От автора

В начале 90-х годов нашу страну постигла страшная катастрофа. В ней произошла буржуазная революция. Капитализм, в свою жизнь при котором никто из моих сверстников не мог даже поверить, явился во всем своем мерзком обличье.

C первых же шагов по просторам нашей страны капитализм принялся за ликвидацию подчистую всего, что придает смысл бытию человека, и разрушение всех человеческих связей.

С 1991-1993 гг. ряд прекрасных и очень мне близких людей ушел из жизни, не выдержав созданной блистательной «новой реальностью» атмосферы полного одиночества, безнадежности, разгрома культуры, наглого и хамского скотского попрания сапожищами всего самого лучшего, высокого, красивого, светлого, что есть в их душах, разрушения любви, дружбы, общения, взаимопомощи, без чего всякая жизнь человеческая совершенно никчемна, немыслима и ненужна. Есть и покончившие с собой от всего этого. А многие из тех, кто остался жив, очень, очень сильно, люто страдают, и творящаяся вокруг вакханалия непосредственно сокращает их жизни.

Но в круге, считавшемся и называвшем себя «интеллигенцией» есть и другие, и их подавляющее меня большинство.

Я описал в прилагаемой статье лишь половину диагноза. А дело-то ведь куда хуже. «Интеллигенция» мало того, что кругом провалилась — она в основной своей массе еще ОМЕЩАНИЛАСЬ, трансформировавшись в обывателей и приспособленцев. Что означает: собачек и канареечек, сплетни, телевизор и демонстративное нежелание ничего знать, сытое чавканье, жирное скотское самодовольство за счет всех, кому плохо и для кого приготовлено неизменное подлое «это ваши проблемы», невозможность поделиться прочитанным И НАПИСАННЫМ и, вследствие этого, кромешное одиночество для любого, стоящего выше мещанского уровня.

Я могу только лишь от всего сердца глубоко посочувствовать человеку, не принявшему этих «норм» бытия и не пожелавшему чавкать, хрюкать и пукать. Жизнь такого человека будет безумно, исключительно сложной, потому что любовь, дружба и даже общение обязательно противоречат уюту, это всегда волнение, дискомфорт, беспокойство, они всегда сопряжены с необходимостью поступиться из своих удобств чем-нибудь, поделиться и дать что-то другому, всегда не к себе, а от себя. «Вы думаете, что любовь — беседовать через столик?», как написала пламенная Марина Цветаева. На каждом шагу своем такой человек будет встречаться с неизменным провалом всякой попытки пробиться к сознанию подавляющего его большинства при первых же признаках самой малейшей угрозы их лоснящемуся кабаньим жиром комфорту, созданному за счет отсутствия чужих проблем («Пусть другие кричат от отчаянья / от обиды, от боли, от голода», как пел о таких субчиках Александр Галич в пронзительной песне «Молчание»). И ведь будут, сияя самодовольной улыбкой, за которой не прячется ничего, кроме лицемерия, невозмутимо смотреть тебе прямо в глаза! У нас в России вести себя таким, я очень прошу извинить меня за непристойное выражение, западнообывательским образом — самое что ни на есть распоследнее дело.

Автор этой статьи пережил многое и вынужден был достаточно быстро понять, что никогда в своей жизни не сможет примириться с капитализмом, вытаптывающим на своем пути все дорогие ему ценности жизни, и мириться не станет, как не мирился его дед с аналогичным по разрушительности бедствием, постигшим нашу страну — гитлеровским фашизмом. Что будет оказывать сопротивление, чего бы ему это не стоило. Что погибнуть не страшно — дед мой погиб на войне смертью храбрых, самоотверженно сражаясь за Родину. Страшно потерять совесть и разделить всеобщий и всеубивающий заговор молчания, sounds of silence, принять Кодекс Бесчестия. Потому перед вами сейчас эта статья. Она была написана несколько лет назад, однако все поднятые в ней проблемы ни в коей мере не утратили жгучей своей актуальности и нисколько не смягчились. И очень во многом — из-за наиболее удручающего явления последних пятнадцати лет — предательства интеллигенции.

Не так давно одна женщина резонно спросила меня, каким я представляю себе своего читателя. «Вообще-то, - ответил я ей, - я пишу для самого широкого круга. Но в основном ориентируюсь на три группы читателей. Это, во-первых, радикально настроенные молодые люди с массой энергии и четко осознанным отношением к действительности вокруг себя, разделяющие мои убеждения. Во-вторых, это - подлинные, работающие не для денег и не для себя, а для людей, деморализованные бедные интеллигенты, и я считаю прямым своим долгом поддержать их всеми силами и пожать руку. Я также с любовью протягиваю свою руку всем слабым, хрупким, тонким, ранимым, всем одиноким и беззащитным. Ну и, наконец, в третьей группе читателей - мурле мещанина, побившем коммунизм канарейками - мне очень хотелось бы видеть врагов, и мне доставит неизъяснимое чувственное удовольствие плюнуть им в сытую рожу».

Всю ответственность за эту статью автор берет на себя. Я посвящаю ее светлой памяти Тиши - девушки, выше, чище, нежнее, доверчивее, чувствительнее и одухотвореннее которой я не встречал никого в своей жизни, и которая сошла с ума на Западе и погибла от невыносимого одиночества.

* * *

Я буду ругаться очень долго, очень справедливо, упрямо и ожесточенно.

Гордость, честь и совесть, надежда России - ее интеллигенция - полностью провалилась. За прошедшие десять лет можно считать это доказанным.

Времена, наступившие в моей стране, в которой я живу и которую я, несмотря ни на что, люблю, хоть и не надеясь на взаимность - и горько за нее переживаю - не поддаются описанию. Но я все-таки вкратце попробую. Итак, что же я вижу?

Все вокруг захлестнуло тупое и отъявленное скотство нищих духом, и победу торжествует упоенная собою скотская бычья сила. На каждой клеточке пространства, заселенного людьми, в любом общественном месте, каждом вагоне метро - это подтверждается ежесекундно. Задави собственным пузом своего соседа, который приличнее, слабее, просто совестливее тебя, забери себе кислород, которым он дышит, и его физическое место под Солнцем - или это сделают с тобой. Чем твой внутренний мир тоньше и насыщеннее - тем тебе с неизбежностью хуже в прямой и неумолимой пропорции, виноват только ты сам, почему в свободное время читаешь книги, а не пыхтишь, накачивая мускулы, отчего же боишься врезать? Мораль, честь, совесть, доброта, сострадание - этих слов, правильно, Сорокин, больше не существует.

Черная ненависть непроглядной, нерассеивающейся тучей висит над страной. Зло торжествует повсюду, пробравшись во все отношения. В развернувшейся нескончаемой войне всех против всех человек человеку гиена, и всем нравится жить так до ужаса, да. Ненавидят за все: за то, что ты умнее, сильнее чувствуешь, большим интересуешься, хочешь быть более свободным, что-то в своей душе сохранить, и просто за то, что ты такой есть («Вы... ха-ха-ха... паршивый интеллигент, а таких сейчас никто нигде не любит», - сообщил мне сквозь глумливый гогот мерзавец-уролог, к которому на консультацию, больной, я пилил через всю Москву). В собственном рабочем коллективе ты тоже, как мне доказано, теперь воспринимаешься в качестве противника, и чувство локтя коллеги - это чувство локтя, коим он пихается. Ненависть богатых к бедным (не наоборот!) переходит все мыслимые пределы. Только попробуй оказаться когда-нибудь беженцем, нищим, бомжом - узнаешь, а ведь большинство этих людей влачит такое существование вовсе не по своей доброй воле! [1] Ненависть бессовестных к тем, кто пытается жить честно, криминалов ко всем остальным и друг другу, неприязнь и отшвыривание прочь всех, кто не свой. Тотальная ненависть, усиленно и без противовеса пропагандируемая новым «искусством» и всеми средствами массовой информации. Дикторам на радио и телевидении по совести давно бы уже полагалось начинать каждый выпуск новостей с оглашения длинного списка благодарностей всем бандитам, убийцам, маньякам и извращенцам, без которых данный выпуск был бы невозможен! И особенная, пламенная, ненависть, переливающаяся через все остальные - злобная ненависть милиции к своему народу (и ответная, вызванная ей). «Чего же стоит такой народ, который не в состоянии даже защитить себя от милиции?» - так и хочется воскликнуть по этому поводу.

Никаких, ни малейших интересов, кроме зарабатывания денег в качестве мистической цели бытия. Не спрашивайте у молодого «человека», кем он хочет стать. Существует только два ответа — крутым или деловым. Сиятельные образцы всегда под боком. «Мои отношения с недавно еще достаточно близкими знакомыми стали формальными... Вообще бизнес и дружба несовместимы. Что-то обязательно страдает. Так что приходится выбирать (и выбрал бизнес — прим. К.А.) К сожалению, бизнес — бездушная штука, разводит людей по разные стороны баррикад», — откровенничает гендиректор фирмы «Гарант» Д.Першеев (относительно несовместимости: с этим умозаключением я согласен железно, на двести процентов, и убедился в его справедливости независимо и непоколебимо). Господин Першеев, вы понимаете, насколько чудовищно вы неоригинальны? Все население России, выстрадавшее в тяжких перестроечных битвах долгожданную свободу быть одинаковым и разрешение предать любовь и дружбу, по первому свистку сделало в точности то же самое. Утверждаю, что советский социализм, хорошим он был или плохим, никогда не претендовал на разрушение всей среды общения, он этим не занимался (капитализм — занялся с первого же младенческого своего шажка!). Более того, самые крепкие друзья, на которых можно положиться вернее всего, образовались у моих родителей в кошмарную эпоху сталинизма, и горячее ей спасибо за это.

Культура, искусство, ничего больше не знача, задыхаются и гибнут. Вымирают. Это рынок. Где можно найти внятную живопись (два самых знаменитых «художника» — О.Кулик, кусающийся голым на четвереньках, и А.Бренер, нагадивший под картиной беззащитного Ван Гога. Как сказал мне некто из современной артбогемы, «это очень смешно»), настоящее человечное высокое кино, теплую чувственную музыку (весь ежесуточный репертуар радиостанций не выдержит сравнения с какой-нибудь непритязательной «Лучше нету того цвету...»)? Куда, наконец, делась литература - ведь в девятнадцатом (да и двадцатом!) веке у нас была величайшая литература, своей высотой, глубиной, добротой, сострадательностью потрясавшая весь мир? Пелевин, Б.Акунин (умышленно злостно позорящий своим псевдонимом сокровенное и дорогое мне имя знаменитого русского смутьяна-анархиста - а не слабо было бы уж сразу назваться Ибунин?), Сорокин и Вик.Ерофеев? С идеологией, даже людоедской, тоталитарной, еще можно было попробовать сразиться (и даже гноение в казематах и уничтожение писателей было фактом признания их значимости) [2] - но что можно противопоставить рыночному механизму окупаемости? Какова, издатели, ныне ваша красная цена в базарный день книгам, мужеству, страданиям такого пронзительного, проникновенного, честнейшего, кристальной души человека, если не лучшего, то уж точно одного из лучших наших писателей второй половины прошлого столетия и, похоже, сейчас забываемого за ненадобностью, как Юрий Домбровский? Со страниц выбрасываемых на рынок произведений новых авторов в притягательных, нарядных обложках доносятся только бессильные визги.

(В конце восьмидесятых до сердец многих тысяч потрясенных слушателей, проняв и задев всех за живое, смогла достучаться Янка Дягилева. Но никакая Янка даже и близко сейчас не возможна (и возможна не будет), как не будут возможны и Башлачев, и Высоцкий (возможно кваканье «Мумий Тролля» и Земфира). Не услышат. Шансов никаких. Свобода слова как бы есть, но она ничего не значит без свободы быть услышанным (гран мерси! - Э.Лимонов) - со всей своей болью и глубиною страдания. Не слышно вообще ничего, кроме мертвенного попискивания сотовых, пейджеров, тарахтения тачек, обнаглевшей до последних пределов рекламы и позывных удалых коммерческих радиостанций - «сверкающей, звенящей и пылающей хуйни», как пела все та же Янка, несчастная святая, в песне под названием «Домой!». Пусть никого не введет в заблуждение - под словом «домой» прозрачно подразумевается не что иное, как смерть).

Что же делает в этой обстановке российская интеллигенция?

Что говорит она о доброте, сострадании, милости к падшим, чести, совести, о том, что смысл жизни не в деньгах, а радость ее - не в тупой скотской силе, о том, что есть, по-прежнему есть, и с ними ничего не случится, незыблемые, вечные, высшие ценности, что рынок не имеет отношения к качеству произведений искусства, в защиту человеческого духа, затравленной души человека?

Да ничего.

Или почти ничего: считанные единицы - против многих тысяч.

Обездоленные врачи, учителя, музейные работники, библиотекари продолжают заниматься своим делом. Их не слышно, потому что, во-первых, как правило, им слишком тяжело. (Напрягаясь из последних сил, тащит на себе вместе с больницей амбулаторный прием в поликлинике гастроэнтеролог Лариса Вартановна, замечательной души женщина, лечащий мой врач. При любом самочувствии отправляется чуть свет к своим больным другой мой лечащий врач, уролог Алла Харитоновна, специалист экстра-класса, известная далеко за пределами нашей страны. Больной, мучающийся тяжелейшей астмой, диабетом, перенесший рак и зверскую бомбардировку химией, как часы, рано утром поднимается на службу священник отец Илья - не по прихоти, а утешать страждущих. Продолжает преподавать моя старая учительница Марьяна Давыдовна. В музеях и библиотеках у меня знакомых нет, но те, кто там остался, совершают настоящие подвиги. Полвека проработала в Библиотеке Иностранной Литературы необыкновенный человек, подвижница, библиограф Елена Николаевна Берковская. Cлава Богу, не довелось ей увидеть нынешнее запустение, когда уникальные фонды практически не пополняются - нет средств). Во-вторых, их, нормальных людей, никто и не спрашивает и слова нигде не дает. Чтобы попасть в масс-медиа, нужно быть людоедом-расчленителем вроде Чикатило, или еще каким-нибудь извращенцем, или трансвеститом, или паразитом шоу-бизнеса, или денежным мешком. Тогда будешь выслушан.

Те же, чье слово до людей доносится и на кого возлагались все надежды - дружно и стремительно, в течение всего нескольких лет, трансформировались в интеллектуалов. Несгибаемые интеллигенты старой закалки, лотманы и лихачевы, вымирают, новые же - вообще не формируются, остальные - оказались интеллектуалами. Интеллектуал есть обладатель ряда неких знаний, научившийся формально оперировать этим рядом - минус моральная компонента (приблизительно: профессионал умственного труда). Для души в этом вполне сбалансированном и объективном определении, как видите, никакого места не предусмотрено. Например, активно самовоздвигающийся Виктор Ерофеев, основная цель и генеральная линия деятельности которого - дискредитация высоких традиций отечественной литературы, конечно, никакой не интеллигент, но более или менее кредитоспособный и состоятельный интеллектуал. И Владимир Сорокин, занимающийся дискредитацией литературы вообще, тоже, почему бы и нет, обладая навыками манипулирования ходовыми приёмами постмодернизма и какого-нибудь, чаво ещё там, постструктурализма, вполне может на это звание претендовать. Но не вздумайте только к нему обращаться (как обращались к Анне Ахматовой, над которой этот подлец позволил себе гнусно издеваться) с наболевшими своими проблемами... И уж совсем совершенный, монолитный, без единого слабого места интеллектуал — это Глеб Павловский, скорее ассоциирующийся с компьютером, нежели с биологическим существом во плоти и крови, и точно в этом же качестве компьютеров всех живых людей воспринимающий.

Интеллигент — сугубо родное, национальное понятие, в иностранных языках оно отсутствует. Интеллектуал — безродное, космополитическое. Интеллигент связан неразрывными узами с культурой, интеллектуал — с цивилизацией. (Культура и цивилизация противонаправлены, ибо культура устремлена вверх, ввысь, и способствует возвышению индивидуальности, личности творца (как и человека, соприкасающегося с ее произведениями); цивилизация же, устанавливая повсюду единообразные потребительские образцы, направлена на понижение, обезличивает и нивелирует). Казалось бы, простейший здравый смысл и элементарная совесть художника должны были подсказать русскому интеллигенту, защищая традиции культуры, безоглядно атаковать мировую цивилизацию, однако случилось в точности наоборот, и сокрушительной атаке подверглась величайшая русская культура с ее вековыми традициями и сокровищницей, кропотливо пополнявшейся в течение множества поколений. Вот как пронзительно пишет об этом губительном процессе сценарист Юрий Арабов в «Искусстве Кино» №12/2000: «Наша цивилизация построена на рационализме и в данный момент к культуре уже вообще не имеет никакого отношения. Рационализм выхолостил из культуры ее душу, ее мистицизм... Цивилизация блокирует всякое восприятие, не связанное с видимым миром потребления.

В свое время я очень увлекался Борисом Парамоновым, он крайне остроумный человек. Это продолжалось до тех пор, пока я не понял его задачу. А она очень простая и очень показательная - разделаться с русской культурой, растоптать ее, свести к нескольким фрейдистским и постфрейдистским тезисам. Почему? Потому что именно культура мешает России перейти в цивилизационное русло... и подобный подход делает из человека зомбированного раба нового порядка.

Мы живем в эпоху торжества конформизма... В культурном отношении это связано с постмодернистским сознанием, которое отрицает любые ценностные основания и ценностные, а следовательно, и эстетические ориентиры... А на смену ему уже приходит некое состояние умов, почти бессознательное, целиком ориентированное на потребление. Здесь в ходу количественные характеристики, качественные же практически отсутствуют. В 60-е годы одномерный человек уже был описан в литературе (знаменитое произведение Герберта Маркузе - К.А.), но тогда это еще казалось фантастическим допущением, а сейчас стало реальностью. Я думаю, что так называемая культура в ближайшем будущем перестанет существовать (именно это и происходит - К.А.). Будут какие-то отдельные люди, пытающиеся что-то сделать. А собственно, главным товаром потребления станет эксплуатация первичных инстинктов - насилия и размножения (уже стало - К.А.). Вот и все. Противостоять этой эксплуатации на личностном уровне можно и нужно, но в общественном плане - никаких перспектив». Уже нынешнему поколению двуногих какие-нибудь покемоны, эмтивишные ублюдки Бивис и Баттхед, идиотский жвачно-комиксовый Микки-Маус или кукла Барби ощутимо ближе, родней и понятнее, чем сказки Пушкина или «Аленький цветочек». Так с помощью нашей интеллигенции Россия наконец становится цивилизованной страной.

(Интересно в связи с этим обратить внимание на то, что свысока и снисходительно порицаемый за «недоразвитость» грандиозный Третий Мир дает - сейчас и прямо сейчас! - мощное, состоятельное искусство, поражающее воображение. Расцвет переживает кинематография, прежде всего азиатских стран (в частности, Ирана). Этническая музыка стран Африки, Латинской Америки, Ближнего, Среднего и Дальнего Востока подпитывает животворными импульсами весь мир «цивилизации», костенеющий в глубочайшем упадке. В странах Ислама дикая, неистовая пассионарность этномузыки последних десятилетий, быть может, предвещает в недалеком будущем завоевательные походы невиданного размаха, от которых затрепещет весь Запад. И, наконец, литература: вся «мировая цивилизация» за последние по крайней мере тридцать лет не дала практически ни одного бесспорного крупного имени, способного остаться надолго (ну разве что считанные единицы) - но в насквозь мафиозной, криминальной, простреливаемой вдоль и поперек до последнего закоулка целиком наркоманской Колумбии, вотчине печально знаменитого медельинского картеля, создает роман за романом «магический реалист» нобелевский лауреат Габриэль Гарсия Маркес. А в Перу, гнезде левацкого терроризма - Марио Варгас Льоса. А в коммунистической Кубе творил эксцентричный Алехо Карпентьер. (А в повстанческой Мексике сейчас пишет веселая и ироничная Лаура Эскивель...). И это только крошечная часть общего числа, только фигуры, сразу мне вспоминающиеся).

Демократия (либеральные ценности, Запад, рынок - как ни называй, все это синонимы, слова одного ряда), внедренная в Россию мировой цивилизацией - есть тотальное подавление индивидуальности и тотальное господство одинаковой ничтожной посредственности. Опирающийся только лишь на одну низость человеческую и манипулирующий только экономическими категориями окупаемости, рынок гарантированно никогда не сможет генерировать никакие высокие ценности, будь в его распоряжении и не десять лет (как пока), а хоть сто или двести, и не успокаивайте себя бессильными надеждами. Даже вся великая литература XIX века, гордость и слава русской (и мировой) культуры, включая Достоевского и - даже! - самого Александра Пушкина, развилась и расцвела вопреки рынку, а вовсе не благодаря ему. (Рыночным фаворитом пушкинской эпохи был беспардонный оборотистый Фаддей Булгарин - может быть, до некоторой степени аналог современного Б.Акунина... Сам Александр Сергеевич, увы, пользовался весьма и весьма скромным успехом). И это было уже двести-сто лет назад, когда рынок еще допускал некоторые послабления и во всяком случае не притязал столь нагло и откровенно, как нынешний, на саму душу творца. Годы прошли - и механизм рынка отшлифовался до полной непробиваемости для всякого, не являющегося жалкой посредственностью, одномерным человеком (если бы Константин Леонтьев вдруг поднялся из своей могилы и увидел, что в своем предсказании будущего как торжества этой самой ничтожной посредственности он, еще из конца XIX-го века, оказался прав, какие его охватили бы чувства?). Считанные же единицы, творящие настоящее искусство (певица Рада Анчевская, Юрий Арабов, Александр Сокуров) не имеют ни малейшего отношения к рынку и ни в коей мере на успех себя не программируют.

Мне не раз активно рекомендовали пользующиеся спросом высоколобые журналы «Неприкосновенный Запас» и «Новое Литературное Обозрение», выпускаемые издательством «НЛО» (директор И.Прохорова). В числе декларируемых задач «Неприкосновенного Запаса» обнаруживаю: «...пропаганда либеральных ценностей и выработка языка для их трансляции в российское общество». Поскольку либеральные ценности ничего высокого создать не в состоянии, ваш журнал, простите меня, о уважаемая Ирина Николаевна, я читать не собираюсь и в состоятельность его ни на йоту не верю. Я верю блистательному Отару Иоселиани, [3] сообщившему в старых интервью «Daily Commersant» и «Известиям»: «Очевидно, нам грозит только либерализм. «Кто сильнее, тот и захватил». Физическая, финансовая - любая сила всегда наглая. Давайте перечислим всех, кто оставил какой-то след: Мусоргский, Шаляпин, Чехов (я не очень люблю Чехова, но Чехов), Достоевский; в кинематографии Барнет, Рене Клер, Орсон Уэллс, Джон Форд, кто еще? - мы этим живем и этим дышим - Кант, Кьеркегор - и все это не имеет никакого отношения к либерализму. Это просто жизнь души, а либерализм - это такая наглость, хамство. Это захват. Когда ваши «новые русские» в России успокоятся и у них в голове вдруг возникнет идея открыть галерею или музей и дать денег художникам, художников уже не будет... А если будет процветать клип, скоро у вас не станет и кинематографа». [Другие небезынтересные фрагменты: «С разрушением коммунистического общества пришли более страшные силы - капитализм сделал жизнь труднее, беспросветнее и безнадежнее» (и это говорит успешный, вполне признанный художник!) «За все время пребывания во Франции у меня появилось раз-два-три-четыре - пять приятелей. При моем характере это просто ничто». И, наконец, великолепное: «Опыт, правила общения между людьми, основанные на чем-то, очень-очень пережитом и завещанном нам - это кончается. Все будут растерянные, одинокие, замкнутые, несчастные, сидеть все время с какими-то компьютерами (!!!), общаться по каким-то факсам, по Интернетам. Вот весь ужас, а вовсе не то, что конец света настает»]. Вот вам большой, настоящий, тонко чувствующий и глубоко переживающий художник, и его боль я воспринимаю, как свою. Сколько уже лет из-за полного отсутствия средств не может наконец доснять свою «Шинель» Юрий Норштейн, создатель гениального «Ежика в тумане»? И правота О.Иоселиани подтверждается массой наблюдений столичной реальности. На крыше Центрального Дома Художника гордо, едва ли не в четверть ширины здания, красуется реклама чая «Липтон» - в то время как внутри здания, рядом с гардеробом, для посетителей, среди которых множество людей отнюдь не молодых, не почешутся даже поставить скамейки - всю предназначенную для них территорию захапал Его Величество Бiзнес. Под могучим крылом чая «Липтон» находятся, стало быть, наши художники. В сумерках, на закате, эта гадость еще начинает светиться на всю округу, чтобы ее было видно издалека... А из выхода со станции метро «Краснопресненская» с некоторых пор, не старайся, больше не пройдешь в загнанный во тьму закоулка, в катакомбы, неуклонно и жадно выдавливаемый из фешенебельного здания Музей Кино, уникальное детище знаменитого на весь мир своим подвижничеством культуролога Наума Ихильевича Клеймана: проход тупо и намертво перегорожен - очевидно, вдобавок к ночному клубу «Арлекино» и коммерческому центру, громыхая, сооружается еще что-нибудь для увеселения разжиревшего бычья. [4] Для просто нормальных людей, как решено нагло продемонстрировать любому выходящему из метро на улицу - не делается ничего.

Но вот суждение Б.Кагарлицкого, участника конференц-зала журнала «Знамя», обсуждавшего выбор «Социализм или смерть?», то есть, прошу прощения, я оговорился, вопрос: «Есть ли будущее у социализма в России?» («Знамя», №11/99): «У социализма есть другое имя - это культура. Принцип культуры, как и принцип социализма, внерыночен и в значительной мере антирыночен. Прекрасное не может быть измерено денежными единицами, человеческое достоинство не всегда выгодно, а знания не должны быть предметом купли-продажи. Знание принадлежит всем.

...Культура принципиально антибуржуазна, она живет по иным законам, чем бизнес. И если сегодня мы видим массовый переход интеллигенции на либеральные позиции, то это свидетельствует не столько о кризисе социализма, сколько о глубочайшем кризисе интеллигенции, потерявшей свое место в обществе».

Поразительный факт, чрезвычайно интересный и обращающий на себя внимание любого непредвзятого наблюдателя. Если либерализм (рынок, демократия - один черт) органически не способен создавать никакие культурные ценности, и точно так же в этом отношении бессильны и дряхлый маразматический «коммунизм» Зюганова, и все конъюнктурные экспромты тотально бессовестного шулера и приспособленца Жириновского (есть ли у него понятие о вечности? Едва ли: раздувшийся мыльный пузырь), не говоря уже о каком-нибудь нищем духом баркашове, то вот с ультрамаргинальным и мало кем всерьез воспринимаемым bete noire любого добропорядочного общества национал-большевизмом дело de facto обстоит совершенно иначе. Если сама по себе национал-большевистская идеология (так же как и все остальные) никакие культурные ценности, по-видимому, созидать и не в состоянии, то вот привлекать талантливых творцов, способных их создавать - да, может! Не случайно, и в отличие от всех остальных движений (и отличие это разительно!) с первых же шагов своего существования национал-большевизм стал активно интегрироваться с искусством. Оставим до поры (с ним будут разбираться и через сто лет после меня) харизматическую и отчасти трагедийную легендарную фигуру основоположника (в свое время его по заслугам называли бы настоящим смутьяном, якобинцем, поджигателем, - и гонялись бы за ним, сбиваясь с ног, с высунутыми языками николаевские подлые шпики. Истинно (единственный?!), по-настоящему субверсивный современный автор, крупный и незамиренный хищник, уникальным своим опытом раскрывающий глаза на то, что и сейчас - да, даже сейчас! - можно ЖИТЬ, на всю катушку, свободным от общества (и даже против общества!!!), он одним из первых рассказал истинную правду о Западе). [5] Оставим и его беспрецедентные притязания на пропуск в Историю, несмотря на то, что от драматизма этого единоборства у меня дух перехватывает. Оставим все бесславные судебные процессы, которые гарантированно не смогут принести никакой чести их организаторам... Обратимся вместо этого к нашей музыкальной сцене. Один из самых ярких наших талантов, Александр Башлачев, при таинственных обстоятельствах покончивший с собой, не в буквальном смысле, но по духу был русским националистом, его стихотворения дают для этого вывода определенные основания. Одиозный и, на мой взгляд, значительно более мерзкий, куда менее талантливый, но и гораздо более популярный, чем Э.Лимонов, кумир отечественных гопников с кулаками вместо мозгов по всей ширине родных просторов, Егор Летов - член НБП. Никогда не написавшая ни единой строчки об идеологии (только о любви), ушедшая в незапятнанном белоснежном платье, словно ангел, Янка Дягилева сама по себе чиста абсолютно, но то, что она оказалась в самой сердцевине летовского круга - случайностью, конечно, быть не может. В последний год своей жизни подался в нацболы и умер с национал-большевистским партбилетом эпатажник и насмешник, сверхталантливый Сергей Курехин. Что означал сей его поступок - непонятно, но факт налицо. Многие из ныне выступающих рок-музыкантов также проявляют вполне отчетливое тяготение к национал-большевизму (но отнюдь не к РНЕ!)... Все это совершенно очевидно выходит далеко за рамки какого-либо простого совпадения. По-видимому, хорошо это или плохо, сегодняшний национал-большевизм представляет собой для творческого человека некую реальную, пускай и негативную, альтернативу рыночной стихии. И особенно усиливает его притягательность, по моему предположению, его тотальная нереалистичность, подчеркнутая антипрагматичность, авантюристичность, утверждение абсолютной ценности самодовлеющего бунтарства - самого по себе. Увлекательность приключения, подлинный риск, авантюру - рынок исключает начисто, ибо ничего более бескрылого, скучного и невдохновительного, чем рынок, в природе не существует.

Посмотрим, что пишут (что чувствуют, о чем думают) на страницах, например, журнала «Знамя» некоторые наши интеллектуалы. Я выбрал троих, которых (по аналогии с названием знаменитого вестерна «Хороший, плохой, злой») мне захотелось наречь Типичным, Злобным и Несчастным.

Вот Даниил Дондурей, социолог, главный редактор журнала «Искусство кино», участвует в конференц-зале «Россия 1991 - 2001. Победы и поражения» (№8/2001). Основное содержание его выступления - удовлетворение от процесса подъема, переживаемого страной после кризиса. «Президент предложит стране развернутую и эффективно реализуемую программу процветания. Предложит каждому ощутить себя гражданином богатой и быстро развивающейся европейской страны». По инерции, совершенно без всякого злого умысла рассматривая население страны, может быть, в качестве кучи песка, Д.Дондурей начисто игнорирует, что процветание страны не имеет никакого отношения к самоощущению в ней ЛИЧНОСТИ, а равно, что богатство ничуть не ближе к жизнерадостности, чем бедность (ДАЛЬШЕ! - К.А.). Видя одну лишь монолитную массу, словно на строительстве египетских пирамид, отдельных людских черт он не различает. Но на этом свойстве его взгляда я не хочу останавливаться. Внимание мое привлекли два абзаца.

Д.Дондурей серьезно озабочен усиленно нагнетаемой масс-медиа атмосферой тотального катастрофизма. Резонно, но вот каковы его возражения: «Практически все социальные слои нашего общества, можно сказать, насильно помещены в пространство сожалений об утратах прошлого и негодования по поводу настоящего... Тогда как каждый американец круглосуточно получает, и не только с экранов кино и ТВ, инъекцию, инструкцию должного поведения: кого и когда любить, чего хотеть, как действовать (от восхищения меня просто охватывает немота. Наверное, именно это и называется Свободой - К.А.)... Надежда - исключительно на самого себя. Они бы там, в Небраске или Коннектикуте, просто умерли или сошли с ума, если бы им пятнадцать лет вдалбливали, что ты, твой бизнес и твоя страна - полное дерьмо». Ваше предложение, Даниил Дондурей, свежо и весьма актуально. Надо попробовать.

О выделенной мной ключевой фразе про надежду. В последние десять лет отовсюду я слышу ее бесконечно. Нужно сказать, что отец глубокой этой «мысли», в корне антихристианской и совершенно античеловеческой - или дурак, или подлец, или вместе и то, и другое. Это - прямая попытка воздвигнуть на Земле настоящий ад еще при жизни. Горячо молите Бога, Дондурей, чтобы в предстоящей вашей старости вам, дряхлому, немощному и брошенному, когда некому будет подать вам лекарство, не пришлось в этом самому убедиться. И сиятельный миллиардер, шутя распоряжающийся состояниями транснациональных корпораций, надеясь исключительно на самого себя, но будучи не в силах покуситься на законы природы, ежедневно ходит под ничуть не менее безжалостным дамокловым мечом: для всех окружающих что-либо значат только (только!) его деньги, сам же он как личность - Полное Ничто и никакой ценности в чужих глазах не представляет. Ликвидировав любовь, дружбу, общение, взаимопомощь, вообще все, кроме бизнеса, на что теперь вы прикажете людям рассчитывать? И это, Даниил Дондурей - проза нынешней жизни, которая вам так по душе.

Переходя к непосредственной своей специальности - к кину - Д.Дондурей сетует на то, что за последние десять лет в стране снято более восьмисот фильмов, однако до сих пор не создано ни одного положительного образа предпринимателя - «а ведь именно предприниматели являются у нас основной силой модернизации». Многоуважаемый Дондурей, выполнить ваш заказ невозможно. За несколько веков человеческой истории из всех замечательных по своему мастерству творцов с вашим пожеланием не справился еще никто, ибо в образе «предпринимателя», буржуя, лавочника, торгаша, спекуля и ростовщика ничего возвышенного и вдохновляющего нет и не может быть. Можно всеми средствами масс-медиа из года в год безостановочно внушать несказанные прелести эксплуатации, зарабатывания денег и усиленного потребления, однако из-под перьев писателей всего мира выходят одни только Гобсеки, и Шейлоки, и Cноупсы с Джейсоном Компсоном, Клиффорды Чаттерли и... Алена Ивановна, да-да, та самая, старуха-процентщица, подвижница малого бизнеса из романа Достоевского, которую кокнул мятущийся Родя Раскольников. (И гениальный Николай Васильевич Гоголь на этом споткнулся: не считать же, на самом деле, удавшейся, невнятную и худосочную фигуру его Костанжогло. Зато Павел Иванович Чичиков - удался в полной мере). Ищите, Даниил Дондурей, положительного героя в возвышенных и вдохновляющих образах коммунистов, революционеров и борцов за свободу - их человечество дало многие тысячи, и даже писатель, по всем статьям абсолютно далекий от левой романтики, человек чрезвычайно консервативных убеждений (истый коренной южанин), но с чуткой душою, Уильям Фолкнер, создал обаятельную комуняку Линду Сноупс. А отлично известная вам немка Маргарет фон Тротта посвятила свой пронзительный фильм «Свинцовые времена» Андреасу Баадеру и Ульрике Майнхоф, трагическим террористам-героям. Предсказываю, что никакие российские «предприниматели», тягловые клячи прогресса, несмотря ни на какие громовые приказы по армии искусств, этого никогда не дождутся.

Как муха в сметане, выделяется своим злобным тоном «антинародная» статья «Город на третьем пути» члена редколлегии «Знамени» Александра Агеева (№9/99), до последней степени меня возмутившая. При ее чтении неоднократно возникают горькие чувства, кажется, что автор в процессе своего становления фатально недобрал каких-то необходимых моральных витаминов. А.Агеев самоуверен, он в полной мере ощущает высоту своего положения, пишет исключительно противно, временами просто отвратительно, и во всех отношениях является крайним моим антагонистом. Жалеть мне его нечего, я и не подумаю. Остановлюсь на его статье поподробнее.

Очерк Агеева посвящен тяжелому положению Иванова (депрессия, бедность, безработица). Походя, как разлегшегося на дороге шелудивого пса, отшвыривая пинком сапога настырную совесть, автор в предуведомлении пишет: «Не написать обо всем этом я не мог (вопрос - КАК написать, и это мы скоро увидим. - К.А.), хотя и знаю, что со многими близкими и хорошими людьми я окончательно рассорюсь». Вот так. Здесь мне хочется успокоить Агеева, поскольку количество приятелей сейчас скорее обратно пропорционально человеческим качествам, но идем дальше. «Меня тревожит и угнетает резко обозначившееся... массовое полевение пишущей и говорящей интеллигенции. Оно сопровождается... ревизией еще недавно вроде бы общих для большинства культурной элиты либеральных ценностей, возвращением к умеренному социализму, а иногда и поворотом к националистической державности... Неминуемо звучит просто уже неприличная тема особости России...». И еще через четыре страницы: «меня в очередной раз удивило и раздосадовало огромное количество пораженческих и ностальгических (имеется в виду ностальгия по социализму, социальной защищенности, коллективизму и чуть ли не натуральному хозяйству) статей... Самые умные из них зовут не назад, а, как им кажется, вперед - по некоему третьему пути, где не будет безобразий капитализма и коммунизма, а будет “радость осмысленного самоограничения”, “устойчивое (в противоположность «открытому») общество”, а также “новая реабилитация всех потерпевших поражение в экономическом соревновании”».

Ностальгия по социальной защищенности, с моей точки зрения, аналогична ностальгии по кислороду среди вынужденных дышать сернистым газом. Относительно остальных утверждений: да не по распаду империи люди в основном сожалеют (ну посожалели, и будет. Поль Гоген и Жак Брель нашли свой идеал за тысячи миль на сказочном дивном Таити, где и упокоились. Крошечная страна - стократ прекраснее огромной монструозной державы), и не по сильному государству (очередной миф сознания: государство вообще людям не нужно - оно только мешает. Во всем), и даже не по социализму как таковому! (излюбленная тема множества журналистских построений. Особенно проникновенно возмущается «ностальгией по социализму» коллега и ровесник Агеева, публицист, литератор и критик Архангельский. Но довольно, скажу я, ослы, лягать дохлого льва - лягайте гиену, полакомившуюся его трупным мясом). Люди в своем большинстве, о люминарии Архангельский и Агеев, ностальгируют (ибо великолепно еще это помнят!) по нормальному, человеческому к себе отношению! (по дружбе, любви и просто общению между собой). По тем временам, когда еще к ним относились как к людям, а не объектам рыночных манипуляций и инструментам для извлечения прибыли. Все это было еще немногим более десяти лет назад, но три вивисектора (их было больше, но назову хотя бы этих троих. К наказанию ни в коей мере не призываю - от этого никому и ни в чем лучше не станет - а только лишь к памяти), недостойный внук своего деда Егор Гайдар, робот с чувствительностью шагающего экскаватора Анатолий Чубайс, родившийся для того, чтобы работать и отдавать приказания, и благонамеренный идиот Александр Яковлев, подглядевший из канадского посольства в замочную скважину картинки функционирования капитализма, превратили полную жизни страну в кошмарную мертвую зону, по которой, как атомы в Космосе, привидениями мечутся единицы - на всю страну единицы! - сохранившие внутри себя радость и теплоту человеческих душ. Cоприкоснуться друг с другом им не суждено... Вот по чему, повторяю я вам, зазнавшийся и до последней степени черствый Агеев, люди тоскуют - но за сочувствием и утешением для мучающейся души вернее уж прямо направить стопы в близлежащий веселый дом к падшим женщинам, чем к современному русскому интеллектуалу.

О теме особости России. Эту трескучую и демагогическую болтовню, из которой давным-давно уже вытравлено все содержание, следует немедленно прекратить. Запад, о антинародный Агеев и иже с ним (вы жили на Западе? Восемнадцать лет в Америке, во Франции, одиноким, покинутым, чернорабочим, изведали во всех подробностях жизнь социального дна, писали и публиковали там книги? Или, прошу прощения, ваша любимая дочь там сходила с ума от непробиваемого одиночества?), несовместим вовсе не с Россией (ах, оставим эти спекуляции!), а ВООБЩЕ С ЧЕЛОВЕКОМ, КОТОРЫЙ ХОЧЕТ ЖИТЬ ЖИЗНЬ, ЧУВСТВОВАТЬ, ДЫШАТЬ КИСЛОРОДОМ И СМОТРЕТЬ ВВЕРХ НА НЕБО. Только пройдитесь по улицам Москвы и понаблюдайте, сколько вокруг радости жизни, веселья и любви к ближнему... Не совмещается ну никак, хоть ты тресни, любовь с увлекательными процессами сидения в офисе, зарабатывания денег, сотово-электронными мастурбациями и радостью освинелого потребления. А это Запад, импортированный во всей его прелести. Что сделали Вы с моей любимой страной?..

Меня все больше возмущает снобистская, столичная, самоуверенная злобность Агеева. «В Иванове я снова стал думать на тему, которую, казалось бы, давно для себя закрыл - на тему «народ и интеллигенция». Несколько лет назад я окончательно решил, что оба понятия пустые, а их отношения сводятся к анекдотическому силлогизму «народ - это те, кто всегда и везде страдает и терпит, а интеллигенция - это те, кто испытывает по этому поводу угрызения совести»... Никакого народнического романтизма и соответствующих интеллигентских комплексов у меня отродясь не было. Я с детства терпеть не мог Некрасова (только что перечитал - возвышенно и благородно. - К.А.), держал Есенина за очень среднего и очень безвкусного поэта (и это не так! Поэт он хороший, и, самое главное - жертва трагедии. А в чем, расскажите мне, ваша трагедия? В том, что люди не могут или не хотят становиться богатыми? - К.А.), и решительно не мог понять прелести «деревенской прозы», которая всегда мне казалась откровенным враньем. Однажды попались мне на глаза строки из записной книжки Вен. Ерофеева (совершенно жалкой раздутой посредственности, что неопровержимо доказывают его пустейшие записные книжки, вызывающие своим убожеством горечь и боль и напрасно изданные. - К.А.), у которого опыт общения с народом был достаточный, чтобы уверенно написать: «Мне ненавистен простой человек, т.е. ненавистен постоянно и глубоко, противен в занятости и досуге, радости и слезах, в привязанности и злости, и все его вкусы, манеры, и вся его “простота”, наконец». Стоп. Уже более чем очевидно, как далеко ушел г-н Агеев как «зеркало русской интеллигенции» от традиций Достоевского и Диккенса со всей глубиной их сострадательности к «униженным и оскорбленным». И это, увы, еще только начало...

С.181 - 183 — из самых отталкивающих в очерке Агеева и, вместе с тем, — из самых предательских по отношению к традициям русской интеллигенции и самых бессердечных к людям. «Формируется новая субкультура бедности, — с полным пониманием цитирует Агеев социолога Ирину Шурыгину. — В условиях постоянной безысходности люди вырабатывают механизмы защиты, которые защищают личность от распада. Они начинают говорить, убеждая себя и друг друга, что “богатые — жулики, а честному в нашем обществе нет места”, что “деньги — не главное, главное, чтобы человек был хороший”. Да ничего подобного, И. Шурыгина и А. Агеев! Главное — чтобы человек был бесчувственной сволочью, а всё остальное приложится.

«Благодетели, зовущие нас на “третий путь”, вольно или невольно способствуют закреплению бедности, её оправданию. Бедность же, если сама не порок, то мать очень многих пороков» (А богатство? Ни при каких обстоятельствах, при любых возможностях, ни за что на свете я бы не захотел быть богатым. Гран мерси! — К.А.). Какая же дистанция огромного размера от этого фырчания до блистательного с детства затверженного стихотворения Роберта Бернса про честную бедность, не говоря уже о «Хвале богатым» Марины Цветаевой! Предпочтение богатых и отторжение бедных вообще напрочь разрывает со всеми традициями великой русской литературы — а также, на мой взгляд, просто элементарно недостойно любого порядочного человека. Позор.

«Где они находятся, эти люди, на каком уровне отрыва от жизни, если не понимают, что их внешне благородные построения морально санкционируют растерянное бездействие, тогда как сейчас в России (как, впрочем, везде, включая тяжело работающий Запад), чрезвычайные усилия и стимулы нужны для борьбы именно за необходимое». Что-то слышится удручающе знакомое: «жизнь — борьба», пусть неудачник плачет... а отсюда рукой подать и до «жизненного пространства». Зачем при таком взгляде на мир жить вообще, я понять не в состоянии (и чем лучше обожаемый Запад?). «Тяжело работающий Запад... чрезвычайные усилия и стимулы нужны для борьбы»... Ну вот и живите при вашем капитализме.

«В Иванове я знаю несколько семей, закрепившихся в бедности. Я иногда запускал в разговорах с этими людьми «пробные шары» насчет желательности и принципиальной возможности «перемены участи». «Ну ведь есть же, — говорил я, к примеру, — в России и другие города, где ситуация не так безнадежна, можно найти работу. Вся Америка так живет — кочуя по огромной стране в поисках лучшей работы». Что тут начиналось! От меня шарахались как от беса-искусителя, отвечали издевательскими банальностями типа «где родился — там и пригодился», и что-то лепетали о родных могилах (а что, бумага все стерпит — К.А.)». Я понимаю, Агеев, вы хорошо научились, что человек есть придаток к работе, на которой сидит, а Америка, о, конечно же, вне обсуждения, и критиковать ее с некоторых пор более предосудительно, чем родную страну, но если бы лично я жил на Земле для того, чтобы работать (да еще и по ней кочевать!!!) и зарабатывать деньги, то уверен, что лучше мне было бы вовсе на свет не являться, а окончить свои дни и часы (не успев их и начать) жертвой выкидыша, бесформенным и окровавленным крохотным сгусточком слизи, не испытав никаких предстоящих терзаний и так и не сделавшись поклонником трагического искусства, меломаном, коллекционером этнической музыки и писателем, для чего только я и живу.

Жить так, как предлагает Агеев (и быть таким, как он), нельзя, однако наставительно и злобно он продолжает: «От чего же успели устать и внутренне разрешили себе незаслуженный отдых эти сравнительно молодые, здоровые и даровитые люди, с которыми я говорил?» Я не буду говорить за все Иваново, но за себя, А.Агеев, я вправе ответить: от Вас. Вы, может быть, считаете себя весьма оригинальным. Да полноте! Вы - одинаковый! И в любом вагоне метро, на каждой клеточке пространства, на каждой тропинке, в любом учреждении ныне, как грязью, все позарастало своими агеевыми, дерьмом, позабывшим за личной ненадобностью про любое сочувствие к ближнему, коему хуже. Cмачно, с жирным ощущением скотской своей правоты, нахаркают в чуткую душу - мало не покажется! «Циничный и умный мужчина, а где ваша доброта? И х... все стоит в этом мире без доброты?» - Агеев, Вы узнаете эти трагические и выстраданные строчки про Вас? Все вы, агеевы, сколько вас на одну мою маленькую, мучающуюся, исходящую криком от одиночества бедную душу, чума вас побери, до чего же вы все мне надоели!

«А когда я приводил последний, убойный, на мой взгляд, аргумент: “О детях подумайте!” — мне отвечали с некоторым даже пафосом: “А что? У нас прекрасный город, без этой вашей суеты и наркотиков, и дети проживут честную и достойную жизнь!”».

А какие, добавлю я к этому, в Ивановской области леса — густые, дикие чащи — одно загляденье! В 1977 году, после первого семестра, я отдыхал в пансионате под Ивановом и с утра ежедневно накручивал на своих лыжах по паре десятков километров по лесу и через обширное поле. Свиристел в уши ветер, морозюка шпарил аж под тридцать, но мне, раскрасневшемуся, на зимнем Солнце, в глухом бору, не было холодно. Я был счастлив, как мало когда в жизни, и воспоминания о двух этих неделях сохранил самые радужные. А по вечерам иногда я прогуливался по проселочным переулочкам, и несколько раз, казалось, с неба мне слышалась музыка (я горел тогда чудовищным меломанским энтузиазмом, вычерчивал лыжными палками названия рок-групп на снегу, еще до получения первых в своей коллекции записей, которые появились у меня в середине апреля). Вот очень сокровенные строчки замечательной певицы Рады Анчевской (группа «Рада и Терновник»), достойной бывшей жительницы Иванова: «...Когда я училась в Иванове в университете, я не один раз ловила совершенно классные вещи: идешь вечером после института, легкие сумерки, шесть-семь, ну там, восемь вечера, как правило это была осень или весна, не зима... И между домами там такие вот проулочки, проходики, идешь этими проходиками, и совершенно четко слышишь офигительную музыку. И она вот так чуть-чуть в отдалении, ощущение, что вот если ты чуть-чуть сделаешь шаг влево, шаг вправо - она растает. Если начинаешь прислушиваться, она пропадает сразу, на раз. То есть главное к ней не прислушиваться, вот идешь, она сама по себе звучит, ты о чем-то думаешь, она вот так на заднем плане шарашит. Прекрасно просто! Причем голоса прекрасные, все вот просто изумительной красоты. Потом самое смешное, что еще у двух людей наткнулась на то же самое. Я им когда рассказала, они очень удивились и сказали, что у них были точно те же ощущения... Иваново - это небольшой такой город, довольно патриархального вида. Тогда у меня было очень много свободного времени, и я умела очень мало мыслить. Я умела находиться во внутренней тишине, и, пребывая в ней, я могла все это слышать. Там скорее забавно было то, что поначалу я стала оглядываться по сторонам и искать - где же стоит магнитофон, из которого несется эта изумительная музыка. Оглядевшись вокруг, я поняла, что она несется не из конкретной точки, она пребывает в пространстве. Это было удивительное переживание действительно, при этом я находилась в совершенно трезвом состоянии, в абсолютно здравом уме и твердой памяти... В Москве я сильно сомневаюсь, что можно что-нибудь услышать. Над Москвой, по моему ощущению, похоже на очень жесткий слой пыли и никакая музыка небесных сфер сквозь него не пробивается». [6]

Москва - место грязное, гадкое, дымное, шумное, бессмысленное и тотально больное, как и все мегаполисы, чумные бубоны на некогда прекрасном и свежем теле сине-зеленой планеты - плюс неизбывное в последние годы ощущение жалкого, обезьяньего слепого эпигонства со всеми рекламными щитами-уродами, полыханием неона, стандартной обезличенностью высотных зданий, слизанностью с облика какой-нибудь столицы какого-нибудь американского штата. Заполоненная под завязку агеевыми всех мастей и профессий, смердит она от них аж до самих небес. Только и есть в ней хорошего, что возможность приобщения к искусству, и все. Во всех остальных отношениях по всем статьям она проиграет провинции, где слышна еще, как чудо бытия, небесная музыка, не настолько испоганена природа, здоровый темп жизни... В городе Самаре, что на Волге, существует еще один, второй уже на территории нашей страны, живой человек - Дима К., «язычник», как он сам себя называет, добрый, отличный, увлекающийся парень, завзятый меломан и поклонник этнической музыки, любитель кататься на лыжах и пройтись по лесу. Каждый день поутру он с наслаждением слушает птиц. Может быть, выставив микрофоны наружу, он их записывает, как Оливье Мессиан. Он не читает газет, ни разу в жизни не сидел в Интернете, очень мало зарабатывает, и все же он жизнерадостен, как никто в Москве. Прислонившись всем телом к стволу березы, он ощущает единство с природой и счастлив. Может быть, в эти минуты к нему с верхушки спускается рыжая белочка, птицы без опаски садятся на плечи, а по лесной тропинке запросто, как к хорошему другу, выбегает навстречу лиса... Он говорит, что в провинции жить хорошо. И, может быть, когда-нибудь я возьму и уеду из зачумленной Москвы куда-нибудь в тихое лесничество на берег речушки, где можно писать, дышать воздухом, созерцать красоту, бродить себе, собирая ягоды, среди птиц и зверей, и быть спокойно и неторопливо счастливым. А что еще нужно человеку для жизни?

И вот вам для полноты картины еще третья статья, напечатанная в №8/2000, c.211 - 215, в рубрике, кстати сказать, «Ностальгия». Автор статьи - Леонид Ашкенази. Называется она «Крушение круга» и, разумеется, не могла не привлечь наипристальнейшего моего внимания, ибо посвящена проблеме... ну наконец-то!!... распада среды общения. В процессе ее чтения, однако, испытываешь все большее и большее разочарование, поскольку автор, ровно ни в чем не оспаривая ситуации, воспринимает ее просто как данность, и тривиальнейше видит спасение на путях того, что Эрих Фромм в своем хрестоматийном труде «Бегство от свободы» назвал автоматизирующим конформизмом. По-простому это, увы, означает: отказаться от собственной личности и стать, раз уж это так требуется, таким же, как все, одинаковым. Несчастен растерявшийся автор, при чтении испытываешь к нему чувство жалости, но жалость эта - к человеку, потерпевшему в своей эволюции полнейший провал, и очень жалки все его выводы. Разберемся.

В части, описывающей трагедию распада всей прежней среды отношений, Л.Ашкенази пронзительно прав, и глубина его истины основывается на пережитом им лично. «...Возникновение ситуации конкуренции и погони за пропитанием прежде всего отняло у людей свободное время и силы. В этом смысле совковая (Ашкенази, живя в своей стране в те времена, вы называли свою Родину так же? В противном случае это ваше словцо не стоит и ломаного гроша - К.А.) система гарантированной зарплаты и слабой возможности дополнительного заработка создавала великолепные условия для развития человеческих отношений. Да я мог позволить себе ухаживать за женщиной! Часами разговаривать с ней, гулять!! Просто не верится... [7]

Но случилось то, что случилось. Западная экономика оказалась настолько эффективнее, что положила козырной туз... Начать перестройку вынудила экономическая ситуация. А дальше - лавина. Отлучаться от груди всегда обидно и трудно, советскому народу намазали горчицей это место два человека - Павлов и Мавроди. Я бы выпустил медаль с их портретами. А на другой стороне лозунг - «Будь мужчиной, бросай соску». [8]

Вот на этом и кончились наши дружбы - не стало времени и сил... В виде, похожем на прежний, сохранились только очень старые и достаточно глубокие отношения... Конечно, функция сохранения себя - то есть своей психологии - осталась. И общение с людьми, с референтной группой (ай, как славно научился живому русскому слову! - К.А.), в этом может помочь. Но представьте себе - имел человек четырех друзей, а теперь из пяти путь сохранения (Ашкенази, по-нормальному это называется непредательством - К.А.) выбрал один. [9] И 20% - ведь не пессимистическая оценка! А не осталось вокруг него никого... В литературе неоднократно рассматривался процесс гибели интеллигенции. Так вот, если плотность динозавров падает ниже определенного уровня, они просто не находят друг друга для того, чтобы сохранить свою психологию... Круг друзей - такой, какой был вокруг нас всю жизнь - кончился».

Мне так и хочется эдак примитивно, по-детски, спросить Ашкенази: «И вам все это нравится?» «Ыыы» - исчерпывающе ответит он мне. Впрочем, ответ отчасти содержится и в тексте статьи, и слова эти воистину очень жалки и банальны. «Мне кажется, что функция поддержки своей психологии с помощью круга общения в какой-то мере осталась, но она начала функционировать иначе, на ином уровне. Люди стали обмениваться не мыслями, а сделанными делами (в каждом вагоне - К.А.).

Пока же человек стал меньше проводить времени на кухне и получил возможность попробовать мыслить не хором, а в одиночку. И должен честно признаться, что это оказалось ощутимо труднее. Утешает то, что появилось больше возможностей - простите за логически бессмысленную фразу - стать самим собой.» Вот так, никакой не дисциплинарный санаторий, а наконец-то свобода и все прочие глупости, и тра-ля-ля. Разрешая свой личностный кризис покорным транслированием того, что востребовано, того, чему его хорошо научили, того, что все ждут, отчаянно надеясь сохраниться, Ашкенази бодро вливается в стадо баранов, марширующих дружно и весело в пропасть, кажущееся себе чрезвычайно свободным. Иллюзия. Это - тотальное рабство. Настоящая же Свобода, ответственно и притягательно люминесцирующая сейчас на грани небытия - тяжелейший, распинающий и, очень может быть, гибельный крест, но абсолютно бесценный, ибо нет и не может быть ничего в мире дороже Свободы, и «несчастнейший - он же счастливейший». Это дико, нечеловечески тяжело и мучительно - когда тебя со всех сторон давят, остаться свободным. От боли орать благим матом, кусаться, бросаться на стены, поносить своих мучителей на чем свет стоит и, может быть, спятить наконец к чертовой матери, или, не выдержав, сдохнуть, рассыпавшись в прах, или покончить с собой, но все равно, все равно остаться, если надо, и одному против всех, если знаешь, что они все неправы. Но за это тебе будет даровано ужасное право Свободы сказать рабам «вы». Не каждому по плечу такой подвиг - может быть, единицам, которые еще, для вящего усугубления пытки их одиночеством, скорее всего, никогда не увидят друг друга. Рабство автоматизирующего конформизма, которое все современные средства учат воспевать как свободу («появилось больше возможностей стать самим собой») - о да, я понимаю, куда как легче, комфортнее. Приятно блеять посреди теплого стада, бок о бок с точно такими же одинаковыми, кажется, безопасно, и родимым навозцем пованивает. Позволю себе указать только лишь на одну коварную ловушку автоматизирующего конформизма: высказывание мнения, круглосуточно и ежесекундно насильственно вдалбливаемого могучим хором всех средств массовой информации, абсолютно ничем не отличается от его полного отсутствия. Да.

И уж воистину жалки и убоги заключительные выводы Л.Ашкенази: «Трансакции (о Боже мой, какой тихий ужас! Теперь будем так говорить?! - К.А.), элементарные общения, которыми обмениваются люди, психологи называют «поглаживаниями». В новом мире психологический комфорт, к которому всегда стремился и будет стремиться человек, обеспечивается не «поглаживаниями», а удовольствием от хорошо сделанного дела». Право же, дожить мне до этого стоило. Птички, общаясь, весело щебечут на веточках и проводах, делясь радостью жизни друг с другом. Котята, играя, подбадривают этим друг друга, а взрослые кошки, вы видели, активно общаются, делятся своими новостями и часто друг дружку вылизывают. «Поглаживания» (или теперь принято называть их «трансакциями»? начните с вашей семьи) - вообще основа жизни большинства высших животных, в частности, дельфинов, слонов, обезьян. Я понимаю, сейчас человечество компьютеризировалось, и вы можете радостно этак, совершая трансакции, обнимать чувствительную клавиатуру, гладить сияющий монитор, целовать блок питания... Может быть, у вас, Л.Ашкенази, с совковых времен для трансакции есть еще женщина. У меня нет. Никого и ничего - в целом мире злобных агеевых. Некому в целом свете погладить, утешить меня, согреть, приласкать. А Вы, удачно приспособившийся, уговариваете меня, что это типа неважно и нужно заниматься делами. Мамы у меня, о достойный Леонид Ашкенази, теперь тоже не стало. Три месяца назад умерла моя милая мамочка. В таком мире она, бедная, жить не смогла. Самые лучшие, тонкие, теплые, чувствительные и человечные в нем не выдерживают просто физически. Зато нищие духом - блаженствуют.

Cтыдно мне до глубины души за нашу российскую интеллигенцию, не хочется и поздравлять ее с блистательным и единодушным скурвлением. Совершенно неприемлемое безвоздушное бытие все они восприняли как данность, тем самым еще только усугубляя картину, никто ни против чего не протестует, не кричит, не бунтует, не бросается на стены в исступлении... «Таракан не ропщет», как убийственно написал в свое время замечательный русский поэт Достоевский.

Погрязшая до самой макушки в разливанном болоте тупого жлобства, оказалась Россия - ура, мы до этого дожили! - позади всего мира. В других «цивилизованных» странах понятия «интеллигенция» не существует, но чуткие, отзывчивые и добросердечные люди ведут там себя (и говорят, и действуют) совершенно иначе. Прелестей капитализма за долгие годы нахлебались там по уши, потому активное большинство представителей мира искусства (особенно это касается музыки) - убежденные левые, социалисты. Австралийский режиссер Пол Кокс, только что закончивший фильм о святом мученике Вацлаве Нижинском («В мире глобальной дегуманизации мне хотелось создать глобальный фильм о гуманизме»), вот как высказывается в своем интервью («Известия», 18.10.2001): «Я трижды бывал в России. И мне всегда была непонятна эта паранойя насчет коммунистических идей. Наверное, я коммунист. Точнее, социалист. Я ненавижу капитализм, он несет в себе зло. Он ставит деньги превыше всего, и не оставляет в людях ничего человеческого. Почему коммунизм в России стал библией? Потому что в России индивидуум безумно человечен. Он не думает о благоденствии - но, как говорил Нижинский, думает о душе... В России мало говорят о еде, моде и прочих мелочах. Коммунизм подавлял многие человеческие проявления, но душа оставалась чиста. Теперь там тоже заговорили о еде и тоже заразились паранойей... Конечно, я видел все признаки подавления свобод. Но индивидуальность людей сохранялась. Люди производили сильное впечатление - они были естественны, в них не было фальши, какую всегда чувствуешь в людях Америки. Нижинский часто говорил: «Я люблю Россию и русскую душу». Могу это повторить от себя». «Вы бывали в новой России? Стало хуже?» «Да нет, внешне стало лучше. Но ушло что-то важное - та самая индивидуальность». Прекрасный человек, и в позорном преклонении перед Америкой - тотальной стыдной нынешней русской болезни - его тоже не упрекнешь: «В Америке все на свете - бизнес. И кинотворчество тоже. Я считаю Америку врагом... Их глупейшие фильмы в подавляющем большинстве развращают зрителей и совершают насилие над человеческим духом».

Годфри Реджио, легендарный «независимый», автор потрясающе антицивилизационного и вдохновенно антипрогрессивного киноэпоса «Койянискацци» («Искусство Кино», №12/2000): «Главной угрозой свободе сегодня стала не социальная, а техногенная диктатура... Как наркоманы оказываются рабами героина, так человечество оказалось рабом технологий, которые в наши дни стали способом жизни. Более того, они стали для людей новой религией, Господом Богом, заняв место Иисуса, Мухаммеда, Будды. Новоявленный бог соблазняет, обещает нам чудеса и решение всех проблем. К сожалению, я не вижу выхода из этого сумасшествия, и в то, что в ближайшее время человечество сможет избавиться от этого наваждения, я не верю.

Cовременный фашизм — это не Гитлер. Фашизм сегодня — это технологическая агрессия, поглощающая и истребляющая мир. И фильм, который я сейчас снимаю — о насилии прогресса, цивилизационном насилии... Лишь один пример: в начале XX века в мире насчитывалось около тридцати тысяч языков и диалектов, к концу столетия их осталось около четырех тысяч. Древняя речевая культура многих народов поглощена современными технологиями. Я не случайно так часто использую слова из первобытных языков. «Первобытный» означает «дикий», «естественный», «не загубленный цивилизацией». Социальная функция таких слов ничем не ограничена, а значит, они могут обогатить нашу жизнь подлинными, то есть неподдельными чувствами». Вот вам, пожалуйста, чуткий человек, отзывчивый, пронзительно чувствующий, не приемлющий в презренном бессилии мир как данность. Мятежный. Антиглобалист.

Музыканты, и особенно рок-музыканты — вообще особая статья. Уже с хипповых 60-х - зенита движения рок- и фолк-протеста. [10] Знаменитый английский рок-авангардист Роберт Уайатт в 1974 г. выпал в пьяном виде из окна пятого этажа своего дома, и тут же, ниже пояса парализованный, вступил в Коммунистическую Партию. В середине 70-х достаточно многочисленным сообществом довольно элитарных британских авангардистов было организовано мощное и влиятельное леворадикальное движение «Rock In Opposition», активно поддерживавшее социалистов и коммунистов, а также национально-освободительные движения в Третьем Мире. Блажь? Да нет, совесть. В 1989-1990 гг., на излете перестройки, многие музыканты этого сообщества выступали в столице с концертами, на которые я с энтузиазмом ходил. До сих пор у меня висит на стене плакат с автографом легендарного Фреда Фрита, лидера нескольких десятков авангардных составов. «Москва, мы смотрим на вас, мы верим в вас!» - обращались в зрительный зал музыканты со сцены. «Га-га-га!» - доносилось из зала в ответ.

В 1982 г. самые широкие круги рок-музыкантов поддержали в Британии забастовку шахтеров, давали многочисленные концерты в пользу бастующих, а вырученные средства перечисляли их семьям. (Какой вопиющий контраст с безобразным отношением к тем же забастовкам шахтеров у нас в России!) Отношение к власти: игнорирование или откровенная враждебность, как в годы правления Тэтчер. Липкое подобострастие к власть предержащим там, мягко говоря, не котируется. Своих ростроповичей рок-среда в лучшие свои годы не культивировала.

Отлично известно, что музыканты «Лед Зеппелин» некогда, выступая на гастролях в Японии, отказавшись от баснословных гонораров с бесчисленными нулями, дали бесплатный концерт в пользу жертв Хиросимы. А вот только что я прочитал о совсем свежем, новом, из ряда вон выходящем событии: гитарист «Пинк Флойд» Дэвид Гилмор продал шикарный особняк в Лондоне, а вырученные... 4,5 миллиона фунтов стерлингов... раздал бездомным!!! Я всегда хорошо относился к «Пинк Флойд», и хотя они не играли приличной музыки аж с семидесятых, есть, оказывается, и другие возможности делать добро. Такую щедрость, как эта, люди забудут нескоро - и память о бескорыстном поступке рок-гитариста надолго останется... А в начале 90-х отнюдь никакие не интеллектуалы, а пьянь подзаборная, урла неотесанная, музыканты ансамбля «Назарет» притаранили в нашу страну на гастрольном самолете... коляски для российских инвалидов! Как это все называется, а, интеллигенция?

В наших родных палестинах тем временем все продолжает катиться своим чередом, и это возможно увидеть, даже не выходя за пределы моего дома. Ежедневно, перекурить или по делам своего, извиняюсь, ебизнеса (вроде этот термин теперь принялся, да?), из подвала на свет божий вылезают клоны наших арендаторов - электронно-сотовые мальчики, милые жертвы прогресса. Я взираю на них с писательской тщательностью да все никак не могу наглядеться. Во всем их обличье, квадратных ряхах, шкафообразных туловах, кривых круглыми скобками жирных тумбах, присутствует что-то аполлоническое, и великие древнегреческие скульпторы меня, я надеюсь, бы поняли. Каждый сотовый мальчик, как слепец в собачий поводок, намертво вцеплен граблями в мобильник, без которого не в состоянии сделать и шагу - истинный символ полного и законченного его бессилия. Неподвижный на вид, словно Голем, он, однако же, успевает одновременно стремительно проворачивать множество дел, да еще так искусно, что при этом, как правило, ни одно не сдвигается с места - работает на компьютере, отрывисто ведет переговоры, отсылает и принимает емэйлы и факсы - а походя гадит, рыгает и жрет. Время от времени сотовый мальчик, видно, рецептируя свыше какой-то сигнал, шумно и молниеносно садится в наготове стоящую тачку, хлопает дверцу клешнею, врубает на квартал какую-нибудь радиостанцию и, давя на своем пути кошек и разметая во все стороны пенсионеров, со скоростью, многократно превышающей все пределы вождения в городе, дымя и грохоча, словно в ступе, исчезает в неизвестном направлении. Ах, какие же все они быстрые, эти дети двадцать первого века! «Суетный человечек», сказал бы про любого из них древний мудрец. Все суета сует, как величественно утверждает священная еврейская книга Коэлет.

Когда шестидесятипятилетний сотово-электронный мальчик даст дуба и вылетит в трансцендентность, [11] когда, повторяю я, он трансцендируется, что же оставит он от своего пребывания здесь, на Земле, в бренном мире? Баксики, в виде сгребённой наличности или банковских счетов. Ну натурально же, вожделенный свой сотовый. Тачку. Какую-то чертову пропасть всяческих электронных приспособлений неизвестного предназначения - но, может быть, они подойдут марсианам. Ни одной книги, рассказа, стихотворения, и ни одной песни, картины, и даже рисунка! Своего электронного друга-любовника, а вместе с ним - бесчисленное множество программ и многотомную переписку в не осязаемых никакими средствами дебрях виртуальной реальности. Чик! - возьми и выключи электричество, и все плоды мишурной жизни электронного мальчика тотчас же обратятся в ничто. «А был ли мальчик?», может быть, спросят потомки. А не было.

Представим себе (нам никто не мешает?) великое чудо... Мы, как обычно, просыпаемся утром, врубаем механически радио... - а оттуда звучит громоподобное: «Граждане, сегодняшней ночью произошла Революция! Все капиталисты в полном составе от власти отстранены!.. Первый Декрет Зеленой Власти - немедленное прекращение прогресса! С сегодняшнего дня все электронные средства подлежат неукоснительному изъятию и ликвидации!» Ах, что же тут сразу начнется, что будет, что будет!.. Что будет? Да ничего не будет. Все СМИ сей же час дружным хором затрубят новую песню о том, «как же долго мы все этого дожидались, до чего всем нам до смерти надоели злосчастный капитализм и прогресс» (но ответственность за них на себя, конечно, не примет никто...), «как теперь все мы станет счастливы и радостны», единодушно приветствуют Зеленую Революцию и грозно предостерегут общество против ностальгии по прошлому. Неизбежно! Я спорю на все материальные и нематериальные ценности, на Сатурн и Юпитер, что если случится, то именно так. Потому что я кое-что видел и кое-что понял, и во всепобеждающем стремлении почти-почти всех ко всему приспособиться не сомневаюсь. Для единиц же скажу: чувствовать, думать и познавать мир самостоятельно чудовищно трудно - а только это и надо. Еще есть, есть еще пока выбор: послужить в своей жизни брандмейстеру Битти или ради защиты искусства и всего живого, что есть на Земле, сделаться Гаем Монтэгом, который брандмейстера р-раз, взял и сжег. Из огнемета. Оружия Интеллигенции.

Когда грядет новая Революция, первая в Истории, не декларирующая, а действительно творящая Лучшее, она изменит мир до неузнаваемости, не останется ни одного ашкенази, павловского или злобного агеева. Уже совсем мало времени отмерено на Земле Человеку, матушка-Планета больше его не выдерживает. Если Человек, Создание Божье, действительно несет высокое предназначение, капитализм обречен, и осталось ему уже очень недолго. Cказать «у Человека нет шансов» - проще всего, но и стоит дешевле всего. Пусть, изгаляясь, пока это делают сорокины и ерофеевы. Революция Духа не оставит от них камня на камне. У моей Девушки в Красном (или Зеленом) будет множество забот. Не перечесть. Отменить все платежные средства, любую эксплуатацию, упразднить наконец все начальство, прекратить всеобщее убийство жизни работой, навсегда ликвидировать занятость делами, немедленно остановить прогресс, передать власть всем людям воображения: артистам, художникам, поэтам, писателям и музыкантам, навеки изгнать из языков всего мира подлые слова «мне некогда», вернуть на Землю радость бытия, радость общения, дружбу людей между собою, вернуть Любовь.

По этой теме читайте также: