Почему был свернут нэп? И когда это свертывание началось? Был ли это результат сознательных политических решений или ошибок (например, в политике цен)? Был ли нэп сам по себе противоречив, мог ли долго продержаться? Если был «кризис нэпа» в 1927— 1928 году, то чем он был вызван? Каково было влияние внешних обстоятельств, например, чувства военной угрозы? Какую роль во всем этом играла левая оппозиция? И, наконец, возникает вопрос о так называемой бухаринской альтернативе.

Обо всем этом будут спорить, наверное, еще долго. Я не претендую на особенную точку зрения и не имел доступа к архивам. Но, возможно, мой «взгляд со стороны» вызовет интерес читателей и послужит стимулом для научных дискуссий. Буду рад услышать обоснованные возражения.

Начнем с политики цен, в которой, как тогда говорилось, «перекрещиваются все основные экономические, а следовательно, и политические проблемы Советского государства» [1]. Можно даже высказать предположение, что только политика цен, сама, без посторонней «помощи», погубила бы нэп. Ведь, как правильно отмечается во многих статьях, нэп был основан на принципах рыночного равновесия: в 1924-1925 гг. почти все цены складывались под влиянием спроса и предложения, рубль был (на короткий срок) конвертируемой валютой, крестьяне имели право продавать то, что им было выгодно. Частник действовал на рынке как мелкий производитель и как торговец, в условиях, позволявших ему конкурировать с государственными предприятиями.

В речах партийных руководителей немало говорилось о необходимости усиления государственного (социалистического) сектора, высказывались опасения и неприязнь по отношению к нэпманам и кулакам. Однако до 1925 г. все, включая и будущую «левую оппозицию», считали, что надо действовать в рамках нэпа, что с частником бороться можно лишь «экономически», через более эффективную государственную торговлю и промышленность. Исключением, возможно, был Е. А. Преображенский с его концепцией «эксплуатации мелкого производителя» (то есть крестьянина) и «первоначального социалистического накопления», Но его концепцию некоторые историки искажают: в 1925 г. Преображенский не ратовал за ограбление крестьян, не говоря уже о насильственной коллективизации. Он лишь указывал на поиски средств для накопления в основном за счет мелких производителей, чего, между прочим, не отрицал и Н.И. Бухарин, хотя и оспаривал применимость слова «эксплуатация».

Из книги Преображенского «Новая экономика» следует, что накопление через неэквивалентный обмен можно было произвести почти безболезненно, понижая себестоимость продукции государственной промышленности и не уменьшая (или понижая в меньшей степени) отпускные цены. Борьба против этой точки зрения, связанная с борьбой против «левой оппозиции», в некоторой степени объясняет политику цен, проводимую большинством ЦК в 1926-1927 году. Конечно, Преображенский считал, что социализм и рынок — понятия несовместимые. Но эта точка зрения разделялась всеми большевиками того времени. Вопрос был о политике, применимой к переходному периоду, когда без рынка не обойтись.

В 1923 г. Л.Д. Троцкий на XII съезде РКП(б) был главным докладчиком об экономике. Он подчеркнул, что, хотя рынок имеет свои отрицательные стороны («рыночный дьявол» позволяет нэпманам кутить в ресторане «Яр»), он необходим. Для увеличения сельскохозяйственного производства и продажи хлеба надо, чтобы «крестьянин в будущем году стал богаче, чем в нынешнем» [2]. (Троцкий забыл об этом, когда он критиковал Бухарина за лозунг «обогащайтесь!» два года спустя!) В том же 1923 г., в своей брошюре «Новый курс», Троцкий заявил, что вопросы смычки города и деревни должны решаться «не упразднением рынка, а на основе рынка». Он критиковал отсутствие плана не потому, что надо посредством плана бороться с рынком, а потому, что, как он считал, нужна «систематическая координация основных отраслей государственного хозяйства» для удовлетворения «крестьянского рынка» [3]. Можно найти немало цитат, доказывавших, что до 1925 г., то есть до его вытеснения из состава Политбюро, Троцкий думал и действовал в рамках нэпа. Теперь вернемся к политике цен и отношению к частнику. Недавно я прочел в статье Е. Амбарцумова, что «отход от нэпа начинается в 1928 году» [4]. Считаю, что это не так. Процесс начался в 1926 году. На это тогда же обратил внимание в своей статье проницательный В. Новожилов [5], отметивший начало «товарного голода» и обозначивший причину его: доходы рабочих и крестьян и спрос, связанный с растущими капитальными вложениями, росли быстрее, чем производство товаров и услуг. Новожилов предупреждал о последствиях, но его не послушали.

Наоборот, 2 июля 1926 г. Совет Труда и Обороны издал указ «О снижении цен» - дефицитных товаров! (16 февраля 1927 г. эта мера была повторена). В 1926 г. частникам были увеличены тарифы железнодорожных грузовых перевозок на 50-100% против ставок для государственных грузов (мой источник здесь — книга Малафеева по истории ценообразования). 9 апреля того же года Пленум ЦК постановил «резко сократить» роль частников в мукомольной промышленности. Налог на «кулаков» был резко повышен. 18 июня был объявлен «временный сверхналог» на нэпманов, который затем был повторен с более высокими ставками. Тогда же была принята получившая впоследствии печальную известность ст. 107 Уголовного кодекса. И наконец, были снижены закупочные цены на зерно, что стало главной предпосылкой кризиса заготовок зимы 1927-1928 года.

Некоторые из этих мер были, наверное, последствиями политики цен, повлекшей за собой дефицит и все больший разрыв между официальными и «свободными ценами. Такой разрыв обычно вызывает реакцию со стороны и правительства и населения: частников считают спекулянтами, их лишают снабжения из государственных источников, их «сверхприбыль» облагается сверхналогами и так далее.

Но возникает вопрос, почему после успехов в деле установления рыночного равновесия в 1924 и 1925 гг. проводилась такая политика цен в 1926 году? Я задал этот вопрос ныне покойному А.Л. Вайнштейну. Если мне не изменяет память, он ответил: сначала это было связано с борьбой против «ножниц» цен, начатой в 1923 году. Эта правильная и необходимая тогда мера стала привычной, и указы, контролирующие и снижающие государственные цены, повторялись, когда для этого уже не было экономической основы. Возможно, считалось, что это проводится в интересах крестьянства, но, как уже в 1926 г. отметил Новожилов, результат был обратный: при товарном голоде товар по нормальным ценам получают те, кто находится поближе, то есть в городах, а крестьянам приходилось переплачивать частникам.

А. Л. Вайнштейн добавил, что в 1926 и 1927 гг. такая политика цен была также связана с борьбой против «левой оппозиции», и в частности с идеями Преображенского. Это прозвучало и в резолюции Пленума ЦК (февраль 1927 г.), который настаивал на продолжении курса на понижение цен. К сожалению, я нигде не встречал данных, что Бухарин противился этой политике, хотя в 1926 и 1927 гг. он был весьма влиятельным человеком. Конечно, когда разразился кризис хлебозаготовок в начале 1928 г., Н.И. Бухарин и А.И. Рыков высказались за повышение заготовительных цен. Но было уже слишком поздно.

И наконец, А.Л. Вайнштейн напомнил, что идеи рыночного равновесия, выдвинутые в статье Новожилова, не могли найти понимания среди тех многочисленных большевиков, для которых рынок, торговля, равновесие являлись в лучшем случае временной необходимостью, с которой предстояло бороться. Приведу один пример. В 1929 г. была опубликована брошюра, написанная одним из тогдашних руководителей Центросоюза, то есть человеком, прямо занимавшимся торговлей. Брошюра полна таких фраз, как «рыть окопы вокруг социалистической промышленности», «вырвать товарную массу из рук спекулянтов-частников» и организовать обмен с деревней по ценам ниже цен свободного рынка [6].

Конечно, можно привести немало примеров, когда люди, исповедующие совсем другую, чем большевики, идеологию, также могут в силу обстоятельств творить несуразное в области денег и цен. Так, президент США Р. Рейган обещал сбалансировать бюджет, а получился рекордный бюджетный дефицит. И в СССР в 80-х годах занимались печатанием денег для покрытия бюджетных расходов. Но в середине 20-х годов идеология играла в СССР особенно важную и прямую роль: политика цен, отношение к рынку и к частнику виделись и оценивались в связи с дальнейшей стратегией партии. Пока шел восстановительный период, все (включая и Троцкого) были «нэпистами». Но в 1925-1926 году окончилось восстановление, и стоял вопрос — откуда взять средства для новых вложений и по какому пути идти дальше.

В те же годы в партии происходит раскол, создается оппозиция Троцкого — Зиновьева — Каменева, идет спор о возможности «социализма в одной стране». Остро встает вопрос: что такое нэп? И тут, как мне кажется, необходимо остановиться на взглядах В. И. Ленина. Да, нэп замышлялся им «всерьез и надолго», да, надо было «учиться торговать». Ленинские идеи о кооперации не имели ничего общего со сталинской насильственной коллективизацией. Но для него нэп был одновременно и возвратом к тому правильному пути, по которому шли большевики и c которого были сбиты гражданской войной и вынужденным «отступлением». Но ведь если нэп — правильный путь, то тогда это не отступление. Причем у Ленина было сравнение с Порт-Артуром [7]: он рассматривал «военный коммунизм» как неудавшийся штурм крепости: японцы извлекли из своей неудачи урок и Порт-Артур взяли после длительной осады. Но тогда нэп — это передышка для организации успешной осады или нового штурма? Так что каждая из спорящих сторон в середине 20-х годов могла опираться на различные высказывания Ленина, который из-за болезни и смерти не успел выработать законченную и последовательную стратегию. Да ведь и все эти проблемы ставились впервые в истории человечества!

Добавлю, что вопросами стратегии индустриализации занимались многие талантливые экономисты, партийные и беспартийные, и можно сказать, что они создали теорию развития и роста на пустом месте, в том смысле, что ничего не могли черпать из учений западных экономистов того времени, которые о стратегии роста и критериях выбора путей индустриализации совсем не думали. К сожалению, почти все эти талантливые люди погибли в 30-х годах.

Вернемся, однако, к 1926-1927 гг. и к взглядам Бухарина, с одной стороны, и Троцкого - Зиновьева - с другой. Мы уже отметили, что политика цен, принципиально несовместимая с нэпом, проводилась в годы, когда Бухарин и Рыков были еще у власти. Конечно, они были сторонниками нэпа, как и Сталин в те годы, и их полемика с «левыми» во многом объясняется тем, что они считали линию «левых» противоречащей логике нэпа и смычке с крестьянством. Как мы увидим, они имели основание для этого. Бухарин считал, что надо строить социализм «черепашьими шагами», сидя «на крестьянской лошадке», он понимал, насколько «рыночная» логика нэпа исключает тактику «большого скачка», что нужны осторожность, постепенность.

Но, как мне кажется, в отношении к крестьянству у Бухарина было одно весьма уязвимое противоречие: после 1925 г. он отошел от лозунга «обогащайтесь!» и в 1927 г. призывал к борьбе против кулачества. Конечно, ему и в голову не приходило сталинское «раскулачивание» 1930—1933 гг., но он думал, что экономические меры, ограничивающие «кулаков», были необходимы. Но, как мне кажется, тут проявилась роковая непоследовательность Бухарина, а может быть, и основное противоречие этой концепции нэпа. Что такое «кулак»? Это энергичный, зажиточный, успевающий крестьянин, который имеет излишки для продажи на рынке. Две лошади, вол, четыре коровы, молотилка — этого было более чем достаточно. По западным фермерским меркам, это мелкий производитель. Любой середняк, успешно ведущий хозяйство, должен был превратиться в «кулака», в «классового врага». И это в крестьянской стране, где была острая нужда в увеличении товарности! Бухарин, вероятно, понимал, что при таком подходе был неизбежен хронический кризис заготовок, даже без того снижения цен на зерно, которое привело к острому кризису, разразившемуся сразу после XV съезда ВКП(б), то есть в самом начале 1928 года. Но он не мог не считаться с антикулацкими настроениями в партии, которые, возможно, сам разделял. Ведь это он в октябре 1927 г. на московском съезде профсоюзов говорил о необходимости «форсированного наступления на кулачество». Уже в 1926/27 хозяйственном году капитальные вложения увеличились на 31%, причем новое строительство удвоилось [8]. К «розничному» товарному голоду присоединился дефицит сырья и материалов, и понемногу расширялась роль центральных органов в материально-техническом снабжении и ценообразовании. Это были первые шаги в создании административной системы. В 1927 г. начал составляться первый пятилетний план, который даже в своем начальном, сравнительно скромном варианте требовал более резкой перекачки средств для расширения производственных мощностей.

«Левая оппозиция» в 1926-1927 гг. критиковала большинство (то есть тогдашнюю линию Сталина - Бухарина) за недостаточность мер против так называемой кулацкой опасности и за слишком низкие темпы индустриализации. Другими словами, принятие их программы привело бы к еще более острой несбалансированности.

Тут со мной не согласен канадский экономист-историк Ричард Дэй. Он считает, что если бы капитальные вложения, которых требовал Троцкий, были осуществлены еще в 1925-1926 году и если бы более быстро развивалась внешняя торговля, то товарного голода можно было избежать, и не было бы кризиса нэпа. Однако капитальные вложения требуют нескольких лет освоения, а возможности импорта ограничены валютными поступлениями от экспорта (и антикулацкая политика «левых» не могла способствовать увеличению рыночных фондов зерна). Значит, «левой» альтернативы не существовало.

Ни Троцкий, ни Преображенский, ни Зиновьев не предлагали упразднять нэп. Можно их критиковать за непоследовательность: они желали сохранить нэп, но то, что они предлагали, было несовместимо с нэпом [9]. Однако, как правильно указал И. Клямкин в своей статье в «Новом мире» (1987, № 11), Сталин после 1927 г., порвав с Бухариным, перешагнул все «границы левизны» левых. Это означает, что при всей своей противоречивости позиция Троцкого - Зиновьева была менее радикально-авантюристической, чем та, на которую перешел Сталин в 1928-1929 годах. Вначале сталинский поворот «влево» создал раскол в рядах оппозиции. На мой взгляд, Преображенский был в большей степени «антирыночник», чем Троцкий. У последнего есть немало высказываний, начиная с 1922 г. и кончая эмиграцией, где он соединял план и рынок (в переходный период), в то время как у Преображенского плановое начало должно было «пожирать» закон стоимости. Этим, быть может, и объясняется тот факт, что в 1928 г. Преображенский отошел от Троцкого, он (временно) сблизился со сталинской ультралевой линией.

В те годы Троцкий глубоко ошибался в оценке своего врага. Его «классовый» подход подсказывал ему, что главный враг — это Бухарин, будто бы представляющий кулаков и нэпманов, а Сталин – это колеблющийся «центрист». Его бывший личный секретарь мне сказал, что чуть ли не до 1932 г. Троцкий надеялся, что Сталину нужна будет его помощь в борьбе с «правыми».

Некоторые историки считают, что ощущение опасности войны играло ключевую роль в те годы. Но какие есть для этого доказательства? Да, в 1927 г. правительство Англии порвало дипломатические отношения с СССР, и в советской печати того времени много писали об опасности, будто бы исходящей от «Чемберлена и Пуанкаре», но ведь ни один французский или английский солдат не двинулся в угрожающем СССР направлении. Гитлер еще ничего собой не представлял. Только Япония, пожалуй, была более серьезной угрозой. На мой взгляд, «военными» соображениями можно еще объяснять темпы и приоритеты в годы первой пятилетки, но никак не постепенное свертывание нэпа в 1926 и 1927 годах.

Есть предположения, что военный психоз разжигался сознательно как орудие внутрипартийной борьбы, так как, конечно, Советский Союз чувствовал угрозу со стороны капиталистического окружения. Но есть и другое объяснение. Много лет назад польский экономист Оскар Ланге охарактеризовал советскую централизованную систему как «военную экономику особого типа». Есть логика и психология военного времени, и они как таковые не связаны с идеологией. Скажем, в Великобритании в 1943 г. рыночное равновесие нарушалось, цены не выражали потребительской стоимости, валюта была неконвертируемой, бюрократы распределяли сырье и материалы. Все это было, как были и бюрократические извращения всякого рода. Однако считалось, что это были неизбежные и необходимые издержки военного времени.

Конечно, в конце 20-х годов войны как таковой не было, но «военная» психология была и сознательно насаждалась: ужесточение классовой борьбы, везде «фронты», «плацдармы», «штурмы». При таких настроениях предостережения Новожилова, советы таких крупных специалистов, как Н. Д. Кондратьев, не были услышаны. Причем Вайнштейн, тогдашний заместитель Кондратьева в конъюнктурном институте Наркомфина, говорил мне, что с декабря 1927 г. (то есть после XV съезда ВКП(б), их советы стали расцениваться как вражеские.

В заключение вернемся к вопросу о сущности нэпа и тех противоречиях, которые в конце концов его разрушили. Роль политики цен не следует преуменьшать, но, конечно, она имела свои идеологические корни. Правильно поставили вопрос и Ю. Афанасьев, и М. Гефтер: был нэп, но была ли Россия нэповская? Или: был ли большевизм того времени совместим с нэпом? Вернемся к ленинскому сравнению с Порт-Артуром и к оценке «военного коммунизма» как неудавшегося штурма. Тогда нэп можно будет рассматривать как длительную осаду. Но осаду чего, кем? Кто-то даже подал Ленину реплику: может быть, «мы в Порт-Артуре»? То есть осаждают «нас»? Опять-таки, кто — кого? Ведь Ленин говорил в 1922 г.: «Сначала отступить, а потом разбежаться и сильнее прыгнуть вперед» [10].

Много говорилось в 20-х годах о «мелкобуржуазной стихии». Тут сказываются последствия прихода к власти большевиков, которые по своей сущности должны были каким-то образом «строить социализм» в отсталой крестьянской стране без помощи извне. Можно указывать на блестящие успехи экономики в период нэпа. Нельзя утверждать, что по чисто экономическим соображениям невозможно было следовать по этому пути и дальше. Но было ли место для чисто экономических соображений даже у Бухарина - Рыкова? Можно ли было превзойти нэп методами самого нэпа? И Бухарин, и даже Троцкий считали, что экономическая эффективность крупной государственной промышленности, а в перспективе также и крупного механизированного земледелия, даст им возможность одержать мирную победу в конкуренции с частником. Сталин поступил иначе: победу обеспечили ему ГПУ-НКВД. Но были ли тогда основания для бухаринских надежд?

Все это не апология того курса, который выбрал Сталин. Ужасы насильственной коллективизации, стратегия «большого скачка», впоследствии повторенная Мао Цзэдуном в Китае, вызывают не только моральное отвращение, они имели и плачевные экономические последствия. В этих заметках я хотел лишь поделиться некоторыми соображениями о том, почему и как нэп был свернут, нисколько не желая тем самым оправдать неоправдываемое.

По этой теме читайте также:

«Внутрипартийная демократия и социальное равенство в 1920 году»
Марк Васильев

«Письмо Г.Б. Валентинову от 2-6 августа 1928 года»
Христиан Раковский

«Открытое письмо Сталину»
Федор Раскольников

«Голод 1932—1933 годов в деревнях Поволжья»
Виктор Кондрашин

«Дневник советского военного консула в Барселоне (1936 год)»
Марк Васильев

«Россия: что с ней случилось в XX веке»
Юрий Семенов