После демобилизации из старой армии в начале апреля 1918 года я прибыл в село Ново-Сергиевку и вскоре был избран членом волисполкома. В этот период активизировались казаки. Отряды Красной Армии на станции Ново-Сергиевка стали часто меняться и временами совсем уходили. И как только эшелон отправлялся со станции, так часа через два станцию и село занимали казаки, которые следили из лесочка, что в семи верстах на горке, за движением поездов. В таких условиях работать в волисполкоме становилось все труднее. Тем более, что, уезжая, отряды не всегда ставили об этом в известность нас и местную дружину. Вследствие неувязки в действиях отрядов, недостаточности вооружения дружина распалась. При занятии казаками станции каждый раз приходилось работу в исполкоме бросать и скрываться, а после отхода наших войск в Оренбург и дальше в Актюбинск волисполком совсем перестал существовать.
Вскоре в село прибыл карательный отряд в числе 27 человек, одетых в казачью форму, но не казаков. Вместе с отрядом явился и помещик Неклютин. Отряд был пьян, и Николаев — сотник, возглавлявший отряд, войдя в сельский Совет с обнаженной шашкой, закричал, чтобы ему сейчас же привели старосту. Стоявший тут же председатель сельсовета Владимир Дедловский (молодой парень-фронтовик) спросил, зачем ему нужен староста. Николаев кричал, стуча обнаженной шашкой по столу, что не ему, молокососу, об этом знать, а когда Дедловский сказал, что он и есть председатель, то Николаев, удивленно поглядев на него, заявил, что он приехал с отрядом собрать весь отобранный ранее у помещика Неклютина скот и вещи и отправить их сегодня же на его хутор близ села Валейки (в 35 верстах). Затем добавил, что погнать этот скот должны Матвей Гусев и Ефим Ожерельев, лица, во время председательствования которых конфисковался скот. Когда Володя стал протестовать, то Николаев ударил его кулаком по лицу.
Силы были неравные, и скот начали сгонять к сельсовету. Правда, скот-то уже был не помещичий — часть его успели продать, часть — заменить.
В это время помещик Неклютин собрал на площади крестьян-стариков и насмешливо говорил: «Что же, старички, поделили мою землицу-то, рожью, кажется, засеяли, и мне немного бы надо уступить. Повеселились, потешились и довольно», — и, указывая на пьяных солдат карательного отряда, добавил: «Теперь порядки-то мы другие наведем».
Мужики мялись, не зная, что говорить, а кулаки Паякин, Хвостов и другие подобострастно заявляли: «Да ведь, Иван Николаевич, мы тут ни причем, ты всегда нам был благодетель, нет семян — к вам, нет хлеба — к вам, бывало, хоть поругаетесь, а все же дадите. Это ведь вот большевики все мутят тут».
К вечеру отряд и помещик двинулись на хутор. Так как Гусева и Ожерельева не нашли дома (скрылись, были предупреждены), то в заложники взяли председателя Совета Володю Дедловского. Перед уходом отряда сотник Николаев сел на лошадь, вынул узкий продолговатый листок бумаги и стал называть фамилии тех, кого они еще возьмут из села, как ярых врагов. Он назвал 15 человек, в том числе и меня. Этот список, по нашему общему мнению, был вручен Николаеву священником села Зефировым.
Вечером, после ухода отряда, было созвано общее собрание, где решили во что бы то ни стало выручить Володю. Ночью был взят с квартиры и увезен туда же на хутор крестьянин Семен Захарович Коробанов, которому разгулявшиеся помещик и Николаев приказали всыпать 25 плетей. После этого, призвав его к столу, где они пили, спросили: «Ну, как Советская власть?» Коробанов, ударив шапкой об пол, заявил: «За Советскую власть еще 25 перенесу». После этого было приказано всыпать ему еще 25 плетей. Володю четверо суток держали под шашками наголо, не давая ни пить, ни есть, ни двигаться, и после этого отпустили вместе с Коробановым домой. Володя умер после этого, проболев две недели. Коробанов умер позднее.
Погонщики, выгнав из села скот, бросили его в лугах, и к помещику он не попал.
Приход красных войск положил конец всем этим гнусным делам.
ПАКО, ф. I/VI, д. 13, лл, 87–88.
Печатается по изданию: Боевое прошлое: Воспоминания. Куйбышев, 1958. – С.110-112.
