Утром 31 августа 1918 года белогвардейцы воровски напали на город Сарапул, где при содействии контрреволюционных элементов обезоружили дежурный состав сарапульской уездной милиции, ее конный резерв, являвшийся в то время почти единственной вооруженной силой в Сарапуле.
Обезоружив милицию, арестовав весь дежурный состав во главе с заместителем начальника милиции Степановым, белогвардейцы вооружили молодежь, состоявшую из купеческих и кулацких сынков, реалистов и гимназистов, и стали поголовно арестовывать советских работников.
В доме бывшего купца Бодалева, где теперь помещается контора сарапульского торга, расположился тогда штаб белогвардейцев и их контрразведка. По городу проводились аресты сторонников советской власти. Арестованных приводили в здание контрразведки, где дежурный с выправкой царского офицера опрашивал: «Большевик?» — а затем приказывал конвоирам вести его под арест.
К десяти часам утра было арестовано и собрано в белогвардейскую контрразведку около 600 человек. Немногим удалось тогда переправиться за Каму. Начальник милиции Пономарев, например, скрылся в родном селе Каракулине и пытался там организовать партизанский отряд для борьбы с белогвардейцами, но был схвачен и убит кулаками села.
В числе арестованных оказался и я. В Сарапуле я до ареста недолгое время работал в милиции и жил на бывшей Иерусалимской улице у столяра Морозова. /97/
Представители буржуазии и духовенства города, ранее таившиеся в своих норах, вышли на улицу, чтобы помогать белогвардейцам. Они быстро заняли национализированные Советской властью свои дома. Уже утром из окон их домов неслась музыка. Спекулянтки, ранее торговавшие дряблой картошкой и картофельными ватрушками, в день захвата белогвардейцами Сарапула бойко выкрикивали на рынке:
— Кому белого хлеба, пирожков, мяса, яиц?
Продержав арестованных в контрразведке до половины дня, их стали партиями, под усиленным конвоем направлять в тюрьму, которая была за городом, в здании ликероводочного завода.
Меня привели в первой партии. Я видел, как из тюрьмы освобождали контрреволюционеров, арестованных Советской властью. Нас поместили на их место. Бывшего начальника тюрьмы Суслова арестовали, а на его место назначили свирепого, с офицерской выправкой «Касьяна Владимировича» из удмуртского села Мостовое. Вся внутренняя охрана тюрьмы состояла из отъявленных белогвардейцев.
Вновь испеченный начальник тюрьмы «Касьян» к большевикам относился жестоко. Кормили арестованных плохо, камеры были грязными, с множеством клопов. Коек в камерах не было, стояли лишь грязные нары. Большинство же заключенных размещалось и спало на грязном полу.
Прошло немного времени. К тюрьме прибыл конвой. Из общей камеры, в которой сидел и я, вызвали арестованного Ивана Семеновича Седельникова, работавшего заместителем председателя Сарапульского совдепа и военным комиссаром. Затем вызвали престарелого, сгорбившегося его отца. После вывода из камеры Седельниковых, сына и отца, белогвардейцы вызвали Пашку Белого, Ионина и многих других заключенных. Всех их конвоиры поставили в середину своей колонны и, взяв винтовки на плечо, повели в сторону Сарапула.
Это делалось для того, чтобы провести арестованных через город незамеченными.
Позднее стало известно, что всех арестованных увели в сторону села Ярамаски и на мосту у деревни Котово закололи штыками. Только один из арестованных — Ионин прыгнул в ложбину и сумел скрыться. Впоследствии он добровольцем сражался за власть Советов и погиб смертью храбрых.
Дня через два после расправы с первой группой заключенных к тюрьме снова прибыл конвой. На этот раз вызвали двух заключенных из соседней камеры и увели их на Елабужский тракт, где в березняке тоже закололи штыками.
Позднее сарапульская белогвардейская газета писала, что неизвестные злоумышленники обманным путем получили из тюрьмы двух арестованных «анархистов», увели их в березник /98/ по Елабужскому тракту и закололи штыками. Газета обращалась к населению с призывом принять участие в выявлении злоумышленников самосуда.
Каждую ночь белогвардейцы из караула тюрьмы врывались в камеры заключенных и сгоняли их в один угол. Освобожденные постели вместе с вещами они забирали, вещи и одежду заключенных делили между собой, а при смене караула узлы с вещами уносили.
Миновал месяц торжества и разгула белогвардейщины в Сарапуле. В городе проводились молебны при отправке маршевых белогвардейских частей на фронт. Красная Армия оказалась на подступах к городу Сарапулу. Начальник тюрьмы «Касьян» вызвал пеший и конный конвой. Без списков, без переклички всех арестованных вывели во двор тюрьмы, окружили плотным кольцом конвоиров и повели по направлению протоки реки Камы. Вдали мы слышали выстрелы из орудий. Это били пушки Красной Армии. Арестованные думали, что белогвардейцы поставят их к высокому валу дубильной костры и расстреляют. Но оказалось не так. Конвой быстро обогнул этот вал, за которым в протоке стояла баржа. В открытые люки баржи затолкали истощенных за месяц пребывания в тюрьме заключенных. Баржа эта предназначалась под зерно навалом, на полу ее были разостланы мочальные рогожи, много рогож оказалось в носовой и кормовой части баржи.
Полунагие заключенные быстро поделили эти рогожи между собой. Кто сделал себе накидку на спину, кто головной убор, кто обмотал себе ноги, чтобы хоть немного укрыться от октябрьского холода.
Вскоре баржу забуксировали, увели вверх по Каме и поставили под железнодорожный мост, намереваясь, видимо, обрушить на нее фермы моста и таким путем уничтожить арестованных.
Однако рабочие Сарапула насторожились. Вместе с родственниками заключенных они стали внимательно наблюдать за действиями белогвардейцев. Баржа простояла под мостом до вечера, потом ее поставили на якорь на середину Камы, против горперевоза. Беспокойство заключенных и родственников все возрастало.
Наступила ночь. Около двух часов пополуночи белогвардейцы подвели к нашей тюрьме другую баржу, чтобы заслонить нас со стороны Сарапула, забуксировали нашу баржу и повели ее вверх по Каме.
Как только баржа тронулась по реке, заключенные, услыхав шум воды, бьющейся о борта баржи, стали спрашивать /99/ друг друга: «Куда же нас везут?» Один из заключенных, одетый в черную суконную шинель, взобрался на крестовины крепления баржи и громким голосом стал успокаивать заключенных:
— Товарищи, не волнуйтесь, баржу белые ведут на пристань Гальяны, а там нас, наверное, отконвоируют в Ижевск.
Арестованные притихли. Стало светать. Баржа на буксире приближалась к пристани Гальяны, где ее поставили на якорь посредине Камы.
Белогвардейцы изредка открывали один люк баржи, через который спускали на веревке в ведре сырую камскую воду, которая распределялась между заключенными глотками, так как ни стаканов, ни чашек у нас не было.
Вскоре был вызван на палубу тот товарищ, который успокаивал заключенных. В трюм он больше не возвращался. О его судьбе нам ничего не было известно. На барже были люди, которые знали его. Они сказали, что это был бывший председатель Сарапульского совдепа Красноперов Павел.
В барже арестованных морили голодом. Нам давали не более четверти фунта горячего черного хлеба в день. Уборной в барже служила носовая часть, отчего в трюме стояло невыносимое зловоние: многие заключенные тяжело заболели.
Мы уже стояли под Гальянами. Белогвардейцы однажды вызвали сильно истощенного арестованного Зылева, работавшего техническим секретарем в Сарапульском совдепе, дали поесть ему хлеба, а затем поставили на борт баржи и сбросили штыками в Каму. Он кричал: «Спасите, спасите!» — но помочь ему никто из нас не мог.
Прошло две недели. Мы ждали своего конца. 16 октября 1918 года, в первой половине дня, к барже с арестованными пришвартовалась другая баржа, на которой прибыли вооруженные белогвардейцы. Это был карательный отряд.
Открылся люк нашей баржи. Раздались голоса белогвардейцев: «По пять человек вылетай пробкой».
Исстрадавшись в тюрьме и еще больше в барже, заключенные без особого страха стали собираться по пять человек.
Вышла первая группа заключенных. На палубе был слышен сильный шум и крики. Это белобандиты избивали наших товарищей. Затем послышались отдельные выстрелы. Это каратели приступили к расправе над заключенными большевиками. Страх охватил всех.
Снова вызов. Вышла на палубу вторая пятерка, в которой состоял я. Белогвардейцы снимали с заключенных (на ком еще оставалась кое-какая одежда) носки, тюремные летние гимнастерки, затем прикладами сгоняли их в рядом поставленную баржу, а отдельных заключенных ставили к борту и расстреливали. /100/
Посадив арестованных в ветхую, дырявую баржу, белобандиты обыскали первую баржу и снова загнали в нее заключенных. Возвратившись в свою плавучую тюрьму, мы не досчитались более 160 человек, которых бандиты закололи или расстреляли. Карательный отряд состоял из сарапульцев и камбаряков. Поэтому бандиты многих активистов знали в лицо и зверски расправлялись с ними.
После этой дикой расправы над пленными худая баржа с карательным отрядом отбыла к пристани Гальяны. Заключенным уже больше не привозили хлеба, не подавали в ведрах воду. Караул еще суровее стал относиться к пленным. Сарапульский сапожник Василий Шемякин, арестованный за то, что его сыновья активно боролись за Советскую власть, подняв голову, смотрел на люк в ожидании, не подадут ли в баржу хотя бы водички. Караульный белогвардеец сурово пробормотал:
— Тебе, старому, что было нужно идти за большевиками? Вот теперь погибнешь вместе со зверями.
Белогвардеец дал нам понять, что баржа скоро будет уничтожена. Мы насторожились. Решили бороться за свою жизнь, приготовив обломки досок от настила баржи.
Наступила ночь, в течение которой арестованные проделали в бортах баржи небольшие отверстия, чтобы можно было наблюдать, что делается вокруг.
Ночь прошла. Ни хлеба, ни воды нам не дали. Вдруг через щель в борту один заключенный увидел дымившие катера, идущие снизу Камы. Зная, что Сарапул уже занят красными войсками, мы приободрились, во все щелки стали наблюдать за тем, что творилось на реке. Вскоре мы обнаружили приближающиеся к нашей барже три миноносца. Это были, как потом выяснилось, суда Волжской военной флотилии — «Прочный», «Прыткий» и «Ретивый». На одном из миноносцев стоял с рупором в руках командир. Подойдя к барже на небольшое расстояние, он спросил у белогвардейского караула:
— Это что за баржа?
Начальник караула с баржи ответил, что здесь арестованные большевики.
На это командир с миноносца заявил:
— Мы берем баржу в Уфу, выхаживайте якорь!
Караульный запротестовал, заявив, что он подчиняется только начальнику тюрьмы. Тогда командир спросил:
— А где ваш начальник тюрьмы?
— Вон на буксирном пароходе, стоящем у пристани.
Действительно у пристани стоял буксирный пароход под названием «Рассвет». С миноносца ему передали распоряжение взять на буксир баржу с пленными и идти вниз по Каме.
Застучал у баржи якорный шпиль, баржа развернулась и полным ходом пошла вниз по Каме. /101/
Старик Василий Шемякин, хорошо знавший эти места и плес реки, припал к щелке и временами сообщал, где нас везут.
Не доходя до Сарапула, около деревни Пещеры, баржа замедлила ход, затрещала, закачалась. Василий Шемякин, не разобравшись, крикнул:
— Здесь, товарищи, омут. Видно, хотят нас топить!
Мы стали обнимать друг друга, прощаясь. Но оказалось, что в это время на помощь миноносцам пришел еще один корабль Волжской военной флотилии — «Волгарь-доброволец».
Встретившись с миноносцами и ведущим баржу буксирным пароходом, «Волгарь-доброволец» получил флажками указание пришвартоваться к барже, обезоружить караульную стражу и конвоировать баржу. Приказ «Волгарем-добровольцем» был выполнен. Однако мы этого не видели и не слышали никакого шума.
Вдруг открылся люк баржи, в трюме посветлело. Моряк в бескозырке с ленточками, опершись руками на борта люка и наклонившись в трюм, громко крикнул:
— Живы ли вы, товарищи?
В ответ из баржи послышались слабые голоса арестованных. Нам спустили трап. Затем открыли и остальные люки. В трюм /102/ посыпались буханки хлеба, махорка. Изнуренные, одетые в рогожи заключенные бросались к выходу на палубу. Кто ловил хлеб, кто — махорку. Освобожденные обнимали моряков как своих спасителей и освободителей от неминуемой смерти.
Команда буксирного парохода «Рассвет», поняв в чем дело, отрубила буксир, намереваясь ускользнуть. Но пароход был задержан с помощью наших боевых кораблей.
Подходим к Сарапулу. Стемнело. Баржу с освобожденными поставили на ночь посредине реки.
На 18 октября 1918 года мы не спали всю ночь. Пили чай, которым нас снабжал стоящий рядом с баржой «Волгарь-доброволец». Накормили нас хорошим, свежим хлебом, затем мы вышли на палубу баржи и увидели, что город был украшен красными флагами, лозунгами в честь подвига моряков Волжской военной флотилии, освободивших узников «баржи смерти».
К 9 часам утра от пристани Сарапула к нашей барже пришвартовался небольшой катер, на котором приехали встречать бывших пленных представители Красной Армии, партийные и советские работники Сарапула и фотограф Рогожников. Узники баржи пели «Варшавянку». На пристани и на берегу нас ожидали тысячи горожан и родственники.
Две цепи бойцов Красной Армии лицом к лицу, с винтовками, с красными флажками на штыках, образовав для нас проход, были выстроены от берега пристани до базарной площади, где состоялся митинг в честь нашего освобождения. Мы, босые, накрытые рогожами, от радости не чувствовали холода.
После митинга нас всех пригласили в столовую, затем в баню. Дали нам новое нательное белье, по паре новых кожаных сапог, а потом и верхнюю одежду. Затем нас распустили по квартирам.
День освобождения узников «баржи смерти» — день героического подвига славных моряков Волжской военной флотилии. Этот день с благодарностью вспоминается оставшимися в живых бывшими пленными.
В ответ на подвиг моряков Волжской военной флотилии в октябре 1918 года все выздоровевшие товарищи пошли добровольцами в ряды Красной Армии и с оружием в руках защищали Советскую Родину от нашествия врагов. Большинство освобожденных из «баржи смерти» погибло за Родину на фронтах гражданской войны, некоторые умерли, небольшая часть бывших узников ныне здравствует.
Геройский подвиг моряков Волжской военной флотилии останется у нас навсегда в памяти, и никогда не умрет наша искренняя благодарность морякам и их отважным командирам — нашим освободителям.
«Вспоминая былые походы». Воспоминания ветеранов Волжской военной флотилии. Горький, 1968. С.96-102.
