Из предисловия публикатора

<…> Письмо Барана касается понятия экономического излишка, центральной категории анализа как в «Политической экономии роста», так и в «Монополистическом капитале». Уже давно марксистские исследователи-традиционалисты утверждают, что, выдвинув это понятие, Баран и Суизи отмели марксову теорию стоимости[1]. Публикуемый документ показывает, что Баран видел в новой идее решающий шаг «за пределы наследия Маркса» с целью объяснить во многом особые реалии монополистического капитализма. В классическом марксизме совокупная прибавочная стоимость рассматривалась как фактически равная прибылям + проценту + ренте при исходном ключевом допущении, что издержки производства являются общественно необходимыми. Подобный принцип подходит для капитализма свободной конкуренции, но в письме заявляется, что он разбивается о монополистический уклад, где любые нецелесообразные расходы вписаны в систему, а средства суммарного общественного фонда накопления (как действительного, так и потенциального) статистически отслеживаются в различных формах скрытой прибыли, расточительства и неполной занятости. Эта все расширяющаяся нерациональная практика оказалась возможной благодаря взаимоналожению организации сбыта и процесса производства. Именно поэтому категория экономического излишка стала полезным дополнением к традиционному расчету прибавочной стоимости, раскрывая не только истинную величину прибавочного продукта в экономике монополистического капитализма (скрытую в излишних тратах, накладных коммерческих расходах и т.д.), но и степень выхода последней за пределы норм рациональной общественной организации[2]. Сегодня, когда мы столкнулись не только с колоссальной стимуляцией сбыта, но и с неумеренным ростом финансового сектора монополистического капитализма — ставшего глобальным финансово-монополистическим, — перечисленные положения стали еще более актуальными. Помимо всего прочего, любой, кто представляет себе планетарные масштабы нынешней экологической угрозы, не может игнорировать логику опустошающего расточительства, органически присущую монополистическому производству. <…>

Пало-Альто, Калифорния

Дорогой Пол!

Знаю, ты сейчас занят совсем другим и вряд ли настроен задумываться о той ерунде, которая меня заботит, но я все-таки хочу изложить ее по двум причинам: а) вдруг тебе что-то придет в голову и б) это изложение поможет мне самому лучше во всем разобраться. Наш опус («Монополистический капитал». — Monthly Review (M.R.)), как мне представляется, зиждется в первую очередь не на статистических оценках и даже не на большом объеме фактических данных. Его стержень — сочетание того, что ты назвал «новым ви́дением», и теоретической четкости. Так вот, если с первым у нас, думаю, все в порядке, то со вторым я в данный момент мучаюсь.

Принципиальное затруднение в том, чтобы должным образом определить понятие экономического излишка в контексте наших обсуждений. Энгельс заметил, что величайшее достижение Маркса — обнаружение прибавочной стоимости за всеми различными источниками дохода, расценивавшимися Смитом, Рикардо и др. как более или менее обособленные: за процентом с капитала, земельной рентой, многими торговыми сборами и, само собой, выручкой sans phrase (говоря по-простому. — M.R.). Мы с тобой пытаемся сделать нечто схожее. Мы хотим показать, что совокупный итог прибыли, процента, ренты + (критически важно!) раздутые затраты на распространение + расходы на рекламу + информационная поддержка + юридические отделы + декоративные кили и хромированные накладки[3] + faux frais (непредвиденные расходы. — M.R.) = экономический излишек, и при монополистическом капитализме этот экономический излишек растет и по абсолютной, и по относительной шкале. Важно понимать, что наш экономический излишек — совсем не то же самое, что и прибавочная стоимость Маркса, что наше понятие более обширно и многогранно.

Поистине, я в некотором роде испытываю восторг от мысли, что у нас на руках и в самом деле нечто способное стать серьезным вкладом в вывод марксистской теории за пределы наследия самого Маркса. Вот что я думаю: при свободной конкуренции экономический излишек, по сути, аналогичен прибавочной стоимости. Когда у тебя есть некое множество относительно «адекватных» товаров (таких, в отношении которых в общем и целом совпадают насущная потребность и просто желание ими обладать) и конкурентоспособное производство, где издержки сохраняются на общественно необходимом уровне, заданном степенью развития производственных ресурсов, — тогда прибавочная стоимость — это разница между чистой стоимостью (то есть с учетом амортизационных расходов, в свою очередь, адекватно вычисленных) продукта и общим фондом заработной платы. Особо отмечу: все это основано на допущении, что определенный уровень общественно необходимых издержек сохраняется. Когда общественная необходимость действительно обусловливается «последним словом науки и техники», вполне допустимо вычесть размер зарплатно-ставочного фонда из совокупной стоимости продукта, чтобы получить прибавочную стоимость (с учетом постоянного капитала). Из этой прибавочной стоимости капиталист-фабрикант получает прибыль, банкир — процент, землевладелец — ренту, а торговец — барыш (частично). (Другая составляющая производственной деятельности является непосредственным результатом издержек, и в то же время еще одна часть, основывающаяся на «доении» получателей v (марксово обозначение переменного капитала, того, что покупает рабочую силу. — M.R.), — это «прибыль от отчуждения»[4], и представляет собой она итоговое дополнение к прибавочной стоимости.)

При свободной конкуренции так и есть. Но когда дело доходит до монополистического капитала, все меняется, и экономический излишек больше не совпадает даже ориентировочно с прибавочной стоимостью, но становится много, много больше!!! По той простой причине, что если валовый продукт перестает быть кучей «адекватных» товаров, а превращается в массу, существованием значительной своей части обязанную стимуляции сбыта, — то понятие общественно необходимых издержек получает иное значение. Общественная необходимость теперь определяется не через преобладающие факторы производства + технологии, а через modus operandi (характер деятельности. — Пер.) крупных корпораций. И тут принцип прибавочной стоимости сбивается на неверный, а то и вовсе бесполезный анализ. Ведь если взять стоимость совокупного выпуска и вычесть из нее совокупный v, т.е. зарплатный фонд (с учетом, опять же, постоянного капитала, что, кстати говоря, теперь сделать куда сложнее), мы получим прибавочную стоимость, это само собой, — однако теперь лишь как часть экономического излишка. Подобное верно даже при жестком привязывании v лишь к непосредственно производственной деятельности. Поскольку производственный процесс как таковой при монополистическом капитале неизбежно извращается стимуляцией сбыта, разница между издержками производства и тратами на продажи (все так же важная для марксова пространства конкуренции!) становится весьма туманной. Зарплата рекламщика входит в сбытовые расходы — спору нет; но что насчет конструктора, разрабатывающего новую модель автомобиля, ориентируясь только на соображения продаж, и рабочего, переналаживающего оборудование, чтобы ее произвести? Чарли Ван Дорены — расходы деятелей коммерческих отделов, и получают свою часть прибавочной стоимости, но что насчет «синего воротничка», при помощи общественно необходимой квалификации изготовляющего рекламный проспект средства от несварения[5]? Вся соль во взаимоналожении производственной и сбытовой деятельности, в результате чего понятие общественно необходимого размывается. Что оно теперь означает, это «общественно необходимое»? Все, что требуется для ведения бизнеса на условиях монополистического капитала? Конечно, нет, поскольку углекоп здесь так же необходим, как “Batten, Barton, Durstine & Osborn” (рекламное агентство. — M.R.). Все, что требуется для производства (физического) материального общественного продукта? Тоже нет, ведь оный включает огромное количество декоративных килей, хромированных накладок, средств от несварения, всевозможных новых моделей и т.п., требующих для своего выпуска множества проектировщиков, техников, рабочих. И это при допущении, что все они работают на максимуме технической эффективности. Еще большая «закавыка» возникает при учете нерациональной деятельности под эгидой монополистического капитала вкупе с расточительством. Иными словами, вне условий конкуренции принцип прибавочной стоимости дышит на ладан! (Занятно: это прямо обратно тому, что отстаивали Шумпи (Шумпетер[6]. — M.R.), Леонтьев[7] и другие, заявляя, будто при совершенной конкуренции не может быть прибавочной стоимости (прибыли), ибо предпринимателям придется повышать зарплатные ставки до тех пор, пока прибавочной стоимости не останется. А дело в том, что принимать в расчет нужно не их бредовую совершенную конкуренцию, но именно марксову свободную конкуренцию с присущими ей общественными ограничениями.) И если вдобавок зарплаты устанавливаются не в зависимости от стоимости рабочей силы (как полагает Маркс), и их уровень выше уровня стоимости (то есть предусматривается их сокращение посредством отчуждения), если капиталисты могут переложить (пусть даже частично) различные свои расходы на плечи потребителей (включая получателей зарплат), тогда получатели прибавочной стоимости второго порядка (торговцы, банкиры, землевладельцы, но так же и рекламщики, и им подобные), не только отхватывают от нее кусок, но и приумножают ее через отчуждение.

Куда все это ведет? Только к необходимости расстаться с обыденными представлениями и определять итоговый экономический излишек, отсылая не к тому, что общественно необходимо здесь и сейчас, а к тому, что может являться общественно необходимым в рационально организованном обществе. Я начал разрабатывать эту мысль еще в «Политэкономии роста»:

«В самых общих чертах непроизводительный труд — это весь труд, затрачиваемый на производство товаров и услуг, спрос на которые присущ лишь капиталистической системе с ее специфическими условиями и взаимоотношениями и отсутствовал бы в рационально организованном обществе»[8].

Кстати, Маркс на это намекает, обсуждая смитовское понятие непроизводительного труда и уточняя: “absolut gesprochen” (в абсолютном смысле[9]. — Пер.) все может быть по-иному! Без “absolut gesprochen” сейчас мы в ловушке, ибо монополистический капитализм куда дальше от “absolut gesprochen”, чем когда-либо был капитализм свободной конкуренции! <…>

Не унывай; у нас есть долг, черт возьми, так не поддадимся же ничему!

Примечания