(Интервью, взятое у Главнокомандующего Сандинистской народной армией Умберто Ортеги Мартой Харнеккер)

М.X. — Вооруженная борьба никарагуанского народа за свободу была длительной. Мне знакома твоя книга «50 лет сандинистской борьбы», в которой намечаются ее основные вехи до 1975 года. Однако еще два года назад невозможно было предположить столь скорую победу. Что обусловило этот огромный скачок революционного процесса, который завершился свержением Сомосы и разгромом сомосизма?

У.О. — Прежде чем я перейду к ответу на вопрос, я хотел бы вкратце остановиться на положениях, которые я развиваю в книге. Однако это очень трудная задача, если хочешь избежать упрощения и схематизации.

Революционное движение в нашей стране, объединенное в 30-е годы борьбой Сандино...

М.X. — Которое объединилось или началось?

У.О. — Мы говорим «объединилось», потому что оно подвело итог всем предыдущим попыткам революционной борьбы в Никарагуа, а также потому что Сандино обобщил самые революционные идеи своего времени и сумел применить их к современным историческим условиям. Несомненно, Сандино стоит у истоков революционного движения.

Он обогатил это движение, наполнив его антиимпериалистическим и интернационалистским содержанием, а также накопил богатый военный опыт. В этом смысле мы и говорим об объединении. Иными словами, семилетняя борьба Сандино против янки оставила нам революционное наследие — исторический опыт и программные положения, которые мы и развиваем.

Необходимо вспомнить, что во времена Сандино в Никарагуа действовало 33 вооруженных движения против империализма и олигархии, возглавляемых представителями революционного направления того времени — либералами.

Борьба, которую вел Сандино, потерпела жестокое поражение после его смерти и смерти членов его Генерального штаба. Но, несмотря на это, народ в той или иной форме постоянно давал отпор угнетению. Народные выступления, немногочисленные, ограниченные и разрозненные, постепенно усиливались.

Эта борьба достигает наивысшего подъема в 50-е годы. Именно в это время Ригоберто Лопес Перес казнил основателя тиранической диктатуры Анастасио Сомосу Гарсиа. Это было действие одиночки, но не простым убийством тирана, а, как определил сам Ригоберто Лопес Перес, «началом конца тирании».

Затем в 1958 году, когда Фидель находился в горах Сьерра-Маэстра, возникло вооруженное движение под руководством Рамона Раудалеса. На следующий год началась организация партизанского движения, которое возглавил Карлос Фонсека. С 1958 по 1961 год возникло около 19 вооруженных движений, ищущих формы эффективной борьбы с диктатурой.

Победа Кубинской революции значительно активизировала политическую жизнь в Никарагуа. Она оказала огромное влияние на наш народ, который на практике увидел, как свергаются тираны.

В 1959-1960 годах созревали условия для создания революционной организации, способной возглавить антидиктаторскую народную войну, как это сделал Сандино в свое время.

В 1961 году в результате слияния нескольких вооруженных групп возникает Сандинистский фронт, который встал на иной путь борьбы. Он явился новой силой в отличие от тех, которые до сих пор возглавляли борьбу против Сомосы, — так называемых «исторических параллелей», то есть либерально-консервативных группировок.

Вместе с тем Сандинистский фронт вобрал в себя наследие революционного движения, которым руководил Сандино.

После создания Фронта наступает длительный период, во время которого СФНО накапливает необходимый для будущего организационный и военный опыт. Но главное заключается в том, что СФНО приобретает моральный авторитет, его члены воспитывают в себе самоотверженность и стойкость, умение убеждать личным примером. Только обладая этими качествами, они имеют право вести работу среди народных масс, направлять их, только в этом случае массы почувствуют доверие к ним как к своему авангарду. В течение этого периода сомосовские репрессии направляются главным образом против партизанского движения. Наиболее важная акция, предпринятая Фронтом для того, чтобы мир узнал о его существовании, относится к 27 декабря 1974 года, когда было совершено нападение на дом, полный сомосовцев, и диктатор был вынужден выдать сандинистам один миллион долларов. Тогда впервые радио и телевидение сообщили о революционных целях сандинистов, диктатурой впервые были освобождены политзаключенные[1] .

Однако основная цель этой достаточно изолированной от масс акции — укрепить партизанское движение в горах — не была достигнута. Сомоса начал проводить жесточайшие репрессии в городах, деревнях, в горах, где движение пыталось наладить связь между партизанскими группами и организовать их в вооруженные колонны. В 1974-1977 годах тысячи людей были убиты, тысячи пропали без вести.

Обрушившиеся репрессии и наши ошибки не позволили партизанскому движению перейти в военное наступление. Мы оказались неспособными организовать и направить движение, воспользоваться политическим и агитационным эффектом этой акции. Все это дало возможность противнику перехватить инициативу: была введена цензура печати, объявлено осадное и военное положение, созданы военные трибуналы.

Это положение застоя в нашем движении было преодолено 13 октября 1977 года, когда сандинисты предприняли новое наступление, начавшееся захватом казармы Национальной гвардии в Сан-Карлосе, около границы с Коста-Рикой.

15 октября последовало нападение и захват населенного пункта Мосонте в пяти километрах от города Окоталь (департамент Нуэва-Сеговия), где партизаны, прежде чем покинуть поселок, провели митинг на площади перед населением города. Два дня спустя они совершили нападение на казармы в Масае, всего в 20 километрах от столицы; одновременно устроена засада для противника на марше. Четырем товарищам удалось в течение четырех часов удерживать значительные силы противника, направлявшиеся из Манагуа в Масаю. 25 октября три отряда одной из колонн СФНО овладевают поселком Сан-Фернандо. Личный состав казармы сдается в плен.

Эти факты свидетельствовали о назревании качественного скачка в области военно-политического соотношения сил. С этого же времени начинает проводиться в жизнь гибкая тактика политики союзов. В это же время возникает «группа 12».

М.X. — Но что обусловило саму возможность октября 1977 года?

У.О. — Октябрь 1977 года стал возможным благодаря тому, что вооруженная борьба приобрела наступательный характер в тот момент, когда обострился кризис сомосовского режима.

После землетрясения 1972 года диктатуре приходилось сталкиваться с возрастающими трудностями. Усилилась военно-бюрократическая коррупция. И хотя коррупция пагубно отразилась в первую очередь на положении народных масс, она также затронула мелкую и среднюю буржуазию, что способствовало расширению социальной базы оппозиции диктатуре.

С другой стороны, предприниматели начали терять доверие к диктатуре, к ее способности обеспечить необходимые для развития страны условия. Таким образом, возрастало внутреннее сопротивление всех слоев населения. К этому прибавилась все усиливавшаяся изоляция режима в международном плане в связи с его репрессивной политикой. В то время как Сомоса все больше и больше терял свой политический и моральный авторитет, мы постоянно укрепляли его. И это несмотря на тяжелейшие условия, в которых мужественные партизаны СФНО в северных горах, в составе колонны «Пабло Убеда», продолжали бороться, стараясь вернуть себе военную инициативу, которую диктатуре удалось перехватить у нас с конца 1975 года.

Эти мужественные усилия, а также повседневная кропотливая работа наших людей по всей стране позволили движению выжить даже в этих трудных условиях. Если бы нам не удалось этого добиться, моральное и политическое накопление сил приостановилось и не смогло бы превратиться впоследствии в массовую, военную силу.

Острый экономический кризис и растущее сопротивление народных масс вызвали в стране политический кризис. Предприниматели, которые до сих пор приспосабливали свои интересы к условиям, навязанным им диктатурой, переходят к открыто оппозиционной деятельности. Группа членов консервативной партии под руководством редактора газеты «Ла-Пренса» Педро Хоакина Чаморро присоединяется к оппозиционной коалиции Демократический союз освобождения, антисомосовской организации, ведущую роль в которой играла несогласная с режимом буржуазия. Союз требует соблюдения политических и профсоюзных свобод, отмены цензуры и осадного положения, прекращения репрессий, амнистии для политических заключенных и ссыльных. В середине 1977 года возросла политическая активность буржуазной оппозиции, вдохновленной поворотом во внешней политике США в связи с приходом к власти новой администрации Картера.

Империализм и реакция ищут способы заменить диктатора, не затрагивая и не изменяя главной пружины режима — неограниченного экономического всевластия, а также ядра репрессивного аппарата — Национальной гвардии. В этой политической ситуации Сомоса был вынужден попытаться приукрасить свой образ. 19 сентября отменяется осадное и военное положение. Диктатор назначает муниципальные выборы.

Необходимо иметь в виду, что попытки демократизации и приукрашивания режима предпринимаются в 1977 году, когда местная реакция и империалистические круги США уверены в том, что им удалось уничтожить или, но крайней мере, свести к минимуму деятельность Сандинистского фронта.

В 1975—1977 годах они использовали все средства для военного подавления сандинистов. Для этой цели были опустошены значительные сельские районы, осуществлялись репрессии в городах, действовали военные трибуналы. Погибли почти все наши руководители: Карлос Фонсека, Эдуарде Контрерас, Карлос Агуэро, Эдгар Мунгия, Филемон Риверо.

Ответные военные действия СФНО были еще очень затруднены и ограничены. Сомоса и американцы утверждали, что они уничтожили нас и, следовательно, мы не в состоянии играть роль авангарда в антидиктаторской борьбе. Они полагали, что мы уничтожены, распылены и раздроблены и что это самый подходящий момент для осуществления проекта «демократизации».

Именно в этот момент для того, чтобы воспрепятствовать маневрам империализма, мы решили предпринять военное наступление.

Мы вновь захватили инициативу, которая принадлежала нам 27 декабря 1974 года, но постарались теперь уже не потерять ее. Мы не располагали массовой организацией, но у нас были активисты и организационные средства, позволявшие осуществлять постепенную организацию и мобилизацию масс.

У нас не было высших форм организации авангарда, но мы понимали, что военная сила позволяет нам действовать в различных ситуациях, проводить политическую и организационную работу и тем самым готовить почву для восстания.

М. X. — Как объяснить тот факт, что, находясь в столь шатком положении, Сандинистский фронт решился перейти в наступление?

У. О. — Действительно, положение наше было шатким, и, несмотря на все наши усилия, нам не удавалось развернуть широкое военное наступление.

На практике мы находились в обороне, и необходимо было приложить все усилия к тому, чтобы покончить с этим положением. При этом следовало избегать двух крайностей: авантюризма, с одной стороны, и слишком консервативной оценки нашего тяжелого и шаткого положения — с другой.

Для перехода в наступление нужно было сломить консервативный настрой нашего движения, толкавший нас на проведение политики пассивного накопления сил. Когда я говорю о пассивности, я имею в виду общую характеристику процесса, а не частности, потому что в действительности в результате ряда операций нам удавалось захватить инициативу.

М.X. — Нельзя ли уточнить, что понимается под «пассивным накоплением сил»?

У.О. — Под политикой пассивного накопления сил я подразумеваю политику неучастия в политически благоприятной ситуации, политику хладнокровного накопления сил. Пассивность в политике союзов. Пассивность — это значит полагать, что можно накапливать оружие и людские ресурсы, совершенствовать организацию и при этом не вести борьбу с противником, не вовлекать в эту борьбу массы. И все это не из-за отсутствия желания, а из страха быть разгромленными.

Мы знали, что мы переходим в наступление с минимальными ресурсами, необходимыми для этого.

В мае 1977 года мы уже выработали программную плат форму, в которой обосновывалась повстанческая стратегия. Эта программа, в свою очередь, являлась синтезом анализа повстанческой стратегии, который мы провели в 1975 году под руководством Карлоса Фонсеки, и представляла собой результат завершающего этапа работы, проделанной после смерти Оскара Турсиоса и Рикардо Моралеса Авилеса в сентябре 1973 года, как следствие переворота в Чили. Уже в то время в рядах сандинистов началась дискуссия о двух стратегиях: стратегии партизанской войны в горах, с одной стороны, и вооруженной борьбы с привлечением масс — с другой.

Это наша первая, достаточно незрелая, достаточно двойственная дискуссия: горы или город. Так ставить вопрос было неправильно.

М.X. — Я хотела спросить: почему массы связываются с городом, а не с партизанской войной?

У.О. — Действительно, всегда считалось, что массы должны рассматриваться для поддержки партизанской войны, для того чтобы партизаны смогли сломить Национальную гвардию. На самом деле получилось наоборот: партизанская война явилась вспомогательным звеном в борьбе масс, которые подняли восстание и победили противника. Это было наше общее мнение. Сама жизнь изменила его и показала, что для победы необходимо активизировать не только наши партизанские силы, но и массы должны активно участвовать в вооруженной борьбе, ибо вооруженное движение авангарда никогда не будет располагать необходимым вооружением для победы над врагом. Только в теории у нас могло быть достаточно оружия и средств для победы над Национальной гвардией. Мы поняли, что наша основная сила — это наша способность к социальной, экономической и политической мобилизации, с тем чтобы рассредоточить техническую и военную мощь противника.

Например, если поражено производство, коммуникации, если брожение охватило весь социальный строй, противник не в состоянии разумно манипулировать своими ресурсами, он вынужден распылять их на выступления масс, волнения в отдельных кварталах, на борьбу с баррикадными выступлениями, саботажем и т. п. Это позволяло СФНО, создававшему свою армию, противостоять превосходящим материальным ресурсам противника.

Возвращаясь к сказанному, отмечу: реакция намеревалась преодолеть кризис и продолжить свою политику. Мы поняли опасность этой ситуации. Противник снял осадное положение и намеревался объявить амнистию. Если бы это было выполнено, мы оказались бы в трудном положении. Поэтому мы срочно перешли в наступление.

М.X. — Нападение, которое для вас было ограниченным...

У.О. — Дело в том, что так как у нас еще не было богатого опыта организации восстания и повстанческой борьбы вообще, мы считали, что объявление о переходе в наступление мобилизует массы для поддержки наших действий. Но жизнь показала, что мы еще не были готовы и не отвечали тем требованиям, которые обеспечивают массовую поддержку народа и придают нашим действиям повстанческий характер. Для достижения этой цели должно было пройти два года.

Это наступление развивалось в рамках повстанческой стратегии, но не превратилось в восстание, хотя мы действительно призвали к восстанию. В действительности наши действия свелись к пропаганде восстания.

М.X. — Вы отдавали себе отчет в том, что могло значить поражение?

У.О. — Да. Наше поражение было бы очень тяжелым ударом для сандинистского движения. Мы были вынуждены рисковать. Теперь мы знали, что противник не уничтожит нас, так как мы знали нашего противника. Конечно, риск есть всегда, но хуже быть уничтоженными, так и не переходя в наступление, чем быть уничтоженными во время наступления, потому что в борьбе у нас был шанс добиться победы. Не переходя в военно-политическое наступление, у нас оставалась единственная альтернатива — быть разгромленными. Именно так стоял вопрос.

М.X. — В таком случае, несмотря на то что вы не достигли своей цели, вы полагаете, что ваши действия в октябре не были поражением?

У.О. — Мы рассматриваем октябрь как историческое достижение, потому что он позволил нам в первую очередь провалить планы империализма. В то время как противник считал нас разгромленными, мы заявили о себе с невиданной ранее силой. Наши удары были сокрушительнее, чем раньше. Противник был поражен, что мы действуем в его святая святых — городах.

С другой стороны, несмотря на наличие кризиса, массы не выступали против него. Они только видели, что Сандинистский фронт подвергается гонениям. Наши действия укрепляли руководящую роль Сандинистского фронта в массах и уверенность масс в необходимости их собственной борьбы за трудовые и политические права. Наши действия вынудили диктатуру совершить ряд грубых ошибок, главной из которых было убийство Педро Хоакина Чаморро 10 января 1978 года.

Это убийство вызвало большие массовые волнения в городах. Впервые массы выразили открыто сандинистские настроения[2], которые в течение многих лет подавлялись. Таким образом, октябрь углубил кризис в тот самый момент, когда империализм и реакция были готовы сыграть в его частичном разрешении главную роль.

М.X. — Когда вы начали подготовку к октябрьским действиям?

У.О. — Уже с мая 1977 года мы доставали оружие, готовили почву в стратегическом и тактическом плане, искали формы взаимодействия с людьми, мыслившими в то время, как и мы.

В сложившихся обстоятельствах мы выступили, используя все накопленные средства. Мы долгое время копили их, не забывая высшую цель. Но нельзя копить силы и не использовать тот или иной политический момент. Так никогда не накопить силы. Мы выступили всеми своими силами, понимая, что наши усилия окупятся сторицей, потому что мы учитывали кризис, маневры противника, нашу оборонительную позицию. Мы учитывали, что должны выступить. Если бы мы встали тогда на консервативные позиции и сказали: нет, будем тихо накапливать силы, — мы упустили бы момент, противник воспользовался бы этим. Он создал бы условия для окончательного разгрома нашего движения или, по крайней мере, отбросил наше движение на длительный срок, ибо ему удалось бы одурачить народ кое-какими уступками, и тогда наши идеи было бы трудно понять народным массам.

Октябрьские действия позволили сорвать намерения противника и показать силу сандинизма. С другой стороны, с военной точки зрения наши действия нельзя считать полным поражением. Например, в Масае не удалось захватить казарму, но большая часть участвовавших в нападении остались живы. На севере страны с октября по май 1978 года продолжали действовать партизаны на Северном фронте «Карлос Фонсека». Во время нападения на Сан-Карлос погибло несколько товарищей, но зато нападение окончилось нашей победой. Мы не смогли удержаться там, но все равно эту операцию нельзя сравнивать с нападением на казарму Монкада на Кубе в 1953 году. Мы могли наносить удар, отходить, накапливать силы и нападать вновь.

Чтобы показать наши боевые возможности, четыре месяца спустя мы захватили два города и окружили впервые лагерь по борьбе с партизанами в департаменте Нуэва-Сеговия.

Если бы речь шла о нашем поражении, мы не смогли бы несколько месяцев спустя осуществлять операции такого рода. Начиная с октября, мы как движение стали расти в политическом и военном отношении.

М.X. — И массы в октябре?..

У.О. — В октябре массы не приняли активного участия в действиях.

М.X. — Значит, это были действия только авангарда?

У.О. — Да, авангарда. Эти действия, способствуя углублению кризиса, провалу планов реакции и укреплению СФНО, активизировали массы, которые, несмотря на репрессии, вели борьбу за свои права на профсоюзном и политическом уровне. Эти действия, следовательно, усилили движение масс, которое впоследствии примкнуло к активным повстанческим действиям.

М.X. — Но это наступление не развязало ли диктатуре руки для проведения репрессивной политики против народа?

У.О. — Да. Отчаявшись, режим начал проводить жесточайшие репрессии. Репрессии еще больше усилились после октябрьских выступлений.

М.X. — Значит, ваши действия не расцениваются как действия авантюрные, единственным результатом которых было усиление репрессий против народа?

У.О. — Да, некоторые представители левых сил, занимавшиеся организацией профсоюзов и другой подобной работой, заявили, что эти действия разрушат нашу организацию и оттолкнут от нее народные массы. На самом деле было не так. Принять такую постановку вопроса означало бы попасть в ловушку, подстроенную империализмом и направленную на буржуазно-демократический выход из кризиса, где профсоюзному движению отводилось свое место. Для нас было предпочтительным отсутствие этого неполноценного профсоюзного движения.

Итак, в октябре 1977 года в революционном движении страны делается шаг вперед, в результате чего еще сильнее углубляется общий кризис режима. Затем убийство Педро Хоакина Чаморро еще более усугубило положение и сделало его совершенно необратимым. Нарастает участие масс в вооруженной борьбе в городах, в поселках, по всей стране.

Затем мы занимаем города Ривас и Гранада (2 февраля 1978 года). В этих операциях участвовали погибшие впоследствии товарищи: команданте Камило Ортега Сааведра, руководивший взятием Гранады, команданте священник-партизан Гаспар Гарсиа Лавиана, испанский интернационалист, и другие товарищи, например Панчито Гутьеррес.

М.X. — Когда массы начинают присоединяться к вооруженной борьбе?

У.О. — Действия в октябре 1977 года подтолкнули массы к этому, но после убийства Педро Хоакина Чаморро они особенно активизировались. Мы увидели совершенно ясно, что они обладают боевой силой, революционной решимостью и волей и могут влиться в вооруженное движение.

Подъем народных масс, вызванный убийством, не осуществлялся под руководством Сандинистского фронта. В это нужно внести ясность...

М.X. — Это были стихийные выступления?

У.О. — Это была реакция масс, которую затем стали направлять сандинистские активисты и некоторые военные отряды СФНО. Это не было ответом на призыв сандинистов. Выступления масс явились реакцией на обстоятельства, которые никто не мог предвидеть.

Далее. Наши возможности влиться в движение масс были в то время еще очень ограниченными. Мы преследовали цель упрочить свое военно-политическое положение в массах, хотя для конкретной, постоянной работы у нас еще не было кадров.

С октября мы начали проводить такую работу. Стали быстро развиваться новые, ставшие постоянными формы организации масс: комитеты в кварталах, работа на некоторых фабриках, в студенческом движении. Также — еще до октября — начало действовать Движение объединенного народа. Это движение явилось результатом усилий сандинистов, направленных на перегруппировку революционных организаций вокруг СФНО для борьбы с сомосизмом. Оно было необходимо для руководства народом в процессе национального и социального освобождения.

Когда во время январской забастовки 1978 года оппозиционно настроенные буржуазные круги начали сдавать свои позиции, СФНО выступил с оружием в руках 2 февраля. Поэтому мы решили захватить Гранаду, Ривас и лагерь по борьбе с партизанами в Санта-Клара (департамент Нуэва-Сеговия)...

Это был первый сокрушительный удар по диктатуре в условиях кризиса. Эти действия отличались большим размахом, поднимали настроение масс, воодушевляя их на борьбу с сомосовской диктатурой. Но на этот раз СФНО усиливал свою боеспособность, способность бить врага, способность захватывать города. Иначе говоря, массы рассматривают эти действия как значительный шаг вперед по сравнению с октябрем, когда сандинистское движение находилось в обороне. Значит, в своем развитии мы прошли еще один виток по спирали вверх. Потому что наши действия в феврале были во всех отношениях более зрелыми, чем в октябре.

М.X. — А тот факт, что вы были вынуждены оставить захваченные города, разве он не означает вашего поражения?

У.О. — Нет. Нет, потому что мы захватываем города, отбираем оружие у Национальной гвардии, преследуем противника и наносим удар каждый раз, как только это возможно. Никто не покидает города и их пригороды.

В это же время колонна «Карлос Фонсека» действовала на севере страны без единого поражения.

В горах партизанские силы колонны «Пабло Убеда», воспользовавшись передышкой, активизировали свою деятельность, так как гвардия еще раньше была вынуждена прекратить их преследование. Партизанское движение в департаменте Нуэва-Сеговия оказало значительно большее влияние, чем другие, на жизнь экономических, общественных и политических центров страны, потому что действовало вблизи от них. Но это было традиционное партизанское движение, которое существовало в основном в горах; этот фактор обеспечил моральную и политическую гегемонию сандинистов до октября в горных районах.

Иными словами, октябрь продолжил вооруженную борьбу, начатую в горных районах. Но наступил момент, когда вооруженная борьба должна была переместиться в районы большей политической значимости.

Речь шла не о растрачивании накопленных сил, а о воспроизводстве их. Если бы мы оставались на прежних позициях, в горах, мы бы растратили силы; если бы мы перемещались в другие районы, мы умножали бы их.

Значение наших действий в феврале особенно ярко видно на примере восстания индейцев в Монимбо. Это было первое, подготовленное заранее индейцами и находившимися там сандинистами восстание. Бой продолжался почти целую неделю, до 26 февраля. Противник подавил это |частичное восстание...

М.X. — Это было единственное в стране восстание?

У.О. — Да, но, в свою очередь, это восстание отразило настроение масс по всей стране. Оно билось как сердце будущего общенационального восстания.

М.X. — Когда вы планировали восстание в Монимбо, понимали ли вы его ограниченность?

У.О. — Дело в том, что мы не планировали это восстание, мы стремились направить и возглавить его. Решение о проведении восстания приняла индейская община. Восстание в Монимбо началось где-то 20 февраля и дли лось примерно с неделю. Захват городов (Риваса, Гранады) и действия Северного фронта взбудоражили массы, включая индейское население, которые начали использовать призывы к восстанию, распространяемые СФНО с октября в виде памфлетов, надписей и листовок по всей стране.

Но мы не смогли еще наладить прочную связь с этим самым беспокойным в политическом отношении слоем населения. В условиях политического кризиса сомосовского режима и переживаемых ими социальных трудностей индейцы, вдохновленные успехами СФНО, пошли дальше, чем позволяли возможности Сандинистского фронта в плане организации народных выступлений.

Монимбо, населенный пункт в департаменте Масая, насчитывает около 20 тысяч жителей и имеет свою городскую и сельскую зоны. Квартал за кварталом стихийно готовился к восстанию. Весь район был укреплен баррикадами, начался захват ключевых позиций поселка, впервые стали действовать народные суды, казнили полицейских агентов. Они и начали действовать как сандинистский орган, организационно не связанный с руководством СФНО. Это не означало, что в Монимбо не было сандинистов. Сандинисты там были. Камило Ортега отправился в Монимбо, чтобы, используя имеющиеся у нас контакты, попытаться взять руководство восстанием в свои руки, и там погиб.

М.X. — Тогда это другое дело, значит, речь не идет о запланированном и организованном вами восстании. Но если бы это было в ваших силах, вы попытались бы остановить восстание?

У.О. — Это была очень трудная задача, так как восстание было обусловлено объективными условиями жизни общины. Конечно, при планировании мы, вероятно, отсрочили бы его или направили по-иному. Может быть, мы способствовали бы не вооруженному восстанию, а другому виду выступлений масс, но на деле все произошло именно так. Индейцы немедленно ответили на захваты городов сандинистами, осуществленные за несколько дней до этого.

В конце февраля Сандинистский фронт не был еще достаточно организован и не имел кадров для руководства боевыми действиями масс.

М.X. — Ведь для подавления единичного восстания противник, несомненно, может сосредоточить все свои силы...

У.О. — Конечно; и именно эту истину мы познали на практике.

М.X. — В таком случае, чтобы избежать ошибок, важно быть знакомым с историческим опытом других революционных движений...

У.О. — Да. Мы, сандинисты, были знакомы с ним, но массам он был неизвестен...

М.X. — В таком случае это было новым опытом для народа.

У.О. — Да. Мы, сандинисты, знали это из работ классиков. Принцип концентрации сил — это истина, это один из основных принципов ведения войны с древних времен.

В нашем случае важно то, что мы пережили этот опыт. Было ясно, что восстание закончится поражением, но поражение это было временным, потому что решимость Монимбо оказала огромное влияние на остальное население страны и подготовила его к общенациональному восстанию.

Поэтому до какой степени следует считать это восстание исторической ошибкой? До какой степени оно было неудачным выступлением масс или являлось единственным, что массы могли сделать в этот момент? В действительности пример Монимбо способствовал развитию и затем победе восстания как на национальном, так и международном уровнях. Может быть, без этого мучительного шага, без этой жертвы было бы более сложно завоевать моральный авторитет, вызвать революционный подъем масс на борьбу по всей стране, воспитать дух взаимопомощи и получить международную поддержку. Может быть, без этого примера было бы сложнее ускорить созревание условий для проведения восстания.

Этот опыт научил многому нас и наш народ. Учитывая опыт, приобретенный с октября до восстания в Монимбо, мы убедились, что в массах есть воля и силы для восстания, но для этого необходима военная организация, большая организованность масс. Было необходимо, чтобы созрели политические условия. Было необходимо больше проводить агитацию, была необходима высшая форма агитации — подпольная радиостанция. Необходимо было помимо совершенствования организации масс мобилизовать их для войны посредством минимально существовавших форм организации.

М.X. — Как раз в это время вы ставили вопрос о радиостанции...

У.О. — Уже с октября, но нам не удавалось наладить ее работу. У нас была радиостанция, которую еще в 1960 году использовали первые борцы с сомосизмом, но она была старой, и в то время мы не могли наладить ее. Однако затем мы ее починили и начали работать примерно в эти месяцы в 1978 году. Половину передач было слышно за Ривасом... Уже в то время мы полностью отдавали себе отчет в необходимости радио, которое позволило бы нам наладить связь с массами и готовить их для восстания. Я продолжаю свою мысль. В условиях тяжелейшей борьбы мы накапливали силы: мы казнили генерала Рейнальдо Переса Вегу, бывшего в то время начальником Главного штаба Национальной гвардии, мы организовали захват Президентского дворца в августе, завершив, таким образом, первую фазу вооруженной борьбы, начавшуюся в октябре 1977 года, в сентябре 1978 года, когда вспыхнуло первое крупное национальное восстание.

М.X. — В это время вы призывали к восстанию и думали, что оно будет успешным?

У.О. — Мы призвали к восстанию. Ряд событий объективного характера не позволил нам лучше подготовиться к этому. Мы не могли сказать «нет» восстанию. Движение масс опередило возможности СФНО возглавить его. Мы не могли выступать против этого массового движения, против этого потока, мы должны были возглавить его, чтобы хоть как-то направлять и координировать его развитие. В этом смысле СФНО, сознавая ограниченность своих возможностей, встает во главе общего движения масс. Их решимость и воля были результатом восстания индейцев из Монимбо, которые в свою очередь руководствовались примером сандинистов.

Иначе говоря, в октябре СФНО призвал к восстанию, массы впервые ответили на этот призыв организованным выступлением в Монимбо. Но движение народных масс развивалось быстрее, чем сандинистская борьба, так как этому способствовал ряд объективных условий (кризис в социально-экономической и политической структурах сомосизма).

И так как сомосовский режим окончательно прогнил, каждое наше действие оказывало огромное воздействие на массы, большее, чем мы думали. Мы не могли прекратить действовать именно поэтому. Было очень трудно попасть в цель. Мы попадали в цель, но не попадали в «десятку».

С другой стороны, если бы мы не направили массы, движение впало бы в анархию. Иначе говоря, наше решение призвать к сентябрьскому восстанию позволило направить этот поток сандинистских выступлений, позволило направить восстание для будущей победы.

М.X. — Какие условия для восстания уже существовали?

У.О. — Были налицо объективные условия политического и социального кризиса. Но еще не созрели условия для завоевания нами роли авангарда, не хватало также вооружения. Зато остальные условия существовали.

М.X. — В стране царил глубокий экономический кризис, но Сомоса еще располагал многочисленными инструментами власти, в первую очередь армией...

У.О. — Правильно, в первую очередь армией. А у нас еще не было опыта восстания на общенациональном уровне. Мы не знали уровня подготовленности масс и не знали противника, который показал все свои слабости во время этого восстания. И у нас не было достаточного количества оружия, но мы знали, что, если восстание и не победит, сомосизм уже никогда не оправится от такого удара. Мы были настолько уверены в этом, что через месяц вновь стали призывать к восстанию.

Между тем некоторые товарищи утверждали, что сентябрь практически показал невозможность быстрой победы, что наши действия — это стратегическая ошибка, поражение, которое лишь отсрочит окончательную победу.

Но они ошибались, так как сентябрь не был поражением, но не был и победой. Это было историческое достижение со своими позитивными и негативными результатами.

М.X. — Какова же окончательная оценка?

У.О. — Это было достижение, потому что мы выросли как организация. Если в восстании участвовало 150 наших людей, после восстания ряды наши значительно пополнились. В количественном отношении нас стало в три или четыре раза больше, а в отношении боеспособности — в тысячи раз. Иначе говоря, у нас стало больше людей, больше оружия, потому что мы отняли оружие у противника. Практически в наших рядах было очень мало потерь. Много людей погибло от человекоубийственной политики Сомосы, но в боях погибло мало кадров СФНО. То есть мы сохранили нашу силу.

М.X. — А каков был результат с военной точки зрения?

У.О. — Мы сохранили свои силы, приобрели военный опыт, пополнили запасы оружия, узнали противника, разрушили средства мобилизации противника, уничтожили его бронетранспортеры. У противника было больше потерь, чем у нас. Этому способствовала поддержка народных масс и наша собственная огневая мощь. Кроме того, нам удалось успешно отступить — это был большой урок для нас. Впервые мы смогли осуществлять военные маневры, отходить к другим частям города или деревни для пополнения сил, необходимых для последующих боев.

Поэтому нельзя сказать, что это было наше поражение. Если бы нас уничтожили, лишили нас оружия, распылили бы наши силы, тогда это означало бы поражение.

В этом смысле наши действия составили серьезное политическое достижение, несмотря на то что мы не одержали военной победы и не захватили казармы в пяти городах, где проводились операции.

Повторяю: мы пошли на восстание, потому что этого требовала политическая ситуация, потому что мы не хотели, чтобы беззащитный народ подвергался кровавой резне; ведь народ, как и в Монимбо, поднял восстание самостоятельно.

М.X. — Кровопролитие все равно бы произошло, независимо от того, приняли бы вы участие или нет?

У.О. — Нет, оно было бы страшнее, потому что мы, по крайней мере, направляли народные выступления, как и в Монимбо, но теперь они отличались масштабами. Поэтому я и сказал, что в своем развитии мы шли по восходящей. Мы ни разу не попали в замкнутый круг. В последние моменты крестьяне спускались с гор, чтобы присоединиться к борьбе в городах. Например, в Чинандеге они заполняли явочные квартиры и по три часа проводили занятия. Народ готов был выйти на улицу. Это был народ, шедший в авангарде этой борьбы. Нам не оставалось ничего другого, как возглавить это движение, направить его и стараться извлечь максимум положительного из этого.

Мы возглавили это движение в пяти городах. Это было первое общенациональное восстание, руководимое СФНО, но возникшее под давлением масс.

М.X. — Иными словами, призывая к восстанию, вы учитываете в первую очередь настроения масс.

У.О. — Совершенно верно. Потому что революционное брожение в массах углублялось и росло после захвата Президентского дворца в августе, непосредственно являющегося частью сентябрьского наступления.

М.X. — Планируя захват дворца, вы думали о том, как эти действия откликнутся в массах?

У.О. — Мы знали, что движение масс нарастает, но предпочитали, чтобы оно нарастало, а не ослабевало.

Самым важным было пресечь маневры империализма, который собирался в августе совершить государственный переворот и поставить у власти хунту из гражданских и военных лиц, с тем чтобы положить конец революционной борьбе...

Захват дворца был непосредственно направлен на раз рушение этих планов. Мы понимали, что, если у нас нет партийной организации, нет сильного рабочего класса и трудящихся масс, объединенных в едином блоке, единственной формой заявить о себе в политическом плане было выступление с оружием в руках. Поэтому мы провели много операций, военных по форме, но по своему содержанию глубоко политических. Так обстояли дела в августе.

Наши действия были военными, но они отвечали требованиям политического момента, а не военного. Так же произошло и в октябре 1977 года, когда наши действия были направлены на то, чтобы перехватить военную инициативу и противостоять политическим маневрам противника.

М.X. — Иначе говоря, тот факт, что вы поднялись на восстание в сентябре, не достигнув еще единства трех тенденций, объясняется тем, что...

У.О. — В тот момент еще не созрели условия для единства. Сначала надо было усилить борьбу. Все три тенденции Фронта работали в этом направлении. Мы постепенно сближались и объединялись. Но объединяла нас линия, подсказанная жизнью, не наша, а та, которую требовал народ.

После Монимбо мы разделили колонну «Карлос Фонсека» и направили эти отряды на самые узловые участки в экономической, общественной и политической жизни страны. Для нас не существовало альтернативы город или горы. Главное — это быть в массах. Мы разделили колонну из 40 человек и направили одних в Эстели, других в Манагуа, третьих в Леон... Колонна воспитала этих людей, способствовала их всестороннему развитию, потому что их объединили такие люди, как член Национального руководства Херман Помарес и другие. Так сложилась небольшая группа кадров, которые были направлены затем в город для подготовки восстания, которому учило нас Монимбо. Учитывая все происшедшее с октября до восстания в Монимбо, мы говорили: необходимо возглавить массы, для того чтобы репрессии не истощили их силы. Ведь если силы масс истощатся, никакие партизанские колонны не победили бы в столь короткий срок. Таким образом, главной причиной победы было не военное искусство, а участие масс в восстании. Мы боролись, потому что действовали массы. Уже под конец — по истечении двух лет после октября — активность масс снизилась; это были два года непрерывной деятельности, когда репрессии все усиливались. Национальные гвардейцы переодевались в форму партизан, и, так как ночь принадлежала последним, солдаты нападали на населенные пункты и убивали людей.

Репрессии приняли такой размах, что некоторые слои населения начали отступать.

Вся наша стратегия, действия политзаключенных и военных были сосредоточены на массах, на поднятии их духа. Поэтому мы предпринимали действия, не отвечающие военно-политической конъюнктуре, но исходящие из необходимости воодушевлять массы, поддерживать их выступления в городах. Это позволяло нам накапливать силы. Именно активность масс дала возможность вооруженному движению накопить силы, необходимые также для борьбы тех же масс.

Поэтому совершались изолированные военные акции, соответствовавшие стратегической военно-политической задаче — не дать снизиться активности масс, поддержать их, потому что этот фактор был основным для военной победы.

Наша повстанческая стратегия была ориентирована на массы, а не только на военные действия. Это надо твердо уяснить.

М.X. — Но тот факт, что основная ставка делалась на восстание в городах, а не на действия партизанских колонн, не повлек ли он за собой слишком большие потери людей и оружия? То, что борьба сосредоточилась в городах, облегчало проведение репрессий, например бомбардировку городов...

У.О. — Этот вопрос не имеет смысла, потому что это был единственный способ достижения победы в Никарагуа. Иначе мы бы никогда не добились победы. Мы просто заплатили за свободу ее цену. Если бы существовал более экономный путь, мы бы следовали по нему. Но действительность показала нам, что для достижения победы нужно было исходить из складывающейся обстановки и платить очень дорого.

Объяснять массам, что цена победы очень высока, так что им нужно искать другие пути, означало поражение революционного движения и даже более того — это означало предаться утопии, схематизации, идеализму.

Освободительные движения должны знать, что они за платят за победу еще дороже, чем мы. Я, по крайней мере, не представляю себе, чтобы в Латинской Америке или в любом другом месте победа могла быть обеспечена без активного и массового участия народа, без общего кризиса в экономической, политической и социальной структурах общества иначе, чем в Никарагуа.

В этом смысле следует отметить, что, по моему личному мнению, представляется затруднительным захват власти без творческого сочетания всех форм борьбы, которые только возможны: в деревне, в городе, в горах и т.п. Но главный упор должен делаться на действия масс, а не авангарда, при котором массы выступают лишь в качестве поддержки. Наш опыт показал, что сочетание борьбы в деревне и в городе возможно. Мы вели борьбу в городах, на дорогах. Партизанские колонны действовали в сельских и горных районах. Но наши партизанские колонны не были основной ударной силой в достижении победы, просто они составляли часть высшей силы — вооруженной борьбы масс. Это и есть наш главный вклад.

В мае, после сентябрьских действий, движение укрепляется в военном и политическом отношении, растет активность масс, строятся баррикады, ведется повседневная борьба против диктатуры. Все это было бы невозможно, если бы мы ранее потерпели стратегическое поражение.

С сентября до майского наступления основную тяжесть военной деятельности несли партизанские колонны Северного фронта и Нуэва-Гинеи, находившиеся в сельских и горных районах. Генеральное наступление началось захватом поселка Эль-Хикаро в департаменте Нуэва-Сеговия. В марте команданте Херман Помарес провел в этом районе ряд военных операций, благодаря которым удалось подавить военный гарнизон противника и одновременно отвлечь подкрепление, которое было послано Национальной гвардией на помощь разбитому гарнизону Эль-Хикаро. Эти действия были продолжены в апреле захватом города Эстели колонной Северного фронта «Карлос Фонсека». Эстели был захвачен партизанской колонной, а не в результате народного восстания. Массы стали проявлять активность только после действий партизан.

М.X. — Но почему снова осуществляется захват отдельного города? Не является ли это повторением опыта Монимбо?

У.О. — Нет, потому что в Эстели мы не были разгромлены. Национальная гвардия не смогла разогнать партизан. Товарищи отошли, прорвав окружение и продемонстрировав тем самым неспособность тысяч гвардейцев победить колонну из менее чем 200 человек. Действительно, захват Эстели не соответствовал требованиям момента. Дело в том, что было решение проводить операции в районе Эстели. Эти операции проводились на территории Северного фронта и преследовали тактическую задачу взаимной поддержки сил Северного фронта. Но положение в стране было настолько напряженным, что захват Эстели усилил ожидание массами вооруженного наступления, что ускорило его начало.

Таким образом, после сентября основная тяжесть войны легла на партизанские колонны Северного фронта. Одновременно по всей стране действуют милицейские отряды и другие боевые подразделения сандинистов. Уничтожены сотни полицейских агентов и шпиков. После восстания народ понял, что он не потерпел поражение, а репрессии закалили и обозлили его.

М.X. — Иначе говоря, удары, которые наносятся по противнику, сильнее, чем те репрессии, которые он в состоянии проводить?

У.О. — Намного больше. Народ уже закален и так желает победы, что сентябрьские репрессии не испугали, а подстегнули его. У каждого погиб родственник или друг, все хотели отомстить. Народ желал народной мести, и мы не противились этому. Наступление началось в марте 1979 года захватом Эль- Хикаро. В это время проходило объединение разных тенденций СФНО. Все были согласны, что наступление следует начинать на севере, что необходимо организовать восстание. За Эль-Хикаро следует Эстели. После Эстели — действия в Нуэва-Гинее. То, что было для нас военной неудачей, истощило силы противника. Мы потеряли 128 человек... План был верным, но товарищи не смогли устоять в ряде случаев и были разбиты противником.

М.X. — Каков был план действий в Нуэва-Гинее?

У.О. — Направить туда колонну, остановить противника, вести партизанские действия, в то время как на остальной территории страны все это создавало условия для возможности ведения военно-политической работы в городах. Репрессии должны были быть менее ощутимы, так как гвардия должна была застрять в Нуэва-Гинее. Но вместо того чтобы вести партизанские действия, товарищи направились в равнинные районы и были там легко разбиты.

М.X. — Иначе говоря, основную борьбу в тот момент вели партизанские колонны.

У.О. — Движение масс не давало возможности противнику обрушить всю свою военную силу на колонны, а действия партизан, в свою очередь, вынуждали противника передвигаться в направлении их местонахождения, что облегчало борьбу масс в городах.

Противник находился в тупике. Если он покидал города, в них возрастало движение масс. Если он оставался в городах, создавались благоприятные условия для развертывания действий партизанских колонн.

М.X. — Эта форма сочетания вооруженной борьбы была продумана заранее или возникла в процессе действий?

У.О. — Дело в том, что эти вещи познаешь в непосредственной борьбе и определяешь, каковы должны быть их формы. Мы знали, что так будет. Планируя операции на севере, чтобы отвлечь туда гвардию, мы учитывали, что на остальной территории страны подготовка будет проводиться с меньшими трудностями.

М.X. — Но ты утверждал, что борьба масс в городах позволила укрепить партизанское движение в военном отношении и что к этой мысли вы пришли впоследствии. Вы не планировали это, не так ли?

У.О. — Действительно, мы обобщили таким образом практический опыт. Итак, о последовательности действий. После Нуэва-Гинеи в мае была занята Хинотега, затем велись бои в Эль-Наранхо на Южном фронте. Именно после этих боев мы призвали поднять общенациональное восстание.

М.X. — Почему вы стали призывать к окончательному восстанию в мае?

У.О. — Потому что в этому времени объективные условия были благоприятными: экономический кризис, в частности девальвация кордобы, политический кризис. И еще потому, что после сентября мы поняли, что в рамках нашего стратегического наступления необходимо соединить во времени общенациональное восстание масс, военное наступление фронтов и национальную забастовку, включая участие в ней буржуазных предпринимателей.

Без одновременного использования всех трех стратегических факторов не было бы победы. Общенациональная забастовка проходила уже несколько раз, но она не сочеталась с наступлением масс. Массы поднимались на восстание, но оно не сочеталось с забастовкой и не учитывалась способность революционного авангарда наносить сокрушительный удар. Уже имели место выступления СФНО, но они не учитывали остальные два фактора.

Именно в сентябре удалось добиться сочетания всех трех факторов, но сочетание это было неполным, потому что мы не полностью руководили революционным процессом. В наших внутренних документах после сентября мы указывали со всей ясностью, что без сочетания этих трех факторов не может быть победы.

Без единства внутри сандинистского движения было бы очень сложно собрать воедино все достижения различных сандинистских тенденций и выработать единую практическую линию. Поэтому мы вправе утверждать, что единство сыграло и сыграет в дальнейшем решающую роль в революции.

М.X. — А не было ли еще одного фактора?.. Потому по крайней мере, извне казалось, что существует равновесие сил, которое трудно нарушить...

У.О. — Это уже военная проблема. Сейчас мы говорим о стратегических факторах. Уже с мая Сомоса проиграл войну в стратегическом отношении. Наша победа стала делом времени...

М.X. — Но если бы вы не получили оружие, как произошло в последние недели, смогли бы вы победить?

У.О. — Именно об этом я и хочу сказать. Но прежде мне хотелось бы подчеркнуть всю важность сочетания указанных трех факторов. После сентября происходят события в Эль-Хикаро, и предпринимается попытка в Эстели, но для ее успешного осуществления не хватило хорошей координации. Удар по Эстели, хоть и сокрушительный, был нанесен одними сандинистами; действия эти были изолированными. Движение в поддержку Эстели началось в Нуэва-Гинее в то время, когда войска уже отходили. Движение в Нуэва-Гинее приковало к себе внимание всей страны, взбудоражило массы, но пока предпринимались попытки мобилизовать силы для нанесения нового удара, Нуэва-Гинея пала и восстала Хинотега, пытаясь координировать свои действия с Нуэва-Гинеей.

Захват Хинотеги совпал с действиями на Южном фронте и захватом Эль-Наранхо — пограничным с Коста-Рикой пунктом, где Национальная гвардия сосредоточила значительные силы. Штаб Южного фронта принял решение захватить Эль-Наранхо, координируя это с нападением на город Ривас. Это положило начало генеральному наступлению на Южном фронте.

Южный фронт хотел использовать разбросанность сил противника, вызванную захватом Хинотеги, но когда он начинает действовать, наши Силы уже отступили от Хинотеги (там погиб Херман Помарес).

Тогда мы сказали себе: если так будет продолжаться, нас разобьют, потому что мы уже частично ослаблены. Поражение в Эль-Наранхо будет означать невозможность быстрой военной победы.

Мы не могли потерпеть поражение в операции в Эль-Наранхо. Мы разработали план, рассчитывая, главным образом, на внутренний фронт, то есть на фронты городов, ибо к этому времени силы партизанских колонн были распылены и не могли действовать немедленно. Восстание началось в условиях, когда колонны Северного фронта и «Пабло Убеда» находились в горах и не могли сразу вступить в действие. Мы знали, что они выступят позже.

Восстание, о котором мы говорим, нужно было поддерживать по всей стране, по крайней мере, 15 дней, с тем, чтобы дать время колоннам перегруппироваться и выступить в нужный момент. Выступление партизан должно было обеспечить полное военное стратегическое превосходство над противником, так что наша победа была бы делом времени. Оно также должно было измотать противника и затем вылиться в генеральное наступление. Для ослабления противника нужно было нарушить пути сообщения, изолировать воинские части противника, нарушить систему обеспечения и т. п., то есть развернуть борьбу на общенациональном уровне, справиться с которой сомосовский режим был не в силах.

События разворачивались именно таким образом. Что же произошло? Мы разработали в это время план восстания. План предусматривал в отношении городов: через несколько дней после вступления в бой в Эль-Наранхо колонны «Бенхамин Селедон» Южного фронта начать восстание на территории Западного фронта «Ригоберто Лопес Перес». Восстание ставило Национальную гвардию в тяжелое положение, обрушивая на нее сильные удары на севере, западе и юге. Через несколько дней после боев в Эль-Наранхо должны были вступать в бой наши силы в Масае, Гранаде и Карасо и пересечь пути сообщения сомосовским силам на Южном фронте. Этот план был реализован. Кроме того, нужно было поднять восстание в Манагуа.

М. X. — Я перебью тебя. Ведь в Эль-Наранхо сандинисты потерпели поражение и вынуждены были отойти к своим тылам?

У. О. — Нет, в Эль-Наранхо мы не потерпели никакого поражения. Там был произведен военный маневр, который заключался в том, что мы отошли от холмов Эль-Наранхо и через несколько дней захватили основные военные базы Национальной гвардии на Южном фронте — Пеньяс-Бланкас и Сапоа. Удалось захватить коменданта Сапоа. Затем до конца войны в этом районе велась позиционная война.

М.X. — Возвратимся к проблемам равновесия военных сил и оружия: каков был ваш первоначальный план?

У.О. — Мы рассчитывали отобрать оружие у противника.

М.X. — Но этого не произошло.

У.О. — Произошло, но отчасти... На практике произошло следующее. СФНО удалось начать наступление, координируя его на всех фронтах, начав с Эль-Наранхо.

Удалось призвать к общенациональной забастовке, причем решающая роль в этом принадлежит Радио Сандино. Без радиостанции было бы трудно поддержать забастовку. Удалось также поднять восстание масс. Следовательно, налицо были все три фактора, о которых мы говорили. И когда Сомоса не смог подавить наши силы, его поражение было уже делом времени, нескольких дней. Противник уже потерпел стратегическое поражение, он лишь защищался, но мы еще не могли победить по техническим причинам.

Именно военно-технический момент позволил приблизить конец войны, уже проигранной противником. Он мог выиграть какие-то сражения, но не войну. Сомоса уже не мог выбраться из создавшегося положения. Но без необходимого оружия война продолжалась бы дольше, принесла бы больше крови и разрушений. Мы победили бы и с меньшим количеством оружия, но с большими разрушениями в стране.

Мы получили оружие, но оно не было доставлено во все пункты. Там, где оружие было получено, удалось сломить гвардию в результате разрушения, сожжения целых кварталов, для того чтобы окружить казармы огненным кольцом. Там, где были казармы, но у нас было недостаточно оружия, мы освобождали от людей практически разрушенные бомбардировками и минометным огнем противника дома, занимали близко расположенные от казарм дома, окружая тем самым противника. Мы поджигали уже разрушенные постройки и вынуждали противника покинуть окруженные казармы. То немногое оружие, что у нас имелось, мы использовали на ключевых участках. Применяли также контактные бомбы. Иными словами, воевали тысячи людей с мачете, пиками, палками, самодельными бомбами. Таково было оружие, но жизнь показала, что и с ним можно победить, хотя это делало войну более длительной. Только решение вопроса об оружии в нашу пользу могло приблизить окончательную победу.

У Сомосы уже не было зерна, бензина, он уже не мог передвигаться по дорогам, он не контролировал положение в стране, хозяйство было разрушено, все было парализовано. Сомоса уже не мог править и не мог более держаться у власти. Ко всему этому следует добавить давление, которое оказывали на диктатора из-за рубежа. Сомоса должен был покинуть страну в кратчайшие сроки.

М.X. — Но скажи мне: это время не могло работать так же против движения масс, истощая его?

У.О. — Нет, в это время движение масс уже не истощалось. Хотя мы испытывали недостаток в оружии, его уже начали отнимать у противника и наносить его же оружием ему удары. Конечно, военно-технический фактор, то есть наличие вооружения, играл достаточно важную роль в ускорении победы и решении исхода отдельных боев, которые без этого оружия могли быть проиграны. Мы не знаем, оказали бы эти проигранные бои влияние на настроение масс и на военную ситуацию в целом и не проиграли бы мы войну. В этом смысле можно сказать, что это оружие сыграло стратегическую роль и что необходимо иметь минимальный резерв военно-технических средств, таких, как противотанковые гранатометы, взрывчатые вещества, огнестрельное оружие. Это важнее, чем располагать большим количеством оружия, так как оно никогда не удовлетворит потребности народа. Но самое главное — это опираться на решимость народа выйти на улицу и бороться с любым оружием в руках.

Итак, нам удалось добиться сочетания всех трех факторов: забастовки, восстания и военного наступления. И прежде всего было достигнуто единство сандинистского движения, без чего было бы сложно координировать эти факторы. Кроме того, мы располагали очень хорошо организованным тылом, что позволило получить в последний момент решающие технические ресурсы, способствовавшие быстрейшей победе. Мы располагали также жизненно важными средствами связи: беспроволочной связью для координации действий фронтов и радиосвязью. Без этих средств связи также не было бы победы, потому что нам не удалось бы координировать войну ни в политическом, ни в военном отношении. Мы располагали Радио Сандино, сыгравшим главную роль в пропаганде восстания и забастовки. Большое значение имел также тот факт, что удалось изолировать диктатуру, организовать и направить против режима антисомосовские настроения никарагуанцев и нейтрализовать реакционные интервенционистские тенденции.

Без этих элементов: без монолитного единства сандинизма, без поддержки массами стратегии вооруженной борьбы, без должной координации действий партизанских фронтов и военных фронтов в городах, без эффективной беспроволочной связи, посредством которой координировалась работа фронтов, без своей радиостанции, направлявшей массовое движение, без мощных военно-технических ресурсов, без твердого тыла, где проводилась подготовка и обучение бойцов, без всей предшествовавшей борьбы, отмеченной победами и поражениями, начатой в октябре, когда народ подвергался жесточайшим репрессиям, но одновременно проходил самую большую школу революции, без умелой, продуманной и зрелой политики союзов — без всего этого революция не победила бы. И победа была логическим результатом этих факторов.

Все это кажется очень простым, но чего нам стоило соединить все вместе... Это стоило нам октября, февраля, президентского дворца, сентябрьского восстания, всех боев после сентября, Эль-Хикаро, Эстели, Нуэва-Гинеи. Это стоило нам действий колонны «Пабло Убеда» в горах, на Атлантическом побережье. Такова была цена нашей победы.

М.X. — Многие латиноамериканские партизанские движения не имели тыла. С какого же времени у вас появился тыл?

У.О. — Тыл был у нас всегда. Уже много лет назад у нас был опыт в отношении тыла. Наша страна — не остров, как Куба. Она имеет многочисленные связи с соседними странами, и революционное движение с самого начала опиралось на родственные движения соседних стран. Сам Сандино бывал в Мексике, Гондурасе... Многие гондурасцы присоединились к борьбе Сандино, а также костариканцы... Поэтому для обеспечения потребностей тыла мы имели опору в Гондурасе и Коста-Рике. Ведь в Никарагуа было сложно решить эту проблему.

Мы вели подпольную деятельность в Коста-Рике и Гондурасе. Одновременно с обеспечением нашего движения различными средствами, созданием подпольных школ, чтобы организовать как можно лучше работу в тылу, была необходима организация солидарности с нашей борьбой основных политических сил за рубежом. И не только с левыми силами, потому что иначе мы оказались бы в изоляции. «НАМ НЕ ДАЛИ ТЫЛА, МЫ ЗАВОЕВАЛИ ПРАВО ИМЕТЬ ЕГО».

Заключенные нами классовые и политические союзы имели жизненно важное значение для того, чтобы мы могли обеспечить нашу борьбу военной техникой.

М.X. — Как удалось вам, вооруженному движению, претворить в жизнь широкую политику союзов? Вероятно, движению, борющемуся за власть путем выборов, легче проводить политику такого рода...

У.О. — Мы добились проведения широкой политики союзов, потому что мы завоевали уважение различных слоев населения, чего не удается добиться другим движениям. Потому что им не верят и не считают их серьезными. Мы завоевали право вступать в союзы. Если бы нас не принимали всерьез, никто не стал бы иметь с нами дело. Но в нас увидели силу и были вынуждены считаться с ней. Союзы, которые с нами заключали, явились результатом нашей политической программы, несмотря на то что мы — революционное вооруженное движение.

Прогрессивные политические течения понимали, что мы представляем собой революционное движение, не вполне согласное с их идеологией, но они также видели, что у нас есть политическая программа, частично интересовавшая их, что у нас есть военная сила. Эти три фактора позволили нам проводить политику союзов на деле, а не на словах. Мы не заключали никаких договоров. Просто мы изложили условия нашей совместной борьбы и придерживались их. Так мы постепенно завоевывали политическое влияние.

М.X. — Можно было бы рассказать о роли международного соотношения сил в вашей победе?

У.О. — Учет соотношения сил на международной арене, международного положения в целом, соотношения сил в регионе, противоречий между развитыми западными странами и т.п. имеет значение в нашей победе.

Было бы очень трудно добиться победы, если бы мы учитывали только внутреннее положение. Сразу после победы мы поняли всю важность учета международной обстановки. Для этого было необходимо проводить зрелую, гибкую политику, знакомить с нашей революционной, демократической, патриотической программой, планами национальной реконструкции. Это позволило нам рассчитывать на поддержку всех зрелых революционных и прогрессивных сил мира.

М.X. — Зрелые силы? Что имеется в виду?

У.О. — Я имею в виду ту часть буржуазии, которая зрело обдумывает какое-либо явление и не проводит поспешную авантюристическую политику, как это делается, например, ЦРУ, реакционными силами... На практике можно заключать определенные союзы, найти общие точки соприкосновения. Все это способствует изменению соотношения сил, требуемому для победы. Для достижения этого необходимо, чтобы программа предусматривала решение реальных проблем, существующих в стране, решение, которое весь мир признает верным.

Мы преимущественно ориентировались на объективные проблемы: в Никарагуа необходимо провести реконструкцию таких-то и таких-то областей, по таким-то и таким-то причинам необходимо национальное единство. С другой стороны, было важно заручиться поддержкой не только левых сил. Сандинистский фронт стремился организовать базу солидарности в каждой стране, ища в первую очередь поддержки тех, кто нас понимал. Перейти от сочувственного отношения к материальной поддержке значит совершить прыжок. Кто окажет материальную помощь? Тот, кто хочет этого, не идя на политические компромиссы и не отказываясь от своих принципов.

Сандинисты сумели заручиться материальной поддержкой, и это их заслуга. Мы стремились получить максимальную поддержку за рубежом, для того чтобы сорвать интервенционистские маневры иностранных держав. И нам удалось завоевать даже некоторые слои населения в самих Соединенных Штатах.

М.X. ― Что означало для сандинистского движения разделение его на три тенденции и последующее воссоединение?

У.О. ― Мы говорили, что единство сандинизма явилось решающим фактором нашей победы. Но чтобы уяснить процесс воссоединения, придется обратиться к истории.

То, что было в Никарагуа, это скорее не глубокий раскол СФНО, а разделение авангарда на три тенденции в результате нашей незрелости...

М.X. ― В каком году?

У.О. ― Это началось в 1976-1977 годах.

М.X. ― Чем это было обусловлено?

У.О. ― Это я и хочу сказать. В большей степени, чем вопросы программного, идеологического характера, это было стремление всех руководителей ответить на насущные вопросы революционного движения и построить революционную работу в соответствии с этими задачами.

М.X. ― Я не совсем понимаю...

У.О. ― Руководство ставило и решало вопросы на кустарном уровне. На практике почти не осуществлялось коллективное руководство. В связи с репрессиями, в связи с тем, что мы подолгу не виделись, отсутствовала общая линия, устав, каждый организовывал работу и действовал на свой лад. И тут возникали столкновения. Разделение произошло не в результате глубокой идеологической и политической разобщенности, хотя действительно подобные проблемы существовали. Если бы наша организация была менее кустарной, мы, вероятно, смогли бы урегулировать присущие любому движению противоречия положительным образом, прислушиваясь к критике, действуя по принципу: единство и критика. Отсутствие этих рамок для дискуссий плюс наша незрелость как революционеров и разделявшие нас репрессии обусловили образование трех известных тенденций.

Разделение является результатом развития сандинизма. Кроме того, в это время в боях погибли члены Национального руководства Оскар Турсиос и Рикардо Моралес, а именно тогда само развитие движения требовало перехода к качественно новым формам организации и руководства борьбой масс, к четкому руководству вооруженной борьбой в Никарагуа. Мы отдавали себе отчет в этом, но не смогли осуществить этот переход, обобщить опыт более старших товарищей, ветеранов партийной работы: работы с массами, военной работы, контактов с политическими силами в национальном и международном масштабах. Мы не сумели сочетать юношеский порыв новых членов движения, которые в большом количестве присоединялись к нам в это время, с предшествующим опытом.

Следовало бы сочетать старое с новым, а на практике возникали столкновения. Более старые товарищи начали испытывать недоверие к новым, молодым товарищам, руководившим некоторыми операциями. Молодые товарищи, не зная, через какие трудности прошли старшие товарищи и в каких битвах они участвовали, недооценивали их, потому что ветераны, несомненно, цеплялись за кустарные методы работы, а молодые считали, что их следует изживать.

М.X. ― Ты считаешь себя ветераном?

У.О. ― Я думаю, что да. Мы были с теми, кто начинал борьбу много лет назад.

М.X. ― А чем обусловлено своего рода разделение труда между отдельными тенденциями? Например, «пролетарская тенденция» преимущественно вела работу в городских массовых организациях, а тенденция «длительной народной войны» ― среди партизан в горах?

У.О. ― Следует пояснить, что это «разделение труда» не результат появления тенденции в движении. Оно существовало прежде, чем Фронт разделился.

Сейчас я поясню...

Руководители всех трех тенденций отдавали себе отчет в глобальном характере проблем революции. Когда произошло разделение, товарищи, работавшие по поручению СФНО в различных областях, не находили ответов на многие вопросы в связи с трудностями и слабостями, о которых я говорил, и, исходя из знаний в своей области, переносили на другие области решение многих проблем революции. Следует помнить, что мы работали в условиях жесточайших репрессий, не могли охватить всю работу в масштабе страны, поэтому каждый строил свою работу так, как подсказывала ему сама жизнь. Таким образом, работавшие в горах товарищи продолжали свою линию работы, подсказанную условиями момента. Те, кто работал на производстве, со студентами и занимался распространением революционной теории, продолжали специализироваться на этом. Те же, кто в основном занимался военными проблемами и организацией восстания, продолжали работать в этом направлении.

На практике усилия всех трех видов работ способствовали развертыванию единой борьбы, вырабатывали единую концепцию, строили единую стратегию победы.

Это объясняет, почему ни одна тенденция не намеревалась создать новый Сандинистский фронт...

М.X. ― Поэтому не было и трех генеральных секретарей...

У.О. ― Нет, разумеется. И это также объясняет причину воссоединения и то, что после него все три тенденции взаимно дополняли друг друга.

М.X. ― То есть это своеобразное «разделение труда» существовало и до разрыва...

У.О. ― Да, именно так и было. Движение проводило работу в различных областях. Но тот факт, что все мы были ветви одного дерева, очень помог нам. Это воспитывало взаимное уважение к членам других тенденций и их работе. Например, «повстанческая тенденция» не боролась за создание нового революционного студенческого фронта, не возражала, чтобы эта организация, сыгравшая столь важную роль в Никарагуа, находилась под контролем других тенденций. «Повстанческая тенденция» также не вмешивалась в работу «пролетарской тенденции» в некоторых производственных центрах. И это отношение было взаимным. Другие тенденции не стремились создать новый Северный или Южный фронты, что составило главную работу «повстанческой тенденции». Напротив, они координировали свою работу между собой и «повстанцами». Мы дополняли друг друга.

M.X. ― Кроме того, ни одно из направлений не смогло бы одержать победу, если бы не опиралось на работу других тенденций?

У.О. ― Совершенно верно. Сущность происшедшего сводится к тому, что каждый хотел играть ведущую роль в процессе, сравнивал удельный вес каждого в борьбе. Но в ходе самой борьбы эти настроения преодолевались, каждый видел значение своей работы и работы своих товарищей. Так, в конце 1978 года были начаты переговоры о воссоединении, а в марте 1979 года мы пришли к окончательному соглашению, в основе которого лежала единая концепция, а не взаимные принципиальные уступки. Сандинизм как движение берет курс на развертывание вооруженной борьбы, на необходимость гибкой политики союзов, на необходимость широкой демократической программы и т.п.

Наше программное, политическое и идеологическое единство позволило нам в сжатые сроки усовершенствовать систему координации работы и быстро осуществить воссоединение. Поэтому мне кажется, что речь должна идти не об объединении, а о воссоединении. Все три тенденции стремились превратиться снова в единый СФНО.

Доказательства тому перед нами: мы видим, с каким энтузиазмом, с какой любовью, с каким рвением оберегается достигнутое нами единство, которое, мы уверены, будет вечным. И как единство сандинистов было жизненно важным для победы, так и единство всех левых сил вокруг сандинистов, единство всего народа вокруг левых сил и сандинизма были жизненно важными для консолидации процесса и реализации нашей исторической программы.

М.X. ― Мы понимаем, что никарагуанские женщины сыграли очень важную роль в вооруженной борьбе, что в городах они сражались бок о бок с мужчинами, а в партизанских колоннах они составляли 25 процентов от общего числа бойцов, что несколько женщин занимали командные посты. Как оценивается этот факт? Существует давняя традиция участия женщин в вооруженной борьбе или это новое явление?

У.О. ― Можно сказать, что Сандинистский фронт вобрал в себя давние традиции участия женщин в борьбе, причем не только со времен Сандино, но и с прошлого века, и ранее...

СФНО перенял и развил эту традицию. Но важно отметить тот факт, что сандинисты не только расширили участие женщин в борьбе авангарда, но также привлекли женщин из народа как к выполнению задач вспомогательного характера, так и к выполнению задач стратегического значения. Можно привести в качестве примера партизанского команданте Дору Тельес, более известную как «команданте 2», партизанского команданте Монику Бальтодано, других партизанских команданте-женщин, как, например, Летисия Эррера. Эти три женщины сыграли очень важную роль не только в поддержке революционной борьбы, но и в ее руководстве, как политическом, так и военном. А во время восстания женщины являлись руководителями фронтов, как Дора Тельес, «команданте 2» (Клаудиа), которая была ответственной за Западный фронт «Ригоберто Лопес Перес», один из самых важных в этой войне.

Сандинистское движение не исходило из недооценки участия женщин и не закрыло перед ними дверь. Наконец, следует указать на то, что женщины приняли активнейшее участие в восстании и сыграли в нем важную роль. Так, в некоторых партизанских колоннах все руководство составляли женщины, командовавшие сотнями мужчин, и делали это отлично.

М.X. ― Прежде чем закончить наше интервью, ты не хотел бы что-нибудь добавить?

У.О. ― Прежде всего я хотел бы поблагодарить тебя за предоставленную возможность рассказать о проблемах, имеющих основополагающее значение для понимания нашего революционного процесса. Мне хотелось бы лучше обдумать ответы, но наши повседневные заботы не оставили мне много времени. Поэтому все сказанное мной не следует рассматривать как истину в последней инстанции, как нечто завершенное. Это лишь моя личная оценка событий, которая, я надеюсь, поможет лучше понять сущность нашего исторического процесса, борьбы, полных революционного героизма и красоты.

---

Примечания