Ведущую роль в русском революционном движении первой половины 1870-х годов играло общество народников, получившее мировую известность под названием «кружок чайковцев»[1].

Широкая сеть нелегальных групп и агентов, которые объединились в этом обществе, с 1871 по 1874 гг. была организующим центром революционной пропаганды среди интеллигенции, рабочего класса и крестьянства почти на всей территории европейской России от Вильно до Екатеринбурга и от Архангельска до Херсона. Далеко превзойдя все революционные кружки того времени размахом и результатами практической деятельности, общество «чайковцев» внесло крупный вклад в идеологию революционного народничества, о чем свидетельствует его обстоятельная программа.

В составе общества действовали лучшие представители той «блестящей плеяды революционеров 70-х годов», которая, по словам В. И. Ленина, стояла вместе с Герценом, Белинским, Чернышевским в одном ряду «предшественников русской социал-демократии»[2] — А. И. Желябов, С. Л. Перовская, П. А. Кропоткин, С. М. Кравчинский (Степняк), Н. А. Морозов, Д. А. Клеменц, М. Ф. Фроленко, М. А. Натансон и др.

Между тем, до первого издания предлагаемой книги[3] эта замечательная революционная организация не была предметом обобщающего исследования, хотя все грани ее истории отразились в многообразном круге источников. Малый объем книги 1963 г. не позволил осветить ни идейную эволюцию общества «чайковцев», ни его практическую деятельность с должной полнотой. Необходима обстоятельная монография обо всех аспектах развития общества, тем более что после 1963 г. обнаружились новые документы и появился ряд новых исследований, так или иначе (порой разноречиво и спорно) трактующих отдельные сюжеты истории «чайковцев».

Источники

Публикация документов и воспоминаний, прямо или косвенно относящихся к «чайковцам», началась с 70-х годов прошлого века за границей, усилиями русской революционной эмиграции. Некоторые факты из истории «чайковцев» сообщаются в некрологах А. И. Сердюкова и М. В. Купреянова[4] и в биографиях А. И. Желябова и С. Л. Перовской[5]. В 1893 г. в Лондоне вышла на русском языке знаменитая книга очерков С. М. Степняка-Кравчинского «Подпольная Россия»[6], которая, помимо общих сведений об организации «чайковцев», содержит блестящие портретные характеристики («профили») пяти ее участников: С. Л. Перовской, П. А. Кропоткина, Д. А. Лизогуба, Д. А. Клеменца, Я. В. Стефановича. Воспоминания В. К. Дебогория-Мокриевича, впервые опубликованные в 1894 г. в Париже[7], освещают некоторые моменты организационной структуры и практики киевской группы «чайковцев», а из воспоминаний «чайковца» М. В. Ланганса, увидевших свет (не полностью) в 1895—1896 гг.[8], можно узнать подробности возникновения, идейной и деловой эволюции, а также сношений херсонской и одесской групп между собой и с петербургской группой.

Обобщающую характеристику организации «чайковцев», ее идеологии, состава, дел и значения первым дал П. А. Кропоткин в своих всемирно известных «Записках революционера», русское издание которых впервые появилось в 1902 г. в Лондоне[9]. Однако он не ставил задачей проследить весь ход развития общества, явно недооценил его революционность 1871—1872 гг. и не вникал в детали его практической деятельности (особенно на периферии).

В России публикация материалов о «чайковцах» стала возможной лишь в результате революции 1905 г. Именно в 1906—1907 гг. вышло большинство всех опубликованных до 1917 г. источников по истории революционного народничества, из которых многие относятся к «чайковцам», — воспоминания самих «чайковцев» Л. Э. Шишко, С. С. Синегуба, Н. А. Морозова, М. Ф. Фроленко, С. Л. Чудновского, А. О. Лукашевича, Л. А. Тихомирова, документы судебного процесса («193-х») над «чайковцами».

Наиболее ценны для нас из перечисленных источников воспоминания Л. Э. Шишко[10]. В отличие от других мемуаристов-«чайковцев» Шишко стремится не столько изложить факты, сколько объяснить их в связи с общим ходом революционного движения, что придает его мемуарам полуисследовательский характер. Вместе с тем Шишко приводит (особенно в очерке «С. М. Кравчинский и кружок чайковцев») новые данные обо всех сторонах деятельности «чайковцев».

В мемуарах С. С. Синегуба особенно значимы сведения о пропаганде «чайковцев» среди петербургских рабочих. Кстати, в этом отношении их дополняют очерки близкого друга Синегуба — Л. А. Тихомирова[11], написанные еще до того, как последний стал ренегатом, и выдержанные в объективном, даже несколько приподнятом духе. Кроме того, Синегуб рассказал о первых опытах пропаганды «чайковцев» среди крестьян и о процессе «193-х». К достоинствам его воспоминаний надо отнести и колоритные портреты товарищей по делу — М. В. Купреянова, Н. А. Чарушина, Л. В. Чемодановой и др. Содержательные и живые, подкупающие остротой фабулы, искренностью, литературным талантом, воспоминания Синегуба в 1929 г. были переизданы «Молодой гвардией»[12].

Книги воспоминаний Н. А. Морозова и М. Ф. Фроленко, не раз переиздававшиеся и широко известные[13], сообщают много интересного о московской группе «чайковцев» и, наряду с «Воспоминаниями» Л. А. Тихомирова (о которых речь впереди), являются главными источниками по истории этой группы. Точно также воспоминания С. Л. Чудновского[14] представляют собой главный источник по истории одесско-херсонской группы «чайковцев». Что же касается воспоминаний А. О. Лукашевича[15], то в них, кроме отрывочных сведений о формировании одесско-херсонской группы, есть ценный— из первых рук — материал об участии «чайковцев» в украинском «хождении в народ».

Документы царского сыска и суда о «чайковцах», крайне тенденциозные, основанные зачастую на домыслах предателей и доносчиков, но не лишенные и правдивой информации, опубликованы В. Я. Богучарским в сборнике материалов процесса «193-х», на котором судились 37 «чайковцев»[16]: здесь полностью воспроизведены обвинительный акт, приговор и завещание осужденных и фрагментарно — стенографический отчет о процессе[17].

Из других источников, опубликованных в 1906—1907 гг., касаются отдельных сторон истории «чайковцев» воспоминания близко связанных с ними О. В. Аптекмана и С. Ф. Ковалика[18].

После поражения революции 1905—1907 гг. вплоть до 1917 г. документы о революционном народничестве в России почти не издавались. Из источников по нашей теме опубликованы за 1908—1916 гг. лишь заметка В. А. Лопатина об одном из эпизодов деятельности «чайковцев»[19] и биографический очерк И. И. Попова о Д. А. Клеменце[20]. За границей в те же годы были изданы материалы к биографии Л. Э. Шишко[21], прокламация, отнятая в апреле 1872 г. при обыске у Н. В. Чайковского[22], и письмо С. М. Кравчинского к П. Л. Лаврову с оценкой итогов «хождения в народ»[23].

Свободная публикация документов русского освободительного движения началась только после Октябрьской революции. В 1920-е годы издана большая часть всех имеющихся ныне печатных источников о революционном народничестве. Так, в 1922 г. дважды — в сборнике «Памяти П. А. Кропоткина» и в № 17 журнала «Былое» — была опубликована записка «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя?», составленная Кропоткиным осенью 1873 г. в качестве проекта программы общества «чайковцев». Эта записка — главный источник для анализа идеологии общества. Как один из выдающихся документов революционного народничества она была переиздана в 1958 г.[24], и вновь, аналогично двум первым изданиям, — с большим (20 стр.) пропуском в той части ее, которая считалась утерянной. Мне посчастливилось разыскать полный текст записки[25] и выяснить, что непубликовавшаяся ее часть содержит интереснейший материал — программу социальных преобразований в России после победы революции. Все содержание записки анализировалось в первом издании моей книги о «чайковцах» (с. 62—70). Вскоре после этого записка П. А. Кропоткина была опубликована полностью[26].

Вместе с запиской Кропоткина как дополнение к ней в 1922 г. была напечатана так называемая «Программа революционной пропаганды». Она неоднократно использовалась в качестве программного документа «чайковцев» не только историками, но и самими «чайковцами»-мемуаристами[27]. Теперь, однако, Б. С. Итенберг и Е. В. Старостин, установившие, что «Программа» была найдена при обыске не у П. А. Кропоткина (как сообщала в 1922 г. редакция «Былого»), а у его брата Александра, отрицают принадлежность «Программы» Петру Кропоткину и «чайковцам» вообще, воспринимая ее как произведение А. А. Кропоткина, который ни в каких революционных организациях не участвовал[28]. Эту версию оспорил В. Г. Базанов, по мнению которого, «Александр Кропоткин, не веривший в крестьянскую революцию и в пропаганду, не мог написать “Программу”, основанную на вере в “революционные инстинкты крестьянства”»[29].

Возражения В. Г. Базанова представляются мне резонными, версия Б. С. Итенберга и Е. В. Старостина сомнительной. Из того, что А. А. Кропоткин имел у себя текст «Программы», отнюдь не следует, что он ее и составил. Трудно в это поверить, поскольку «Программа» разработана с большим знанием смысла и самой «техники» «хождения в народ», в чем был компетентен Петр Кропоткин, но к чему не имел отношения его брат. В. Г. Базанов предполагает, что «Петр Кропоткин при свидании с братом (в тюрьме III отделения летом 1874 г. — Н. Т.) устно изложил основные положения ранее написанного и к тому времени утраченного документа»[30]. Отводя это предположение, Е. В. Старостин заявил, будто «условия, при которых проходило краткое свидание в присутствии двух жандармов, исключали возможность устного изложения основ “Программы”»[31]. Это неверно. Как явствует из дневника В. С. Кропоткиной (жены Александра Алексеевича), которая сама присутствовала на первом свидании братьев, Петр говорил Александру, «как и где достать его недоконченную работу», а на следующих свиданиях, «несмотря на присутствие жандармского офицера, Петру Алексеевичу удавалось передавать брату крошечные шифрованные записки и получать на них ответы»[32]. Выходит, что П. А. Кропоткин мог передать брату не только устное изложение, но и письменный (зашифрованный) текст «Программы».

Из других источников, опубликованных в СССР только в первой половине 1920-х годов — до выхода в свет мемуаров Н. А. Чарушина, — важны для нашей темы воспоминания и письма «чайковцев» П. А. Кропоткина, С. Л. Перовской, С. С. Синегуба, Н. И. Драго, Л. Б. Гольденберга, М. В. Ланганса, В. Л. Перовского[33] и лиц, близких к ним: Е. Н. Ковальской, В. Н. Фигнер, Л. Г. Дейча, И. Е. Деникера и др.[34]. Они помогают выяснить очень многие (иногда существенные) тонкости внутреннего развития и внешних сношений общества «чайковцев».

В 1926 г. были изданы воспоминания «О далеком прошлом» Н. А. Чарушина. Этот мемуарист был одним из первых, видных и наиболее осведомленных «чайковцев», поскольку именно он главным образом осуществлял связь их петербургской группы с провинциальными группами и агентами. Естественно поэтому, его воспоминания отличаются даже от лучших источников этого рода большей полнотой и последовательностью. Чарушин характеризует весь ход развития общества «чайковцев» от возникновения до гибели, с равным вниманием к его идеологии, организации, практике, причем всегда старается быть точным, вступая при случае в спор с другими мемуаристами (или консультируясь с ними) ради выяснения истины. Все это ставит воспоминания Чарушина на первое место в мемуарной литературе о «чайковцах»[35].

Издание мемуаров Чарушина привело к полемике между их автором и тогда еще молодым, но уже известным знатоком народничества Ш. М. Левиным, — в основном, об идейной эволюции «чайковцев». В 1934 г. Н. А. Чарушин подготовил второе издание своей книги, где он отчасти исправил и уточнил, отчасти же дополнительно аргументировал ряд мест, оспоренных Левиным. Последний, со своей стороны, снабдил книгу пояснительной статьей и примечаниями. Однако издать ее в то время не удалось. Она вышла под ред. Б. С. Итенберга лишь в 1973 г.[36], когда не только Н. А. Чарушина, но и Ш. М. Левина уже не было в живых. Тем не менее, мемуарист и историк соединены (как они хотели этого) под одной обложкой и «как бы продолжают свой спор, начатый еще в 1920-х годах»[37].

Очень ценны для нас также изданные в 1926—1928 гг. воспоминания «чайковцев» А. И. Корниловой, В. Л. Перовского (расширенный вариант его публикации 1925 г.), Н. Левенталя, Л. А. Тихомирова и рабочего Д. Н. Смирнова[38]. О воспоминаниях Тихомирова, написанных в 1894—1898 гг., когда автор уже стал ренегатом, надо сказать особо. По обилию фактов они являются, наряду с воспоминаниями Н. А. Морозова и М. Ф. Фроленко, главным источником для изучения московской группы «чайковцев». Однако трактовка событий и сама форма изложения у Тихомирова грешат скепсисом, злой иронией и плохо скрытым желанием опорочить облик многих революционеров — в первую очередь, С. Л. Перовской и С. М. Кравчинского[39], которых Тихомиров особенно невзлюбил за то, что они никогда его не переоценивали.

Кроме воспоминаний, во второй половине 1920-х годов печатались и другие материалы о «чайковцах»[40]. В 1930 г. Я. Д. Баум опубликовал «Программу для кружков самообразования и практической деятельности»[41]. Долгое время эта программа приписывалась народническому кружку А. С. Пругавина[42]. В действительности, как мне довелось установить, она была разработана (в конце 1870 или в начале 1871 г.) «чайковцами»[43]. Наряду с запиской П. А. Кропоткина, излагающей программные основы общества «чайковцев» в конце его деятельности, программа, о которой идет речь, составленная в период формирования общества, служит важнейшим источником для анализа идейной эволюции «чайковцев».

В 1929—1931 гг. в связи с 50-летним юбилеем «Народной воли» появилось много новых изданий преимущественно биографического характера, из которых важнее всего для нас брошюра А. И. Корниловой-Мороз «С. Л. Перовская и кружок чайковцев» (М., 1929). Здесь, кроме общей сводки данных о «чайковцах», приведен список участников их организации (по группам и городам), что делает это издание одним из наиболее ценных источников по нашей теме.

Разрозненные, но небезынтересные сведения о «чайковцах» можно извлечь также из других изданий конца 20-х — начала 30-х годов: мемуаров А. И. Иванчина-Писарева и Н. Г. Кулябко-Корецкого[44], публикаций Л. М. Добровольского и Б. П. Козьмина[45].

Со второй половины 30-х годов издание материалов о революционном народничестве фактически прекратилось на четверть века. По нашей теме лишь в 1939 г. были опубликованы письма М. А. Натансона из ссылки к члену общества «чайковцев» А. Я. Ободовской[46], проливающие свет на историю программы общества, да в 1950 г. издан ряд документов, иллюстрирующих, между прочим, революционную пропаганду «чайковцев» среди рабочих[47].

Таков был круг печатных источников, которые использованы в первом издании моей книги о «чайковцах». Прошло 20 лет, и круг этот стал несколько шире. В 60-е годы возобновилась публикация документов революционного народничества. Институт истории АН СССР и Главное архивное управление в 1964—1965 гг. издали двухтомный сборник[48], где немалое место отведено и материалам о «чайковцах». Все они собраны в 1-м томе. Среди них впервые опубликованы такие ценнейшие документы (ранее использованные мною по архивным подлинникам), как полный текст программной записки П. А. Кропоткина и анонимный «Очерк истории чайковцев».

«Очерк» представляет собой подробное (около 40 печатных страниц) изложение предыстории, возникновения и начала деятельности (до лета 1872 г.) петербургской группы общества «чайковцев»[49]. К Г. Ляшенко попыталась доказать, что автором «Очерка» надо считать Н. А. Морозова[50]. Ее версию поддержал Б. С. Итенберг[51]. По-моему, эта версия, ошибочна. Из переписки Н. А. Морозова с Н. В. Чайковским явствует, что «Очерк» есть не что иное, как воспоминания Чайковского, которые Морозов подверг лишь редакторской правке в качестве составителя сборника материалов под названием «История социалистического движения в России за 1873—1875 гг.». «Ваши воспоминания войдут в “Историю” почти целиком, — писал об этом Морозов Чайковскому 10 июня 1880 г. — Я позволил вычеркнуть только два небольших места и переделал кой-где слог для единообразия с последующим изложением»[52].

В 1-м томе сборника «Революционное народничество 70-х годов» впервые опубликован еще ряд документов, относящихся к «чайковцам»: прокламации «Братцы! Вам нечего говорить...» А. В. Ярцева и «С чего начать?» неизвестного автора (отнята у сотрудника «чайковцев», рабочего С. П. Зарубаева) — обе, адресованные рабочим; фрагменты показаний А. В. Ярцева и лиц, связанных с «чайковцами» (А. В. Низовкина, И. И. Доброва, Г. Г. Божко-Божинского, некоторых рабочих и крестьян) по делу «193-х».

В 1970 г. вышел еще один сборник материалов революционного народничества[53]. Здесь перепечатаны из предыдущих изданий или опубликованы впервые прокламации, стихи, пропагандистские (так называемые «ряженые») брошюры деятелей «хождения в народ», всего — 38 документов. Из них 23 — написаны «чайковцами».

Материалы о «чайковцах» в последние 20 лет печатались и отдельно. Среди них — опубликованный Н. П. Рудько полный (в отличие от издания 1895—1896 гг.) текст воспоминаний М. В. Ланганса об одесской и херсонской группах общества[54]. Эти воспоминания Ланганс написал весной 1880 г. для «Истории социалистического движения в России за 1873—1875 гг.» Н. А. Морозова. Н. П. Рудько разыскал их в бумагах В. К. Дебогория-Мокриевича. Они так обстоятельно характеризуют состав[55], деятельность и самый статус херсонской и одесской групп внутри общества «чайковцев», что могут быть признаны самым ценным источником по истории провинциальных формирований общества.

Заметно обогатил источниковую базу для изучения «чайковцев» ряд публикаций В. Г. Базанова, из которых наиболее интересна для нашей темы работа «Александр Ливанов и его трактат “Что делать?”»[56]. В. Г. Базанов разыскал, опубликовал и прокомментировал ценный памятник идеологии революционного народничества — трактат видного народника А. И. Ливанова, очень близкий по содержанию к программе «чайковцев», что позволило исследователю установить тесную идейную связь нижегородского кружка Ливанова с «чайковцами».

Кроме того, В. Г. Базанов ввел в научный обиход десятки стихотворений «чайковца» С. С. Синегуба (слывшего в 70-х годах «лучшим тюремным поэтом») из тетрадей, полученных от внука поэта, В. С. Синегуба и его невестки Н. А. Синегуб[57]. Поэтическое творчество Синегуба и других «чайковцев» нашло отражение и в двух сборниках — «Поэты революционного народничества» (Л., 1967) и «Поэты-демократы 1870—1880-х годов» (Л., 1968), — из которых второй составлен тоже с участием В. Г. Базанова: в нем опубликованы 70 стихотворений С. С. Синегуба, 41 — Ф. В. Волховского, 3 — Н. А. Морозова. В большинстве их (например, таких, как «Кричи» Волховского, «Дума ткача» и «Товарищам» Синегуба, «Памяти 1873—1875 гт.» и «Перед судом» Морозова) отразились идеи, настроения, переживания «чайковцев» и конкретные события их истории.

Коротко — о зарубежных изданиях источников по нашей теме после 1917 г. Еще в 1923 г. в Берлине были напечатаны воспоминания П. Б. Аксельрода[58], которые более подробно, чем какой-либо другой источник, освещают историю киевской группы «чайковцев», а в 1926 г. в Париже издано автобиографическое письмо Н. В. Чайковского[59] — документ первостепенной значимости для оценки возникновения организации «чайковцев», роли Чайковского в ней и разрыва между Чайковским и «чайковцами».

Ряд материалов, относящихся к «чайковцам», опубликован в двух капитальных изданиях Международного института социальных исследований (Амстердам) под редакцией Б. М. Сапира. Первое из них[60] содержит письма В. Н. Смирнова, С. А. Подолинского, Л. С. Гинзбурга, позволяющие уточнить дискуссионный и поныне до конца не ясный вопрос об участии и роли «чайковцев» в основании журнала «Вперед!», а второе[61] — включает в себя материалы (П. Л. Лаврова, С. А. Подолинского, Л. Б. Гольденберга) и о подробностях основания «Вперед!», и о функционировании заграничной типографии «чайковцев» в Цюрихе.

Непубликовавшиеся материалы о «чайковцах», которые хранятся в различных архивах СССР, количественно даже превосходят опубликованные, хотя в качественном отношении теперь (после издания полного текста записки П. А. Кропоткина и «Очерка истории чайковцев») уступают им.

Особенно богатый и ценный материал сосредоточен в 211-ти томах дознания и следствия по делу «193-х» из фонда Особого присутствия Правительствующего Сената[62]. Все арестованные «чайковцы», за исключением одного из их сотрудников А. В. Ярцева, отказывались давать показания по существу дела. Однако Ярцев сообщил властям многое. Еще больше сведений о «чайковцах» дал лично знакомый с ними по совместной пропаганде среди рабочих предатель А. В. Низовкин. Откровенно рассказывали обо всем виденном и слышанном при встречах с «чайковцами» также иные рабочие и крестьяне: Егор Кудряшов, Данило Прохоров, Сергей Виноградов, не говоря уже о завербованных в осведомители Матвее Тарасове, Никифоре Кондратьеве, Павле Корюшкине. Все эти показания, наряду с агентурными донесениями, протоколами обысков и разного рода вещественными доказательствами, позволили властям довольно полно, хотя и неточно, с подтасовкой и домыслами, обрисовать пропаганду «чайковцев» среди рабочих (главным образом), интеллигенции и крестьянства.

В других фондах ЦГАОР (преимущественно, Секретного архива и 3-й экспедиции III отделения) использованы документы царских органов надзора и сыска о связях петербургской группы «чайковцев» с провинциальными группами общества и революционной эмиграцией (П. Л. Лавров, М. А. Бакунин, П. Н. Ткачев, Русская секция I Интернационала); об организации «чайковцами» сопряженных с ними тайных кружков, включая столь разные и, каждый по-своему, интересные кружки, как товарищество воспитанников Морского училища в Петербурге с участием будущего главы Военной организации «Народной воли» Н. Е. Суханова[63] и «юридическое общество» в Москве при участии блистательного адвоката Ф. Н. Плевако[64]; о революционной деятельности членов, агентов и сотрудников общества (более всего об их «книжном деле») и о жандармских репрессиях против них.

Небогатый, но интересный материал извлечен из фондов ЦГАЛИ. Это, в первую очередь, — переписка самих «чайковцев» С. М. Кравчинского, Н. А. Чарушина, С. С. Синегуба, Н. А. Морозова, Л. В. Чемодановой с экскурсами в историю их организации. Сохранившиеся здесь в фонде Н. А. Чарушина письма к нему советского историка Ш. М. Левина о «чайковцах» опубликованы в 1973 г. (вместе с письмами Чарушина к Левину из архива историка) в приложении ко 2-му изданию мемуаров Чарушина.

В отделе письменных источников Государственного исторического музея в Москве хранится автобиографическая рукопись «чайковца» В. Ф. Костюрина. Из нее можно почерпнуть ценные сведения о планах крестьянского восстания на Волге, с которыми весной 1874 г. выступали некоторые (как петербургские, так и одесские) «чайковцы», и о тактических разногласиях между ними[65]. Кроме того, использованы в фондах ГИМ ОПИ отдельные высказывания о «чайковцах», сохранившиеся в бумагах О. В. Аптекмана, С. Ф. Ковалика, А. В. Якимовой.

Из фондов ЦГИА СССР в Ленинграде привлечен обширный материал о возникновении общества «чайковцев» (переписка жандармских властей и вещественные доказательства по делу Н. П. Гончарова), о «книжном деле» общества (бумаги цензурных комитетов и Главного управления по делам печати) и о расправе с ним (11 томов сводных документов по делу «193-х» в фонде Министерства юстиции).

В Ленинградском государственном историческом архиве любопытные данные о формировании центральной и местных групп «чайковцев» извлечены из фондов петербургского градоначальника и обер-полицмейстера, прокурора петербургской судебной палаты и двух вузов царской столицы (университета и Технологического института), в которых учились многие «чайковцы», причем не только петербуржцы.

Большой массив документов мобилизован из фондов ЦГИА УССР, в Киеве. Среди них — данные губернских жандармских управлений Киева, Харькова и Одессы о революционной пропаганде киевской группы «чайковцев» среди рабочих, о нелегальных акциях одесско-херсонской группы и харьковского агента Д. А. Лизогуба, о предательстве попутчика «чайковцев» Г. С. Трудницкого и гибели местных групп общества в Киеве и Одессе.

Наконец, в Государственном архиве Саратовской области обследован фонд местного губернского жандармского управления, где обнаружены сведения о пропаганде «чайковцев» среди крестьян в процессе «хождения в народ» 1874 г., — главным образом, об участии их в работе мастерской И. И. Пельконена в Саратове, представлявшей собой центральный пункт связи деятелей «хождения»[66].

Литература

Первыми историками народничества были его враги и каратели. Известный «Обзор» агента Департамента полиции А. П. Мальшинского появился уже в 1880 г.[67]. Он заложил особую, дворянско-охранительную концепцию народничества, которую развивали князь Н. Н. Голицын, граф С. С. Татищев, публицист-катковец Ф. А. Гиляров[68]. Все они касались и деятельности «чайковцев», изображая ее преступной и бесплодной: «Систематическое совращение рабочих» увлекло-де в стан «крамолы» лишь «весьма незначительное» число «смутьянов», а крестьяне вообще «оставались глухи к разглагольствованиям» народников, встречали их «прямо враждебно»[69].

Иначе, более объективно и сочувственно, трактовала деятельность «чайковцев» буржуазно-либеральная историография — от Альфонса Туна, книга которого впервые была издана (на немецком языке) в 1883 г.[70], до А. А. Корнилова, Л. Е. Барриве, В. Я. Богучарского, Б. Б. Глинского[71]. Каждый из них приводит сводку данных о «чайковцах» (наиболее подробную у Глинского — 50 стр.) в свете концепции, общей для них, но преимущественно развитой Богучарским. Вот смысл этой концепции: народники («чайковцы», в особенности) —благородные и честные люди, которые стремились к просвещению русского народа мирным путем и почти не отличались от либералов (различие между ними сводилось более к психологии, чем к политике: либералы представляли собой рассудительных, но безвольных Гамлетов, а народники — волевых, но безрассудных Дон-Кихотов[72]). Царизм же подверг добряков-народников репрессиям и тем самым превратил их в злостных революционеров. «В высокой степени безобидное и мечтательное, — писал о народничестве 70-х годов Богучарский, — оно в своем революционизме непременно сошло бы само собою на нет, если бы не привычка русских правящих сфер пугаться проявления в стране буквально всякого шороха»[73]. Так, на опыте народничества либералы как бы советовали царизму быть терпимым к «шороху» либерализма, доказывая, что карательные излишества даже либеральных мечтателей озлобляют и делают революционерами, опасными, в первую-то очередь, для самого царизма.

Одновременно с дворянско-охранительной и буржуазно-либеральной концепциями народничества развивалась до 1917 г. и собственно народническая концепция, которая выделяла «чайковцев» как передовой отряд русского революционного движения первой половины 70-х годов[74]. Наиболее показателен для нее изданный в 1895—1896 гг. в Женеве труд П. Л. Лаврова «Народники-пропагандисты 1873—1878 гг.» с характеристикой идеологии и деятельности общества «чайковцев» — как петербургской, так и провинциальных его групп (одесская и херсонская группы обрисованы здесь по рукописным мемуарам М. В. Ланганса). С фактической точки зрения чрезвычайно ценен для нашей темы хроникально-библиографический сборник «За 100 лет. 1800—1896 гг.» (Лондон, 1897. Составитель — В. Л. Бурцев). В нем представлена (погодно) довольно подробная и точная[75] хроника деятельности «чайковцев» — обязательное справочное пособие для всех, кому приходилось в дальнейшем писать о «чайковцах».

На рубеже веков, в противовес не только охранительной и либеральной, но и собственно народнической концепциям, сложилась в историографии народничества марксистская концепция. Ее основание заложили еще К. Маркс и Ф. Энгельс[76], продолжил работу над ней Г. В. Плеханов[77], а завершил В. И. Ленин. Все они в отличие от охранителей, либералов и самих народников, вскрывали историческую обусловленность народничества, его экономические корни и социальную природу, но больше всех занимался этим Ленин. Он дал классическое определение народничества, установил его отличительные признаки, выявил объективное содержание и субъективное облачение народнического социализма, разъяснил его эволюцию[78].

Специально о «чайковцах» В. И. Ленин высказался в письме к Ю. М. Стеклову от 25 сентября 1900 г., отметив, что им принадлежит «заслуга первых сношений с рабочими»[79], т. е. начала организованной социалистической пропаганды среди рабочих России.

Советские историки, руководствуясь марксистско-ленинской методологией, с первых же лет Октября начали — всесторонне, активно и плодотворно — исследовать народничество. При этом часто затрагивались отдельные стороны идеологии и деятельности общества «чайковцев». Интересный аспект «книжного дела» общества рассмотрен в статье О. В. Аптекмана «В. В. Флеровский-Берви и чайковцы»[80]. Перу Аптекмана принадлежит и полумемуарный очерк о московской группе «чайковцев»[81], который, однако, изобилует фактическими неточностями. Архивные данные о пропаганде «чайковцев» среди рабочих обобщены в книге А. А. Файнштейна[82]. «Рабочее дело» общества освещается и в статье М. А. Бортника[83], написанной с учетом неопубликованных воспоминаний рабочего-революционера Д. Н. Смирнова, распропагандированного «чайковцами». До конца 20-х годов о пропаганде «чайковцев» среди рабочих писали, между прочим, В. И. Невский, В. О. Левицкий, Э. А. Корольчук[84].

В 1929 г. увидела свет статья Ш. М. Левина «Кружок чайковцев и пропаганда среди петербургских рабочих в начале 1870-х годов»[85], которая более 30 лет оставалась единственным специальным исследованием «чайковцев». В ней систематизирован большой фактический материал, извлеченный как из печатных, так и из архивных источников[86]. Однако статья несколько грешит описательностью: в ней подробно рассказывается о том, что делали «чайковцы» в рабочей среде, но недостаточно суммируются результаты сделанного. К тому же и круг вопросов, поднятых в статье, весьма ограничен, поскольку он охватывает лишь один из участков революционной практики «чайковцев» — пропаганду среди рабочих — и лишь в одном (хотя и наиболее важном) пункте, в Петербурге.

К 1934 г. была уже закончена опубликованная лишь 40 лет спустя (в качестве послесловия ко 2-му изданию мемуаров Н. А. Чарушина) статья Ш. М. Левина «К характеристике идеологии чайковцев», где настойчиво проводилась ошибочная, по-моему, мысль о том, что общество «чайковцев» эволюционировало к бакунизму[87].

Из других исследований 30-х годов, относящихся к нашей теме, наиболее ценна статья Б. П. Козьмина «С. Г. Нечаев и его противники в 1868—1869 гг.»[88]. Она воссоздает историю возникновения кружка М. А. Натансона, явившегося первым ядром общества «чайковцев». Подробно цитируемый в статье конспект мемуаров Натансона (к сожалению, неполный и неизвестно откуда взятый) представляет собой один из важнейших источников по истории начала общества. В очерках Б. П. Козьмина «От 19 февраля к 1 марта» (М., 1933) предпринята одна из самых интересных попыток разрешить вопрос об основании журнала «Вперед!» и о роли в этом «чайковцев». Отрывочные, но любопытные данные о связях «чайковцев» с долгушинцами приведены в книге А. А. Кункля[89].

История «чайковцев» нашла отражение в сводных трудах М. Н. Покровского и Н. А. Рожкова. Покровский писал о «чайковцах» в самом общем плане, высоко оценив революционный характер их деятельности («красная стая», — так назвал он их общество), но ошибочно причислив их к правоверным бакунистам[90]. Гораздо больше внимания уделил «чайковцам» Рожков. Обозрев идейные позиции и практическую деятельность общества, он пришел к оригинальному выводу о месте его в развитии народничества. По мнению Рожкова, «чайковцы» — не типичные представители одного из революционно-народнических течений 70-х годов (бакунистов или лавристов), как считали исследователи народничества, а «связующее звено» между Чернышевским и «пропагандистами-лавристами 70-х годов», в области теории унаследовавшее платформу Чернышевского («не страдали аполитизмом», — считал Рожков), а в области тактики предвосхитившее идеи Лаврова[91].

Особого внимания заслуживает публиковавшаяся в 20—30-е годы весьма обширная биографическая литература. Среди множества биографий народников вышел ряд работ (полумемуарно-полуисследовательского характера) и о «чайковцах»[92]. Однако все они больше освещают поздний период деятельности «чайковцев», связанный с их участием в «Земле и воле» и «Народной воле», и для нашей темы дают немногое. Единственное исключение составляет написанная Ш. М. Левиным биография Д. А. Клеменца, в которой обстоятельно, с привлечением архивных данных, повествуется о «книжном» и «рабочем деле» «чайковцев».

С середины 30-х годов изучение народничества прекратилось, а что касается работ на смежные темы, то они по отношению к народничеству «имели скорее обличительный, нежели исследовательский характер»[93]. «Чайковцы» в них фигурировали преимущественно как деятели народнической пропаганды среди рабочих, причем эта их деятельность принижалась[94].

Только после XX съезда КПСС, который стимулировал творческое развитие советской исторической науки, возобновилось исследование народничества. До конца 50-х годов были изданы монография Б. П. Козьмина[95] и ряд трудов Ш. М. Левина[96], где речь идет и о «чайковцах». Но Козьмин затронул нашу тему лишь по частному вопросу — о связи «чайковцев» с Русской секцией I Интернационала, а у Левина характеристика «чайковцев» носит общий характер и мало прибавляет к тому, что было уже сказано им самим ранее: уточнена лишь оценка идеологии «чайковцев», которую Левин теперь отделяет от бакунизма, полагая, что «чайковцы» не примкнули «ни к лавристам, ни к бакунистам»[97].

В 1963 г. вслед за первым изданием моей книги о «чайковцах» вышла книга Р. В. Филиппова «Идеология Большого общества пропаганды». Здесь Филиппов выдвинул развитый им в последующих работах тезис об идеологии «чайковцев» как «отстоявшемся», «законченном» и, главное, «основном направлении народнической теории и практики»[98]. Здесь же, с другой стороны, он расценил взгляды «чайковцев» как показатель «общего снижения идейно-теоретического уровня народников второй половины 60-х — первой половины 70-х годов» по сравнению с «великими шестидесятниками»[99]. От такой оценки Р. В. Филиппов в дальнейшем отказался.

В следующее десятилетие был издан буквально поток литературы о революционном народничестве, где часто шла речь и о «чайковцах». Наиболее значимы для нас две монографии о «хождении в народ» — Б. С. Итенберга и Р. В. Филиппова, — обе, кстати, защищенные в качестве докторских диссертаций.

В книге Б. С. Итенберга «чайковцам» отведены два параграфа[100]. Обстоятельно рассмотрев идеологию общества, Итенберг оценил ее как «явление переходного характера», сторонившееся бакунизма, но близкое к лавризму (с. 239, 242—243). Об организации и деятельности «чайковцев» он пишет мало, в обзорном плане.

Акцент на идеологии «чайковцев» делает и Р. В. Филиппов. Он отверг распространенную точку зрения об ее переходном характере и подробно обосновал высказанный ранее взгляд на организацию «чайковцев» как на воплощение и средоточие «ведущего направления не только в теории, но и в практике революционного народничества» (Филиппов называет его «революционно-пропагандистским»), которое оформилось раньше бакунизна и лавризма, противостояло им и преобладало над ними[101].

Версия Р. В. Филиппова плодотворна в том смысле, что она переносит центр тяжести проблемы идейных исканий на разночинном этапе из фракционных усобиц внутри эмиграции в недра русского революционного подполья. Однако ряд компонентов этой версии нуждается в уточнениях. Думается, истоки направления, представленного «чайковцами», надо искать не в «Организации» ишутинцев, как полагает Филиппов[102], а глубже: в идеях Герцена и Чернышевского, которыми ишутинцы вдохновлялись, и в деятельности первой «Земли и воли», из которой ишутинцы вышли. Что же касается расхождений «чайковцев» с бакунистами и лавристами, то они под пером Р. В. Филиппова выглядят преувеличеными.

Много внимания уделено «чайковцам» в трех обобщающих трудах по истории народничества[103]. В. Ф. Антонов охарактеризовал все стороны деятельности «чайковцев», усмотрев у них «федеративную организацию, тип которой подсказывал русским революционерам П. Л. Лавров» (с. 154). Их идеал будущего строя, по мнению Антонова, «в основном, соответствовал учению М. А. Бакунина», а программа достижения идеала «выдержана, в основном, в духе учения П. Л. Лаврова» (с. 159). Такой взгляд, в противоположность взгляду Р. В. Филиппова, склонного недооценивать роль народнических теоретиков, страдает, по-моему, некоторой переоценкой роли Бакунина и Лаврова именно как теоретических поводырей народничества. В. А. Малинин справедливо подчеркнул, что программа «чайковцев» «имеет то преимущество (перед установками Бакунина и Лаврова. — Н. Т.), что она родилась, так сказать, в недрах революционного, практического, отечественного народничесттва» (с. 294). М. Д. Карпачев тоже находит в ней лишь «отпечаток влияния {...} Бакунина и Лаврова» (с. 132).

Отдельные вопросы истории «чайковцев» рассматривались в 60—70-е годы авторами ряда работ на смежные темы. Так, пропагандистская литература, которую издавали и распространяли «чайковцы», исследована Р. И. Яранцевым и В. Ф. Захариной[104]. Работа Захариной, акцентированная на политических мотивах в пропагандистской литературе «чайковцев», опровергает мнение И. Д. Ковальченко, будто народники 70-х годов занимались лишь распространением социалистических идей, но отнюдь не политическим воспитанием масс[105].

Та же тема разработана в двух монографиях В. Г. Базанова[106], где особо выделяется «огромная заслуга» «чайковцев» и других революционеров-народников в создании такой литературы, которую В. И. Ленин назвал «учебниками для народа»[107]. Л. А. Колесова осветила малоизвестный опыт пропаганды «чайковцев» в новоторжской деревне[108], а В. А. Зайцев — их решение вопросов революционной нравственности[109].

Существенно затрагивают нашу тему новейшие труды по истории русского рабочего движения, авторы которых по-прежнему, хотя и более осторожно, чем это было в 40—50-е годы, принижают значение революционной пропаганды «чайковцев». Показательна книга О. Д. Соколова, прокламирующая, будто уже при «чайковцах», в начале 70-х годов, «рабочие сначала инстинктивно, а затем постепенно все более сознательно начинают понимать непригодность народнических идей...»[110]. Своеобразна источниковая база этой книги. Ее автор игнорировал сборник «Революционное народничество 70-х годов», заявив, что в нем «не оказалось документов, освещающих взаимоотношения революционных народников и рабочих-революционеров» (с. 47), тогда как этот сборник включает в себя длинный ряд именно таких документов (прокламация «С чего следует начать?», показания А. В. Низовкина, А. П. Ветютнева, В. С. Ивановского, записка П. А. Кропоткина, речь П. А. Алексеева). Ссылаясь на архивные фонды, О. Д. Соколов характеризует (как будто бы им обнаруженные) десятки прокламаций «чайковцев» и других народников 70-х годов, давно опубликованные в сборнике «Агитационная литература русских революционных народников»[111], а специальные исследования В. Г. Базанова и В. Ф. Захариной, посвященные этим прокламациям, даже не упоминает.

С тех же позиций написаны статья В. И. Ромашовой[112] и книга А. С. Трофимова[113]. Зато проблемная статья Р. Н. Блюма[114] носит творческий характер и подкупает оригинальностью взгляда на идеологию «чайковцев» как представителей своеобразного тактического направления в революционном народничестве 70-х годов, именно «социальщиков-пропагандистов» (с. 70). Р. Н. Блюм принадлежит к числу тех исследователей (Б. П. Козьмин, Ш. М. Левин, Б. С. Итенберг и др.), которые считают организацию «чайковцев» переходной. Однако он по-особому (в результате сравнительного анализа двух программ организации — 1870—1871 и 1873 гг.) определил смысл перехода, сделанного «чайковцами»: «от социально-политической концепции революции», близкой к позиции П. Л. Лаврова, но не совпадающей с нею, «к социальной концепции», имеющей много общего с позицией М. А. Бакунина, но отличной и от нее (с. 58).

Наши представления о провинциальных группах и связях «чайковцев» расширились за последнее время, благодаря региональным исследованиям народничества. В книгам Н. П. Рудько[115] и 3. В. Першиной обозревается деятельность киевской и одесской групп, причем 3. В. Першина высказала обоснованное предположение о связях одесской группы с балканскими революционерами[116], а книга В. Н. Гинева[117] содержит интересные наблюдения за деятельностью «чайковцев» в средневолжских губерниях.

Биографическая литература о «чайковцах» пополнилась с 1963 г. и книгами, и статьями. Из них наибольшую ценность для нас представляет капитальное исследование Е. А. Таратута, подробно и ярко раскрывающее участие и роль в обществе «чайковцев» С. М. Кравчинского[118]. Должное внимание уделено «чайковцам» в популярных очерках Б. Г. Михайлова[119], научных биографиях Н. А. Морозова и П. А. Кропоткина[120], а также в книге о терском народнике А. Г. Ардасенове, который сотрудничал с «чайковцами»[121]. Что касается статей, то много нового сообщают нам ряд работ, посвященных Д. А. Клеменцу[122], и превосходная статья В. Г. Базанова о Д. М. Рогачеве, где Рогачев предстает перед нами как организатор и руководитель пензенского революционно-народнического кружка 1873—1874 гг., а самый кружок — «как своеобразный филиал Большого общества пропаганды»[123].

В иностранной литературе нет специальных работ о «чайковцах», но вообще о русском народничестве за рубежом часто и много пишут историки различных направлений, затрагивая иногда и «чайковцев». Буржуазные исследователи оценивают «чайковцев» по-разному. Либеральные историки Д. Футмен (Англия) и М. Миллер (США) в биографиях А. И. Желябова и П. А. Кропоткина[124] добросовестно, а главное, сочувственно охарактеризовали как политические, так и нравственные позиции «чайковцев». Высоко оценил революционную деятельность «чайковцев» во всех слоях русского населения (особенно «интенсивную и успешную» среди рабочих[125]) автор фундаментального труда о народничестве Ф. Вентури (Италия). Историки консервативного направления, как, например, М. Флоринский и А. Ярмолинский (США), склонны считать идеологию «чайковцев» наивной, а их деятельность — бесплодной[126]. Что же касается крайне правых, как Е. Алмединген или Р. Хингли (США), то они держатся по отношению к революционным народникам взгляда царских охранителей. «Едва ли, — пишет Хингли о Желябове и Перовской, — можно провозглашать их героями, как это делают советские и некоторые несоветские историки. Если бы каким-то чудом они заполучили власть, то, без сомнения, превзошли бы в жестокости любого царя XIX века»[127].

В марксистской историографии народничества за рубежом выделяются труды польских историков. О «чайковцах» подробнее другиx писала М. Ваврыкова[128]. Она считает общество «чайковцев» самой крупной революционной организацией в России 1863— 1875 гг. с типично народнической программой и не определившейся между лавризмом и бакунизмом тактикой.

* * *

Итак, наличие большого числа трудов, либо вкратце, по ходу разработки более широких тем, обозревающих историю организации «чайковцев», либо трактующих отдельные, частные сюжеты ее истории, лишь подчеркивает необходимость специального обобщающего исследования организации. Настоящая работа представляет собой опыт именно такого исследования. Ее главные задачи — анализ идеологических и организационных основ общества «чайковцев», всестороннее освещение практической деятельности и попытка определить историческое место общества в русском освободительном движении. В задачи работы входит также посильное исправление всякого рода погрешностей, накопившихся как в изложении фактов, так и в оценках идеологии, организации, деятельности «чайковцев». Наконец, здесь же предполагается разрешить донельзя запутанный вопрос о названии организации, которое незаслуженно связано с именем Н. В. Чайковского и произвольно варьируется исследователями.

Примечания