В белой армии

Как мы уже видели, после отхода за Каму в армии случился почти что раскол. Повстанцы были деморализованы, озлоблены и угнетены. Им удалось увезти немало винтовок, заводского имущества и денег, с ними уехали и их семьи, боявшиеся красных. Были и те, кто примкнул от страха — пропаганда повстанцев рисовала красных самыми чёрными красками, обещая небывалый террор со стороны большевиков. Все солдаты и беженцы понимали, что в ближайшее время на завод они не вернутся.

Численность Прикамской армии на 28 декабря 1918 г. составляла 8846 человек, не считая артдивизиона[1]. Основной состав её в период мятежа состоял из крестьян и рабочих. По сведениям штаба 2-й армии, в сентябре 18 тыс. солдат Ижевской армии были на две трети мобилизованными рабочими[2]. Что же до Воткинской армии, то дело обстояло противоположным образом: при вчетверо меньшем рабочем классе, чем в Ижевске, Воткинск обладал большей армией. В основном она состояла из крестьян, в том числе и потому, что Воткинская армия смогла распространить своё влияние на крестьянские территории Пермской губернии.

Всего за Каму ушло около 25-35 тыс. человек. Воткинец П. Луппов в 1927 г. оценивал число ушедших так: «рабочих... 4000 человек, служащих до 250 человек, в том числе почти весь технический персонал…»[3]. О численности ушедших рабочих можно судить и по косвенным данным. Так, согласно архивным данным, на Воткинском заводе в декабре 1917 г. насчитывалось 7892 рабочих, в мае 1918 года их количество снизилось до 6,3 тыс., а в декабре было зарегистрировано 4203 рабочих[4].

Что же касается Ижевского завода, то его правление потребовало у московского подотдела распределения рабочей силы 4422 рабочих — к декабрю на заводе было только 12 тыс. рабочих, преимущественно кустарников из окрестных деревень. Было также выяснено, что из 96 специалистов Ижевского завода осталось 2 инженера и 4 техника[5].Таким образом, число ушедших с заводов было очень велико. Тем не менее армия явно была не «поголовно из рабочих», как это часто утверждается. По всей видимости, они составляли около половины армии, если учитывать также, что часть рабочих наверняка находилась среди гражданских беженцев.

Под Новый год повстанцы наконец достигли цели, повстречавшись с 17-м Оренбургским казачьим полком и тем самым формально присоединившись к сибирской армии. Войска расположились на правом берегу Камы, западнее Красноуфимска. Почти одновременно произошел колчаковский переворот, который окончательно уничтожил любые надежды на победу «третьего пути» в революции. Каково же было их отношение к происходящему?

Стоит обратить внимание, что в первые дни после эвакуации мы не видим сильных симпатий к эсерам. Если ряды армии действительно были идейными сторонниками социалистической демократии, «третьего пути» в истории, то возможность это продемонстрировать появилась у них почти сразу. Когда совершился колчаковский переворот в Омске, лидеры Директории на Урале стали спешно искать сторонников для организации сопротивления. Силы эсеров в Уфе, неподалёку от которой разместилась Ижевская бригада, были весьма небольшими: эсеры могли рассчитывать на русско-чешский батальон (полк) в 400-450 штыков, батальон имени Учредительного собрания (1 тыс. штыков на фронте и 250 — в Уфе) и конный отряд Б.К. Фортунатова в 100 сабель. Кроме того, эсеры рассчитывали опереться на военную поддержку проэсеровских лидеров национальных окраин: башкирское правительство Заки Валидова, казахского автономиста Мустафу Чокаева и оренбургских проэсеровских военных — атамана 1-го Оренбургского военного округа К.Г. Каргина и командующего Актюбинской группой полковника Генштаба Махина. Последний был идейным эсером, попавшим в Народную армию ещё в июле, перебежав с поста начштаба 2-й Красной армии по заданию ПСР[6]. Конечно, эти силы были весьма скромными, поэтому на Ижевскую бригаду возлагались надежды — казалось логичным, что ожесточённо сражавшиеся три месяца под лозунгом Учредительного восстания повстанцы, прилежно копирующие практику своего «старшего брата», да ещё и рабочие, должны поддержать Директорию и остатки демократической альтернативы. Но этого не случилось.

Вскоре после омского переворота в Штабе Ижевской бригады открылось собрание, на котором решался вопрос, какую власть поддержать — Колчака или Директории? Штабс-капитан Журавлёв пытался уговорить офицеров защитить Директорию, но потерпел провал. Однако среди командиров его авторитет был давно подорван. Его сторону приняли только два офицера. Решено было поддержать новую власть в Омске. Конфликт вышел серьёзным, и Журавлёв в середине декабря бежал из бригады вместе с обоими сторонниками. Захватив 2 млн рублей, они скрылись в неизвестном направлении[7]. «За ним никто, кроме двух его сообщников, не пошёл, — с удовлетворением пишет Ефимов. — Эсеровское руководство полностью доказало свою несостоятельность во время защиты заводов, и это все помнили»[8].

Так офицеры повстанцев получили желанную «твёрдую власть», под знамёнами которой и будут вскоре воевать. Позиция самих рабочих-рядовых неизвестна, но, по всей видимости, у них с Директорией были весьма напряжённые отношения. В письме-заявлении бывшего советского командующего Самаро-Урало-Оренбургским фронтом В.В. Яковлева, перешедшего к белым осенью 1918 г., есть строки, позволяющие сделать вывод о том, что после перехода власти к Директории Сибирская армия решила распустить ижевско-воткинских повстанцев. Представители ижевцев протестовали против этого:

«Рабочие ни за что не хотели уходить из отрядов и сдавать оружие, указывая на то, что завтра же придут в завод большевики и перебьют их, как куропаток… Директория, очевидно, не знает, что вокруг заводов скрывается множество маленьких большевистских отрядов, которые же немедленно ворвутся в заводы и, как только узнают о роспуске добровольческих армий, перебьют не только рабочих, но с ними их семьи, что и было уже не раз в нашем районе»[9].

Таким образом, отношения с Директорией у ижевцев явно не сложились. Это особенно показательно на фоне того, что 21 ноября в Екатеринбург, после спешных попыток эсеров противостоять перевороту Колчака, на их призыв пришло 800 вооружённых рабочих Нижнетагильского завода[10].

Однако вне зависимости от того, кто был в тылу, на фронте были всё те же большевики. Бои с ними продолжались.

Придя к власти, Колчак среди прочего подтвердил полномочия «командующего» Юрьева. Последнему досталась трудная задача. Разложение усугублялось, оружия и продовольствия ждать было некогда. Среди солдат и беженцев начался ропот.

Меньшевик И.Г. Уповалов нарисовал яркую картину положения армии за Камой:

«Женщины с грудными детьми проводили ночи на земле под открытым небом при 8 -10 градусах мороза. Через несколько дней в тесном единении с местным населением воткинским организациям удалось кое-как устроить в ближних деревнях беженцев и армию. Но и это благополучие продолжалось недолго. Через неделю после отступления Каму сковало льдом и большевики превосходными силами повели наступление. В небывало тяжелых условиях, разутые и раздетые, среди трескучих морозов, воткинцы и ижевцы отражали нападение, отправляясь в атаку при пяти патронах в сумке. Когда этих патронов было десять — воткинцы считали себя прекрасно вооруженными и разбивали противника, отнимая у него патроны и обмундирование. Но силы постепенно слабели. Трудно жить и сражаться только за счёт военной добычи даже при вечном тепле, а тут морозы доходили до 35 градусов. Стало невыносимо тяжело.

Разлагало воспоминание о призыве нашего ЦК к сотрудничеству с большевиками. Мало-помалу разъедалась воля борцов. Стали роптать на Моисея, зачем он их вывел из царства Фараонова. Измученные души жаждали отдыха».

Деморализованная и разбитая армия не внушала надежды. 9 декабря 1918 г. в Омск жаловались: «В ижевских частях развал... Население на стороне красных»[11].

Юрьев взялся за дело решительно. Он запретил «политику» в армии, полковые комитеты и митинги. Войска были реорганизованы в регулярные части — Ижевскую бригаду и Воткинскую сводную дивизию. Всем желающим прекратить борьбу предлагалось сложить оружие и уйти из армии — в результате многие беженцы разъехались по Уралу и Сибири.

Тем не менее, это помогало слабо. Особенно опасным стало возрастание антагонизма в армии между рабочими. Ижевцы считали, что воткинцы не помогли им своими войсками в обороне Ижевска и поэтому буквально возненавидели Воткинскую армию. О том, насколько острым было противостояние, можно судить по сводке из «Ижевской правды»: «Настроение противника разнохарактерное. Ижевцы не прочь перейти в плен, но боятся расстрела. Воткинцы же дерутся стойко и даже подгоняют пулемётным огнём ижевцев в бой»[12]. Советская газета не преувеличивала. Неслучайно уже потом, в армии Колчака эти части долго воевали раздельно. Ненависть частей армии друг к другу была настолько серьёзна, что начальник штаба 2-го Уфимского корпуса Ф.А. Пучков советовал в апреле 1919 г. не ставить ижевцев с воткинцами на один фланг — «дело может кончиться штыковой схваткой»[13]!

В какой-то момент комбриг Журавлёв в итоге попросту бросил своих хозяев и увёл бригаду к Уфе! Ефимов позже объяснял мотивы этого со слов ижевцев:

«Потеря родных мест и семейных очагов, боязнь за семьи, часть которых осталась во власти мстительного врага, неизвестность, что предстоит дальше, — всё это отражалось на настроении ижевцев и воткинцев. Удары судьбы не проходят даром, вызывают падение духа и выливаются наружу в тех или иных формах. Началось расхождение между ижевцами и воткинцами, до сего времени совместно и дружно боровшимися с красным гнётом.

Раскол появился среди старших чинов и потом распространился вниз. Отсутствие начальников, которые обладали бы неоспоримым авторитетом и могли бы сразу остановить зачатки взаимного недоброжелательства, привело к тому, что недовольство друг другом продолжало углубляться. Начались упреки в несправедливом распределении захваченных у противника орудий и другого имущества, в неправильном расходовании денежных средств, в отказе помочь в бою артиллерийским огнем, и т.д.<…>

По мнению ижевца М.Д. {М.К. Данилов, глава городской управы Ижевска при повстанцах — Н.З.}, внимательно наблюдавшего за всем происходившим, Журавлёв сделал это, чтобы избежать недоразумений и, возможно, столкновений. Ему казалось, что взаимная неприязнь начала заходить очень далеко и можно было опасаться, что горячие головы не остановятся перед пролитием братской крови, что был даже заговор убить капитана Юрьева, но этого не произошло, потому что Юрьев не появлялся в районе ижевцев»[14].

Уход ижевцев действительно как будто уменьшил напряжённость. Бригада так и осталась в Западной армии, официально числясь в Уфимском корпусе генерал-лейтенанта С.Н. Люпова, а воткинцы подчинялись Сибирской армии генерала Гайды.

Понятно, что воевать всерьёз разложившиеся войска совершенно не хотели. Дело осложняло наличие у ижевцев большого количества оружия. Генерал С.Н. Люпов писал, что «ижевцы имеют на руках 5 тыс. винтовок русского образца. Показывают в отчёте 35 пулемётов, но в действительности имеют их больше в три или четыре раза». Сама бригада насчитывала около 8 тыс. человек. Чтобы без шума отнять это оружие, бригаду отвели в тыл как «небоеспособную». С.Н. Люпов договорился с генкваром Западной армии Нарышкиным о разоружении: «Вопрос в одном: как бы вооружение получить. Средств у нас для приведения в исполнение это меры нет. Обычными же мерами, то есть посредством приказа, это не удатся сделать»[15].

Однако в этот момент в верхах узнали о необычных частях из рабочих и прислали инспектора — генерала Тимонова. В итоге часть оставили в неприкосновенности, отвели в резерв и пополнили обмундированием и продовольствием. Новым комбригом стал командир 38-го Прикамского полка Молчанов.

После отдыха бригаду отправили под Уфу, где она в мартовских боях хорошо себя показала, разбив красных. 14 марта бригаду поставили в резерв на ст. Чишма. За эти бои командир Молчанов был произведен в генерал-полковники.

Впечатленное успехом командование решило перевести бригаду в Мензелинск и на Сарапул, чтобы закрыть отход 2-й армии. Дело осложнилось тем, что Гайда не захотел давать части для прикрытия образовавшегося из-за ухода ижевцев прорыва. Пока стороны спорили, ижевцы начали роптать. Командующий армией Ханжин собственноручно пообещал, что после разгрома красных их отпустят домой к семьям. 7 апреля Воткинск, а 13-го — Ижевск действительно были освобождены от красных, но до дома было еще далеко. Среди ижевцев началось стихийное движение за немедленное возвращение на родину — митинги, протесты. Стало ясно, что все, чего хотели повстанцы, это вернуться обратно по домам. Молчанов это осознавал и сигнализировал наверх. А командование, несмотря на жалобы, молчало.

В начале апреля командующий 2-м Уфимским корпусом С.Н. Войцеховский писал Нарышкину:

«Я думаю, что командующий армией не имеет основания не придавать значения моим докладам, основанным на обстановке, которую я знаю. Относительно Ижевской бригады сейчас получил донесение генерала Молчанова, из которого видно, что оба полка категорически отказались исполнять распоряжения об увольнении части людей партиями и без оружия, и предлагают самовольно уйти в Ижевск с оружием. Реальных сил с ними воевать, разумеется, нет, да и вряд ли это допустимо по причинам морально-политического свойства. Я могу только требовать исполнения приказов командарма и передал Молчанову и передал копию генерала Щепихина в Ставку»[16].

В ответ Нарышкин передал просьбу Ханжина выяснить «возможность выдвижения Ижевской бригады или в район Бугуруслана, или на ваш фронт», на что Войцеховский отказал: «Ижевскую бригаду использовать на фронте или отправить в Бугуруслан не удастся. Я запрошу генерала Молчанова, но в ответе не сомневаюсь»[17].

29 апреля Колчак, до которого дошли вести о создавшемся положении, приказал отвести солдат в район Ижевского завода, как только армия выйдет к Волге — а уже тогда было понято, что до этого далеко. Поэтому в тот же день ижевцы стали дезертировать, как утверждает Ефимов, целыми ротами и батальонами, под командованием унтеров и фельдфебелей, складывая оружие и прощаясь со своими командирами[18].

4 мая врид начальника штаба Главнокомандующего генерал-майор П.Г. Бурлин передал в Западную армию, что из-за того, что

«часть рабочих, состоящая в рядах Ижевской бригады, самовольно оставила свои части и отправилась домой в район Ижевского завода без разрешения своего командного состава. Верховный Правитель Верховный Главнокомандующий повелел всех означенных, прибывающих в район Сибирской армии без соответствующих от своего начальства строевых документов об увольнении в отпуск... на правый берег Камы не пропускать. Сосредоточить на левом берегу Камы в пунктах по усмотрению командармом Сибирской и его распоряжением придать суду»[19].

Однако было уже поздно — вернуть дезертиров не представлялось возможным.

Что до Воткинской дивизии, то о ней командование сообщало в начале января:

«Воткинская дивизия. Начдив Юрьев (кадровый офицер 1916 г.) слаб. Начштаба полковник Альбокринов. 1-й Воткинский полк — 5 офицеров, 1800 штыков, 2-й полк — 17 офицеров, 1400 штыков, 4-й полк — 9 офицеров, 1300 штыков, Запасный батальон — 3 офицера, 600 штыков, 8-й отдельный эскадрон — неизвестно, что представляет. Артиллерия — 15 орудий (2 гаубицы, 2 горных, 11 лёгких)»[20].

В отношении воткинцев у С.Н. Люпова были другие планы. 6 января он направил генералу Голицыну телеграмму, в которой потребовал известить Юрьева через штаб Сибирской армии:

«Необходимо держать в наших руках фронт Щучье Озеро — Аскин. Иначе противник может отрезать нашим частям тыловой путь и создать панику. В случае обхода красными справа нашей группы у Аскина парировать этот удар нечем. Ижевская бригада, находящаяся в районе Биабаш, нами отводится в тыл, как небоеспособная. Держать эту бригаду вблизи фронта крайне опасно по причинам, изложенным мною сегодня в шифрованной телеграмме»[21].

Однако уставшие воткинцы оказались ненамного боеспособнее ижевцев. 7 января генерал-майор Богославский сообщил в Челябинск, что

«воткинцы отходят совершенно без боя. Чтобы остановить и поднять их дух, необходимо выдвинуть к ним регулярную часть, иначе потеряем всю дивизию. В силу такой обстановки генерал Гайда вынужден был выслать два батальона 46-го полка... Воткинцам вчера приказано перейти в наступление на Щучье Озеро, а в результате они оставили и деревню Баскину и отошли на Богородское»[22].

Начальник штаба Западной армии Щепихин потребовал у Юрьева объяснений. Тот ответил:

«У меня в армии сложилось чрезвычайно тяжелоё проишествие под влиянием провокационной агитации моего соседа справа партизана Борчанинова. Как теперь удалось выяснить, он в последние дни уговаривал мой лучший Воткинский полк уйти с позиции и перейти к нему... Под влиянием его агитации весь первый Воткинский полк и эскадрон Рябкова и Вдовина — лучшие части армии открыли фронт и ушли по направлению к Богородскому. Положение оставшейся части критическое. Послал эскадрон арестовать Борчанинова, но боюсь, что будет поздно. Обо всём сообщаю начдиву Иркутской, которого просил неднократно принять меры против Борчанинова, т.к. по имеющимся у меня сведениям, последний действует в пользу красных. Пока остаюсь со штабом в Щучьем Озере. Но, по некоторым данным, могу предполагать, что рискую быть арестованным со штабом по распоряжению Борчанинова. Противник большими силами продолжает теснить наши части. Сейчас получил сведения, что делегаты Борчанинова приехали в Сайгатский полк продолжать своё подлое дело. Не уверен в том, что и сайгатцы не последуют примеру первого полка. Прошу срочно вашего указания, а главное — содействие через Главковерха»[23].

В итоге в январе 1919 г. Воткинская дивизия была отогнана 28-й дивизией Азина[24] и её пришлось укреплять заново. Начдив Г. Юрьев был отозван в тыл и награжден орденом Георгия 4-й степени за «руководство Воткинским восстанием», произведен из капитанов в полковники и возвращён на прежний пост. После отвода в тыл и пополнения дивизия была направлена в состав Сибирской армии Гайды, где удачно участвовала в боях с большевиками. Конец был тот же, что и с ижевцами, — после взятия в апреле Воткинска в дивизии развилось дезертирство и уход домой. 10 мая Гайда отдал приказ об отпуске всех желающих с зачислением в запас[25].

Уход старых фронтовиков сильно подорвал боеспособность частей. В мае 1919 г. в бригаде оставалось всего 452 штыка старого состава — из них, по словам Ефимова, около 180 офицеров[26]. К тому времени бригада насчитывала около 4000 штыков и 1400 сабель, причем основную массу солдат теперь составляли мобилизованные, в частности, местные башкиры. Боевого опыта у них не было, поэтому бригада несла большие потери. 9-10 мая, в разгар красного контрнаступления, бригада вместе с 4-й Уфимской ст. дивизией и Оренбургской казачьей кавбригадой была разбита под Татарским Кандызом 73-й стрелковой бригадой 25-й дивизии под командованием И.С. Кутякова[27]. Остатки ижевцев начали отступать по Уралу к Кусинскому заводу, но здесь солдаты 12 июля попали в окружение. После долгих упорных боев они с большими потерями вырвались и пошли через Златоуст на Челябинск. К концу июля в бригаде насчитывалось около 500-600 штыков; по сводкам красных, в бригаде было 542 штыка[28].

Такие же потери несли и воткинцы, где в полках оставалось по 200-300 штыков. По данным пленных от 24 июня в дивизии насчитывалось 4 полка трёхбатальонного состава в четыре роты каждый, каждая рота насчитывала 50-60 человек[29]: всего, таким образом, около 3 тыс. человек. Дивизия стояла в резерве, пока в июне не была вынуждена отходить на Оханск. Из-за малого количества воткинцев в дивизию была влита 16-я Сарапульская дивизия в составе трех полков: 2-й Казанский, 3-й Лаишевский и 4-й Чистопольский[30]. Воткинцы остались, по сути, только в 4-м Воткинском полку.

В этих условиях было решено набирать добровольцев. Уже после невольной «демобилизации» генерал В.М. Молчанов предпринял меры по призыву в бригаду добровольцев из числа старых повстанцев. В завод выехали трое вербовщиков-агитаторов, уроженцев здешних мест. 15 мая в район выехал также полковник Д.И. Федичкин, который прозябал до этого на посту командира гарнизона г. Томска. И это дало результат — из Ижевска пришёл наплыв добровольцев, особенно усилившийся после оставления завода 7 июня (Воткинск был сдан 11-го). К середине июня в бригаду было навербовано около 3 тыс. добровольцев[31]. Гораздо скромнее был приток желающих в Воткинскую дивизию, несмотря на призыв командира Г. Юрьева от 4 июня и повышенные оклады — до 300 рублей против 40 в большинстве частей[32]. Более того, среди мобилизованных дивизий процветало дезертирство.

Тем не менее, опыт добровольчества был сочтён удачным. Вскоре была развернута беспрецедентная по тем временам кампания по вербовке добровольцев в ижевско-воткинские части. Ещё в июле были открыты приемные пункты в Екатеринбурге, Златоусте, Кушве, Тюмени. К концу августа открылось не менее 14 приемных пунктов в городах Сибири — от Томска до Новониколаевска. В августе было сформировано 5 пунктов по приемке добровольцев в Воткинскую дивизию. Вербовщики разъезжали по городам и станциям, агитируя за вступления в «рабочие части», распространяли листовки, устраивали митинги. В пользу ижевско-воткинцев проводили концерты и торжественные вечера. Газеты пестрели отчетами корреспондентов об их поездках в Ижевско-Воткинский район — в части бывших повстанцев; описывались подвиги восстания; превозносились военные, политические, личностные качества солдат-рабочих, которые изображались «лучше наших, сибирских». Особенно обширная кампания была развёрнута во второй половине августа, когда широко отмечалась годовщина восстания 8 августа.

Одной из наиболее впечатляющих акций подобного рода является идея английского командования командировать в Англию и Шотландию «рабочую делегацию» из представителей рабочих уральских заводов, «освобождённых от большевиков». 16 октября 1919 г. колчаковский МИД получило от и.о. высокого комиссара Великобритании сэра Р. Ходжсона следующее письмо:

«В дополнение к нашему сегодняшнему разговору имею честь препроводить при сём записку с именами четырёх представителей уральских заводов, которые отправляются в Англию по надобностям, выясненным в переговорах».

На эту роль были выбраны четыре лица: Мельников Николай Петрович (Ижевский завод), Уповалов Иван Григорьевич (Воткинский завод), Струмилов (Струмилло) Георгий Брониславович (Пермский завод) и Жандармов Яков Иванович (Уральский завод)[33]. Все они действительно были старыми рабочими, но одновременно — крайне правыми меньшевиками, считающими необходимым сотрудничество с буржуазией и ради этого прямо нарушившие инструкции партии, предписывавшие противодействие белогвардейцам. Уже позднее члены ЦК партии И.Г. Уповалов и Г.В. Струмилов будут исключены мартовцами из партии за соглашательство. Но до этого делегаты успели совершить поездку по Англии и Германии, где провели ряд выступлений перед тред-юнионистами и шейдемановцами, встретились с Аксельрольдом. Они вели энергичную агитацию в пользу ижевско-воткинцев, немало способствовав тем самым формированию мифов о восстании, и после осели за границей.

В октябре было обращено внимание на беженцев из Вятской и Пермской губерний. Беженцам из Прикамья устраивались более благоприятные условия проживания: за счет ГАУ их переместили в общежития со светом и отоплением в Куломзино и Томске, в их пользу начались пожертвования. В августе беженские организации Прикамья и Поволжья прибегли к самомобилизации. Из них в конце 1919 г. была сформирована т.н. Ижевско-Воткинская дивизия — впрочем, существовавшая скорее на бумаге.

В связи с этим нужно упомянуть и о следующем эпизоде. В архиве обнаружено воззвание группы офицеров ижевцев и воткинцев, которое, судя по контексту, составлено в сентябре. Авторы письма, возмутившись, что генералы М.К. Дитерихс и К.В. Сахаров препятствуют формированию новых ижевско-воткинских добровольческих частей, решили уйти в некую «другую армию»:

«Боевыми приказаниями Командующего третьей Армией Генерала Сахарова, подтверждённым Главковостоком Генералом Дитериксом, было отменено признанное ВЕРХОВНЫМ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИМ АДМИРАЛОМ КОЛЧАК формирование уже почти законченной 2-й Ижевской и Воткинской бригады, и отправили её маршевыми батальонами на фронт, из оставшегося небольшого числа, а также из вновь поступающих добровольцев, мы приступили к формированию разрешённого Начальником добровольческих формирований добровольческого батальона.

Ещё раз почти законченная работа опять разрушена вторичным приказанием генерала Сахарова, опять поддержанным Главковостоком, причём {предписывалось} закрыть и приёмно-вербовочный пункт, что означало уже прямое выступление против добровольческих формирований.

Вследствие данного нежелания Генерал-Лейтенанта Дитерикса, ставящего вполне определённые тормозы нашей работе, видя полную невозможность остваться {на} таких условиях в рядах Армии, возглавляемой Дитериксом, мы вместе с добровольно согласившимися солдатами, оценившими нашу работу на пользу родине, за свободную Россию, отправляемся в другую Армию, где и отдадим все свои силы»[34].

Напоследок они попросили своих однополчан и чехословаков крепко держать фронт, чтобы Колчак привёл страну к Учредительному собранию. Под письмом стоят подписи 26 человек (23 офицера, два «добровольца» и один юнкер). Первой под документом значится подпись бывшего главы воткинской армии полковника Нилова, который был начальником приемного пункта 2-й Ижевской добр. бригады 3-й армии Сахарова, а с 16 сентября её командиром.

Воззвание, как мы видим, демонстрирует, что в среде повстанцев были живы «учредительские» настроения, которые отлично сочетались с верностью А.В. Колчаку. Одновременно они показывают, какие представлениия о дисциплине существовали у бывших ижевско-воткинских офицеров.

Чем кончилась эта история, неясно. Но зато известен случившийся почти одновременно аналогичный случай. В августе 1919 г. при отходе армии Колчака от Челябинска, находящийся в южной группе войск эсер Фортунатов не пожелал отступать и ушёл со своим конным отрядом из Волжского корпуса Каппеля к уральским казакам под лозунгом Учредительного собрания. С ним ушло и два эскадрона воткинцев, отступавших с дивизией через Кунгур. Правда, позднее они вернулись обратно и прибились к Ижевской бригаде[35].

Вербовка дала хорошие результаты. Сводных данных об успехах нет, есть только косвенные и не самые надежные сведения прессы. Так, 9 августа Российское телеграфное агентство сообщило о ежедневном прибытии на пункты в Омске и Ишиме 150 чел., «почти исключительно рабочих и крестьян». В Томске за два дня записалось около 300 человек. 23 августа М.К. Дитерихс отдал приказ об откомандировании в родные части всех ижевцев и воткинцев. В бригаду вливались не только ижевцы, но и служившие в ней ранее мобилизованные Бирского, Златоустовского, Челябинского уездов[36].

В решающих боях под Челябинском в начале августа Ижевская бригада действовала хорошо, но понесла серьёзные потери, сократившись до 500 штыков, и к 14 августа была отведена в тыл. Её решено было пополнить, так как еще 29 июля был отдан приказ о развертывании её в дивизию. 9 сентября бригаду посетил и сам А.В. Колчак. А.Г. Ефимов утверждал, что его речь была приветственно встречена солдатами. Очевидец Будберг сохранил несколько иное впечатление:

«При посещении Ижевцев впервые видел Адмирала перед войсками; впечатление большого начальника он произвести не может; говорить с солдатами он не умеет, стесняется, голос глухой, не отчетливый, фразы слишком ученые, интеллигентные, плохо понятные даже для современного офицерства. Говорил он на тему, что он такой же солдат, как и все остальные, и что лично для себя он ничего не ищет, а старается выполнить свой долг перед Россией. Он роздал много наград, произвел десятки офицеров и солдат в следующие и офицерские чины, привез целый транспорт разных подарков, но сильного впечатления не произвел»[37].

Подчеркивая особенное значение дивизии, Колчак объявил, что награждает её высшей наградой — Георгиевским знаменем. Знамя, правда, так и не было вручено — при аресте Колчака оно было обнаружено в его штабном поезде.

После окончания формирования дивизия вышла на позиции. В конце августа — начале сентября она участвовала в ходе известного Тобольского наступления белой армии. На 31 августа дивизия насчитывала 182 офицера, 1309 штыков и сабель, а с приданными частями (включая 4-й Оренбургский казачий кавполк) — 223 и 1618 соответственно. К 15 сентября имелось 1200 штыков и 160 сабель[38]. Тобольское наступление, несмотря на первоначальные успехи, постепенно выдохлось из-за отсутствия резервов. У красных пополнение было налажено лучше — они начали контрнаступление и, сломив силы противника, погнали его через Сибирь. Ижевцы, все это время почти не получавшие пополнения, вырвались лишь незначительными силами. Последовал долгий «Ледяной поход» через сибирскую тайгу, описанный А.Г. Ефимовым. В этом походе ижевцы и воткинцы наконец-то встретились, но их общая численность составляла всего около 500 человек. Под Красноярском попали в плен Лаишевский и Чистопольский полки, а оставшиеся представляли собой скорее роты. С большим трудом удалось спасти Воткинский артдивизион.

Прорвавшись в Забайкалье к атаману Семенову, В.М. Молчанов принял командование 3-м стрелковым корпусом, в который влились остатки его армии — Ижевско-Воткинский полк. В боях с красными войска отступили в Маньчжурию, а Молчанов стал начальником гарнизона Владивостока. В ноябре 1921 г. он возглавил «Белоповстанческую армию» и повел её на Хабаровск, который взял 22 декабря. Однако после знаменитых Волочаевских боёв 10-12 февраля 1922 г. ему пришлось отступить за Иман. При реорганизации армии в Земскую Рать генерала Дитерихса Молчанов возглавил прежний 3-й корпус, переименованный в Поволжскую группу. В боях под Спасском земцы потерпели окончательное поражение и отступили в Китай. На этом история прикамских частей закончилась.

---

Примечания

Предыдущая | Содержание | Следующая