Годовщина Октябрьской революции 1917 года, до сих пор отмеченная красным днем в российском календаре, может показаться при взгляде со стороны небывалым парадоксом. Не так просто найти аналогию, когда политики и официальные масс-медиа в преддверии некой даты, именуемой национальным праздником, с поразительным единодушием предают памятное событие проклятию, из года в год объявляют о бесповоротном разрыве с его наследием. «Погребальный звон» к 80-летию Петроградского вооруженного восстания едва не был дополнен реальной похоронной церемонией. Речь идет о захоронении в земле праха Ленина. Ритуальный смысл этого мероприятия, прикрываемый разговорами о «воле умершего», о православных обычаях, был достаточно ясен: забить наглухо и закопать в землю гроб со зловещим призраком коммунизма.

Примечательно также, что негативное отношение к Октябрьской революции свело воедино казалось бы, полярные позиции непримиримых противников. Слово «большевизм» является ругательным не только для тех, кто придерживается либеральной ориентации, но и для так называемой «народно-патриотической оппозиции», к которой причисляет себя и КПРФ и другие партии, называющие себя коммунистическими.

Если либералы трактуют революцию как мятеж группы заговорщиков, разнуздавший низменные инстинкты толпы, то в глазах «национал-патриотов» она была «смутным временем», потрясением государственных основ, а сталинский переворот, завершившийся уничтожением большевистского поколения — реконструкцией основ традиционной российской государственности, необходимых для превращения СССР в сверхдержаву. Близость этих позиций, являющихся, по сути дела, зеркальным отображением друг друга, отчасти объяснима воспитанием идеологов обоих противоборствующих течений в стенах идеологической школы КПСС. Эта школа, при всем показном пиетете перед Октябрьской революцией, трактовала ее в лучших традициях сталинизма: как переворот, осуществленный партией — демиургом истории, «железной гвардией» большевиков во главе с никогда не ошибающимся вождем. В соответствии с этой схемой, СССР рассматривался как безусловный гегемон мирового революционного процесса, а официальное признание получали только те революции, чье развитие вписывалось в геополитические расчеты кремлевской верхушки, а сценарий зачастую разрабатывался в московских мозговых центрах...

Задолго до распада СССР все «неподконтрольные» революции встречались партийной верхушкой СССР весьма сдержанно, а информация о них, подаваемая в прессу, тщательно препарировалась. Демонстративным примером этого может служить советская историография Гражданской войны в Испании в 1936-1939 гг. Научные и публицистические издания, отредактированные мемуары очевидцев, издаваемые с конца тридцатых годов, содержат немало страниц, описывавших революционные события в Каталонии как «царство испанской махновщины». Уже в 60-70-е годы авторами этих книг и статей муссировались тезисы о «казарменном коммунизме», «путчизме», о тотальной экспроприации в городах и насильственной коллективизации в деревне. Часть этих теоретиков, поступив ныне на службу к правящему в России режиму, с легкостью репродуцировала вышеуказанные штампы, но уже в виде обвинений большевикам. Эти же обвинения, сдобренные хорошей дозой антисемитизма, подхвачены и оппозиционерами — «государственниками».

Отрицание либералами и национал-патриотами революционного фактора закономерно ведет к их совместной апологетике российского (а, зачастую, и сталинского) этатизма. В последние годы появились солидные издания, вышедшие с официальной санкции членов правительства, где сталинский режим представлен как легитимный правопреемник Российской империи. Об Октябрьской революции при этом либо умалчивается, либо она трактуется очень своеобразно: как смена одного государственного аппарата другим — «более пригодным для решения качественно иных задач»[1]. Неудивительно, что теоретикам подобного рода видится гораздо логичнее и понятнее сталинская «революция сверху» 1929-1933 гг., завершившаяся насильственной коллективизацией. Неодобрение последней не мешает им рассуждать о ее трагической необходимости, сопоставлять с реформами Петра I, двинувшими в Европу византийско-варварскую Россию. Сам Сталин видится при этом как реалист, мастер маневра и дальновидный политик, сумевший завоевать партию и оттеснить главного конкурента — Троцкого, одержимого демона мировой революционной утопии.

Почвой для подобных спекуляций является концепция о некоей уникальности исторического пути России в XX веке, неповторимости революции 1917 года и связанных с ней событий в других странах. О Парижской коммуне, давшей на короткое время власть в руки рабочих организаций в одном из крупнейших городов Европы, вспоминают все реже. Вероятно, за давностью событий.

Вместе с тем, слова Джона Рида о 10-ти днях, которые потрясли мир, выразились в конкретных вехах мирового революционного процесса, инициированного Октябрьским вооруженным восстанием в Петрограде. Эти вехи: революционные события в Германии 1918, 1923 гг., Венгрии 1919 г., Всеобщая стачка в Англии 1926 г., революционные потрясения в Иране, Китае, подъем антиколониальной борьбы в Юго-Восточной Азии.

Среди всех этих событий наиболее ярко выделяется революция и гражданская война в Испании. В июле 1936 года на волне антифашистского восстания на большей части территории Испанской республики власть на местах перешла в руки революционных комитетов, сформированных партиями и организациями пролетариата, выступавшими под лозунгами уничтожения частной собственности, переустройства экономической жизни страны на социалистических основах.

Испанская революция, несмотря на обилие исследований, мемуарных свидетельств и художественных произведений, до сих пор остается одним из противоречивых событий нынешнего столетия. Традиционная буржуазная историография, от умеренной до праворадикальной, усматривала в ней «руку Москвы», стремившейся насадить в Испании послушный коммунистический режим. Вместе с тем, СССР словом и делом показывал, что его задача в Испании — это борьба за демократию против фашизма, а, следовательно, уважение частной собственности и международных договоров. Все «несанкционированные» мероприятия по социализации в городе и деревне, равно как и «авантюристическая» пропаганда нераздельности войны с фашизмом и социалистической революции, объявлялась советской и коминтерновской печатью происками «троцкистов из ПОУМ». В то же время известно, что ПОУМ (Рабочая партия Марксистского Объединения) еще в 1933 году исключила троцкистов из своих рядов, а находящийся в Мексике Троцкий, резко критикуя линию этой партии, подчеркивал, что она не имеет ничего общего с нарождающимся движением 4-го Интернационала.

Вплоть до последнего времени русский исследователь, занимавшийся историей испанской гражданской войны, был обречен на односторонность подхода и трактовки событий, обусловленную недостатком информации. Открывшиеся в последние годы зарубежные материалы (из них следует отметить особо статьи и работы Л.Д.Троцкого) и рассекреченные архивные документы НКВД и Коминтерна создают совершенно иную картину, в которой очевидное ранее становится спорным, а незыблемые аксиомы начинают нуждаться в доказательствах.

Одним из главных тезисов сталинской пропаганды, принятый по наследству преемниками «отца народов», было утверждение, что никакой пролетарской революции в Испании не было и быть не могло. Испанский рабочий класс был незрел, буржуазия сильна и многочисленна, следовательно, речь шла только о поддержке буржуазно-демократических начинаний правительства Народного фронта, в первую очередь — о победе над Франко. Попытаемся взглянуть на эту проблему через призму объективных предпосылок.

Испания накануне революции

Испания — некогда могущественная мировая держава, к началу XX века была одной из экономически отсталых стран Европы. Теснимая конкурентами на протяжении 200 лет, она к этому времени лишилась большинства своих заморских колоний. Подобно России того периода, это была аграрная страна, основу сельского хозяйства которой составляли гигантские латифундии. В 1931 году 2 млн. сельских тружеников вообще не имели земли, тогда как 50 тыс. помещиков владели половиной всех обрабатываемых угодий[2].

«Недостаток земли, недостаток воды, высокая арендная плата, примитивное хозяйственное оборудование, первобытная обработка земли, высокие налоги, поборы церкви, высокие цены на промышленные товары, избыточное сельское население, большое число бродяг, нищих монахов»[3],

— именно такую картину наблюдал Троцкий, пересекавший страну с севера на юг в 1916 году, после высылки из Франции.

Испанская монархия являла собой оплот консерватизма, унаследовав лучшие традиции «Священного союза монархов» Европы начала XIX века. Слово камарилья, как символ придворной клики, заправляющей делами государства в своекорыстных целях, вошло во многие языки мира. В течение почти 500 лет Испания была незыблемым оплотом «Святой инквизиции», официально упраздненной только в 1843 году. Буржуазные революции XIX века обошли Испанию стороной, породив лишь отклики в виде многочисленных государственных и военных переворотов, известных в литературе как Пять испанских революций XIX столетия, не повлиявших существенно ни на государственный строй, ни на его экономические основы. Полный военный разгром в течение 3,5 месяцев, завершивший войну Испании и США, наглядно продемонстрировал состояние экономики и «силу» правящего монархического режима.

Первая Мировая война, точнее, неучастие в ней, сыграла для Испании свою противоречивую роль. Торговля с воюющими странами стимулировала развитие промышленности и транспортной сети, в первую очередь в Каталонии и в стране Басков. Вместе с тем, в экономику и в финансовую сферу страны вторгся и прочно укрепился иностранный капитал. Свертывание рынков сбыта после войны и последующий за ним спад производства резко обострили старые противоречия. Всеобщая стачка рабочих 1917 года была подавлена с помощью армии, а ее руководители жестоким образом репрессированы. Среди прочих был приговорен к смертной казни, замененной впоследствии пожизненным заключением, будущий министр-президент Республики Ларго Кабальеро. Через год он был освобожден по амнистии[4]. Последующие 12 лет порядок в стране удавалось поддерживать лишь при помощи военной диктатуры Примо де Ривьера. Ее конец стал неизбежно и концом монархии.

Один из первых и глубоких анализов революционной ситуации в Испании принадлежит, безусловно, перу Троцкого. В начале 1931 года, за несколько месяцев до отречения короля, он писал:

«В этой новой революции мы на первый взгляд видим те же элементы, что и в ряде прежних: вероломную монархию, раздробленные фракции консерваторов и либералов, ненавидящих короля и ползающих перед ним на брюхе, правых республиканцев, всегда готовых предать, и левых республиканцев, всегда готовых на авантюру, офицеров-заговорщиков, из которых одни хотят республики, другие — повышения по должности, недовольных студентов, на которых отцы смотрят с тревогой, наконец, стачечников-рабочих, разбитых между различными организациями и крестьян, протягивающих руки к вилам и даже, к ружью»[5].

Аналогия с Россией 1917 года, проводимая Троцким, отмечалась не только в расстановке политических сил, но и в последующем развитии революционной ситуации в 1931-1934 гг. Немногочисленная промышленная буржуазия Испании, овладев рычагами власти, так и не смогла потеснить крупную земельную аристократию, с которой была связана множеством экономических и родственных связей. Подобно Временному правительству России, сохранившему в неприкосновенности не только старый госаппарат, но и, на всякий случай, Министерство по делам императорского двора, правые республиканцы в Испании не посягнули ни на собственность латифундистов, ни на права иностранных монополий. Признав после долгих обсуждений право Каталонии на автономию, они отказали в нем баскам и галисийцам. Тем самым решение национального вопроса затормозилось на полпути.

Таким образом, экономический и политической кризис в Испании начала 30-х годов был порожден противоречиями, разрешенными в большинстве стран Европы еще в прошлом веке. Его основные черты и этапы развития имели сходство с предреволюционной ситуацией в России. Разница имелась лишь в том, что испанская буржуазия имела для его разрешения не восемь месяцев военного времени, а почти четыре года мирного периода. Тем не менее республика прошла через свои «июльские дни» с расстрелом демонстраций в рабочих кварталах, через свою «корниловщину» в виде неудачного военного путча генерала Санхурхо, подавленного в результате выступления масс. Возмущение снизу, то накапливаясь, то ослабляя, вылилось в 1934 году в астурийское вооруженное восстание.

Испанский пролетариат в борьбе за социалистическую Революцию

Слабость испанской Компартии к началу 30-х годов не оспаривалась ни западными, ни советскими историками, более того, она приводилась как главный аргумент невозможности социалистической революции в этой стране. При этом, правда, не следует забывать, что серия расколов, постигших большинство компартий на рубеже 20-х и З0-х годов, явилась следствием директивных указаний Коминтерна по борьбе с различного рода уклонами и оппозициями. Испанская Компартия не составила исключения. Ее численность к указанному периоду времени значительно сократилась, а из старых авторитетных лидеров в руководстве оставалась только Д.Ибаррури.

Свержение монархии оценивалось руководством Коминтерна уже постфактум. Что касается правительства СССР, то оно вплоть до конца 1933 года даже не имело дипломатических отношений с этой страной. Все это позволило Троцкому заявить, что

«если руководство Коминтерна окажется неспособным предложить испанским рабочим ничего, кроме ложной политики аппаратной помощи и раскола, то действительная коммунистическая партия Испании сложится и закалится вне официальных рамок Коммунистического Интернационала»[6].

Развитие революционного самосознания испанского рабочего класса было в значительной степени обусловлено уникальностью традиций рабочего движения в этой стране. Здесь как нигде в Европе на пролетариат оказали сильное влияние идеи Бакунина. Анархо-синдикализм имел в Испании давние и глубокие корни. С 1910 года анархо-синдикалисты руководили влиятельными профсоюзными организациями, объединившимися через год в «Национальную конфедерацию труда» (НКТ). НКТ по сути дела возглавила всеобщую забастовку 1917 года. Лидеры анархистов отнеслись положительно к Октябрьской революции в России, а некоторые из них (А.Нин) приехали в Советский Союз, вступили в ВКП(б) и долгое время работали в профсоюзных организациях. Немалым влиянием в Испании пользовалась та часть коммунистов, которая восприняла идеи русской Левой оппозиции 23–27-го годов. В секретном отчете о троцкизме, составленном аппаратом Коминтерна в ноябре 1935 года, говорилось:

«Троцкисты пользуются значительным влиянием в социалистическом союзе молодежи, насчитывающем якобы 50 тыс. членов. Троцкизм оказывает также значительное влияние на левых социалистов, близких к Кабальеро. В Каталонии рабоче-крестьянский блок, возникший в результате объединения троцкистов с группой Маурина, насчитывает 2500-3000 членов. (Речь идет о ПОУМ. — М. Г.). Здесь троцкисты опираются на профсоюзы»[7].

Героическим прологом революции 1936 года явилось астурийское восстание в октябре 1934 г. В тяжелых боях с правительственными войсками на севере страны приняли участие представители всех существовавших тогда организаций испанского пролетариата: анархисты, левые социалисты, поумовцы, члены ИКП. Восстание было жестоко поддавлено, но жертвы оказались не напрасны. «Уроки астурийского восстания вызвали переворот в сознании рабочего класса», они подвели его к мысли, «что единому буржуазному государству — его концентрированной военной силе, должно быть противопоставлено единство всех революционных сил»[8], — писалось в агитационных материалах ПОУМ. В ходе восстания впервые были созданы революционные комитеты — органы власти, формируемые представителями рабочих партий и профсоюзов.

Победа левых сил на выборах 1936 года прошла под лозунгом «Астурийской октябрьской революции». Хотя сам предвыборный блок включал в себя широкий спектр левых и умеренных партий, а его программа носила во многом компромиссный характер, в Европе мало кто сомневался, что полевение и размежевание входящих в него сил не только возможно, но и неизбежно.

Еще до победы на выборах Ларго Кабальеро провозглашал на предвыборном митинге:

«Единственная страна, сумевшая уничтожить безработицу — это Россия. Россия смогла разрешить проблему безработицы, потому что развитие промышленности... совершается в интересах всей страны, а не отдельных капиталистов... Говоря о социализме, я разумею не отвлеченное понятие, — я говорю о марксистском социализме, я имею в виду социализм революционный. Рабочий класс никоим образом не отказывался от завоевания политической власти, такова его программа и он твердо решил каким бы то ни было способом добиться политической власти. Надо превратить буржуазную республику в республику социалистическую и социализировать средства производства. От этого мы не отступимся»[9].

Никаких иллюзий по этому поводу не питала и правая пресса западноевропейских стран. Бюллетен Котидьен от 18.02.36 констатировал:

«Выборы будут иметь тяжелые последствия. Если они и не явятся заразительным примером, то, по крайней мере, будут поощрением».

Репюблик от того же числа гласил:

«Как со всей ясностью показали выборы, Европа раскололась на две части: Хиль Роблес (лидер блока правых сил СЭДА. — М. Г.), с одной стороны и Ларго Кабальеро — с другой».

Эвр:

«Ленин в свое время заявил, что испанский народ первым в Европе последует примеру большевиков. Правда, до этого еще не дошло, но не подлежит сомнению, что политическая жизнь в Испании начинает развиваться в совершенно новом направлении»[10].

Зловеще писала поэтому поводу фашистская Райхенпост:

«Победа левого блока на выборах сразу же оказывается в форме тяжкой угрозы демократическому порядку... Кто посеет ветер, пожнет бурю...»[11].

Но фашисты на первых порах просчитались. Антиправительственный мятеж генералов в июле 1936 года достиг прямо противоположных целей: вместо того, чтобы предотвратить революцию, он ее подстегнул. Хотя большая часть армии выступила на стороне мятежных генералов, почти во всех крупных городах и промышленных центрах они не имели успеха. Восставшие гарнизоны Мадрида, Барселоны, Валенсии, городов Астурии и страны Басков были блокированы и разоружены рабочими отрядами в первые же дни мятежа. Особенного накала события достигли в столице Каталонии.

Когда 21 июля, по воспоминаниям участников, рабочие отряды собрались у президентского дворца, президент автономного правительства Компаньес приветствовал их следующими словами:

«Вы теперь хозяева города и Каталонии, потому что вы своими руками победили фашистов. Вы победили и теперь все в вашей власти. Если вы не нуждаетесь во мне, если вы не хотите видеть меня президентом, скажите это сейчас, и я стану одним из солдат в борьбе с фашизмом»[12].

Немалые потери понесло в первые дни восстания и руководство мятежников. Фактический глава мятежа генерал Санхурхо погиб в авиационной катастрофе. Во Время уличных боев в Барселоне был убит командующий гарнизоном генерал Годед. По приговору революционного суда был расстрелян идейный вдохновитель «Фаланги», бывший правитель страны Хосе Антонио Примо де Ривьера.

В то время, как центральное правительство находилось в состоянии полной деморализации, власть в городах и поселках переходила в руки «комитетов защиты революции», формируемых анархо-синдикалистами, членами левого крыла испанской Социалистической партии, поумовцами. В фундаментальном труде Революция и гражданская война в Испании, написанном историками П.Бруэ и Э.Темимем, деятельность революционных комитетов в Испании подробно анализируется на основе многочисленных документов и воспоминаний участников событий. Ими, в частности, подчеркивается, что создание ревкомов на заводах, в поселках и рабочих кварталах производилось общим собранием коллективов, при этом тщательно соблюдалась пропорциональность представительства членов всех партий и союзов, даже совсем недавно созданных[13].

Как уже говорилось, в советской публицистике и исторической науке укоренилась традиция изображать мероприятия по социализации, проводимые анархистами и поумовцами, в карикатурном виде, представлять их как разгул анархической стихии. Факты свидетельствуют об обратном. После подавления мятежа на территории Каталонии, где рабочие организации были наиболее многочисленны и влиятельны, дисциплина и нормальная работа городских служб восстанавливалась быстрыми темпами. Комитеты рабочего контроля уже 24 июля остановили самопроизвольные реквизиции в Барселоне, и городские магазины открылись для торговли. Созданный комитет продовольственного снабжения, чьи решения имели силу закона, сумел эффективно обеспечить распределение продовольствия для больниц и социальных учреждений. Экономический совет Каталонии разработал программу экономического переустройства провинции на социалистических основах. Программа включала, в частности, следующие пункты:

1). Контроль за производством в зависимости от нужд потребления.

2). Монополия внешней торговли.

3). Коллективизация латифундий и постепенная обязательная синдикализация индивидуальных хозяйств.

4). Национализация фирм, оставленных своими владельцами.

5). Рабочий контроль над банковскими операциями вплоть до национализации банков, рабочий контроль над деятельностью частных фирм[14].

Как видим, перед нами элементы продуманной, долгосрочной программы, составленной с участием опытных экономистов. Это, конечно, не исключало ошибок и злоупотреблений на отдельных этапах ее осуществления, но в первые военные месяцы эти мероприятия позволили эффективно снизить цены на многие товары. В условиях экономической блокады был обеспечен гарантированный продовольственный минимум для заводов, больниц, детских учреждений, формирующихся отрядов милиции, была устранена непосредственная опасность голода.

По сравнению с Россией 1917 года экономическая жизнь в освобожденных районах Испании гораздо быстрее входила в нормальное русло. Те, кто осуществлял этот процесс, живо ощущали его преемственность с русской революцией, решавшей девятнадцать лет назад те же проблемы. Выходившие на основных европейских языках газеты ПОУМ писали в те дни:

«Петроград в старой России имеет много общих черт с Барселоной в сегодняшней Испании. Барселона, также как и Петроград, является настоящим индустриальным центром страны. Петроградский рабочий класс был элитой русской революции, и Барселона теперь стоит на вершине революционного процесса, охватившего Испанию. Барселона сегодня — фактическая столица испанской революции»[15].

Все это позволяет заключить, что испанский пролетариат достиг достаточной зрелости и осознания своей революционной роли. Во главе его стояли идейно убежденные, политически опытные и экономически грамотные руководители. Вместе с тем, при всей массовости революционного творчества снизу, рабочий класс Испании шел в революцию расколотый как и прежде между многими партиями и организациями. В этом было существенное отличие Испанской революции от Октябрьской революции в России. Немало различий наблюдалось и в международном факторе.

Международный фактор Испанской революции

Русская революция 1917 года на первый взгляд проходила в более благоприятных условиях: Первая Мировая война достаточно истощила силы обоих воюющих блоков. В Германии назревала революция. Австро-Венгрия и Турция стояли на грани распада и не могли оказать существенное влияние на ход событий в России. Деморализованная российская армия в общей массе сочувствовала большевикам.

Испанская революция не была результатом глобального военного конфликта. Фашистские Германия и Италия, подавившие рабочее движение внутри собственных стран, были идеологически и экономически готовы вмешаться в испанский конфликт, рассматривая Франко как своего потенциального союзника. Англия питала столь же мало симпатий к Испанской революции, как и соседняя Португалия. Испанская армия была в целом боеспособна и возглавлялась промонархически настроенным генералитетом. Наконец, сама территория Испании в случае массированной интервенции оставляла значительно меньше возможности для маневра, чем бескрайние просторы Российской империи.

Но, с другой стороны, революционный подъем в Испании в 30-х годах мог рассчитывать на гораздо более мощную и действенную поддержку мирового рабочего движения, которое к тому времени уже имело за плечами двадцатилетний опыт революционных боев. Лозунг борьбы с фашизмом мог поставить под знамена десятки тысяч бойцов во всех странах. Революционный пожар на Западе Европы мог перекинуться на колониальные страны Северной Африки, партизанская война в которых не прекращалась все это время, и на страны Латинской Америки, близкие к Испании по языку, культуре и социально-экономическим проблемам.

Победа на выборах левых сил была восторженно встречена коммунистической печатью западноевропейских стран. Выходящий в эмиграции орган КПГ Роте Фане писал в те дни:

«Мнимые друзья уже торопятся со своими советами: реформистская правая рекомендует испанскому народу последовать примеру скандинавских континентальных правительств... Не торопитесь, господа! Испанскому пролетариату надоело такое «государственное искусство», которое стоило ему крови его наилучших сынов... Радикализация на Западе ставит перед нами перспективу быстрого приближения решающих боев за власть между пролетариатом и буржуазией».

«Выборы прошли под знаком героической астурийской революции, — писал в Юманите М.Кашен, — они были предвестником упадка международного фашизма, которому в Испании нанесен смертельный удар. Надо смело идти по пути, предначертанному астурийской октябрьской революцией»[16].

Казалось, последнее слово остается за СССР, обладавшим к тому времени внушительным военным и экономическим потенциалом, но Сталин молчал. Затем появилось известие о присоединении СССР к пакту о невмешательстве, т.е. к фактической блокаде Республики. Причину подобной осторожности Сталина его современные апологеты видят в государственной мудрости, желании не допустить столкновения СССР со всем империалистическим лагерем — коалицией в составе Англии, Германии, Японии, Италии и даже США. Цена этого пропагандистского тезиса, изобретенного тогда же в сталинской канцелярии, видна при непредвзятом анализе международного положения тех лет. Он показывает, что противоречия между ведущими империалистическими державами в борьбе за передел мира были не меньше, а глубже, чем противоречия между этими государствами и СССР. Предыстория Второй Мировой войны, которая началась именно как война между империалистическими странами, показала, что оба военных блока пытались усилить свои позиции за счет привлечения СССР в качестве возможного союзника, игра на этих противоречиях в конечном итоге позволила Сталину беспрепятственно занять Прибалтику, Бессарабию, западные области Украины и Белоруссии.

Молчание Сталина в первые месяцы Испанской революции не обескуражило людей, понимавших мотивы его политики. Бывший руководитель советской внешней разведки, невозвращенец 1937 года В.Кривицкий позже писал:

«Задачи мировой революции уже давно перестали реально занимать Сталина. Перед ним стояли исключительно задачи внешней политики Советской России»[17].

Одной из них было — не оттолкнуть от себя Англию и Францию — тогдашних союзников против Гитлера. Соответственно этому стал меняться и тон коминтерновской пропаганды. Лозунг борьбы с буржуазией уступил место лозунгу борьбы за демократические преобразования.

Но интернациональная помощь революции стала развиваться, несмотря на позицию СССР. В Каталонию стали прибывать добровольцы-коммунисты из многих стран Европы. Из них была еще в 1936 году сформирована интернациональная дивизия «Ленин». Сборы денежных средств прошли в Швеции, Голландии, Англии. Лидер испанских «большевиков-ленинцев» — приверженцев 4-го Интернационала Фоско в августе 1936 года писал Троцкому в Норвегию:

«Ваше вмешательство может иметь кардинальное значение для международного развития испанской революции...»[18].

Деятельное участие в интернациональной помощи революции приняли левые партии, вышедшие из II-го и III-го Интернационалов и образовавшие «Лондонское бюро революционного единства»: Независимая Рабочая партия Англии, Социалистическая Рабочая партия Германии, Социалистическая партия Швеции и др. В Лондонское бюро входила и испанская ПОУМ.

В сентябре 1936 года эти партии созвали в Брюсселе совещание, выступая на котором, один из лидеров ПОУМ Х.Горкин констатировал, что политика, которую в первые два месяца революции проводил СССР, нанесла большой вред как испанскому революционному движению, так и интересам Советского Союза.

«В времена Ленина, когда Коммунистический Интернационал был коммунистическим, а не республиканским, он являл неограниченную солидарность с революционным движением в различных странах. Сегодня Советское правительство объявило о нейтралитете в гражданской войне, в войне не на жизнь а на смерть, которую ведет пролетариат против фашизма... Россия сегодня лишена духа Ленина и Троцкого, в ней господствует дух Сталина, который придает гораздо большее значение пактам и отношениям с империалистическими державами, чем революционным требованиям трудящихся классов»[I9].

Брюссельское совещание резко осудило политику невмешательства как прикрытие интервенции в Испании фашистских держав. В заключительной резолюции указывалось, что победа фашизма в Испании будет иметь роковые последствия для Европы, что тем самым возрастет угроза СССР и это будет прологом к новой мировой войне. Совещание устанавливало, что Испанская революция есть новый этап мировой социалистической революции. В Брюсселе было принято решение о созыве в мае 1937 года в Барселоне конгресса всех левых антифашистских организаций, целью которого будет создание координационного центра мирового антифашистского и рабочего движения, независимого от двух Интернационалов. С этой целью в Испанию были направлены представители этих партий, которые вошли в международный Исполком ПОУМ[20].

Однако голый энтузиазм еще не дает гарантий победы. Массивная итало германская интервенция поставила Республику, не имевшую собственной военной промышленности, на край гибели. Перспектива столь быстрого падения правительства Народного фронта побудила Сталина к вмешательству. Советское вооружение стало поступать в республиканские порты. Для «большей гарантии неприкосновенности» золотой запас Испании был переправлен в СССР.

Советская военная помощь была встречена в мире с нескрываемой симпатией.

«Мы давно уже начали предчувствовать, что в Испании решается наша судьба, судьба всей Европы — и прежде всего России,»

- писал один из наиболее вдумчивых и честных аналитиков русской эмиграции Г.П. Федотов.

«Как далеко пойдет решимость Сталина на испанском фронте и чем можно объяснить внезапный активизм Москвы?»

На это Федотов давал два альтернативных ответа: первый — столь популярный в русской эмиграции гласил, что

«Сталин только притворяется Абдул-Гамидом. На самом деле он троцкист и только мечтает о том, чтобы зажечь мировой пожар. Революция в Испании, во Франции, повсюду — для него самоцель...»

Не считая Сталина способным «на такую романтику», Федотов недвусмысленно указывал на развернувшуюся вакханалию показательных процессов в Москве:

«Рисковать властью — и какой властью! — ради миража — для этого он (Сталин. — М. Г.) действительно должен быть Троцким. И приписывать ему октябрьские иллюзии в то время, когда он добивает последние остатки революционных коммунистов в России — это уже верх глупости. Чем держать в тюрьме Радека и Пятакова, их могли выпустить в Испанию, если бы дорожили революционной, а не военной стороной испанских событий... Сталин может подогревать в России выдохнувшийся революционный романтизм, может ставить на карту испанской и какой угодно революции, но будем спокойны: в меру его интересов»[21].

Второй ответ Федотов видит в чисто геополитических расчетах и признает его более реалистичным: военная победа Франко в Испании усиливает степень фашистского давления на Францию, создает условия для правого переворота в этой стране. Сталин пока не хочет рисковать последним союзником. До пакта Молотова-Риббентропа было еще далеко.

Угрозу своему положению Сталин мог усматривать не только со стороны фашистских стран. Поступательное развитие «несанкционированной» революции в западноевропейской стране, ее возможный выход за пределы Испании не мог не оказать влияния на Коминтерн, хотя бы на его ветеранов, помнящих события 1917 года. Как видно из архивных документов, испанские революционеры и их интернациональные соратники не исключали такой поворот событий, считая,

«что под влиянием победы европейской революции начнется мощный и необратимый подъем советского пролетариата, способный ликвидировать господство сталинской бюрократии и такой ход событий привел бы к возрождению коммунистического движения»[22].

Возможно, что именно эти идеи (систематизированные и развитые в работе Троцкого Преданная революция) послужили основанием для перенесения на испанский театр средств и методов работы застенков НКВД. Как видно из документов, хранящихся в фонде интербригад архива Коминтерна, слежка за «подозрительными элементами» в число которых входили в первую очередь оппозиционеры-коммунисты, исключенные из рядов компартий и бывшие члены союзов молодежи, велась очень плотно. Только донесения «службы информации» КПГ, разрабатывавшей немецкоязычных интебригадовцев, насчитывают сотни страниц. Внедренные агенты оставили подробные отчеты о прослушанных беседах, обращая особое внимание на критику внешней политики сталинизма и осуждение репрессий против старой большевистской гвардии. Среди этой обширной документации не приведено ни одного факта предательства или терроризма в тылу, чинимого анархистами и поумовцами (так красочно описанного М.Е.Кольцовым). Более того, в подразделе «Связи ПОУМ с гестапо и итальянским фашизмом» приписано от руки по-немецки: «Нет доказательств» [23].

Подробный разбор деятельности советских спецслужб на испанской территории, включая организацию сети тайных тюрем, похищения и убийства без суда наиболее активных и непримиримых антисталинистов, есть предмет отдельного исследования. Достаточно упомянуть лишь откровенные признания сталинского специалиста по диверсиям и террору П.Судоплатова:

«В течение 1936-1939 годов в Испании шла, в сущности, не одна, а две войны, обе не на жизнь, а на смерть. В одной войне схлестнулись националистические силы, руководимые Франко, которому помогал Гитлер, и силы испанских республиканцев, помощь которым оказывал Советский Союз. Вторая, совершенно отдельная война шла внутри республиканского лагеря. С одной стороны, Сталин в Советском Союзе, а с другой стороны — Троцкий, находившийся в изгнании»[24].

Признавая войну на истребление антисталинских оппозиционных сил в качестве важнейшего фактора испанских событий, сталинский палач допускал неточность в другом: Троцкий, находившийся за тысячи километров от Испании не руководил революционным движением в этой стране. Более того, стратегия и тактика испанских революционеров нередко рассматривалась им весьма критически.

Гражданская война и проблема революционного руководства в Испании

Было бы недостаточным объяснить поражение Испанской революции только неблагоприятными внешними факторами: интервенцией фашистских держав, блокадой демократических стран и предательской ролью сталинизма. Большевики в России, возглавив народную революцию, выдержали в одиночку и натиск внутренней контрреволюции, и интервенцию 14-ти стран, и многолетнюю экономическую блокаду.

Важно, что в ходе революционных событий в Испании не сложилось действительно массового, независимого Интернационала, способного стать движущей силой международной социалистической революции. Создание органов революционной власти на местах, сколь массовым оно ни было, не имело своего завершения -сформирования правительства рабочих и крестьянских организаций. Хотя лозунг рабочего правительства взамен правительства Народного фронта после 20 июля 1936 года буквально носился в воздухе, ни одна из организаций, выступавших от имени пролетариата, не претворила его в жизнь.

Такой инициативы вряд ли можно было ожидать от испанской Компартии, всецело подчинившейся геополитической игре Сталина и безоговорочно поддерживавшей буржуазно-демократическое правительство Народного фронта в самые критические для него времена.

Анархо-синдикалисты, составлявшие многочисленную и влиятельную силу, казалось бы впервые в истории могли сыграть решающую революционную роль, но революционная реальность, согласно П. Бруэ, вступила в жестокое противоречие с их представлениями о государстве. Они не делали принципиальной разницы между буржуазным и т.н. «рабочим государством», созданным в результате русской революции[25]. Более того, ряд лидеров НКТ был склонен к компромиссу с правительством Народного фронта даже после резкого поправения последнего.

Казалось бы наиболее логичным ожидать эту инициативу от ПОУМ, которая защищала ленинские принципы учения о государстве и с самого начала франкистского мятежа настойчиво пропагандировала необходимость замены Народного фронта рабочим правительством[26].

Однако ПОУМ была сравнительно небольшой партией, пользующейся влиянием в основном в Каталонии. Ее лидеры, апеллируя к опыту Парижской Коммуны, не соглашались с тем, что диктатура пролетариата должна быть создана усилиями только одной партии, пусть даже самой революционной. Такую точку зрения они считали абсолютизацией российского опыта, не вытекающей из основ марксистского учения. Активно отстаивая саму идею рабочего правительства, поумовцы полагали, что его формирование произойдет органично, как результат совместной акции всех рабочих партий и союзов, с которыми они еще вчера бок о бок создавали революционные комитеты на местах[27][28].

Резко критикуя сталинские репрессии и сговор Сталина с империалистическими правительствами, ПОУМ выступала в принципе за создание нового пролетарского интернационала. Ее лидеры относились к Троцкому с глубоким уважением. Вместе с тем они полагали, что создание 4-го Интернационала будет возможно лишь в перспективе, через ряд предварительных этапов и временных соглашений, позволивших бы, по их мнению, вовлечь в движение как можно больше рабочих организаций, в первую очередь анархо-синдикалистов[29]. Эта позиция (возможно, «дополненная» провокационными письмами сталинской агентуры) вызвала резкую критику Троцкого, обвинявшего лидеров ПОУМ в приспособлении к политике Народного фронта.

Он писал:

«ПОУМ пытается, правда, опереться на формулировки перманентной революции, но революция не удовлетворяется теоретическими признаниями. Вместо того, чтобы мобилизовать массы против реформистских вождей, включая анархистов, ПОУМ пытается убедить этих господ в преимуществах социализма над капитализмом». Ставя в вину ПОУМ уклонение от конфликтов с руководством НКТ, Троцкий указывал, что вместо этого поумовцы «создают свои собственные синдикаты, свою собственную милицию, которая охраняет свой собственный участок фронта»[30].

Надежды ПОУМ на то, что классовое чутье анархо-синдикалистов рано или поздно возьмет верх над их предрассудками по отношению к рабочему государству, казалось, не были лишены оснований. Центральный орган НКТ Солидаридад Обрера призывала осенью 1936 года:

«Нам говорят, будем заниматься только войной. Революцию мы сделаем потом. Одновременно это не возможно. Мы с этим не согласны. Нужно быстро создать пролетарскую армию, созвать национально революционный конгресс и навсегда распустить буржуазный парламент. Мы должны довести до конца уже начатую революцию»[31].

Но движение к взаимопониманию между анархистами, левыми социалистами, поумовцами шло слишком медленно, не успевая за развитием событий.

Двоевластие в республике, представленное, с одной стороны, беспомощным правительством Хираля в Мадриде и нарождающимися революционными комитетами на местах, затягивалось слишком долго, в то время, как обстановка требовала принятия неотложных мер военного и дипломатического характера. Уже в начале августа 1936 года германская и итальянская помощь стала поступать мятежникам с территории Португалии, 15-го августа правительства Англии и Франции убедили Хираля убрать республиканский флот от побережья Марокко по предлогом соблюдения суверенитета Танжера. Это сделало возможной переброску верных мятежникам марокканских частей на юг Испании. Получив пополнение, войска Франко перехватили стратегическую инициативу и в результате концентрированного удара на север соединились с отрядами генерала Мола, действовавшего к северу от Мадрида. Соединение двух группировок, имевших в тылу союзную Португалию, резко ухудшило положение республики. Взятие Сан Себастьяна и Ируна в начале сентября 1936 г. Позволило мятежникам рассечь территорию республики на две части, отрезав север страны от центральных областей. Формирование нового правительства во главе с Кабальеро происходило когда бои шли на подступах к Мадриду.

Советская военная помощь позволила предотвратить падение испанской столицы, но, приняв ее, Кабальеро должен был в той или иной мере принять угодные Сталину правила игры, главным из которых было проведение политики, приемлемой для Англии и Франции — тогдашних союзников СССР. Двоевластие должно быть ликвидировано, но не в пользу создания правительства победившего пролетариата, а путем укрепления Народного фронта и безусловного уважения частной собственности. Неотъемлемой частью этой политики явился постепенный роспуск «самозваных» рабочих комитетов и «неподконтрольных» военных формирований.

В этой борьбе ПОУМ и анархо-синдикалисты вели в целом сугубо оборонительную линию, так и не решившись противопоставить себя партиям правительственной коалиции. По сути дела это была тактика отступления. Справедливости ради необходимо сказать, что эта тактика разделялась далеко не всеми. Бескомпромиссную позицию по отношению к правительству Народного фронта занимал австриец Курт Ландау, входивший в исполком ПОУМ. В середине 1937 года в интербригадах нелегально распространялось, подписанное им воззвание с призывами к сплочению и борьбе в новых, нелегальных условиях[32]. Возможно именно это явилось причиной его гибели от рук сталинской агентуры.

Еще в 1936 году деятельность ПОУМ была запрещена в Мадриде, ее газета и радиопередатчик конфискованы. Весной 1937 года, на волне истерии, нагнетаемой коммунистической печатью, лидеры ПОУМ были выведены из каталонского правительства. Систематическим нападкам подвергались также деятели анархистов, поддерживавшие поумовцев. Натравливание различных политических сил друг на друга привело к драматическому вооруженному противостоянию — уличным боям в Барселоне в мае 1937 года, вина за которые была возложена на ПОУМ, объявленную частью «пятой колонны» Франко.

Именно эта версия Барселонского восстания, выведенная в статьях и книгах М.Кольцова, считалась в СССР официальной. Многие современные историки в России также указывают на ее обоснованность.

По этому поводу следует заметить, что даже поставленный в лучших традициях кремлевской режиссуры судебный процесс над ПОУМ в 1938 году не нашел достаточных оснований для обвинения ее в диверсиях и шпионаже. Суд в Барселоне отверг предоставленные «доказательства» как неубедительные. «Скандальные результаты процесса ПОУМ» и слабость в борьбе против 5-й колонны и троцкистов были названы Тольятти как главные причины поражения Испанской республики[33]. Объемистый отчет Политическое положение в Испании после мюнхенской капитуляции был составлен им 1 июля 1939 года, когда геополитическая игра Сталина входила в новую фазу — в начало тайных переговоров с Гитлером.

Заключение

Анализируя причины, породившие русскую революцию, Троцкий писал:

«История последних десятилетий особенно наглядно свидетельствует, что в условиях капиталистического упадка отсталые страны лишены возможности достигнуть того уровня, которого успели достигнуть старые метрополии капитала... Россия вступила на путь пролетарской революции не потому, что ее хозяйство первым созрело для социалистического переворота, а потому, что оно вообще не могло дольше развиваться на капиталистических основах»[34].

Этот же тезис можно отнести и к Испании 30-х годов. Версальская система не только углубила противоречия между мировыми державами, но и увеличила число слаборазвитых стран на карте Европы. Революционная, социалистическая альтернатива развития многих из них не раз была близка к реализации. Испанская революция была, безусловно, самым драматичным этапом этого процесса. Вместе с тем, если причины революционного кризиса можно понять из анализа экономических диспропорций, то причины поражения революций в Испании и в других странах в межвоенный период можно правильно проанализировать лишь в контексте главного противоречия коммунистического движения: выделения из революционного большевизма двух непримиримых тенденций: революционной-интернационалистской, олицетворением которой являлся Троцкий, и национал-государственной, развившейся в сталинизм. Драматическое противостояние сталинизма и революционного интернационализма явилось основным фактором гибели как Испанской революции, так и совпавшего с ней по времени уничтожения большевистского поколения в ходе Великой чистки в СССР.

---

По этой теме читайте также:

---