Писать о том, что сейчас происходит в Донецке, очень тяжело. С одной стороны, события в Донецкой области сейчас находятся в центре внимания не только украинских, но и мировых СМИ, и недостатка в фактах и оценках нет. С другой — со всех сторон очень много дезинформации, иногда сознательной, иногда нет, а острота политического противостояния сейчас такова, что возможность рационального обсуждения сужается с каждым днем. Я не буду пытаться представить целостный анализ, так как общая канва событий более или менее известна всем, и при этом ситуация радикально меняется едва ли не каждую неделю. Думаю, что более разумным было бы обозначить в тезисной форме свое отношение к происходящему — пусть не из гущи событий (так как я не являюсь участником ни движения за федерализацию, ни за унитарность Украины, и наблюдаю за их деятельностью со стороны), но во всяком случае, изнутри региона, который они сотрясают.

1. Было бы справедливо сказать, что донецкие протесты вызваны неприятием Майдана, который остался во многом не понят дончанами. Выступления в Киеве и на Западе Украины рассматриваются здесь в первую с точки зрения их евроинтеграционной составляющей (в которой акцентируется прежде всего экономический аспект, связанный с зоной свободной торговли и ее потенциальной опасностью для ряда отраслей промышленности) и той роли, которую сыграли в них ультраправые силы, — в то время как требования, связанные с борьбой с полицейским насилием или коррупцией, если не остались незамеченными, то, во всяком случае, воспринимаются как существенно менее важные для общей оценки. В целом, экономические опасения можно счесть вполне рациональными, но с оценкой Майдана как «фашистского переворота» все сложнее. Безусловно, это слишком серьезное преувеличение роли ультраправых, чтобы считать его соответствующим действительности. Но и объяснять чувствительность этой темы «кремлевской пропагандой», как делают некоторые, тоже нелепо. По существу, Украина сейчас пожинает плоды преступной политики примиренчества с присутствием ультраправых на Майдане, их легитимации со стороны оппозиционных партий и либеральной интеллигенции. Нет сомнений, что Майдан как конфигурация движений не был фашистским, что он нес в себе целый ряд прогрессивных составляющих, но он допустил участие откровенных фашистов — и для многих жителей региона, традиционно чувствительного к теме украинского национализма, это оказалось неприемлемым. (В целом, именно с этой точки зрения нужно рассматривать патологическую «беркутофилию», присущую участникам донецких протестов. Мне и самому глубоко отвратительно прославление карательного аппарата государства, но в данном случае это не столько проявление внутренней авторитарности, как это может показаться некоторым анархистам, сколько дань уважения тем, кого рассматривают как людей, участвовавших в противостоянии с неким абсолютным злом. Надо признать, что это дало плоды в форме перехода многих бойцов «Беркута» на сторону ДНР.)

2. Не совсем понятно, как зародились донецкие протесты, стоял ли кто-то за «народным губернатором» Павлом Губаревым, и если да, то кто именно. То, каким образом в определенный момент он «оседлал волну», производило действительно довольно странное впечатление. Но парадокс в том, что к моменту провозглашения ДНР это уже стало не так важно. В настоящее время в ДНР участвуют множество различных организаций, которые возникли всего пару месяцев назад в ходе политической мобилизации, вовлекшей массу людей, многие из которых ранее вообще не участвовали в общественной жизни. Насколько я могу судить, эти разнообразные «фронты», «движения», «союзы» относятся друг к другу с недоверием, но вынуждены взаимодействовать друг с другом в силу частичного совпадения целей. Не выдерживает никакой критики и представление о том, что основная масса участников представлена приехавшими из России «гастролерами» или участвует в них за деньги (это касается, в том числе, и вооруженных ополченцев). Присутствует ли при этом момент манипуляции извне (я имею в виду необязательно заграницу, а вообще внешние по отношению к ДНР силы, будь то те или иные группы капитала или бюрократии)? Этого как минимум нельзя исключать, учитывая непрозрачность процессов принятия решений для внешних наблюдателей. Но, в любом случае, такие манипуляции в этом случае совершаются в отношении реального народного движения, а не некоего искусственного технологического проекта.

3. Очевидно, что реальной основой донецких протестов является огромная энергия недовольства существующей системой социально-экономических отношений, толком так и не осознанная самими участниками восстания. С одной стороны, с самого начала постоянно звучат антиолигархические лозунги (в значительной мере спровоцированные назначениями новой власти) и критика политики «непопулярных реформ», проводимой правительством. В Декларации независимости ДНР постулируется приоритет коллективных форм собственности и недопустимость эксплуатации труда (непонятно, что именно скрывается за этой формулировкой для ее авторов); речевки и песни, звучащие под захваченной ОГА, регулярно обращаются к трудящимся и рабочему классу. В движении активно участвуют условно левые организации («Рабочий фронт», КПУ), на митингах и баррикадах много красных флагов. С другой стороны, это никак не выражается в выносимых наружу требованиях, которые фактически сводятся к проведению референдума то ли о федерализации, то ли о независимости области, то ли о присоединении к России, то ли о выборе между этими альтернативами. Социально-экономическая подоплека не артикулируется в требованиях. Иными словами, ДНР выглядит более социально-ориентированной и пролетарской, чем Майдан, — то есть потенциально более прогрессивной, но этот потенциал так и остается нереализованным.

