Из признаков, отличающих человека от животных, один из самых ясных, однозначных и бесспорных — это умение добывать и пользоваться огнем. Ни одно животное этим умением не обладает. Правда, считается, что есть исключения и среди людей: у жителей Андаманских островов не обнаружено каких-либо приборов для добывания огня. Однако тому есть свое объяснение: андаманцы предпочитали тщательно хранить горящие или тлеющие головешки, перенося их с места на место, чем каждый paздобывать огонь заново.

Археологические данные свидетельствуют о том, что человек познакомился с огнем в глубокой древности. В стоянках нижнего палеолита - Чжоукоудянь в Азии, Киик-Коба, Крапина в Европе и др. — обнаружены мощные слои золы. Очевидно, это следы обитания человека, веками поддерживающего огонь в жилых пещерах.

С чего же началось знакомство наших предков с огнем? Сторонники старой «мифологической» школы (около середины XIX в.) полагали, что первобытные люди смешивали в своем воображении небесный огонь (молнию) и земной, природный огонь (самовозгорание сухостойных деревьев, трущихся друг о друга). Люди пытались-де и сами подражать этим природным явлениям, отсюда возникали древнейшие способы добывания огня путем трения друг о друга двух кусочков сухого дерева. К этим древнейшим мифологическим представлениям с течением времени присоединились другие: будто от возгорания дерева произошли колесо, огненосная птица, священный напиток, да и сам человек. Эту точку зрения в середине XIX в. подробно изложил немецкий этнограф Адальберт Кун. Свою книгу он заканчивал так:

«Первейшим и основополагающим для всех рассмотренных здесь мифических мировоззрений надо считать то, что люди мыслили себе небесный огонь и небесный напиток возникшими... в облаках таким же образом, как и на земле; причем, очевидно что средоточием всего мировоззрения было получение огненной искры; лишь в дальнейшем к этому присоединилось и представление о напитке» [1].

Эта поэтическая картина долгое время оказывала влияние на ученых. Но в дальнейшем тенденция сводить все общественное сознание первобытной эпохи к первобытному мифу о «нисхождении небесного огня», а из него выводить самые различные поверья, обряды и пр. утратила свое обаяние. Оказалось, что дело гораздо сложнее и что сводить к одному корню все, имеющее какое-то, хоть отдаленное отношение к огню (в других случаях - к небу, к солнцу), не отвечает требованиям науки.

На более высоком уровне научного анализа и научной критики стоит написанная полвека спустя русской исследовательницей Верой Николаевной Харузиной статья «К вопросу о почитании огня» [2], хотя и она, в свою очередь, страдает некоторой неполнотой. Так, например, в ней ничего не сказано о высших формах государственного и национального культа огня. Зато она приводит множество строго систематизированных конкретных фактов, главным образом этнографических, говорящих о почти повсеместной распространенности связанных с огнем народных поверий, обрядов и запретов. Харузина, однако, лишь вскользь касается остающегося доныне Спорным вопроса о происхождении самой практики добывания огня.

Когда и по каким причинам состоялось первоначальное знакомство наших древнейших предков с огнем?

Многие ученые, преимущественно археологи, ставили этот вопрос. Большинство склонялось к взглядам того же Куна, освобождая их от поэтических мотивов (огненосной птицы, божественного напитка и т.д.). В упрощенной форме мнение большинства сводится к последовательной смене трех этапов: 1) вначале люди не знали огня; 2) позже они научились пользоваться природным огнем (молнией, степным пожаром, самовозгоранием сухостойных деревьев), но еще не умели его добывать; 3) умение добывать огонь трением сухих дощечек или высеканием из двух камней.

По этому последнему вопросу, впрочем, завязались споры.

Трение или высекание? дерево или камень?

Хотя высекание огня с помощью огнива или кресала распространено сейчас почти повсеместно, большинство археологов считают, что это не древнейший способ: для получения «горячей» искры, принимаемой на трут, недостаточно иметь два кремня, нужен пирит (серный колчедан), залежи которого сравнительно редки, или появившаяся гораздо позже сталь. Поэтому почти все писавшие об этом вопросе склоняются к мнению о приоритете трения как способа добывания огня.

Но сравнительно недавно Б.Ф. Поршнев, собравший данные со всех частей света и дополнивший их собственными экспериментами, попытался опрокинуть эту схему: высекание огня с помощью двух камней, по его мнению, было как раз древнейшим способом его получения; однако оно не было сознательно целенаправленным действием — огненные искры получались сами собой, будучи побочным продуктом обработки каменных орудий еще в эпоху нижнего палеолита; прошло много времени, прежде чем человек, обнаружив некую пользу от тлеющей сухой подстилки, научился пользоваться ею [3].

Таковы две главные версии происхождения огня. Надо сказать, что убедительных доказательств в пользу той или другой пока нет. Обе остаются гипотезами, причем не исключающими друг друга: в зависимости от местных условий, мог входить в употребление то «деревянный», то «каменный» огонь. Ведь и сейчас еще держатся у огнеземельцев и эскимосов традиции высекания огня, у индейцев — высверливания, а в Индонезии - использования огневого поршня наряду с высеканием.

Каковы бы ни были, однако, этапы и способы добывания огня нашими предками, ясно одно: освоение его положило границу между человеком и остальным животным миром. И это - грань не только в понятиях, в классификационных таблицах: это была реальная борьба, борьба не на жизнь, а на смерть.

Мифические герои

Наши неандертальские предки охотились на крупных животных — копытных и хищных, а также и на мелкое зверье — грызунов, змей, ящериц. И охота эта была не только средством добычи мясной пищи, но и борьбой за жилье, за жилые пещеры — ведь как раз на холодную мустьерскую эпоху приходится большинство жилых пещер. Вот тут-то, в борьбе за изгнание крупных и опасных зверей из пещер, и пригодились людям горящие головешки. Полезны были они и при облавных степных охотах.

Процесс освоения огня любопытным образом преломился в общественном сознании, особенно в мифотворчестве. Хорошо известно, что мифы, особенно примитивные, почти всегда строятся по схеме «от противного». На вопрос «откуда появилась такая-то вещь?» миф дает ответ: раньше ее не было, или было нечто противоположное»; и этим ответом наивное мифологическое сознание удовлетворялось. Самые примитивные мифы о происхождении огня сохранились у аборигенов Австралии. Если теперь люди владеют огнем, а у животных его нет, то прежде, согласно мифу, было наоборот - некое животное было единственным владельцем огня, который человеку предстояло добыть. Отсюда возник мотив похищения.

Вот, например, простой миф, записанный в одном из туземных племен Виктории (Австралия). В давнишние времена единственным обладателем огня был зверек двуут-робка (бандикут), не желавший им ни с кем делиться. Другие животные совещались, как бы им завладеть огнем. Попытался сделать это голубь, но неудачно; за ним более удачную попытку сделал сокол, на лету подхвативший головешку, выброшенную бандикутом; от нее загорелась сухая трава, и таким образом огонь стал известен людям [4].

Мифы такого же типа есть и у народов, стоявших на более высоком уровне исторического развития, например у индейцев Северной Америки.

В мифах этого типа главным действующим лицом является похититель огня, передавший его людям. Это так называемый «культурный герой» — мифический персонаж, хорошо известный едва ли не всем народам мира. Ему приписывается установление разных обычаев; введение культурных благ. Самый же огонь в мифах изображается как чисто материальный предмет, у кого-то похищаемый и передаваемый людям. Какого-либо олицетворения или обожествления огня здесь нет и в помине.

Этот тип мифов отвечает древнейшему укладу жизни — охотничьему быту, на завершившейся оседлости.

Этапу более прочной оседлости соответствует формирование иного мифологического персонажа, уже олицетворенного; это - «мать огня», или «хозяйка огня», «мать очага», как ее называют еще и сейчас народы Сибири и Севера.

На многих стоянках эпохи верхнего палеолита Евразийского Севера (особенно в ориньякскую эпоху) археологи находят скульптурные, вырезанные из камня или кости, фигуры обнаженных женщин. Эти скульптуры с подчеркнутыми признаками пола - так называемые ориньякские Венеры - принято считать изображениями «женских предков», символизирующими женское начало. К ним примыкают и найденные в более поздних слоях (неолит, мезолит) более схематизированные женские фигуры. Судя по тем местам, где они были найдены (возле очаговых' ям), правдоподобно считать их не "предками", а изображениями «хозяйки огня», или «матери очага».

В основе этого образа лежала вполне реальная действительность: роль женщины в добывании и поддержании огня в первобытную эпоху была чрезвычайно велика.

Совершенно правильно писала об этом Харузина:

«Не была ли на заре жизни человечества женщина естественной хранительницей огня на очаге, временном или постоянном? Мужчина, добытчик дичи, уходил иногда далеко; женщина постепенно принуждена была сократить свою подвижность. Если исходить из трудности добывания огня и удобств сохранять его поддерживанием, не представляется ли возможным допустить... что женщина оставалась зачастую на месте стоянки, чтобы только сохранить огонь? Женщина более, чем мужчина, имела случай обходиться с огнем, изучать его свойства, привычки... Она замечала, отчего он, сердитый, шипит и трещит, сыплет Искрами, что заставляет его поднимать кверху свои языки, с какой жадностью он накидывается на подбрасываемую ему «пищу» - топливо. Ее внимание усиленно сосредоточивалось на стихии, поддержание которой было так существенно важно. В ее уме создавался ряд суеверных представлений, она составляла себе целый кодекс более или менее верных примет, относящихся к огню» [5].

Харузина вполне права, подчеркивая сохранение этих черт вплоть до наших дней в крестьянском быту: «Женщина, хорошая хозяйка, в русской крестьянской семье знает прекрасно все предосторожности, которые надо принимать, зажигая, вздувая огонь, знает все формы его почитания. За непочтительное обращение хозяйки огонь карает весь дом пожаром» [6].

Поэтому относительно огня, в частности домашнего очага, широко распространены разные поверья, суеверные запреты и пр. В огонь нельзя плевать, мочиться, бросать нечистоты. Зажигание нового огня должно происходить по определенным правилам, с соблюдением известных обрядов.

Все это свидетельствует о том, что огонь считался чистой и очищающей стихией. В основе подобной идеи лежали реальные факты: огонь и особенно дым костра и очага помогал людям освобождать жилье от всякого рода паразитов - гнуса, мошкары, комаров, москитов. Та же реальность отразилась и в повсеместном - у всех народов – использовании огня в народной медицине. Трудно перечислить все способы использования его«целительной» функции: прижигание больного места печной золой, окуривание, копчение, «освящение» лечебных средств и пр.

Так складывался - вероятно, еще на грани доклассового и раннеклассового общественного строя — сложный олицетворенный образ «духа огня», ставшего объектом религиозного почитания. Целая галерея таких - в основном женских — образов создана, например, у народов Сибири («хозяйка огня», «мать огня»). Это, конечно, не случайно - в них отразился уклад матрилинейного родового строя. Есть только два исключения: «уот-иччитэ» у якутов и «гали-эжин» у бурят — «хозяин огня», что тоже не случайно, но эти два народа в то время жили в условиях патрилинейного родового строя.

На пороге классового общества черты мифологического образа «хозяина огня» переплетаются с образами предков-покровителей рода и семьи. Так обстояло дело у славянских народов (например, русский домовой), у восточнофинских народов (воршуд у удмуртов). Однако нельзя подходить слишком упрощенно к вопросу об отождествлении культа огня с родовым или семейным культом предков, ибо у того и другого разные исторические корни.

С большой осторожностью надо подходить и к сближению культа огня с солярным (солнечным) культом, развившимся на почве обрядности, связанной с возделыванием земли и сбором урожая. Хотя они и похожи друг на друга (например, обычай скатывать зажженные колеса с холма или горы, свойственный обоим культам), однако их происхождение разное.

Божество огня

В большинстве государств классического Востока и античного мира взаимно переплетались идеологическое и символическое значения огня. Самый выразительный пример — бог Агни в ведической мифологии Индии. Это — двойственный персонаж.

Прежде всего, Агни — это собственно огонь, материальный и вещественный, языки пламени (санскритское «агни» этимологически родственно славянскому «огонь»). Но это преимущественно жертвенный огонь, выполняющий важную культовую функцию вестника - доносить до небесных богов пламя и дым приносимой жертвы. В-третьих, он и сам — один из главнейших богов: ему одному посвящено в ведической Индии около 200 гимнов, и в списке богов Агни стоит на втором месте, уступая лишь громоносному богу Индре. Составители гимнов не жалели красок для прославления священного огня. «О Агни, — поется в одном из гимнов, — огонь священный, огонь очищающий, ты, спящий в дереве, ты, поднимающийся сверкающим пламенем, ты, божественная искра, скрытая в каждой вещи, и прославленная душа Солнца!» В позднейших религиях Индии Агни отошел на задний план, но в ритуалах функции огня остались — особенно в погребальных обрядах: каждый верующий индус считает Для себя особым благом, если тело его будет предано сожжению, по возможности на берегу священного Ганга.

В родственной индийцам иранской религиозной мифологии бог Атар, олицетворение огня, занимал подчиненное место. Но у всех иранских племен огонь рассматривался только как чистая стихия. Любопытно, что одна и та же идея о святости огня привела у индийцев и у иранцев в погребальном ритуале к противоположному результату: Умерших иранцы не только не кремировали, но само соприкосновение трупа с огнем считалось оскорблением этой стихии, а значит — тягчайшим грехом.

Эта идея чистоты огня сохраняется доныне у всех приверженцев «огнепоклоннических» религий - зороастрийцев (персы, гербы), йезидов. «Храмы огня» были, как то видно из археологических раскопок, в Средней Азии и в Закавказье. Из античных примеров культа огня самый характерный — почитание богини Весты в Риме. В честь ее был построен храм, в нем на очаге (жертвеннике) горел неугасимьй огонь - символ крепости Римского государства. За священным огнем следили жрицы -девочки или девушки, дававшие обет целомудрия и безбрачия (нарушение его каралось смертью). Весталки (и особенно главная из них) пользовались рядом привилегий. Одной из них была привилегия освобождать от казни осужденных. Огонь Весты обновлялся в начале каждого календарного года. Алтари ее были и в частных домах - у входа в жилище, в вестибул (откуда - наш вестибюль).

Аналогичное место в системе государственных культов греческих полисов занимала богиня Гестия — богиня священного домашнего очага. Принадлежа к священному сонму 12 олимпийских богов, Гестия, однако, не была предметом каких-либо мифологических сюжетов.

Римская Веста и греческая Гестия — яркие образцы устойчивого сохранения матриархальных начал в религиях даже развитых классовых и государственных обществ.

Но античность знала и иной «характер» огня — буйный, разрушительный. Его персонифицировали боги Арес и Гефест в Греции, Вулкан в Риме. В этих образах, однако, присутствуют и иные черты: Арес - бог жестокой и истребительной войны. Гефест - бог кузнечного дела, ковач оружия. Вулкан - божество не только разрушительной стихии огня, но и защитник от пожаров.

Социальная природа огня

Во всех изложенных выше фактах сакрализации и символизации огня есть одна черта, которая проходит через всю историю общения человека с огнем. Это социальная природа и социальное опосредствование всей огненной сферы. В чем это выражается?

Подобно любому другому явлению культуры, и материальной и духовной, огонь на службе человека выполняет основные и производные функции. Основные функции огня — борьба со зверями, согревание и освещение жилья, приготовление пищи. А производные? Общение и разобщение людей, интеграция и сегрегация.

Об организации труда в древнейшую эпоху охотничьего хозяйства почти неизвестно. Здесь возможны лишь гипотезы. Вероятно, что облавные охоты требовали все же некоей организации: женщины добывали огонь и охраняли его, мужчины пользовались им при облавах. Уже тогда женщины-хранительницы огня (очага) были как бы стабильным центром орды (рода), мужчины — его более подвижной периферией Женщин и детей огонь очага сплачивал, отделяя от мужчин. В какую-то, пока неясную эпоху произошел раскол рода на семьи. Тогда обнаружилось, что не всякий огонь хорош. Появилось деление на «наш» огонь и «не наш» («чужой»). Следы такого деления сохранились едва ли не у всех народов Земли. Казалось бы, никакого убытка в хозяйстве не будет, если одолжить соседу головешку или горсть углей: но сколько же создалось по этому поводу ограничений и запретов! Нельзя давать соседу огонь в определенные дни, нельзя быть слишком щедрым и т.д.

«Кто никогда не отказывает своим соседям в горячих угольях, - писали еще в ХIХ в. о белорусских крестьянах, - у того отымется счастье, и хлеб в поле не простоит без потравы». Некоторые крестьяне «опасаются давать из своего очага горячие угли чужим людям, в другую избу; если дают, то весьма неохотно, при том условии, чтобы те же угли были возвращены, хотя бы и потухшие. Иные, если угли не возвращены, в свою очередь посылают к тому соседу, которому одолжили, за горячими углями, хотя бы в них и не было надобности»[7].

Крайней степени строгости подобные запреты достигли у народов Северо-Восточной Азии. В.Г. Богораз, досконально изучивший поверья и обряды чукчей, писал о них:

«Каждая семья имеет собственный огонь. Семьи, огонь которых происходит от разных линий предков, даже в том случае, если они многие годы прожили вместе, тщательно охраняют свой огонь от всякого соединения с чужим огнем. Заем огня от соседей считается величайшим грехом». Или: «Чукотская женщина охотно возьмет у соседей спички, кремень и огниво, так как все это не связано с семейным очагом, но никогда не возьмет ивового прута, так как он смешивается с углем, а уголь взят с чужого очага». «Во время моего пребывания среди чукч, - писал он, — я имел много столкновений с женщинами из-за огня. Многие из них не имели чайников и все же не разрешали мне кипятить воду в моем чайнике, так как он стоял раньше на чужом очаге. Нередко приходилось оставаться без горячего чая» [8].

Это сакральное противопоставление «нашего» и «чужого» огня отразилось в свое время в Библии, где вообще ритуал жертвенного огня упоминается многократно и со всеми подробностями. В книге «Левит» при описании торжественного общенародного жертвоприношения упомянут следующий эпизод:

«Надав и Авиуд, сыновья Аароновы, взяли каждый свою кадильницу, и положили в них огня, и вложили в него курений, и принесли пред Господа огонь чуждый, которого он не велел им. И вышел огонь от Господа, и сжег их, и умерли они пред лицем Господним».

Дело шло, как видно, не о какой-нибудь незначительной детали жертвенного ритуала, а о принципиальной оппозиции «наш» — «чужой».

Одна из важнейших общесоциальных функций огня - очистительная. В доклассовом обществе она была слабо дифференцирована. Каждый совершал очистительные обряды за себя, и вся община совершала их за всех. В древних государствах очистительные жертвы и обряды попадали в руки жрецов. У жрецов иерусалимского храма система очистительных жертв была разработана до тонкостей. В средние века очистительная функция огня целиком принадлежала церкви. За каждое нарушение того или иного обряда, как и за крупные преступления, требовалось чаще всего «огненное» очищение - обычно с тем или иным участием огня.

Католическая церковь построила на этой системе учение о чистилище - загробном мире, где грешные души в огне очищаются от грехов, причем срок пребывания в чистилище определялся церковью. Ею же была введена практика «аутодафе» — публичное сожжение «еретиков».

Той же изуверской идеей вдохновлялись на Руси в ХVII в. старообрядцы-«самосожженцы», чтобы этим страшным путем очиститься от грехов и войти в «царствие небесное».

Огонь - объединяющая и разделяющая стихия

В современной структуралистской этнологии огню не уделяется почетного места. Для главы этой школы, К. Леви-Стросса, огонь - «медиатор» (посредник) между сырой и вареной пищей, один из членов бинарных оппозиций «огонь - вода» или «высекание – трение» [9].

С общеисторической точки зрения, огонь - это форма опосредствования человеческих отношений, их взаимотяготения и взаимоотталкивания, форма разграничения трудовой деятельности женщин и мужчин, сплочения родовых групп, затем семьи. Родовые и семейные группы ограничивали себя строгими правилами несмешивания огня. Огонь замыкал собой кольцо родственников и членов семьи.

В ходе дальнейшего расширения форм общения символическое значение огня уменьшается, но не исчезает. Скажем, родовая (родоплеменная), а позже национальная и классовая сегрегации сохраняются в течение длительного времени, а в эпоху капитализма обостряются, хотя и принимают иные, менее экспрессивные формы. Отделить членов крупного банкового концерна от группы безработных и бездомных бедняков можно и без применения огня. Но иногда этот символ служит внешним выражением общности национальных и общенародных интересов, что сказывается, главным образом, в моменты острых социальных кризисов. Торжественные факельные шествия сторонников мира, неугасимый огонь на местах захоронений борцов за свободу и демократические права напоминают о древней сплачивающей роли огня. Высшей формой этой символики является новая традиция перенесения олимпийского огня с его родины в ту страну, где проводятся очередные спортивные игры, выражая стремление к миру широких народных масс.

---

По этой теме читайте также:

---