экземпляров, стали распространять в Петрограде вечером 27 февраля 1917 г., а затем по всей стране. Манифест призывал трудящихся России поддержать дело, начатое в столице, создать временное революционное правительство республики из представителей фабрик, заводов и воинских частей, вставших на сторону революции, которое обеспечит демократические свободы, установит 8-часовой рабочий день, конфискует кабинетские, монастырские и помещичьи земли, созовет Учредительное собрание, покончит с войной. Манифест большевиков сыграл огромную роль в закреплении победы Февральской революции и ее дальнейшем развитии.
27 и 28 февраля издали два обращения левые, интернационалистские группы мелкобуржуазных партий. Одно из них содержало призыв выбирать в Петроградский Совет, другое было направлено на разоблачение Государственной думы и Родзянки[83]. 1 марта опубликовал воззвание Организационный комитет (ОК) меньшевиков. Ни один из этих документов не содержал революционной программы действий, не был направлен в будущее.
Ярким доказательством того, кто делал революцию, кто являлся ее главной политической и руководящей силой, явилось создание в столице, а затем во всех других городах страны новых органов власти – Советов рабочих депутатов – по образцу действовавших в период революции 1905–1907 гг. Они были организованы раньше, указывал В.И. Ленин, чем какая-либо партия /69/ успела провозгласить этот лозунг[84]. Затем Советы стали лозунгом большевиков и всех мелкобуржуазных партий, но только большевики придавали ему его настоящий смысл, естественное значение как политической власти, как революционной диктатуры рабочих и крестьян при руководстве рабочего класса. Меньшевики же и эсеры рассматривали Советы лишь как центры политического воспитания трудящихся.
Вопрос о Советах поднимался еще в ходе революции, но вплотную встал вечером 27 февраля. Получилось так, что параллельно и почти одновременно возникли две власти и обе – в Таврическом дворце, в разных его половинах. В правой, «думской» половине – буржуазная, в левой – рабоче-крестьянская.
Днем 27 февраля лидеры меньшевиков, трудовиков и эсеров, в том числе члены Государственной думы, поддержав инициативу рабочих, создали Временный исполнительный комитет Совета рабочих депутатов. Вечером состоялось первое заседание Совета, на котором присутствовали представители, избранные и присланные заводами и воинскими частями. Из 15 членов созданного на нем исполнительного комитета[vi] 13 были меньшевиками, эсерами, трудовиками и им сочувствующими, 2 большевиками[85]. Такой состав больше отражал соотношение партийных сил в Таврическом дворце, чем в столице. Известно, что руководители большевиков находились в это время в ссылке, в тюрьмах, за границей. Меньшевики же и трудовики заседали в Думе и из думского кресла пересели в советское. Керенский, Чхеидзе, Скобелев были известны широкой публике по своим антиправительственным выступлениям в Думе. Кроме того, соединение рабочего движения с солдатско-крестьянским, по природе своей мелкобуржуазным, не могло не повлиять на социальную психологию масс. Расширение классовой базы революции сказалось на ее политическом характере, который стал более расплывчатым.
Сознательные, социалистические элементы как бы временно были поглощены массой, ушли в глубь ее, а на поверхности оказалась мелкобуржуазная стихия, образованная свержением деспотизма, кипящая, но не искушенная в политике. Многие солдаты и даже часть рабочих не могли еще анализировать позиции социалистических /70/ партий: раз те выступали против царя, их всех поддерживали.
Еще одно обстоятельство. Немало рабочих, бывших недавно крестьянами, а также многие солдаты шли за лозунгами меньшевиков и эсеров. Требовались время и огромная работа, чтобы отвоевать их от мелкобуржуазных партий. В сражениях с царизмом трудящиеся предпочитали большевиков как самых решительных борцов. И вот самодержавие свергнуто. Народ не был еще готов к решению, за кем и куда идти дальше. Только сознательные рабочие, застрельщики и руководители движения, осуществлявшие гегемонию своего класса в Февральской революции, неотступно шли за большевиками. Но многие из них, как и сами большевики, когда формировалась революционно-демократическая власть, были не на заводах и фабриках, избиравших депутатов, тем более не в Таврическом дворце, а «на баррикадах», руководили подавлением последних очагов контрреволюции, захватом стратегических объектов столицы, арестами царских министров и сановников, вылавливанием полицейских. В протоколе заседания Петроградского Совета за 28 февраля говорится: «Отсутствуют лучшие силы. Ходят, стреляют, обыскивают».
А в это время в правой половине Таврического дворца буржуазные партии лихорадочно формировали свое правительство. Происходило это при следующих обстоятельствах. Получив телеграмму от царя о перерыве работы Думы, оппозиционная часть российского парламента приняла решение указу подчиниться, но в то же время не расходиться и начать «частное совещание». Произошло это потому, что уже к 10 часам утра 27 февраля стало известно о восстании солдат гарнизона, о переломе в пользу революции, и буржуазия могла оказаться за ее бортом, а это никак не входило в планы кадетов, октябристов и других партий. И в ночь с 27 на 28 февраля они создают свой орган власти, назвав его «Временным комитетом членов Государственной думы для водворения порядка в столице и для сношения с лицами и учреждениями».
В выпущенном им обращении говорилось: «Временный комитет членов Государственной думы при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванной мерами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка. Сознавая всю ответственность принятого им решения, Комитет выражает уверенность, что население и армия помогут ему в трудной задаче /71/ создания нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться его доверием».
В «Известиях Временного комитета Государственной думы» 27 апреля 1917 г. был опубликован состав Комитета. В него вошли 6 кадетов, 2 октябриста, 1 прогрессивный националист, 1 меньшевик, 1 трудовик[vii].
На большее лидеры буржуазных партий тогда не осмелились. Если царь при помощи войск, взятых с фронта, и подавит революцию, то их только выпорют, но не повесят.
«Когда революция уже началась, тогда ее “признают” и либералы и другие враги ее, – отмечал В.И. Ленин, – признают часто для того, чтобы обмануть и предать ее»[86]. В России так и случилось.
После переговоров представителей Исполкома Петроградского Совета с Временным комитетом Думы 1 марта было создано Временное правительство[viii]. Петроградский Совет утвердил переговоры и состав правительства 600 голосами эсеров, меньшевиков и шедших за ними беспартийных депутатов. Против голосовали 14 большевиков.
«Что же получилось? – спрашивал большевик П.А. Залуцкий на заседании Совета. – Ходили на улицу, текла кровь, а что происходит сегодня? Контрреволюцию царскую против народа»[87].
Да, мелкобуржуазные партии и поддержавшие их непартийные депутаты проголосовали за передачу власти, которая фактически и полностью находилась в руках Совета, буржуазии и ее партиям. Правда, в резолюции поддержка Временного правительства Советом /72/ была условной «постольку, поскольку оно (Временное правительство) идет по линии осуществления намеченных задач». Речь идет об объявленных Советом мерах, в том числе об учреждении Комитета по наблюдению за действиями правительства. Попутно заметим, что кадеты формулу «постольку, поскольку» назвали «сатанинским измышлением».
Состав Временного правительства объявлял народу в Екатерининском зале Таврического дворца Керенский. Керенский, который вместе с Чхеидзе и Скобелевым 27 февраля, когда ко дворцу подошли восставшие солдаты Волынского полка и рабочие, молил Думу о том, «чтобы она возглавилась над восстанием, что только в этом возглавенстве и залог того, что в России будет революция, а не солдатский бунт…»[ix]. А теперь он говорил:
«Товарищи солдаты и граждане! Я, член Государственной думы А.Ф. Керенский – министр юстиции (бурные аплодисменты и восторженные крики “ура”), объявляю во всеуслышание, что новое Временное правительство вступило в исполнение своих обязанностей по соглашению с Советом рабочих и солдатских депутатов».
И далее:
«Товарищи, в моем распоряжении находятся все бывшие председатели Советов министров и все министры старого режима. Они ответят, товарищи, за все преступления перед народом, согласно закону (возгласы: “беспощадно”)»[88].
Керенский призвал всех поддержать новую власть, а солдат – слушаться офицеров. Говорил он эффектно, позируя, кое-что приврал. Насчет арестов сказал правду. Еще 27 февраля одного из первых арестовали бывшего министра юстиции И.Г. Щегловитова. Под сильной охраной его доставили в Таврический дворец и поместили в Министерском павильоне. Скоро здесь оказались бывшие премьеры Б.В. Штюрмер и И.Л. Горемыкин, министры внутренних дел А.Д. Протопопов и Н.А. Маклаков, военный министр В.А. Сухомлинов и др. Арестовали председателя Союза русского народа черносотенца А.И. Дубровина, активного его члена Н.М. Юскевича-Красковского.
В отличие от первых дней революции, когда восставшие рабочие не обращали никакого внимания на Думу и буржуазные партии, теперь положение изменилось. Мелкобуржуазные солдатские массы, увлекая за собой часть рабочих, потянулись в Таврический дворец, /73/ чтобы заявить о своей поддержке революции и спросить, что делать дальше. Разумеется, что большое влияние на это оказало нахождение в Таврическом дворце только что созданного Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов (до 1 марта 1917 г. Петроградский Совет назывался Советом рабочих депутатов). Но несомненно и другое: значительная часть восставших солдат под влиянием речей меньшевиков и эсеров поверила заявлениям Временного комитета Государственной думы и одновременно приветствовала и Совет, и Комитет. Перед солдатами, которые со второй половины дня 27 февраля без конца приходили к Таврическому дворцу, после того как в Екатерининском зале Думы их крестом благословлял член Думы священник С.А. Попов, выступали Родзянко и Милюков, Керенский и Чхеидзе. И тем, и другим в первое время одинаково кричали «ура».
Но участники событий уже тогда подметили, что в самое короткое время положение стало меняться. Если вначале восставшие удовлетворялись речами Родзянко, а тем более Милюкова, то затем стали требовать выступлений Чхеидзе, Керенского, Скобелева. Народ левел.
Небезынтересно отметить, что вначале лидеры не только буржуазных, но и мелкобуржуазных партий боялись выходить к восставшему народу: а вдруг революция будет подавлена?
«Должен сознаться, –
рассказывал корреспонденту кадетской газеты товарищ председателя Петроградского Совета меньшевик Скобелев, –
что, когда я в самом начале революции вышел на крыльцо Таврического дворца, чтобы встретить кучку солдат, пришедших первыми в Государственную думу, и обратился к ним с речью, я был почти убежден, что говорю одну из последних своих речей, что пролетит несколько дней и я буду расстрелян или повешен…»[89].
Но народ победил, Скобелев и иже с ним оказались в седле революции. Они считали, что будут контролировать буржуазное Временное правительство.
Источники и литература
Примечания