Получается своего рода замкнутый круг: то, что протесты в Донецке стали реакцией на во многом ложно понятый Майдан, загнало их повестку в довольно узкие политические рамки, которые сводятся к стремлению защититься от ряда его негативных последствий (как воображаемых, так и совершенно реальных) через попытку каким-то образом «закрыться» от украинской политической системы. При этом данный первоначальный импульс не позволяет в полной мере поднять социально-экономические вопросы. Но социально-экономические вопросы не будут восприняты в должной мере в сознании участников движения и до тех пор, пока проблемы языка, идентичности и территориального устройства субъективно ощущаются ими как более важные и насущные.

В принципе, ничего неожиданного в этом нет. ДНР так и не смогла выйти за рамки господствующей идеологии в ее украинском варианте, то есть противостояния культурно и геополитически окрашенных вариантов неолиберализма. Выйти за эти рамки и предложить прогрессивно-популистскую альтернативу неолиберализму — значит, в том числе, распрощаться и с сугубо «юго-восточной» привязкой, обратившись за поддержкой к трудящимся всей Украины в рамках некоего общего противостояния «жесткой экономии» по рецептам МВФ. Фактически именно этим и определяется, сможет ли реализоваться указанный выше прогрессивный потенциал ДНР — в противном случае, каким бы ни был итог провозглашения ДНР, она останется лишь «болотным огоньком» геополитических псевдорешений вместо социального переустройства.

4. Если Майданы в Киеве и на Западной Украине и ДНР являются примерами народных движений, это вряд ли можно сказать о донецком Евромайдане и митингах за единство Украины. Если в контексте ДНР визуально можно говорить о более или менее объективном срезе населения по возрасту и классовой принадлежности, в случае евромайданной публики бросается в глаза узость ее социальной базы. Участники этих митингов представлены преимущественно студентами, интеллигенцией, «средним классом».

Было бы нелепо представлять конфликт этих позиций явным классовым конфликтом (так как в данном случае не наблюдается выраженного противостояния основных классов капиталистического общества, а социальная база обоих движений отчасти пересекается), но при этом социальный расизм как идеология классового превосходства сегодня является важной частью «евромайданной» идеологии в Донецке. После того как невозможно стало объяснять «федералистские» протесты участием в них россиян в качестве основы их численности, объяснение сместилось именно в социально-расистскую плоскость. Сторонников федерализации называют «маргиналами», «быдлом», вплоть до полной дегуманизации под именем «орков» и «колорадов». Иногда этот социальный расизм приобретает и патерналистские формы, когда утверждается, что «колорады» не виноваты в том, что они такие, какие есть, что это все вина господствующей элиты из Партии регионов, — но, в любом случае, право на политическую субъектность за оппонентами не признается.

Еще одним изменением в идеологии сторонников унитарного устройства является ее радикализация (конечно, во многом в ответ на радикализацию форм борьбы, используемых ДНР, в частности, появлением у нее вооруженного ополчения). Здесь показательны изменения, происходящие с митингами за единство Украины. Если на первых митингах организаторы пытались минимизировать употребление праворадикальных речевок как провокативное, и всячески избегали подобных высказываний со сцены (хотя и не могли удержать толпу от скандирования фашистских по генезису лозунгов), то на последнем на данный момент митинге, прошедшем 17 апреля, со сцены уже кричали «Смерть ворогам!», а выступление политического клоуна Олега Ляшко, призывавшего к физическому уничтожению «террористов» ДНР, не являющихся, по его мнению, людьми, было встречено бурной овацией.

* * *

Ситуация в области сейчас довольно напряженная: кровавые провокации произошли совсем недавно в Мариуполе и Славянске, в области ведется «антитеррористическая операция», больше напоминающая «странную войну» — но о начале гражданской войны говорить еще рано. В самом Донецке все почти спокойно, а территория ДНР, продолжающей подготовку референдума, несмотря на решения в Женеве, ограничена всего лишь несколькими административными зданиями.

С одной стороны, в городе идет обычная повседневная жизнь, с другой — ощущение, что она может вот-вот закончиться, делает каждый прожитый день особенно приятным.

По этой теме читайте также: