В начале 1971 года мой чилийский друг Хайме Барриос, вместе с которым я работал на Кубе в первые годы кубинской революции, пригласил меня на работу в аппарат правительства Народного единства. По личным причинам я не смог немедленно переехать в Чили, поэтому Хайме договорился, что я буду советником Хавиера Уррутии, президента «Чилийской торговой корпорации» в Нью-Йорке, и координатором всех прочих чилийских государственных агентств, размещавшихся в этом городе. Я проработал в этой корпорации с марта 1971 года по сентябрь 1972 года и затем выехал в Чили, чтобы приступить к работе в качестве помощника Хайме, который был сначала директором Центрального банка, а затем — советником президента Альенде по экономическим вопросам. Мы с Хайме хорошо помнили наш опыт работы на Кубе. Мы видели там яростное сопротивление, оказываемое империализмом революции. Почти постоянно в течение многих месяцев мы жили в ожидании военного вмешательства со стороны империалистов — высадки морских пехотинцев, нападения наемников или чего-либо еще. Мы чувствовали, что и в Чили борьба ведется не на жизнь, а на смерть. Редко во время наших встреч разговор не заходил о возможности государственного переворота.
Нас поразил также тот факт, что наряду со сходством между Кубой и Чили, не бросавшимся в глаза, между ними имелись важные различия. Политические традиции Чили были иными; чилийская демократия и конституционность имели давнюю историю, и их корни были глубже, чем на Кубе; иным должно было быть и многое как в революционной стратегии, так и в тактике.
В ходе борьбы, развернувшейся в Чили, вы ощущали, насколько иной, хотя и такой же упорный, характер имеет она. Вы убеждались в этом каждый раз, когда раскрывали газеты или включали радиоприемник; грохочущие голоса «за» и «против» правительства раздавались настолько упорно и беспрерывно, что это выходило далеко за рамки обычной политической /11/ борьбы. Эта борьба принимала различные формы: выборы в конгресс; попытки конгресса сорвать планы президента путем отклонения предложенных им законов или выдвижения конституционных обвинений против министров с целью их смещения; проведение выборов с целью определить, представители кого — Народного единства или оппозиции — возглавят Чилийский университет, студенческую федерацию или профсоюз на медном руднике Чукикамата; судебные разбирательства в связи с тем, кто должен контролировать 9-й канал телевидения; судебное преследование Чили корпорацией «Кеннекотт коппер» в Нью-Йорке, Париже, Амстердаме и Стокгольме; уличные демонстрации; политические заявления и редакционные статьи в газетах, направленные на то, чтобы привлечь на свою сторону вооруженные силы; забастовки с целью подорвать экономику и подорвать позиции правительства как способ подготовки к свержению его.
Рост революционной борьбы ведет отчасти к обострению ситуации и ограничению имеющегося выбора, ликвидируя промежуточные возможности. Что означало бы свержение правительства Народного единства? Об этом ясно сказал Фидель Кастро 2 декабря 1971 года в своем прощальном выступлении по завершении 25-дневного визита в Чили:
«...Мы увидели фашизм в действии... Что же предпринимают эксплуататоры, когда их собственные институты уже не обеспечивают им господства? Какова их реакция, когда механизмы, которыми они располагали в определенный исторический период для поддержания своего господства, приходят в негодность? Они их просто разрушают»[3].
Совершенный в Чили переворот потряс своей свирепостью. Утром в первый день мы с женой услышали по радио требование военных к радиостанциям, находившимся под контролем Народного единства, немедленно прекратить радиопередачи, в противном случае они будут «атакованы как с земли, так и с воздуха». Позже было передано предупреждение: «Женщинам дается пять минут, чтобы покинуть “Ла Монеду” (президентский дворец) перед началом бомбардировки». Вскоре с пронзительным ревом пронеслись самолеты. Днем было объявлено: всякий, кто будет оказывать сопротивление хунте после 3 часов 30 минут дня, при поимке будет расстрелян на месте: «Сопротивление бесполезно; вы можете судить о том, на что мы способны, по тому, что мы сделали в “Ла Монеде”».
Однажды вечером члены хунты выступили с заявлениями по телевидению. Густаво Ли, возглавлявший военно-воздушные силы, заявил, что хунта «искоренит рак марксизма» в /12/ Чили. Аугусто Пиночет, командующий армией и глава хунты, объявил, что работа конгресса приостанавливается «до дальнейшего уведомления». Вскоре хунта объявила вне закона политические партии Народного единства, запретила деятельность других партий и ликвидировала Единый профсоюзный центр трудящихся Чили (КУТ). Она взяла также в свои руки управление университетами и начала широкую чистку «левых элементов» среди преподавателей и студентов.
Хайме и его жена Нэнси прибыли в «Ла Монеду» рано утром в день переворота. Нэнси покинула дворец вместе с другими женщинами перед полуднем по приказу президента Альенде. После долгих метаний в районе боевых действий в центре города она нашла убежище в мексиканском посольстве. Хайме сражался в «Ла Монеде» до конца.
В первый же день переворота начали зачитывать указы, предписывающие политическим деятелям Народного единства и членам правительства сдаться властям. Мы с женой напряженно вслушивались в передаваемые списки и вскоре услышали имена друзей и людей, с которыми я работал. В течение последующих нескольких дней часто повторялись предостережения о том, что в Чили проникли «сотни иностранных экстремистов». На улице мы подобрали листовку, в которой говорилось: «Не будет никакой пощады иностранным экстремистам, прибывшим в Чили, чтобы убивать чилийцев. Граждане! Будьте бдительны, обнаруживайте их и доносите в ближайший участок».
Мы решили, что хунта доберется и до меня — это лишь вопрос времени — и мы должны как можно скорее уйти из поля ее досягаемости. С помощью Нэнси через шесть дней после переворота мы получили убежище в мексиканском посольстве. Наше решение оказалось верным. 5 октября хунта издала приказ о моем аресте, но к этому времени мы были уже в Мехико.
Встретившись с Нэнси в мексиканском посольстве, мы с нетерпением стали расспрашивать ее, нет ли новостей о Хайме. Достоверных сведений не было, только противоречивые слухи. Ни Нэнси с детьми, ни их друзья не могли выяснить, что же случилось с ним. Мы узнали о его судьбе лишь спустя многие месяцы. Хайме был хладнокровно убит, застрелен на следующий день после того, как его схватили в «Ла Монеде» и доставили в полк «Такна» в Сантьяго.
Почему хунта убила так много людей — две тысячи, согласно газете «Нью-Йорк таймс», и пятнадцать тысяч, по данным Гарольда Эдельстама, бывшего посла Швеции в /13/ Чили, у которого нет, как у американских империалистических кругов, таких интересов, ради которых они готовы на все? Потому, что хунте, а также чилийской буржуазии и империализму США, стоящим за ней, этот террор нужен был, чтобы захватить власть.
Революции учат. В ходе революционной борьбы отчетливо проступают цели, которые обычно завуалированы; пробуждаются силы, которые обычно дремлют; она заставляет различные классы взяться за оружие, которое обычно хранится в резерве. Учат не только победоносные революции, но и революционные выступления, терпящие поражение.
Сам факт поражения чилийской революции подтверждает ряд марксистско-ленинских положений. Ее опыт показывает народным массам Чили и других стран, что вооруженные силы не могут быть «чисто профессиональными», то есть стоящими над классами, верными конституции и закону прежде всего. Она подтверждает, что без завоевания всей полноты государственной власти и ликвидации буржуазного государства социализм построить нельзя.
Однако, наряду с подтверждением основных положений марксизма-ленинизма, чилийский опыт внес новое в наши познания о революции, ибо в определенных отношениях он уникален, ведь впервые начало революционному процессу положила победа народа на выборах. Во всех предшествующих социалистических революциях переходу правительства в руки народа предшествовала вооруженная борьба. Лишь после завоевания государственной власти он брал на себя исполнение обязанностей правительства. В чилийской революции правительственную власть Народному единству дала победа на выборах, однако это был лишь плацдарм для завоевания всей государственной власти.
Чилийская революция явилась первым испытательным полигоном для стратегии и тактики, используемой империализмом и местной олигархией, когда действия демократически избранного социалистического правительства ставят под угрозу их привилегии; для стратегии и тактики победивших на выборах революционеров, добивающихся завоевания всей полноты государственной власти для народа и построения социализма; для методов управления страной и ее экономикой на этапе борьбы за власть при наличии части ее. /14/
Примечания
