Государство выдвигает против Вас обвинение в подстрекательстве к мятежу за Ваши выступления в Дели и Кашмире. Что Вы думаете по этому поводу? Считаете ли Вы себя подстрекателем? С каким намерением Вы выступали с трибуны в Дели и Шринагаре, произнося речь с названием «Aзади: единственный путь»[1]?

Подстрекательство — это устаревшее и архаичное понятие, возрождённое Times Now. Кажется, этот телеканал полностью посвятил себя кампании клеветы в мой адрес и решил направить на меня гнев толпы. Как бы то ни было, кто я такая? Мелкая сошка по сравнению с целым телеканалом. В такой атмосфере линчевать писателя совсем не трудно, и, судя по всему, именно это они и хотят сделать. В последнее время этот телеканал буквально преследует меня. Это уже какая-то патология. Будь я индийским правительством, я бы «вернула» затянувшуюся шахматную партию на ход назад и задалась вопросом, как телеканалу удалось разжечь подобное безумие, используя изъеденные молью, дискредитированные старые понятия, и загнать страну в тупик осложнения международных отношений. А превращение кашмирского вопроса в международный идёт уже долгое время, даже несмотря на стремление индийского правительства этого избежать.

Одна из причин последних событий — острая нужда Индийской народной партии[2] отвлечь внимание от ареста Индреша Кумара, ключевого руководителя Добровольных слуг родины[3], по обвинению во взрыве в Аджмере. Представилась прекрасная возможность, и постоянно ищущие сенсации СМИ, во главе с Times Now, за неё ухватились. До этого им никогда не приходило на ум, что я подстрекатель. Я согласилась выступить на конференции в Дели до того, как она была названа «Азади – единственный путь». Думаю, название оказалось провокационным для тех, кто хотел быть спровоцированными. Честно говоря, это не кажется мне таким важным, особенно учитывая положение дел в Кашмире в течение последних 50 лет.

Конференция в Шринагаре называлась «Whither Kashmir? Enslavement or Freedom?» (Путь Кашмира: оковы или свобода?). Для молодых кашмирцев название обозначало начало дискуссии вокруг того, что они подразумевают под словом «азади». Это был вовсе не неистовый призыв к погромам, а нечто противоположное — призыв задуматься, расширить обсуждение, прояснить неудобные вопросы.

Вы всегда занимали независимую позицию. Почему Вы решили присоединиться к Саиду Шаху Гилани и Вараваре Рао, которые известны как доктринёры и представители весьма одиозных политических движений? (Ваши заявления могли бы быть восприняты иначе, если бы они были выражением индивидуальной позиции писателя/ мыслителя или гражданской позиции).

Это и была гражданская позиция! Позиция людей, которые не занимают государственных должностей, у которых есть ряд различных мнений. В конце концов, Варавара Рао и Гилани придерживаются совершенно разных идеологий. Уже один этот факт говорит в пользу того, что на конференции была представлена позиция людей, у которых разные взгляды, но при этом есть и нечто общее. Я высказала свою точку зрения, точно так же, как они высказали свою. Я вовсе не встала и не заявила, что вступаю в руководство коалиции Хуррият или КПИ (маоистскую). Я сказала только то, что думаю.

Однако Гилани, например, не только призывает к азади и является антииндийским деятелем, но и очень громко выступает в поддержку Пакистана, шариата, джамаата, его прошлое очень неоднозначно из-за связи с Хизб ут-Тахрир и участия в ожесточённой междоусобной борьбе в самом руководстве Кашмира. Если Вы были совершенно правы, озвучивая свой взгляд на Кашмир, почему Вы решили сделать это вместе с ним? Почему Вы не относитесь к нему так же критично, как к индийскому государству?

Многие кашмирцы всерьёз не согласны со взглядами Гилани и при этом уважают его за то, что он не продался индийскому государству. Что касается меня, то я не согласна со многим в его взглядах и писала об этом. Это было ясно и из моего выступления. Если бы он был главой государства, в котором я живу, и пытался силой реализовать свои взгляды, я бы сделала всё, что от меня зависит, чтобы противостоять этому.

Однако, обстоятельства в Кашмире сложились так, что сравнивать его с индийским государством и ожидать беспристрастной критики было бы смешно. Даже индийское правительство, члены состоящей из представителей всех партий делегации и новые «участники диалога» знают, что Гилани играет жизненно важную роль в происходящих в Кашмире процессах. Что касается его участия в междоусобной борьбе в руководстве Кашмира — да, это правда. В 90-е происходили ужасные вещи, братоубийственные преступления — и Гилани был вовлечён в некоторые из них. Но междоусобная борьба является частью многих движений сопротивления. Это НЕ то же самое, что государственный террор. В ЮАР Африканский национальный конгресс и движение «Чёрного самосознания» вели жёсткую борьбу, в ходе которой погибли многие, включая Стива Бико. Но можем ли мы сказать, что иметь те же взгляды, что и Нельсон Мандела — преступление?

Выступая на конференциях и в печати, отвечая на сложные вопросы, Гилани вынужден изменять свою точку зрения — есть огромная разница между тем, что он говорит сейчас, и тем, что он говорил несколько лет назад. Но вот что меня смущает в Вашем вопросе — сколько людей усомнились в Ратане Тата или Мукеше Амбани, когда они получили награду Гуджарат Гарима из рук Нарендры Моди и открыто обнимались с ним на людях[4]? Это же было не на конференции, не так ли? Они не задавали ему вопросов, не выражали своего мнения как частные лица и не критиковали те массовые убийства, в которых он замешан... они поддержали его. И сказали, что он мог бы стать отличным премьер-министром. Разве это нормально?

Тот же вопрос по поводу Варавары Рао. Конечно, забота наксалитов о социальной справедливости и критика индийского правительства может совпадать с Вашей собственной позицией, но в то же время основной путь к изменениям по маоистской философии — это вооружённая революция. Судя по Вашим статьям, Вы с этим не согласны. Так почему же Вы решили разделить трибуну с Гилани и Вараварой Рао в Кашмире?

Я много писала о своих взглядах на маоистов и не собираюсь сейчас втиснуть их все в одно предложение. Я восхищаюсь Вараварой Рао во многих отношениях, даже если мы с ним в чём-то не согласны. Но я говорю о наксалитах и происходящем в Кашмире, потому что это важно делать именно в такое критическое время, как наше. Особенно когда СМИ по большей части действуют как кровожадная пропагандистская машина, занятая выбиванием из голов зрителей последних крох разума. Это не теоретические измышления, это то, что касается жизни людей, их безопасности и человеческого достоинства. Нет ничего более важного, чем это.

Опять же, Вы критикуете концепцию национального государства и ту власть, которой оно обладает над жизнями людей. Чем же вызвана поддержка человека, который хочет отнять Кашмир у Индии и присоединить его к Пакистану — другому чрезвычайно (а возможно — и более) несовершенному национальному государству?

И кого же, по Вашему, я поддерживаю? Гилани? Вы всерьёз задаёте такой вопрос? Не могли бы Вы воспроизвести то, что я сказала относительно поддержки идеи «отнять» Кашмир у Индии и присоединить его к Пакистану? Гилани — это единственный человек, который требует азади для Кашмира? Я поддерживаю право народа Кашмира на самоопределение. Это не то же, что поддержка Гилани.

Теперь что касается второй части вопроса — да, я отношусь к числу тех, кому не нравится национальное государство, данный вопрос появляется у тех, кто живёт в безопасном сердце мощного государства, а не у тех, кто борется с игом жестокой оккупации. Конечно, независимое государство Кашмир может оказаться несовершенным, но совершенна ли независимая Индия? Не повторяем ли мы относительно кашмирцев тот же вопрос, что задавали наши старые колониальные господа: готово ли местное население к свободе?

Споры по поводу Ваших выступлений в значительной мере вызваны Вашим заявлением: «Кашмир не является неотъемлемой частью Индии. Это исторический факт». Не могли бы Вы подробнее остановиться на том, почему Вы это сказали? (Исторические факты отличаются от законной воли народа, проистекающей из жестокого обращения с ним).

История хорошо известна. Я не собираюсь давать читателям урок истории для начальных классов. Но не подтверждают ли сегодняшние потрясения сомнительность благостной истории «присоединения» Кашмира? Почему индийское правительство держит здесь 700 тысяч солдат? Почему говорят о том, что необходимо «составить дорожную карту азади» или называют его «спорной территорией»? Почему мы закрываем глаза всякий раз, когда необходимо честно взглянуть на происходящее на улицах Кашмира?

Даже среди Ваших защитников — не важно, кто они — есть те, которые говорят, что Вы могли бы смягчить своё заявление, сказав: «Кашмирцы не чувствуют себя неотъемлемой частью Индии» или «Они хотят права на самоопределение и они должны иметь такое право». Можете ли Вы пояснить, почему Вы сделали более категоричные заявления?

А если бы британцы сказали: «Индийцы могут не чувствовать себя неотъемлемой частью Британской империи, но Индия — неотъемлемая часть империи». Если бы это произошло с нами? Знают ли такие «защитники» моих взглядов с их благими намерениями, что связывает этих людей с их землёй? Применимы ли эти благие намерения к адиваси в Бастаре[5]? — могут ли эти «защитники» сказать, вольны ли адиваси чувствовать, что они не являются неотъемлемой частью Индии, но их земля (со всеми её богатствами) безусловно, ею является?! Что, адиваси должны переместить свои ритуалы и традиции в городские трущобы и оставить свою землю для горнодобывающих компаний?!

Как Вы понимаете азади? И возвращаясь к предыдущему вопросу о Вашей критике национального государства, почему Вы выступаете за рождение нового государства? Почему бы не призвать вместо этого к растворению национальных государств — более прозрачные границы, меньше агрессивных образований, опирающихся на силу и идентичность.

Не важно, как я понимаю азади. Важно, как понимает азади народ Кашмира. Что касается моей критики национального государства — как я уже сказала, если мы заинтересованы в том, чтобы уменьшить его агрессивность, давайте начнём с себя. Давайте ликвидируем свой ядерный арсенал, свернём флаги, отправим военных в отставку и остановим эту сумасшедшую националистическую риторику... вот тогда мы сможем поучать других.

Гнев людей подогревает и заявление о том, что Вы призвали народ не идти в армию и не становиться насильниками. Это похоже на картину в тёмных красках, набросанную широкими мазками. Как убелённый сединами человек с большим жизненным опытом, я полагаю, что индийскую армию нельзя живописать только белой или чёрной краской. Является ли это искажением Ваших слов? Не могли бы Вы дословно процитировать то, что сказали об армии?

Искажений того, что я сказала, и не только в данном случае, тьма. Я часто наблюдаю, как слова, которые я никогда не произносила, приписывают мне в одних теледебатах вслед за другими. Эта порочная практика проистекает из нежелания журналистов утруждать себя работой. И это вовсе не случайность. Под броским заголовком «Pioneer» сообщила, что я выступаю за отделение Кашмира от «Бхука нанга Хиндустан». Многие использовали это как доказательство «разжигания ненависти» в моей речи. В действительности я сказала и написала с некоторыми подробностями совершенно противоположное: как зла и расстроена я была, когда услышала лозунг: «Бхука нанга Хиндустан, Джаан се пьяра Пакистан!» (Голодную, босую Индию мы отвергаем! Землю наших надежд - Пакистан - обнимаем!) на улицах Шринагара во время восстания 2008 года. Я сказала, что была шокирована — кашмирцы издевались над людьми, которые сами являлись жертвами того же государства, которое было столь жестоко и к кашмирцам. И что для меня это было ограниченной и мелочной политикой. Конечно, я понимаю, что за этим разъяснением не последуют извинения от «Pioneer». Издание будет стоять на своей лжи. Оно уже так делало. Я никогда не называла индийскую армию институтом насильников. Я не умственно отсталая. Я сказала, что все колониальные державы фактически установили свою власть путём создания туземной элиты и работы с ней. Так было и в Кашмире. Сами кашмирцы, присоединяясь, помимо прочего, к полиции, Центральным резервным полицейским силам и армии поддерживают того, кого они считают оккупационной силой. Так что я сказала, что, если бы они были заинтересованы в свержении этой оккупации, им стоило бы перестать служить в полиции! Мои слова были вырваны из контекста и превращены в действительно опасный сплав откровенных нелепостей и абсурда. Иногда я чувствую, что на самом деле веду кампанию против глупости (пустых разговоров!). Если то, что льётся с наших телеэкранов, является мерилом интеллекта нации, то мы оказались в очень тяжёлом состоянии — уровень шума на ток-шоу находится в обратно пропорциональной зависимости от коэффициента интеллекта. К счастью, я много путешествую и разговариваю с людьми из реального мира, чтобы знать, что всё не настолько плохо.

Ваши критики обвиняют Вас в равнодушии к бедственному положению кашмирских пандитов.

Что ж, моим критикам следует почитать, что я пишу, и послушать то, что говорю. Для справки: я считаю, что произошедшее с кашмирскими пандитами — ужасная трагедия. Думаю, что историю пандитов ещё предстоит рассказать во всей её сложности. Виновны были все: воинственность исламистского восстания в долине и индийское правительство, которое рекомендовало (и даже помогало) пандитам бежать вместо того, чтобы сделать всё возможное для их защиты. Пандиты утратили всё, что у них было, и пережили разлуку со своей родиной. Беднейшие из них всё ещё живут в лагерях в Джамму в ужасных условиях, в то время как несколько богатых и крикливых шарлатанов присвоили себе право говорить от их имени и паразитируют на страданиях собственного народа, с лёгкостью извлекая из них политическую выгоду. Они кровно заинтересованы в сохранении этого состояния, чтобы можно было демонстрировать людей, словно зверей в зоопарке. Вы думаете, если бы правительство действительно хотело позаботиться о них, оно не нашло бы способа помочь этим людям, облегчив их долю? Во всех своих поездках в Кашмир я ощущала то ужасное чувство утраты из-за ухода пандитов, что переживают обычные кашмирские мусульмане. Если это так, то нынешние руководители кашмирской борьбы обязаны способствовать возвращению пандитов. Для этого недостаточно одной лишь риторики. Помимо того, что это было бы правильным поступком, это дало бы им огромный нравственный капитал. А также помогло сформировать новое представление о том, за какой Кашмир они борются. Кроме того, давайте не будем забывать, что несколько тысяч пандитов, все эти годы живущих в долине, целы и невредимы

Ваши критики считают Вас предательницей, неблагодарной по отношению к Индии и её сильным сторонам, но при этом пользующейся её свободами. Не могли бы Вы объяснить, как Вы понимаете свои отношения с Индией?

Мои критики неоригинальны. С ними даже не имеет смысла спорить: я не собираюсь объяснять свои отношения со страной и её народами. Я не политик, которому нужно зарабатывать политические очки.

Примечания: