Итоги исследования всех политических процессов в России от вступления в силу пореформенных судебных уставов до конца XIX в. с оценкой их статистики, опыта и уроков будут суммированы в другой монографии, работа над которой продолжается. Здесь же попытаемся выделить главные, наиболее общие и характерные особенности поведения обвиняемых перед царским судом, утвердившиеся в революционной практике на политических процессах 1866— 1882 гг.
Первая особенность — это сознательное стремление революционеров, как правило, на каждом судебном процессе превращать скамью подсудимых в трибуну для обличения существующего строя и пропаганды революции, а самый процесс — в акт революционной борьбы. На дворянском этапе освободительного движения политические процессы были карательным орудием в руках царизма и только. Революционеры, оказавшиеся в неволе, преданные суду, лишь терпели (с большей или меньшей стойкостью) муку расправы с ними. О том, чтобы использовать скамью подсудимых в качестве революционной трибуны, тогда не могло быть и речи. С 60-х годов, по мере того как демократизировался социальный состав и обогащался (идейно, нравственно, практически) опыт движения, стал возможным для революционеров взгляд на политические процессы как на своеобразную арену революционной борьбы. Такой взгляд проявился отчасти в поведении некоторых шестидесятников на процессах «32-х» (Н.А. Серно-Соловьевич), М.Д. Муравского, ишутинцев (И.А. Худяков, П.Ф. Николаев). «Нечаевцы» на своем процессе летом 1871 г. впервые превратили скамью подсудимых в трибуну для пропаганды революционных идей. Их примеру последовали герои малых процессов 1871—1876 гг., а на больших процессах 1877—1878 гг. («50-ти» и «193-х») подсудимые положили начало традиции выступать перед судом от имени революционной партии с программными речами. Политические процессы 1879—1882 гг., т. е. времени второй революционной ситуации в России, почти все отличались героическими схватками плененных борцов с карательной мощью самодержавия, представив собой как бы второй фронт революционной борьбы.
Вторая особенность поведения обвиняемых на политических процессах 1866—1882 гг. — их безграничная и бескорыстная, далеко не всегда «целесообразная» самоотверженность. Русские революционеры тех лет, стремясь «руководиться интересами дела, а не личными», поступали зачастую «непрактично»: шли, как мы видели, даже на разлад с буквой собственного устава, если она мешала им представить революционное дело в самом впечатляющем духе; жертвовали собой ради идеи, ради принципа революции, а не только ради успеха. Но, возвеличивая революцию наперекор заведомой каторге или виселице, отказываясь от помилования и вообще от какого бы то ни было снисхождения, чтобы не пятнать им свою революционную совесть, завещая перед смертью живым продолжать дело павших так же самозабвенно, они тем самым побуждали современников и потомков уверовать в правоту, святость и бессмертие этого дела. «Без таких... «неоправданных» действий, преступающих законы наличной целесообразности, — справедливо замечает советский философ О.Г. Дробницкий, — наверное, не могла бы совершаться человеческая история»[1]. Именно такие действия М. Горький назвал «безумством храбрых». В горьковской «Песне о Соколе», несомненно, был учтен героический пример поколения революционеров 1870-х годов. Сам Горький так определил смысл этого примера: «Герой был разбит и побежден? Да. Но разве это уничтожает необходимость и красоту борьбы?.. Герой был побежден — слава ему вовеки! Он сделал все, что мог»[2].
Предыдущая |
Содержание
