Марина Тимашева: У нас очередная старая новая книга, оказавшаяся как на заказ актуальной. Дмитрий Ростиславов. Опыт исследования об имуществе и доходах наших монастырей. Рязань. Издательство «Александрия». Современное переиздание монографии ХIХ века комментирует Илья Смирнов из века ХХI-го.

Илья Смирнов: А он в чем-то живо напоминает глубокое средневековье, век ХV-й, когда как раз наступало церковное феодальное землевладение, вытесняя и подминая собственность светскую. Сегодня жертвами «Регрессанса» становятся в первую очередь учреждения культуры, особенно музеи, хотя и не только они. Автор этих строк, например, не успев долечить зуб, лишился стоматологической поликлиники, потому что дом отняли у стоматологов и отдали монастырю. На сайте журнала «Скепсис» вы можете найти великое множество подобных историй. Одна из самых драматичных — как благочестивые любители недвижимости штурмовали историко-архитектурный музей-заповедник «Рязанский кремль».

И именно в Рязани выходит в свет переиздание книги Дмитрия Ивановича Ростиславова, которая в 1876 году произвела «большую сенсацию среди черного духовенства, считавшего этот труд “крайне тенденциозным”». Современное издание дополнено, во-первых, предисловием редактора Александра Ивановича Цепкова с последними данными о церковном землевладении уже при В.В. Путине. И ещё тремя историческими статьями о русских монастырях, авторы их Николай Николаевич Лисовой, Павел Николаевич Зырянов и Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич. На всякий случай поясняю — для тех, кто изучал русскую революцию по фильму «Адмирал» с твёрдым знаком — что последний был не только революционером, но весьма известным этнографом и специалистом по истории религии. Таким образом, под одной обложкой собраны авторы с очень несхожими взглядами на обсуждаемую проблему.

Что касается основного текста, то его убедительная сила состоит как раз в том, что автор занимался именно исследованием, а не пропагандой, и представил на суд непредубежденного читателя огромный экономико-статистический материал с экскурсами в историю, богословие и право. Он сам преподавал в духовной академии и, естественно, от атеизма далек. Излагая весьма спорный с точки зрения первоначального христианства вопрос о том, надо ли верующему удаляться от «мира» в специальное закрытое учреждение, профессор Ростиславов, в общем, принимает доводы сторонников: «какая именно цель преследуется лицами, дающими обеты?… евангельская подвижническая жизнь, без всяких житейских задач и удовольствий» (27). Он с уважением отзывается о «древних монахах», которые «сами себя питали» (34) и не боялись «стоять за истину» перед царями.

А дальше с идеалом соотносится повседневная практика той самой «России, которую мы потеряли».

Она исследована с самых разных сторон. Вот названия некоторых глав: «О денежных пособиях, выдаваемых монастырям государственным казначейством». «О доходах, получаемых от кладбищ». Автор продемонстрировал глубокое знание тогдашних технологий гостиничных, общепитовских, похоронных, и кое-какие выкладки не потеряли коммерческой актуальности до сих пор. Например:

«восковые свечи в цельном их виде обыкновенно продаются в церквах вдвое дороже, чем они куплены самими церквами. На самом деле доход от них бывает гораздо более, нежели в 100%. Известно, что если позволить свечам гореть… то совсем сгорят только те из них, которые стоят 2–3 коп., а от пятикопеечных, десятикопеечных и т.д. всегда остаются более или менее значительной величины огарки. Из полтинных же и рублевых не сгорает и десятой части. Но там, где очень много зажигается свеч… их скоро тушат и заменяют новыми… Назначается послушник или монах у подсвечника… Гасить и снимать свечи… Остатки несгоревших или продаются торговцам, или обчищаются так, чтобы они казались негоревшими и продаются по уменьшенной цене… а в монастырях, где есть свои свечные заводы, переливаются в новые свечи» (141).

Но я как историк выделил бы три сюжетные линии. Первая. Сопоставляя по разным параметрам положение монастырей и «архиерейских домов», с одной стороны, и обычных приходских церквей — с другой, автор показывает существенный крен церковной экономики в сторону духовенства «чёрного», что вынуждает обычных священников «добывать средства к обеспечению жизни» такими способами, которые «унизительны даже для не очень щекотливого самолюбия» и ставят пастыря «в материальную зависимость» от тех, на кого следует иметь моральное влияние, «проси прибавочки… гривенника и даже пятака… двух-трех яиц, нескольких ложек сметаны» (18). Тут сразу вспоминается любимая поговорка моей деревенской прабабушки: «конечно, попу яешня». И книга митрополита Климента про конкретную Алеутскую епархию, которую мы недавно обсуждали. По ведомости 26 тысяч на архиерейскую кафедру в тёплом Сан-Франциско, и меньше 8 тысяч — «на миссионерские школы с приютами» в северной глуши.

Второй интересный сюжет. Как русские цари, и как раз лучшие из них, старались «ограничить владельческие права монастырей», напоминая о том, ради каких, собственно, целей, эти организации создавались. Или, словами Великого Петра, «лучшего ради исполнения монашеского обещания, понеже древние монахи сами себе трудолюбивыми руками пищу промышляли» (72). Какова была реакция? «Чудеса», которыми сверхъестественные силы якобы покарали «нечестивцев», отбиравших у монастырей имения с крепостными крестьянами (82). Подобными «чудесами» расцветет и история ХХ столетия, уже применительно к «богоборческой советской власти». Даже киноагитка на эту тему была недавно снята нашими чуткими деятелями искусства.

И третье. Автор связывал с монастырским укладом некоторые особые формы религиозности, о которых по цензурным условиям ХIХ века, конечно, нельзя было написать прямо, но — обратите внимание на этнографические формулировки:

«В былые времена… обогащению монастырей содействовало убеждение в том, что они принадлежат к так называемым святым местам… где молитвы… гораздо успешнее… нежели в приходской церкви. Это убеждение не ослабело в русском народе и ныне» (127).

А по конкретным поводам так и прямо сказано:

«В середине бассейна устроен водопровод, из которого вода бьет фонтаном. Само собой разумеется, что делается это безо всякого чуда, а на основании гидростатических законов… Простодушные богомольцы, не зная ничего о законах гидростатики, а видя только, что вода сама собою вытекает, притом из креста, считают ее не простой водой, а как бы чудесной» (161).

«Отобрания» при Петре и при Екатерине Второй внесли только временный диссонанс в общую «симфонию» духовной и светской власти. Например,

«у всех штатных монастырей была казенная прислуга из государственных крестьян… они, отслужив монастырю 25 лет, возвращались опять в общество и заменялись новыми… Их можно было назвать монастырскими лакеями и чернорабочими… После манифеста 1861 г. уже нельзя было оставлять такое крепостничество… Монастыри и архиерейские дома за свою прислугу получили постоянное вознаграждение» (111).

Как это соотносится с «подвижничеством без мирских удовольствий», догадайтесь сами, а Ростиславов дал свой ответ как ученый и как христианин. Его книга продолжает традицию, которая в русской истории известна как «нестяжательская». Вассиан Косой, Максим Грек. «Неужели ты не видишь… неправды в том, что отрекшиеся от мира… питаются потом подвластных им крестьян?» (65). О том же предупреждали при Александре Втором наиболее дальновидные представители бюрократии. Как, например, Александр Васильевич Головнин, которому не нравилось

«прекрасно устроенное заведение, где 30 взрослых мужчин, здоровых и сильных, проводят большую часть суток в стоянии в церкви в то время, когда один из них читает невнятно молитвы… Я никак не могу поверить… чтоб подобная жизнь, без всякого труда на пользу ближнего, соответствовала духу христианской религии»

И дальше можно проследить эту линию, например, к священнику-миссионеру Тихону Шаламову.

Но возобладала, как известно, другая традиция, стяжательская и раболепная перед властями. «Аще у монастырей сел не будет, како честному и благородному человеку постричься? И аще не будет честных старцев, отколе взяти на митрополию или архиепископа или епископа и на всякия честныя власти?» Замечательный образец классового подхода. По этой логике сам Христос и его апостолы были бы недостойны руководить собственной церковью.

И вот теперь, зная историю века ХХ-го, читаешь у Ростиславова описания святынь: «чудотворная икона покрыта ризой из чистого золота 21 ф. в серебряной раме, а икона вложена в серебряную киоту, кроме золота и серебра на украшение употреблено 4804 бриллианта…» (361) и так далее, страница за страницей, и задаешься риторическими вопросами: ну что, сильно помогли в 17-м году эти бриллианты и изумруды, многочисленная прислуга и полицейская охрана, угодья и капиталы «в билетах разных кредитных учреждений»?

А в предисловии — последние новости по теме: монастырей в 2006 году 713, в 2008 — 804.

По этой теме читайте также: