В сражениях при Чакабуко и Майпу Чили отвоевала у Испании свою независимость. Высшим правителем в стране в 1817 году стал Бернардо О' Хиггинс.
Европа в то время освободилась от наполеоновского нашествия. Свежа была в памяти недавняя Французская революция, институты буржуазного государства, введенные Наполеоном укреплялись.
Усилия Чили направлялись на сплочение нации. Деятельность О'Хиггинса в этом плане была не очень эффективной. Высокие налоги и казнокрадство вместе с попытками осуществить некоторые реформы вызвали недовольство олигархии. Провал военной экспедиции в Перу и многолетняя угроза со стороны Испании южнее Био-Био еще более осложнили политическую нестабильность. В 1823 году О' Хиггинс вынужден был в результате вспыхнувшего мятежа отречься от власти и эмигрировать в Перу.
В Чили продолжался процесс становления государственности. Как отмечает историк Энсина, чилийцам одинаково претила как монархия, так и диктаторский каудильизм, невозможен был возврат к временам колонии. Надо было, несмотря на отсутствие опыта у латиноамериканских стран, создать такой политический режим, который приближался бы к республиканской форме правления.
Эта так называемая неопытность привела к тому, что после О' Хиггинса последовал целый переходный период хаоса и нестабильности. В Чили в то время господствовала олигархия представителей землевладельцев плодородной центральной равнины в окрестностях Сантьяго. Эти аристократы составляли самую могущественную политическую группировку, получившую название «парики». Им противостояли либералы и реформисты, претендовавшие на осуществление некоторых идей республиканцев-демократов. Их называли «начинающими». Они сменяли друг друга у кормила власти, и между ними случались и вооруженные столкновения.
В этой обстановке идеологических схваток, правительственной коррупции и политической анархии выделилась фигура Дьего Порталеса, энергичного дельца из Сантьяго, имя которого вошло в национальную историю. Порталес принадлежал к креольской аристократии, изучал гуманитарные науки и право. Это был человек огромной жизненной энергии и большого юмора. Его шутки становились известными всему Сантьяго.
Он не был человеком высокого идейного полета. Это был простой администратор, маньяк порядка, фанатик организации. Он мог стать даже грубым цербером, когда дело касалось нарушений установленных правил. Его рвение превосходило всякие границы.
Именно такого человека использовала олигархия в тот период. С 1830 по 1837 год Дьего Порталес занимал пост министра в разных кабинетах. В какой-то период, когда министерств было еще мало, он даже сконцентрировал в своих руках одновременно власть трех министерств: внутренних дел, обороны и иностранных дел. Одно время он являлся единственным министром, нечто вроде премьер-министра без кабинета.
Примечательно, что Порталес, живший во времена войн за независимость, никогда в них не вмешивался. Другой характерный факт: придя к власти во времена либерального правительства своего друга Овалье, Порталес положил начало самому жестокому преследованию либералов после победы консерваторов в битве при Лиркайе.
По словам буржуазных историков, в том числе и Энсины, Порталес привил в Чили «патриотизм, гражданскую самоотверженность, порядочность, справедливость, уважение к законам, серьезность и приличие в политической и частной жизни».
На деле же Порталес был человеком, создававшим аппарат государства, который буржуазия использовала как классовый инструмент, предназначенный для сохранения и укрепления своей власти. По замечанию Ранкиля, «форма гражданского правления, которую буржуазия создала во времена Порталеса и совершенствовала на протяжении многих лет, обеспечила ей общественный порядок, т. е. господство над трудящимися классами».
Чтобы правительство было столь же сильным и эффективным, как вооруженные силы во времена репрессий, следовало прежде всего овладеть таким же сильным орудием власти. Портал ее создал гражданскую милицию (он лично руководил одной из ее частей), которая ограничила влияние армии.
С точки зрения административной Портал ее навел экономию в расходовании общественных средств и стремился насадить аскетизм в среде чиновничества, чтобы покончить с коррупцией. Он ввел в оборот концепцию абстрактного государства, существующего независимо от людей, временно руководящих этим государством. Правительство превращалось в безликую организацию, существующую независимо от каудильос. Порталес сам в этом плане подавал пример, дважды отказавшись от явной возможности стать президентом республики и один раз от чина генерала.
В письме, адресованном Хосе Мануэлю Сеа 10 февраля 1822 года, он утверждал, что демократия в американских странах, «изобилующих пороками», — это абсурд и что его целью является создание «сильного централизованного правительства, члены которого были бы подлинными образцами добродетели и патриотизма и могли бы повести народ за собой по пути порядка. Когда эта мораль утвердится, то и придет подлинно либеральное правительство, свободное и исполненное идеалов, которые станут также идеалами всех граждан».
В 1822 году в письме к своему другу Хоакину Токона-лю он утверждал, что только для очень немногих административных постов в государстве определен круг их задач и обязанностей. Поэтому целью Порталеса было установление методов, норм и правил ведения административных и государственных дел, так что после Порталеса ни один чиновник не смог сказать, что он не знает, в чем заключаются его обязанности.
Порталес жаловался, что страна находится в состоянии варварства. Этот «покров ночи», нищета, безграмотность и забитость масс обеспечивали олигархии ее господство. Для мятежных и непокорных Порталес уготовил тюрьмы. Разрослась служба слежки и полиции. На членов оппозиции обрушились ссылки и отстранения от политической деятельности.
Кульминационным пунктом этого периода явилась Конституция 1833 года. С принятием конституции буржуазия получила главный инструмент своего политического господства. Она установила систему сильной авторитарной власти, сконцентрированной в руках президента. Был и двухпалатный парламент, но президент располагал правом вето. Исполнительная власть держала процесс выборов под таким тщательным контролем, что парламент был не больше чем образом и подобием самого президента. Правом голоса пользовались только те, кто имел собственность и платил налоги.
Порталес был убит во время военного мятежа в Кильоте. Но эти семь лет, на протяжении которых он в той или иной форме имел влияние на дела Чили, оказались решающими для жизни страны в течение последующих полутора веков. «Традиции стиля правления Порталеса, — указывает Ранкиль, — ввели в практику преклонение перед законами и конституцией, создали культ неприкосновенности законов, превратили их в застывшую догму и укоренили мысль, что личные интересы представляют собой часть интересов целой нации... Значительные массы наших трудящихся классов и средних слоев общества продолжают слепо верить в утверждавшиеся Порталесом принципы преклонения перед законом, кодексом и конституцией, словесная мишура которых приобрела в их глазах магическое содержание. Эти абстрактные истины ловко использовались буржуазией и до сегоняшнего дня оказываются столь же эффективными в сохранении структуры общества, разделенного на классы».
Эти слова, написанные в начале 1973 года, сохранили свою силу вплоть до военного переворота 11 сентября того же года, завершившего определенный этап чилийской истории, начатый Дьего Порталесом. Эту страницу истории необходимо знать, чтобы понять, почему часть революционных сил была привержена конституционным традициям, глубоко в них укоренившимся. Поставленное перед выбором между резким разрывом с буржуазией и медленным ее обескровливанием, Народное единство избрало этот последний путь.
Во время предвыборной кампании Альенде объявил, а затем неоднократно повторял о своем намерении соотносить преобразования с нормами буржуазной законности.
Перед тем как отдать ему голоса на совместном заседании конгресса, который должен был избрать его президентом, депутаты оппозиции потребовали от Альенде, чтобы он подписал статут о гарантиях. Документ гарантировал сохранение основных институтов буржуазного государства и дополнял конституцию.
Тем самым Альенде должен был соблюдать правила игры, разработанные его основными противниками, что создавало серьезные трудности, которые президент не мог не учитывать.
Поэтому с самого начала такое положение закладывало почву для борьбы между исполнительной и законодательной властью, которая продолжалась на протяжении всех трех лет пребывания у власти Народного единства.
В национальном конгрессе преобладали парламентарии от Демохристианской и Национальной партий, которые вместе с представителями некоторых небольших правых групп составляли большинство.
В августе 1971 года журнал «Пунто финаль» (№ 137) отмечал: «Речь идет о том, чтобы применять против буржуазии ее собственные законы, когда она будет вынуждена их нарушать». И указывал далее, что для подрыва основ политической власти буржуазии необходимо прежде всего начать наступление на социально-экономические основы этой власти в целях их ликвидации. Следовательно, надо вести бой не там, где этого жаждет противник, и в невыгодных для левых сил условиях. В данном случае буржуазия стремилась перенести борьбу в парламент, поскольку могла его контролировать. Кроме того, там, в конгрессе, можно было ослабить и свести на нет силу рабочего класса, уменьшить политическое воздействие трудящихся.
В январе 1972 года тот же журнал (№ 149) писал: «Своеобразие чилийского пути к социализму состоит также и в том, что противник может использовать законы для того, чтобы прервать этот процесс... Никто ни может соревноваться с буржуазией в умении манипулировать законами, которые она же и изобрела. Действительно, со спокойствием муравья, уступая иной раз в тактических целях требованиям масс и на деле идя на некоторые уступки, призванные приукрасить диктатуру и эксплуатацию, буржуазия выстроила нынешнее конституционное здание. Нагромождение законов, трактуемых и используемых судами, состав которых отражает интересы определенного класса, составляет скелет системы. Подстраховавшись парламентом и захватив средства массовой информации, что позволяет ей создавать видимость подлинной демократии, буржуазия сосредоточила в своих руках основные инструменты для защиты своих экономических интересов».
Этому мнению противостояло другое, прямо противоположное. Политический советник президента Альенде Жоан Гарсес в своей книге «Революция, конгресс и конституция» утверждал, что конфликт «начинается, развивается и набирает силу в рамках законности и унаследованной системы... В этом нет ничего, что не соответствовало бы самой сущности неолиберальной государственной системы».
Он подчеркивал, что избранный Чили путь революции предполагает признание конституционной законности, которая «предоставила правительству Альенде возможность прихода к власти». Поэтому оно должно было действовать в рамках закона и конституции.
Эти две явно противоположные тактики левых сил вызвали другой конфликт, который тоже продолжался на всем протяжении пребывания у власти Народного единства вплоть до его насильственного свержения.
Нет никакого сомнения в том, что буржуазия очень эффективно использовала легальные возможности, предоставленные ей законами. То государство олигархии, которое выковал еще Порталес, и сто тридцать четыре года спустя продолжало служить ей.
На митинге, состоявшемся на Национальном стадионе в начале декабря 1971 года, сенатор Ренан Фуэнтеальба, председатель Демохристианской партии, заявил, что в скором времени он на основе конституции выдвинет обвинение против министра внутренних дел Хосе Тоа в нарушении конституционных гарантий.
Обвинение в нарушении конституции было законным средством, которое позволяло конгрессу сменить любого министра правительства. Это право было зафиксировано в статье 39 конституции. Можно было обвинить министра в растрате государственных средств, в предательстве, взяточничестве, нарушении законов, в подрыве национальной безопасности и многом другом. Палата представителей принимала и выдвигала такое обвинение, а сенат избирал из своей среды трибунал, который и выносил решения.
Обвинение против Тоа стало первым в целой серии министерских отставок, которые были направлены на политическую дискредитацию Народного единства, затрагивали его престиж, создавали мнение о том, что правительство пренебрегает законами и нарушает конституцию.
В конечном счете эти конфликты настолько отвлекали правительство, что оно не имело возможности продолжать наступление на экономические основы власти буржуазии. Тем не менее формальное обвинение против Тоа было вынесено в палату представителей 12 декабря. В этот день в одном из интервью, появившемся в газете «Эль Меркурио», представители Национальной и Демохристианской партий лживо утверждали, что в основе этого обвинения лежат якобы существование в стране вооруженных групп, нарушение свободы слова и свободы собраний, вмешательство правительства в дела средств массовой информации, незаконные аресты и другие произвольные действия.
И если Народное правительство на деле уважало законы, то правая оппозиция всегда пыталась заявлять, что это не так. Началась игра, во время которой народная власть, отвечая на многочисленные обвинения в нарушении буржуазной законности, доказывала каждый раз, что она уважает законы.
Тоа был снят с поста палатой представителей 6 января 1972 года 80 голосами против 59. Не хватало окончательного решения сената. На следующий день Альенде назначил вместо Тоа на пост министра внутренних дел радикала Алехандро Риоса Вальдивиа, а Тоа назначил министром обороны вместо Риоса Вальдивиа. Комментаторы назвали эту политическую игру «рокировкой». За время своего пребывания у власти Альенде неоднократно прибегал к «рокировкам», для того чтобы уменьшить ущерб от частых обвинений конгресса в нарушениях конституции.
Конгресс продолжал преследование министров. В июне 1972 года в нарушении конституции был обвинен Эрнан дель Канто, а в октябре того же года — губернаторы провинции Био-Био Федерико Вольф и провинции Сантьяго Альфредо Хойнант. В ноябре конгресс попытался организовать процесс против губернатора Консепсьона Владимира Ленина Чавеса. В декабре 1972 года обвинение в нарушении конституции было выдвинуто против члена Политической комиссии ЦК Коммунистической партии и министра финансов Орландо Мильяса. Сенат поддержал обвинение, но сместить министра не смог, поскольку Альенде, использовав тактику «рокировки», назначил его министром экономики. Эти примеры можно было бы продолжить.
29 января 1972 года Альенде объявил о сформировании нового кабинета. Цель этого шага заключалась в расширении политической базы правительства после неудачных для Народного единства выборов в провинциях Кольчагуа и О' Хиггинс. Тоа продолжал оставаться министром обороны, но Риос Вальдивиа уступил пост министра внутренних дел социалисту Эрнану дель Канто и стал министром образования. Этим и закончился так называемый «кризис Тоа» — первый бой между правительством и парламентом.
В июне 1973 года, за два месяца до свержения правительства Народного единства, журналист Хосе Кайюэла дал в журнале «Чили сегодня» оценку того, что означал этот бой между двумя формами власти. Статья называлась «Буржуазия стреляет из всех своих крепостей». Кайюэла писал: «Не спеша, но и не останавливаясь, реакционная оппозиция воздвигла крепости на каждом поле боя, где ее позиции оставались нетронутыми: в парламенте, в судебных и ревизионных органах, в университетах, в профессиональных организациях и в таких экономических центрах, как Ассоциация сельского хозяйства, Ассоциация промышленного развития и Конфедерация промышленности и торговли. И отовсюду, из всех этих организаций велась подрывная работа...» В статье подводились итоги агрессивной деятельности конгресса: в нарушении конституции обвинены десять государственных министров и пять губернаторов провинций.
Но это было еще не все. В январе 1972 года конгресс проголосовал за сокращение государственного бюджета на 362 млн. долларов. Такое решение осложняло осуществление программы по аграрной реформе, строительству жилья, развитию новых предприятий и даже ставило под угрозу нормальное функционирование некоторых сфер коммунального обслуживания. Постоянно сокращались и фонды, выделенные на правительственную пропаганду и агитацию.
Четвертого января 1972 года Альенде собрал кабинет и информировал его о новой атаке конгресса. Было принято решение обратиться к конституционному трибуналу, сославшись при этом на то, что сокращения бюджета противоречат конституции. Иными словами, Альенде предпринял еще одну попытку нанести удар противнику, пользуясь его же оружием.
Но в кулуарах конгресса уже зрела очередная, более хитроумная и более опасная интрига, о которой стало известно только 19 февраля 1972 года. Собравшись в полном составе, конгресс принял решение утвердить поправку к конституции, по которой экспроприация частных предприятий могла проводиться только по решению конгресса.
Речь шла о самом сильном ударе по исполнительной власти, поскольку поправка ограничивала ее полномочия и пресекала любую попытку углубить процесс дальнейшей социализации производства.
Закон объявлял недействительными все сделки правительства о приобретении собственности, заключенные после 14 октября 1971 года, а также приостанавливал проводимую в это время национализацию.
В ответ Альенде наложил на закон вето. Для того чтобы провести закон, палате депутатов и сенату пришлось бы утвердить его двумя третями своего состава. Но оппозиция не располагала таким превосходством. Закон был отвергнут без проведения плебисцита.
Эта конституционная поправка, известная под названием «закон Гамильтона-Фуэнтеальбы» (по имени сенаторов от Демохристианской партии, внесших его в конгресс), ставила под защиту интересы некоторых наиболее крупных монополий в Чили.
При Народном единстве наряду с предприятиями, принадлежащими государству, разрешалась и смешанная собственность, при которой государство должно будет иметь по меньшей мере 51% акций. Список контролируемых государственных и смешанных компаний включал 91 предприятие самых различных отраслей, таких, как текстильная, нефтяная, сахарная, цементная, химическая, холодильная, пищевая, металлургическая, рыбная, фармацевтическая, производство электроэнергии, судоходство.
Один из руководителей Ассоциации промышленного развития заметил, что контроль над этими предприятиями означал бы в конечном счете полное господство над чилийской экономикой. Журнал «Пунто финаль» (№ 152) в передовой статье отмечал: «Эта поправка к конституции представляет собой самую серьезную из всех предпринятых до сих пор буржуазией попыток приостановить процесс продвижения к социализму».
После наложения президентом вето на закон Гамильтона-Фуэнтеальбы вновь вспыхнула острая полемика вокруг законности права вето и компетенции конституционного трибунала. Парламентарии от оппозиции настаивали на том, что по закону трибунал не может вмешиваться в дела, уже решенные конгрессом. Дискуссия развернулась по вопросу о количестве голосов, необходимых для проведения закона в жизнь после наложения на него президентского вето. По мнению Альенде, для этого было необходимо две трети голосов в парламенте. Оппозиция же утверждала, что достаточно простого большинства, то есть половины плюс один голос.
Наиболее радикальных элементов в среде левых сил раздражала такая игра. В марте 1972 года состоялся пленум Социалистической партии, на котором был представлен политический доклад, содержавший критику поведения правительства в его столкновениях с институтами буржуазного государства.
18 марта в своей речи на пленуме в г. Альгарробо Альенде дал ответ на эту критику. «Партия, — говорил президент, — разделяющая ответственность за руководство правительством, не может ограничиваться только заявлениями, что главным в деле разрушения буржуазного государства является взятие пролетариатом политической власти. Это общеизвестно. Она обязательно должна предложить формы, в которых может и должна действовать организованная энергия трудящихся. Предложения эти окажутся невыполнимыми, если не будут сделаны серьезные выводы о том, что представляет собой чилийское государство на современном этапе нашей истории...»
Далее Альенде говорил о том, что власть буржуазии зиждется не только на ее государственных институтах, но и на экономической мощи и на системе социальных отношений, установленных капиталом. «Как можно претендовать на разрушение аппарата общественного управления, если он является инструментом, который надо изменить и поставить на службу трудящимся?» — спрашивал президент. И продолжал: «Не в разрушении, не в насильственном сломе государственного аппарата состоит цель чилийской революции. Путь, который чилийский народ открывал для себя сам борьбой многих поколений, обязывает его использовать в данный момент условия, созданные на протяжении нашей истории, и добиваться замены основанного на капитализме государственного строя другим, который отвечал бы требованиям новой общественной реальности в Чили».
Факт прихода правительства Альенде к власти в результате выборов, проведенных в условиях господствовавшего в Чили государственного порядка, свидетельствовал о том, что этот порядок пока не потерял силы, а только, как он выразился, «разложился и подточен». «Буржуазия сделала в то время все возможное и невозможное для подрыва традиционных основ государственности, которая сама по себе уже не являлась непреодолимым барьером для революционного движения», и, развивая эту идею, президент отметил, что Народное правительство смогло утвердиться в ноябре 1970 года благодаря именно государственному порядку.
Буржуазия решилась на подрыв государственного порядка, окончательно убедившись, что он уже ей не служит. Это произошло 11 сентября 1973 года. Но Альенде в речи 18 марта анализировал лишь специфический момент в истории страны, когда противоречия только еще начинали создавать в стране кризисную ситуацию.
«В ходе столкновений вокруг дела министра Тоа, — заявил Альенде, — буржуазия хотела покончить с политической независимостью Народного правительства перед конгрессом. В столкновениях по вопросам реформы конституции и юридической основы права вето буржуазия проверяла возможность изменения действующей конституции в обход президента. Чему учат нас факты?..»
Далее Альенде ответил на вопрос так: «Политические институты представляют собой механизм, созданный материальной общественной силой. Он связан с этой последней, и от содержания и эволюции социальных сил зависит история и судьба государственных институтов. Эти институты соответствуют социальной силе, давшей им жизнь. И происходящее сейчас на наших глазах — свидетельство того, что сила народа, сила пролетариата, крестьян, средних слоев вытесняет монополистическую и латифундистскую буржуазию с ее командных высот... Теоретически неправильно возводить в абсолют эти институты. За рамками прикрывающей их формы стоит социальная суть, которая движет теми, кто их применяет или использует...»
Президент Альенде дал теоретическую оценку так называемому чилийскому пути: «Политический доклад отрицает возможность того, что эти институты сами по себе могут открыть путь к установлению государственных институтов иного классового содержания. Составители доклада, очевидно, забыли о том, что ликвидация социально-экономического строя, замена его другим повлечет за собой создание социально-экономических факторов, прямо противоположных этому старому строю, факторов, которые одновременно являются и проводниками преобразований, и первыми проявлениями будущего строя... так как накопление количественных изменений приводит к изменениям качественным...»
Не впервые в истории Чили происходило такое резкое столкновение между исполнительной властью и парламентом. Об этом свидетельствуют страницы истории.
После Порталеса наступил период экспансии и становления чилийской экономики. Началась разработка медных рудников и селитряных месторождений. С момента окончания Тихоокеанской войны в стране возникла финансовая буржуазия, движение трудящихся носит все более организованный характер.
В 1866 году на пост президента вступил либерал Хосе Мануэль Бальмаседа. В то время чилийское либеральное движение включало в себя наиболее образованную часть буржуазии, которая понимала, что зависимость национальной экономики только от эксплуатации недр приведет ее к оскудению. Либералы считали необходимым создание и других отраслей национальной промышленности. Их тревожило также то обстоятельство, что английский капитал установил контроль над добычей и продажей минеральных богатств.
Программа либералов включала в себя требование необходимости широкого вовлечения масс в те виды работ, которые финансировались за счет налогов на селитру. Бальмаседа осуществил эту программу.
Газета «Трибуна» в апреле 1889 года сообщала: «В связи с широким развитием общественных работ, которые в настоящее время ведутся по всей республике, заработная плата за год к настоящему времени настолько выросла, что достойна внимания наших экономистов. Разнорабочим, которые раньше получали шестьдесят сентаво в день без питания, платят теперь на строительстве девяносто сентаво и предоставляют питание, что равноценно еще двадцати шести сентаво в день».
В июне того же года газета «Католическое знамя», орган Консервативной партии, писала: «Господин Бальмаседа старается заработать себе славу человека, исколесившего страну по железным дорогам вдоль и поперек, построившего школьные дворцы, мосты и дамбы, поднявшего материальную обеспеченность флота и армии, — в общем, человека, давшего сильный импульс промышленному и материальному прогрессу». Перечислив все успехи Бальмаседы, газета критиковала его за то, что он не смог уменьшить налоги.
Консерваторы, будучи в основном выходцами из старой латифундистской аристократии, которая по своей политической близорукости не видела, что деятельность Бальмаседы направлена на продление ее собственной жизни как класса, были недовольны тем, что осуществление программы общественных работ вызвало отток рабочей силы из деревни, и желали провала планов правительства. Как отмечает Ранкиль, «для большинства латифундистов платить трудящимся было равноценно тому, что платить лошадям».
Либералы выступали за то, чтобы часть богатств, получаемых от селитры, оставалась в руках чилийских капиталистов, которые смогли бы вкладывать в развитие экономики страны более высокий процент прибыли. Во многих своих речах Бальмаседа подчеркивал, что, оставляя двери открытыми для свободной конкуренции, нельзя мириться с превращением Тарапаки в простую иностранную факторию. Естественно, что англичане стали ярыми врагами либералов.
Бальмаседа, подобно Рузвельту или Кеннеди, пытался устранить препятствия и социальные противоречия на пути к расцвету буржуазии. Он не являлся защитником интересов трудящихся. Его планы общественных работ были направлены на обогащение прежде всего городских владельцев капитала и торговцев. Отдельные забастовки трудящихся Бальмаседа подавлял с помощью вооруженных сил.
Консерваторы решили свергнуть правительство Бальмаседы, опасаясь того, что его преемник будет продолжать эту же политику. Ими была создана обстановка политической напряженности, сопровождаемая студенческими манифестациями.
В конгрессе зрел заговор. Конгресс обеспечил себе поддержку флота и пытался привлечь на свою сторону известного участника Тихоокеанской войны генерала Бакедано.
В 1891 году парламент закончил период сессий, не утвердив национальный бюджет, и оставил тем самым правительство без средств, в состоянии полного банкротства.
Можно найти немало примеров в истории, похожих на тактику конгресса в его борьбе и против Бальмаседы и против Альенде.
В завершение этой враждебной тактики против Бальмаседы часть конгресса передислоцировалась в Вальпараисо и вместе с некоторыми флотскими офицерами на военных кораблях отправилась в Икике, где создала правительственную хунту.
На протяжении восьми месяцев они создавали и натаскивали свою армию. Пехотные части оплачивались англичанами и формировались из горняков. Теперь селитряные компании платили налоги не правительству, возглавляемому Бальмаседой, а правительственной хунте в Икике. Банкир Агустин Эдварде и финансист Матте финансировали вооружение так называемой конституционной армии, с лихвой возместив потом траты за счет возросших прибылей. Как всегда, Эдвардеы наживались на бедствиях чилийского народа, так же как во время Тихоокеанской войны.
Вооруженные силы оппозиции высадились в Кинтеро, неподалеку от Сантьяго, и в двух сражениях, при Конконе и Пласилье, разбили армию Бальмаседы. Народ не поддержал президента, поскольку еще живы были в его памяти вооруженные подавления забастовок. Бальмаседа после отставки покончил с собой.
После Бальмаседы избирательная система была изменена, и политическая власть сосредоточилась главным образом в конгрессе. Как отмечал Хулио Эйсе: «С 1891 по 1924 год, т. е. за 33 года парламентского правления у власти, сменилось 121 министерство... Кабинеты держались в среднем 3–4 месяца. Министры едва успевали войти в курс дел своих министерств».
В 1925 году вступила в силу новая конституция, возвратившая страну к президентской системе правления.
Некоторые историки считают, что с устранением Бальмаседы заканчивается период действия системы Порталеса, поскольку с этого момента начался период господства законодательной власти над исполнительной. Это соответствовало бы действительности, если бы Порталес ограничился только созданием авторитетного и централизованного правительства. Но он создал буржуазное государство, и все институты этого государства в Чили в большей или меньшей степени — дело рук Порталеса. В действительности система Порталеса была похоронена государственным переворотом Пиночета, когда буржуазия убедилась в необходимости ликвидации созданных им институтов, так как их стали использовать против нее самой.
Конгресс был не одинок в своей борьбе против Народного единства. Главное контрольное управление республики часто называли «четвертой властью» в государстве; оно призвано следить за соблюдением законов и проверять деятельность правительства. В отдельных случаях, когда в правительстве возникают конфликтные ситуации, оно выступает в качестве арбитра. Это своего рода высший апелляционный орган страны.
Руководство им осуществляет контролер, который может быть смещен со своего поста по собственному желанию или конгрессом по обвинению в нарушении конституции. На практике контролер, как правило, подавал в отставку каждый раз, когда избирался новый президент.
В августе 1967 года на пост генерального контролера республики был назначен Эктор Умерес Маньян, провинциальный адвокат с темным прошлым, занимавший с 1958 года пост судьи города Талька. Ходили слухи, что это назначение совпало с его вступлением в Демохристианскую партию. Умерес имел тесные связи с известными деятелями промышленного мира и крупными землевладельцами.
После победы Народного единства началось гонение на активистов левых партий и сочувствующих им. Эта политическая позиция отразилась и на назначениях правительственных уполномоченных на предприятиях. Рекомендации правительства почти всегда получали отказ. Со скрупулезным крючкотворством Умерес проводил проверки, посылал инспекторов на места, требовал подготовки новых данных и тормозил деятельность правительства, его революционную инициативу.
Когда правительство поставило под контроль государства текстильный комбинат «Ланера аустраль», управляющим которого был брат бывшего президента Фрея, Умерес отказался утвердить акт. При установлении контроля над текстильной фабрикой «Йярур» решение контрольного управления оказалось прямо противоположным правительственному. Тогда группа рабочих предприятия пришла в управление с требованием, чтобы сотрудники вели себя в духе времени. Вскоре чиновниками управления была проведена проверка этих рабочих, и трое из них оказались уволенными.
Когда в октябре 1972 года была объявлена забастовка, правительство попыталось реквизировать предприятия, приостановившие свою работу в явно политических целях. Падение производства тяжело отражалось на национальной экономике и на безопасности государства. Контрольное управление воспротивилось решению правительства, так же как оно противилось любым санкциям против забастовщиков, действовавших с явно контрреволюционными целями.
Одновременно контрольное управление распространяло свою деятельность на области, не входящие в административную компетенцию. Так, депутата Жоэля Марамбио, известного своей борьбой в защиту крестьян в районе Сан-Фернандо, судили по наговорам местных латифундистов: ранее на него неоднократно совершались покушения. Президент Альенде снял с него всякие обвинения в октябре 1972 года, когда подходило время парламентских выборов 1973 года. Контрольное управление возвратило назад президентский декрет, ссылаясь на то, что Марамбио может быть помилован только после вынесения приговора, но поскольку его дело пока еще находится на стадии судебного разбирательства, то не может быть возбуждено и ходатайство о снятии наказания. В действительности же Умерес хотел помешать этому известному борцу за интересы крестьян, пользовавшемуся симпатиями у населения Сан-Фернандо, стать депутатом конгресса.
Другой пример. Министр здравоохранения вынес решение о назначении нового начальника госпиталя «Сан-Борха». Контрольное управление отклонило назначение, утверждая, что правительственный уполномоченный может быть назначен только из числа технических инспекторов и только после того, как инспекторская проверка подтвердит наличие нарушений. Подоплека этого дела состояла в том, что снятый начальник госпиталя Аугустин Денегри был активистом Демохристианской партии и вел широкую оппозиционную политическую работу в госпитале.
Число таких примеров можно было бы продолжить.
Умерес был неуемен в своем рвении. Когда один из почтовых чиновников официально запросил, как ему действовать дальше в отношении корреспонденции, поступающей на имя предприятий, поставленных под контроль: передавать ли ее новой администрации или старому хозяину, Умерес ответил, что она должна направляться старому хозяину-капиталисту, владельцу предприятия.
Подобным же образом действовали и судьи. Председатель Верховного суда Энрике Уррутия Мансано тоже был ставленником промышленных магнатов и латифундистов.
Судьи особенно эффективно действовали против Народного правительства в провинциях. Приведем только несколько примеров. В мае 1971 года крестьяне, работавшие в поместье Лас-Пальмас-де-Окоа в Ла-Калере, захватили его. Они протестовали против бесчеловечного к ним отношения, когда среди всего прочего хозяин сохранял за собой даже право разрешать или отказывать им вступить в брак. Правительство взяло поместье под контроль и назначило управляющим инженера-агронома Серхио Мартинеса, который до этого работал преподавателем в университете. Поместье стало процветать. Так продолжалось до тех пор, пока бывший хозяин поместья не обратился в судебные инстанции. Судья Ла-Калеры посадил в тюрьму 40 крестьян, обвинив их в грабеже, хищениях и незаконном присвоении имущества.
В Сантьяго генеральный секретариат правительства распорядился о временном закрытии радиостанции «Радио агрикультура», глашатая Национальной партии и латифундистов, объединившихся в Национальной ассоциации сельского хозяйства. Эта радиостанция отличалась распространением разных панических слухов и сомнительных фактов, извращавших национальную действительность, что нередко ставило под угрозу общественный порядок. И хотя закрыли ее на несколько дней, тем не менее сразу же после вынесения решения о ее закрытии председатель Верховного трибунала Эрнан Сереседа распорядился отменить решение о ее закрытии.
Можно было бы упомянуть сотни подобных случаев. Однако достаточно и нескольких примеров, чтобы продемонстрировать тот порядок, который, будучи нормой, особенно часто использовался в годы Народного единства.
Судебная власть в Чили была, помимо этого, сильно заражена коррупцией.
В годы правления Альенде два скандала подтвердили разложение и взяточничество судей. Один был связан с контрабандой через Арику, а другой — с незаконным получением завышенных окладов членами Верховного суда.
Арика — это город, расположенный на северной границе Чили, по соседству с Перу и Боливией. В середине 1972 года поступило заявление о том, что чиновники судебной коллегии участвуют в контрабанде, которая широко практиковалась в этом городе. Начавшееся расследование показало, что член судебной палаты Игнасио Аполонио Аларкон замешан в контрабанде автомобилей: их беспошлинно покупали в свободной для торговли зоне и перепродавали во внутренних провинциях Чили. Сам Аларкон имел 5 автомашин, зарегистрированных на его детей и родственников.
Член судебной палаты Эдуардо Арайа оказывался чрезвычайно терпимым по отношению к торговцам наркотиками, когда их дела попадали на его рассмотрение. Сам он часто курсировал между границей и внутренними провинциями страны, используя свое положение судебного чиновника для обхода таможенного контроля.
Член судебной палаты Серхио Куэвас был замешан в контрабанде продовольственными товарами. Он получал от частных компаний дорогие подарки, среди них и автомобиль. Прокурор судебной палаты Рауль Арансибиа мешал проведению обыска торговцев, подозреваемых в контрабанде. Судья Марио Акунья был замешан в распространении необеспеченных чеков и фальшивых документов, облегчавших контрабанду.
В мае 1973 года стало известно, что 9 чиновников Верховного суда, включая его председателя Энрике Уррутиа Мансано, получали пенсию, начисленную им как адвокатам, и одновременно чиновничьи оклады. Вместе взятая заработная плата превышала 20 прожиточных минимумов, установленных общим положением. Шесть других чиновников апелляционной палаты тоже пользовались этими незаконными привилегиями. Было подсчитано, что с марта 1972 по март 1973 года председатель Верховного суда Уррутиа Мансано незаконно получил почти 700 тыс. эскудо. Все это вызвало крупный скандал в общенациональном масштабе, который на протяжении нескольких недель не сходил со страниц печати.
Судебные власти пытались также наносить удары и по крупным правительственным чиновникам Народного единства. В январе 1972 года Альберто Мартинес, руководитель Управления промышленности и торговли, был обвинен в злоупотреблении своим служебным положением и в фальсификаторстве. Обвинение при этом ссылалось на то, что крупная фабрика по производству сукна «Овеха Томе» в Консепсьоне была «незаконно» реквизирована правительством.
Открытым подтверждением сговора между судебными властями и буржуазией стал организованный в январе 1973 года частный обед в аристократическом клубе «Палестино» в Сантьяго для чиновников Верховного суда, апелляционной палаты и текстильных магнатов. На нем присутствовал Уррутиа Мансано и некоторые банкиры и политики из оппозиции.
Еще одним государственным институтом, который в политическом плане решительно и энергично выступал против Народного единства, был университет.
17 ноября ректор Чилийского университета Эдгардо Боэннингер ворвался во дворец «Ла Монеда» в сопровождении некоторых парламентариев от оппозиции. Он потребовал встречи с министром внутренних дел (которого там не было), о которой не договаривался. Боэннингер растолкал адьютантов президента, окриком и силой пробив себе путь в апартаменты министра, где также учинил скандал, и, разъяренный, ушел.
Боэннингер — гражданский инженер, выходец из немецкой семьи с Рейна, прибывшей в Чили в 1918 году. В 1960 году он поступил в Чилийский университет преподавателем. Пять лет спустя его назначили деканом экономического факультета. В политическом плане его считали близким к христианской демократии. В июле 1971 года Боэннингер был избран ректором.
Структура управления этим учебным центром предусматривает наличие законодательного органа, который называется Высшим нормативным советом. В этом совете незначительное большинство принадлежало левым силам. Вскоре здесь возник конфликт, выявивший две различные точки зрения по вопросу о предназначении университета. Одна принадлежала левым силам; ее сторонники рассматривали этот высший учебный центр в тесной связи с социальными явлениями и считали необходимым его участие в экономических преобразованиях, происходивших в Чили. В основе другой, которой придерживались правые силы, лежала попытка исключить университет из активной жизни своего времени, они утверждали, что университет должен быть аполитичным и потому независимым от правительства и от всего происходящего в стране.
Борьба между ректором и Высшим нормативным советом привела к тому, что университет лихорадило. Вносились различные предложения для выхода из создавшегося положения, в том числе предлагался и плебисцит. Правые прибегли к уличным демонстрациям, к захватам школ и факультетов. Левые отвечали тем же, и к концу декабря 1972 года Чилийский университет оказался практически парализованным.
Высшее образование в Чили было весьма развитым. Кроме Чилийского университета, имелись еще Католический, Государственный технический, университет Консепсьон в Вальпараисо «Аустраль» на севере и технический «Федерико Санта-Мария». Наиболее крупным был Чилийский университет, в котором в 1971 году насчитывалось 60 тыс. студентов, 9 тыс. преподавателей и 8 тыс. административных служащих. Имея за плечами стотридцатилетнюю историю, солидный бюджет, который был равен 1 % общего бюджета страны, плюс различные пожертвования и чрезвычайные кредиты, Чилийский университет играл значительную роль в жизни страны. Фактически этот университет владел монополией интеллектуальной власти в Чили. Почти все лица, оказывавшие определенное влияние на судьбы страны, были его слушателями или закончили его.
В конце 1971 года Высший нормативный совет, используя свои права, предоставленные ему статьей 38 университетского устава, разделил управление университетом в столице на 4 зоны, названные Северной, Южной, Восточной и Западной. Это деление отражало расстановку различных противоборствующих политических сил и их равновесие. Меньшинство совета и Боэннингер выступили против этих изменений.
В январе 1972 года в конфликт вмешался президент Альенде. На совещании, проходившем в его частной резиденции на Томаса Моро, решили провести новые выборы после того, как Боэннингер подаст в отставку. Выборы были назначены на 4 апреля 1972 года.
Боэннингер, естественно, вновь был выдвинут кандидатом от правых. А левые силы оказались разрозненными. Народное единство выставило в качестве кандидата Фели-пе Эрреру, который был председателем Межамериканского банка развития, орудия империалистического проникновения в Латинскую Америку. Причина, по которой выдвигался такой кандидат, состояла в том, что при существующем социальном составе студентов и преподавателей нельзя было победить на выборах, выставив кандидатом человека радикальных, революционных взглядов. Надо было выставить умеренного кандидата, который устраивал бы средние слои, которые составляли в университете большинство.
Часть левых считала, что кандидатура Эрреры внесет замешательство в ряды студентов, активно участвовавших в деятельности Народного единства или симпатизировавших ему. Они не видели большой разницы между Эррерой и Боэннингером и подчеркивали, что соглашательство с правыми приведет к ослаблению левых сил. Левое революционное движение (МИР) выдвинуло в качестве кандидата Андреса Паскаля. Так называемая Революционная армия представила в качестве кандидата Луиса Витале. Партии Народного единства поддержали кандидатуру Эрреры.
Выборы принесли победу Боэннингеру — 51,86% голосов, Эррера получил 43,53, Паскаль — 3,66, а Витале — 0,85%. Результаты голосования отражали классовый состав университета, на протяжении десятков лет пополняемого представителями средних слоев буржуазии. Дети рабочих имели туда совсем незначительный доступ. Из этих цифр также следует, что широкие слои прогрессивной или радикальной мелкой буржуазии набирали силу, но еще не добились в университете большинства.
Разделение на четыре зоны управления еще сохранялось. Восточная зона с ее 16 тыс. студентов и 13 факультетами была самой крупной и полностью оставалась в руках левых сил. Из 13 деканов 7 были социалистами и 6 — коммунистами. Несколько месяцев спустя вице-ректор социалист Эдуарде Руис заявил, что Боэннингер постепенно душит эту часть университета, сокращая ее бюджет.
Например, Восточная зона с ее 42% всего состава студентов в столице получила 42 млн. эскудо, тогда как Южная, контролируемая правыми, насчитывавшая 7,7% всего состава студентов, получила 32 млн. Диспропорция была явной.
Этой и другими мерами Боэннингер переводил Чилийский университет на позиции, враждебные Народному правительству, и мешал той помощи, которую университет, располагающий большим количеством высокообразованных кадров, мог бы оказать процессу социальных преобразований.
Еще одним из идеологических инструментов, с помощью которого чилийская буржуазия вела бой с Народным единством, стала система образования.
Во времена президентства Фрея была предпринята попытка провести в Чили реформу системы образования с целью усиления ее технократического характера с учетом слабой развитости страны, однако и она далеко не решала действительных проблем образования.
В первые два года правительства Народного единства архаичная система образования оставалась без изменений. Число учащихся в школе возросло на 34,5%. Это было одно из конкретных достижений Народного правительства. Кроме того, на 100% увеличилось количество выдаваемых школьных завтраков и обедов и намечался рост строительства школьных зданий по всей стране. Осуществлялся план распределения молока в школах.
Но не была решена коренная проблема дела образования — приспособление старой системы воспитания к потребностям дня.
Два министра просвещения Народного единства — Марио Асторга и Алехандро Рисе Вальдивия — на себе испытали результаты школьных беспорядков, организованных Федерацией учащихся средних школ и техникумов, руководимой членом Демохристианской партии Гильермо Юнге. Последний даже заявил в интервью журналу «Эрсилья» (№ 1942), что учащиеся являются общественной силой, которую можно сравнить с рабочими и крестьянами. По его словам, организация школьников по своей значимости — это среднее командное звено после правительства, конгресса и политических партий. Необходимо, говорил Юнге, с помощью этой силы выковать студенческую власть. Юнге хвастался, что он заставил подать в отставку 2 министров и угрожал свергнуть тогдашнего министра просвещения Анибала Пальму.
Юнге организовал уличные манифестации (которые всегда выливались в погромы торговых заведений и в драки с применением булыжников) в знак протеста против назначений, которые утверждал министр и которые, как казалось Юнге, носили политический характер. 25 сентября 1972 года эти эксцессы достигли своего апогея во время кровавых столкновений в лицее № 12.
В ноябре проходили выборы нового руководства федерации. Кандидатами были Мигель Анхель Саласар от демохристиан и Камило Эскалона от Народного единства.
Результаты голосования оказались сомнительными в связи с тем, что сторонники Саласара врывались в некоторые лицеи и поджигали урны с бюллетенями и протоколы, подводившие итоги голосования. 16 ноября 1972 года состоялись две грандиозные манифестации одновременно: одна по улице Амунатеги, организованная оппозицией, и другая по улице Аумада, собравшая сторонников Народного единства. Федерация разделилась на две группировки, каждая во главе со своим кандидатом, выступавшим на выборах. Уличные беспорядки и столкновения продолжались. С их помощью буржуазия пыталась создать обстановку неуверенности и нестабильности, которая якобы ожидает страну в будущем при марксистском правительстве.
В декабре 1971 года проходил национальный конгресс по вопросам образования и воспитания, завершившийся принятием решения о необходимости изменения чилийской системы образования. В то время, когда банды Юнге заполняли улицы, министр Пальма попытался осуществить первую реформу: демократизацию просвещения. Так называлось новое положение, предоставлявшее право участия в делах школы всем слоям общества — родителям, государственным и политическим институтам, социальным классам, призванным содействовать развитию школы.
Но решающий шаг был осуществлен в марте 1973 года после выборов в конгресс. Речь шла о введении системы, которая получила наименование «единая национальная школа».
Группа работников просвещения, передовых педагогов, ветеранов длительной борьбы в системе просвещения выработала проект глубокого обновления всей системы образования. Вальдо Суарес, Иван Нуньес и Лаутаро Видела разработали новую систему воспитания, основанную на соединении интеллектуального и физического труда; главной задачей новой системы было воспитание граждан, полезных своей стране. Речь шла о создании такой системы образования, которая воспитывала бы у учащихся чувство солидарности и необходимости полезного труда вместо характерных до сих пор индивидуализма и конкуренции. Образование приспосабливалось к условиям развития страны.
Позднее был поставлен также вопрос о соединении этой общенациональной системы образования с другой системой внешкольного образования, опирающейся на помощь государственных технических органов и университетов. В программу перестройки образования включили программы по ликвидации неграмотности и обучению взрослого населения.
Единая национальная школа понималась как целая и единая система, охватывающая весь процесс образования с начальной школы до высшего учебного заведения. Вводилось политехническое образование. Региональные планы такого образования должны были согласовываться с заводами и сельскохозяйственными кооперативами, расположенными в соответствующей зоне. Все эти нововведения должны были осуществляться поэтапно, на протяжении четырех лет.
Буржуазия отреагировала на это немедленно, и отреагировала насилием. Вновь на улицы для организации беспорядков были выпущены учащиеся, которых на этот раз нацелили против министерства просвещения.
Газета «Эль Меркурио» от 25 марта 1973 года свою передовую озаглавила: «Тревога в чилийских семьях». В ней говорилось: «Многие беды подстерегают сегодня чилийских детей и чилийскую молодежь. Массированное наступление одних разлагающих органов информации, беспрецедентное подстрекательство со стороны других, отсутствие надлежащего кругозора у будущих квалифицированных специалистов и техников, неустойчивость нынешнего момента — вот что составляет тревожащую панораму сегодняшней жизни. К этим симптомам надо добавить и введение новой системы образования, которое осуществляется без консультации с обществом и в нарушение основных юридических норм и которое означает навязывание марксизма будущим поколениям чилийцев».
Школьные власти разъяснили, что то, что газета «Эль Меркурио» называет «навязыванием марксизма», представляет собой нормы, действующие почти во всех развитых странах, в том числе и в капиталистических.
Единая национальная школа вобрала в себя многие рекомендации, принятые на XVII Генеральной сессии ЮНЕСКО в отношении единого процесса образования, ликвидации барьеров между циклами и уровнями образования, соединения его с сельскохозяйственным и промышленным производством и просвещением вообще. ЮНЕСКО основывала свои рекомендации на докладе о мировом опыте в деле образования, подготовленном комиссией под председательством бывшего французского премьер-министpa Эдгара Фора, в которую входили также и представители американских университетов, и известные международные деятели в области педагогики.
Несмотря на это, директор «Эль Меркурио» Рене Сильва Эспехо квалифицировал непрерывное обучение как «контроль над ребенком от рождения до самой его смерти».
Масштабы атаки были таковы, что чилийские епископы опубликовали 28 марта 1973 года заявление, в котором критиковали проект реформы системы образования и утверждали: «...Мы не видим здесь ничего, что в какой-то мере отражало бы человеческие и христианские ценности, составляющие часть духовного наследия Чили». Несмотря на то что образование в Чили было светским, существовали и многочисленные частные школы, находившиеся под контролем религиозных орденов, которые, конечно же, видели в единой национальной школе потенциальную угрозу своим интересам.
Проект реформы вступил в этап общественного обсуждения, которое продолжалось и в момент государственного переворота. Его введение в практику было отложено.
Так чилийская буржуазия использовала ею же созданные легальные институты государственной власти, на которых она держалась парламент, суды, контрольную службу, университеты, систему образования. К этому добавилось и использование средств массовой информации (связь средств массовой информации с политическим процессом мы рассмотрим при анализе этого последнего). Армия вступила в дело позднее, в решающий момент.
Чилийский путь начался с трудностей. Олигархия предупреждала, что стремится сама двигать пешки в своей собственной игре, и сумела эффективно организовать контратаку на поле, выбранном ею, и где она была сильнее.
В 1967 году в Гаване собрались представители основных революционных сил Латинской Америки и создали Организацию латиноамериканской солидарности. После продолжительной дискуссии была выработана Общая декларация, в параграфе пятом которой провозглашалось, что «вооруженная революционная борьба составляет главную линию революции в Латинской Америке».
В то же время в докладе кубинской делегации отмечалось, что условия экономического и социального развития каждой страны не одинаковы, а обстановка специфична. Они требуют в каждом конкретном случае тщательного анализа. Поэтому, отмечалось в докладе, говорить о партизанской войне в Чили или Уругвае (это относилось к 1967 году) было бы неправильно и даже абсурдно.
Альенде всегда настаивал на своей идее о замене одной системы другой путем создания сначала некоего социально-экономического эмбриона будущего общественного строя.
В первые шесть месяцев своего пребывания у власти Альенде нанес целую серию быстрых и решительных ударов по буржуазии в области горнорудной промышленности, национальных и заграничных банков, по земельной собственности и внешней торговле, что, несомненно, ослабило власть олигархии.
Помимо этого, он попытался осуществить некоторые изменения в существующей политической системе. Так, он поставил вопрос о создании однопалатного парламента. Это предложение он сформулировал в своем первом обращении к конгрессу 21 мая 1971 года. Внесенный официально 11 ноября проект закона по этому вопросу был отклонен палатой депутатов 27 ноября.
Предпринималась попытка создать в городе Консепсьоне в июле 1972 года народную ассамблею, состоящую из рабочих и студентов, но реальной властью она не обладала. Некоторые группировки Народного единства поддержали ее, другие выступили против. Сам президент Альенде высказался против эксперимента. В действительности же речь шла о романтической, даже идеалистической инициативе, которая носила больше пропагандистский характер. Ассамблея могла стать местом непрерывных словопрений.
Тем не менее в анналах истории остались эти две попытки осуществить реформу буржуазного государственного аппарата.
Самые значительные усилия были сконцентрированы на том, чтобы начать ликвидацию материальной базы власти буржуазии посредством осуществления уже упомянутых нами мер. Препятствиями к этому оставались постоянная армия и полиция. Вдохновители чилийского пути верили, что при разнородном социально-политическом составе армии можно привлечь на свою сторону определенные круги профессиональных военных.
Как отмечал экономист Серхио Рамос в своем исследовании о переходном характере чилийской экономики, особенностью Народного единства было не отрицание общих законов перехода от капитализма к социализму, а стремление создать специфические предварительные условия (на них указывала и Организация латиноамериканской солидарности), которые облегчили бы ликвидацию старого режима и построение нового общества.
Другой характерной чертой деятельности Народного единства было то, что оно пыталось использовать часть власти в качестве инструмента для завоевания всей полноты власти.
Отсюда тот огромный интерес, который вызвал во всем мире чилийский опыт. Недаром идеологи, философы, политические партии, движения, правительства и журналисты сосредоточили свое внимание на этой стране Америки, вытянутой вдоль ее южного конуса. Такой огромный интерес вызван был тем, что все ждали ответа на вопрос: сможет ли, впервые в истории, осуществиться мирный переход от капитализма к социализму? Поэтому чилийский путь представлял собой эксперимент исключительного значения.
