Новое правительство либералов во главе с Р. Бурасса на этот раз открыто выражало интересы «неокапиталистической» группировки франкоканадской буржуазии, тесно связанной с англоканадским и американским монополистическим капиталом. Средние слои, игравшие активную роль в политической жизни Квебека с начала «тихой революции», оказались если не полностью, то в значительной своей части (прогрессивная интеллигенция и многочисленная технократическая мелкая буржуазия) оттесненными с политической арены. Таким образом, был серьезно нарушен сложившийся и хорошо функционировавший в 60-е годы новый классовый альянс между франкоканадской буржуазией, средними слоями и крупным капиталом Английской Канады и США, поскольку одна из его основных частей была по существу отстранена от власти, что, несомненно, должно было привести к обострению внутриполитической борьбы в Квебеке.

Еще до прихода к власти Бурасса говорил, что американский капитал необходим как воздух для оздоровления квебекской экономики[1]. Спустя несколько месяцев после выборов он недвусмысленно раскрыл в одном из своих интервью сугубо прагматичный характер нового режима, откровенно заявив о намерении управлять Квебеком согласно основным принципам частного предпринимательства, и подчеркнул, что для создания новых рабочих мест в Квебеке необходимо опираться прежде всего на частный сектор экономики[2].

Первое же серьезное испытание, выпавшее на долю правительства Бурасса в октябре 1970 г., воочию показало его реакционный, антинародный характер и во многом предопределило дальнейшее падение популярности нового режима в Квебеке. В условиях фактического отказа правящих кругов от каких-либо конкретных шагов по решению острой национальной проблемы, /131/ в частности языкового вопроса, нелегальная левоэкстремистская организация Фронт освобождения Квебека (ФЛК), стремясь привлечь канадское и мировое общественное мнение к реально существующей квебекской проблеме, пошла на крайние меры. 5 октября 1970 г. одна из ячеек ФЛК похитила в качестве политического заложника торгового представителя Великобритании в Монреале Дж. Кросса и потребовала от правительства Бурасса выполнения ряда требований в обмен на его освобождение: немедленно выпустить из тюрьмы 20 политических заключенных и дать им возможность выехать в Алжир или на Кубу, выкуп в размере 500 тыс. долл., публикацию манифеста ФЛК, восстановление на работе 450 водителей грузовых машин в Монреале, уволенных после забастовки почтовых служащих, и другие[3].

Выступая вечером следующего дня, Бурасса охарактеризовал эти требования как «чрезмерные и неприемлемые» и отказался вести переговоры с ФЛК, хотя представители прессы, в частности главный редактор влиятельной газеты «Девуар» Клод Райан, настойчиво советовали начать таковые, как того требовала сложившаяся обстановка[4]. Некоторые органы печати выступали против переговоров, как, например, газета «Монреаль стар» — орган англоканадского истеблишмента в Квебеке, которая особенно ожесточенно возражала против слов «политические заключенные», содержавшихся в ультиматуме ФЛК[5].

В двух коммюнике ФЛК, переданных на одну из монреальских радиостанций, ранее намеченный срок ультиматума правительству (48 часов) продлевался сначала на сутки, затем еще на 12 часов при условии, если манифест ФЛК будет немедленно зачитан по радио и полностью прекратятся полицейские облавы[6].

Было дано согласие лишь на одно требование — передачу текста манифеста по радио, что и произошло 8 октября 1970 г. Крайне радикальный и во многом наивный тон этого документа, призывавшего трудящихся Квебека ни больше, ни меньше как совершить революцию и взять власть в свои руки, содержал в то же время целый ряд жалоб и претензий, простым народным языком подтверждавших факты национального угнетения франкоканадцев в Квебеке. В нем, в частности, говорилось, что существующая в Квебеке демократия — это демократия для богатых, а псевдовыборы, проводимые каждые четыре года, являются только /132/ фасадом, за которым происходит постоянная хорошо отлаженная эксплуатация франкоканадского народа монополистическим капиталом США и Канады[7].

В связи с попытками англоязычной прессы отождествлять деятельность ФЛК и Квебекской партии председатель последней Левек выступил 8 октября с публичным осуждением факта похищения, но добавил при этом, что терроризм вызван эксплуатацией, поддерживаемой государственной администрацией[8]. Описывая позже события того времени в своих мемуарах, Левек вспоминал, что обнародование манифеста ФЛК всколыхнуло квебекцев. Если многие из них и не симпатизировали революционным призывам к отстранению от власти грабителей, спекулянтов и бизнесменов, продажных политиков и судей, то на себе испытывали последствия самой высокой безработицы в Канаде, невозможность пользоваться родным языком. Они были свидетелями вопиющего контраста между жилищами рабочих в восточном секторе Монреаля и роскошными особняками англоканадской буржуазии в фешенебельном районе Уэстмаунт[9].

Однако правительство избрало жесткую линию, отказываясь вести переговоры с ФЛК и надеясь, что полиции удастся обнаружить место содержания Дж. Кросса. В ответ на это другая ячейка ФЛК захватила в качестве второго политического заложника министра труда Квебека Пьера Лапорта, охарактеризовав его как изменника, продавшегося американским корпорациям и превратившегося в «министра безработицы и ассимиляции» Квебека[10].

В рядах правящей Либеральной партии царила паника, сам Бурасса укрылся в хорошо охраняемом квартале в отеле «Куин Элизабет». Многим видным квебекцам были посланы письма с уведомлением о невозможности гарантировать их безопасность со стороны правительства, что только еще более накалило обстановку, поползли слухи о продвижении к Монреалю 22-го королевского полка регулярной канадской армии. На улицах Оттавы появились вооруженные солдаты. На вопрос одного из журналистов, зачем нужны такие крайние меры, превращающие страну почти в полицейское государство, премьер-министр Канады Пьер-Эллиот Трюдо уклончиво ответил, что все это делается для защиты политических деятелей и чиновников[11]. /133/

Тем временем росла оппозиция жесткой линии Бурасса. 14 октября шестнадцать видных политических и общественных деятелей Квебека, среди которых были Р. Левек, К. Райан, президенты трех крупнейших квебекских профцентров — М. Пепен (КНП), Л. Лаберж (ФТК) и П. Шарбонно (ОРПК), парламентский лидер Квебекской партии К. Лорен, известный социолог из Университета Лаваля (г. Квебек) Ф. Дюмон, ученые из Монреальского университета Г. Роше, М. Риу и другие обратились к Бурасса с публичным заявлением, в котором настаивали на необходимости безотлагательно приступить к переговорам с ФЛК об обмене двух заложников и найти взаимоприемлемое ненасильственное решение. Авторы обращения осудили распространившиеся в англоязычной части страны провокационные слухи о том, что якобы в Квебеке воцарился хаос и беспорядок, а местное правительство уже не в состоянии контролировать обстановку. В обращении критиковалось также безответственное поведение некоторых политических деятелей, в частности премьер-министра провинции Онтарио Джона Робартса, который сказал о событиях в Квебеке: «Это война — тотальная война»; подчеркивалось, что все это наряду с почти военной обстановкой, наблюдаемой в Оттаве, серьезно подрывает эффективность и авторитет квебекского руководства[12].

Под давлением общественного мнения и после получения письма от П. Лапорта, в котором содержалась просьба согласиться с требованиями ФЛК, Бурасса изъявил готовность начать переговоры, но всячески затягивал их под предлогом разработки процедуры обмена и гарантий сохранения жизни Кросса и Лапорта. Затем, опасаясь массового протеста против его политики, Бурасса решил пойти на крайние меры и призвал на помощь армию. 15 октября 1970 г. без санкции федерального парламента в Монреаль были введены регулярные войска, а утром 16 октября, т.е. уже задним числом, объявлено о вступлении в силу закона о мерах военного времени. Даже по официальной версии полномочия, предоставлявшиеся этим законом, были гораздо шире тех мер, которые требовались в сложившейся обстановке[13]. Закон позволял армии и полиции совершать массовые облавы, задерживать без ордера на арест ни в чем неповинных людей и содержать их в тюрьме сроком до трех месяцев без предъявления каких-либо обвинений. Безрассудное решение Бурасса привело к /134/ трагическим последствиям — гибели одного из заложников — Лапорта. Последующие события показали, что премьер-министр Квебека был готов пожертвовать заложниками ради достижения своих целей. Впоследствии он признал, что возглавлявшееся им правительство стремилось выиграть время, и взял на себя всю ответственность за введение чрезвычайных мер и массовые репрессии в октябре 1970 г.[14].

Реакция общественного мнения на введение закона о мерах военного времени была далеко неоднозначной. Если буржуазная пресса безоговорочно поддержала действия федерального и провинциального правительств, то левые органы печати осудили их, о чем говорят заголовки опубликованных в них материалов: «Война, объявленная Квебеку», «Санто-Доминго П.Э. Трюдо», «Заговор против Квебека», «Квебек под оккупацией» и другие. Содержание этих статей свидетельствовало об отрицательном отношении прогрессивной общественности к мифу о вооруженном восстании в Квебеке[15].

Даже такая крупная буржуазная газета, как «Торонто стар», резонно отмечала, что Трюдо обязан был проконсультироваться с парламентом перед тем, как ввести чрезвычайные меры. «В условиях такого ограничения наших гражданских свобод, — говорилось в редакционной статье этой газеты, — возрастало подозрение, что правительство использует закон о мерах военного времени не только против терроризма, но и для подавления национального движения в Квебеке»[16].

Неслучайно еще 14 октября на заседании федерального парламента лидер Консервативно-прогрессивной партии Канады Р. Стэнфилд дважды потребовал от Трюдо дать заверения, что правительство не предпримет никаких мер чрезвычайного характера без предварительного одобрения в Палате общин, в чем /135/ был полностью поддержан Дж. Дифенбейкером и некоторыми другими членами парламента. Затем, уже после введения закона о мерах военного времени, Стэнфилд сказал, что снимает с себя ответственность за столь серьезное ограничение гражданских свобод, а парламентский лидер Новой демократической партии Т. Дуглас прямо назвал 16 октября «черной пятницей» для гражданских свобод в Канаде[17].

Тактика правящих кругов состояла в том, чтобы под предлогом борьбы с терроризмом остановить рост массового национально-демократического движения и дискредитировать Квебекскую партию, обвинив ее в поддержке ФЛК. Как отмечал впоследствии руководитель партии Левек, на самых высоких уровнях истеблишмента отдавались приказы постоянно и всеми имеющимися средствами искажать и окарикатуривать любые аспекты и проявления национально-демократического движения в Квебеке, ассоциируя его сторонников с подрывными и террористическими элементами[18].

Подобные меры должны были укрепить непрочное положение режима Бурасса, а также помочь консервативному мэру Монреаля победить на предстоящих муниципальных выборах. Для этого и был введен в действие столь беспрецедентный в условиях мирного времени закон с целью запугивания населения. В результате гражданские свободы в Квебеке сильно пострадали, левая оппозиция в Монреале была разгромлена, а на сфабрикованных 25 октября 1970 г. муниципальных выборах правоцентристская гражданская партия во главе с Ж. Драпо вновь пришла к власти в этом крупнейшем квебекском городе[19].

Все прогрессивные силы страны единодушно выступили с требованиями отменить военное положение в Квебеке, восстановить /136/ гражданские права и свободы и немедленно начать переговоры с ФЛК об освобождении Кросса. Осудив безрассудность и терроризм ФЛК, они в то же время категорически отвергли любые попытки отождествлять экстремизм с национальным движением в Квебеке, имеющим в целом глубоко демократический характер. Как справедливо отмечалось в одной из публикаций того времени, главной причиной военной оккупации Квебека и введения закона о мерах военного времени явился «отказ правительства Трюдо и монополий, которые его контролируют, признать право франкоканадской нации на самоопределение или даже само ее существование в качестве нации»[20].

Массовые протесты общественности вынудили правящие круги заменить в начале декабря 1970 г. закон о мерах военного времени более мягким законом о поддержании общественного порядка; солдаты регулярной армии из 7,5-тысячного оккупационного корпуса стали постепенно выводиться из Квебека; 4 декабря правительство разрешило пятерым членам ФЛК беспрепятственно выехать на Кубу; британский подданный Кросс был наконец-то освобожден[21]. Тем не менее гражданские свободы в Квебеке были восстановлены полностью только в апреле 1971 г.

Октябрьские события в Квебеке воочию продемонстрировали насущность коренных изменений в национальной политике, с чем Бурасса, естественно, не мог не считаться. Хотя его взгляды по данному вопросу были весьма умеренными, он все же признавал необходимость пересмотра канадской конституции, сосредоточивая внимание в основном на культурно-лингвистической области. В своих публичных заявлениях Бурасса неоднократно повторял о важности предоставления французскому языку статуса рабочего в Квебеке, но отказывался предпринять /137/ какие-либо конкретные меры до полного завершения работы Комиссии по исследованию положения французского языка и лингвистических прав в Квебеке (далее: Комиссия Жандрон)[22].

Положение осложнялось тем, что после октябрьского кризиса федеральное правительство Канады заняло более жесткую линию в национальном вопросе. Весной 1971 г. под несомненным давлением реакционных и консервативных кругов, не желавших признавать двунациональный характер Канады, была упразднена федеральная Комиссия по исследованию проблем двуязычия и двух культур, так и не успев опубликовать свои окончательные рекомендации.

В такой обстановке нежелания федеральных властей признать особый, национальный характер требований Квебека, безразличия и апатии со стороны руководства других канадских провинций 14 июня 1971 г. в г. Виктория (провинция Британская Колумбия) состоялась очередная федерально-провинциальная конференция по вопросу о «репатриации» конституции, т.е. о возвращении Закона о Британской Северной Америке 1867 г. под юрисдикцию Канады. В ходе упорных переговоров главе квебекской делегации Бурасса так и не удалось добиться признания приоритета Квебека в области социальной политики и культурно-лингвистических прав[23].

Предложенный для обсуждения на конференции проект новой конституции, известный как Канадская конституционная хартия 1971 г., вызвал массовые протесты квебекской общественности, так как полностью игнорировал признание франко-канадской нации и определение на этой основе места Квебека в канадской конфедерации. Принятие такого проекта означало бы отрицание самого существования данной проблемы. Текст проекта состоял из 10 разделов, трактующих такие вопросы, как политические права, судебные и законодательные полномочия федерального и провинциальных правительств, процедуру внесения изменений в конституцию и ее модернизацию, и другие. Особенно неприемлемыми для Квебека были статьи 44 и 45, пересматривавшие статью 94а действующей конституции 1867 г., согласно которой вся сфера социального законодательства относилась к юрисдикции провинциальных легислатур, и /138/ существенно расширявшие полномочия федеральных властей в данной области[24].

Дело, разумеется, было не только в этом. Как отмечал видный политический деятель Клод Морен, занимавший в то время пост заместителя министра межправительственных связей, квебекское правительство в конце концов поняло: с новой ли редакцией статьи 94а или без нее хартия была неприемлемой, поскольку не способствовала решению национальной проблемы, и ее ратификация могла бы только отсрочить процесс пересмотра конституции[25]. Действительно, статьи такого важного раздела хартии, как «лингвистические права», не гарантировали абсолютного равенства использования французского языка наряду с английским по всей стране, тогда как англоязычное меньшинство Квебека, наоборот, обретало такие гарантии для пользования своим родным языком на всей территории этой крупнейшей канадской провинции[26].

Очевидная несправедливость в этом вопросе признавалась даже частью англоканадцев Квебека. Так, в редакционной статье влиятельной в их среде монреальской «Газет» прямо говорилось: «Положительный ответ означал бы согласие в принципе с такой пересмотренной конституцией, которая не признавала бы того, что Канада является страной, состоящей из двух четко различимых сообществ»[27].

Предвидя, что хартия 1971 г. вызовет серьезные возражения в Квебеке, Бурасса заявил по окончании конференции в Виктории о своем намерении заручиться одобрением большинства квебекцев по этому вопросу, надеясь на достижение компромисса с федеральными властями. Однако последние решительно отказались внести какие-либо изменения в конституционный проект и в ультимативной форме потребовали от премьер-министра ответа в течение ближайших десяти дней. Тем временем все оппозиционные партии Квебека высказались против хартии 1971. Ряд профсоюзов, национальных организаций и отдельные политические группировки образовали единый фронт и предупредили квебекское правительство, что организуют массовые демонстрации протеста, если оно ответит согласием на этот конституционный проект[28]. /139/

Влиятельная среди франкоканадской интеллигенции газета «Девуар» выступила с резким осуждением хартии, предупреждая правительство Бурасса, что в случае положительного ответа оно окажется изолированным от квебекского народа и столкнется с массовым сопротивлением[29].

Характерно, что и в самой Либеральной партии Квебека мнения разделились и даже внутри кабинета министров образовалась влиятельная группа, выступавшая против хартии 1971 г., поскольку ни ее содержание, ни методы, которыми она навязывалась, не соответствовали волеизъявлению квебекского народа. Учитывая все эти обстоятельства, 23 июня 1971 г., т.е. ровно через неделю после завершения конференции в Виктории, Бурасса публично заявил об отказе Квебека от нового конституционного проекта. Правда, он уклонился от высказывания истинных причин такого отказа, заявив, что конференция в Виктории была, по его мнению, шагом вперед на пути обновления канадской конституции, но необходимо, чтобы конституционный текст был более четким и ясным, ни при каких условиях не передавал судебной власти полномочия, которые по праву принадлежат только политической власти, т.е. лицам, избранным народом[30].

Несмотря на то что решение премьер-министра было единодушно поддержано Национальным собранием и всеми общественными организациями Квебека, англоязычная пресса Канады обвинила правительство Бурасса в том, что оно подпало под влияние реакционной интеллигенции и проявило слабость, позволив собой манипулировать квебекским сепаратистам[31]. Комментируя неоднозначное отношение к проекту, главный редактор газеты «Девуар» Клод Райан справедливо заключал: «Все это доказывает, насколько хрупка дружба между двумя народами и каким реальным и основополагающим является факт существования в Канаде не одной, а двух наций»[32]. И действительно, крах проекта «репатриации» конституции был обусловлен не непримиримой позицией Квебека, а отказом федерального правительства и руководства англоязычных провинций признать реальность существования двух наций и именно на этой основе определить новое /140/ место Квебека в канадской конфедерации, закрепив это соответствующим конституционным актом.

Тем временем социально-политическая обстановка в Квебеке значительно обострилась. И не только из-за ухудшения экономической конъюнктуры, но и самой экономической политики правительства, которая существенно отличалась от линии, выработанной в период «тихой революции». Бурасса полностью отверг этатизм правительства Лессажа и, опираясь на частный, прежде всего американский капитал, выступал против расширения государственного сектора экономики в Квебеке. Однако такая политика не позволила ему выполнить основное предвыборное обещание — создать 100 тыс. новых рабочих мест в первый же год своего правления. Наоборот, безработица возросла, что в сочетании с растущей инфляцией значительно уменьшило покупательную способность большинства франкоканадского населения Квебека. Это неизбежно вело к усилению рабочего движения, организованная часть которого претерпела серьезные качественные изменения, выразившиеся прежде всего в радикализации и политизации профсоюзов Квебека.

В мае и октябре 1971 г. Конфедерация национальных профсоюзов (КНП) опубликовала два откровенно антикапиталистических по духу документа, резко критиковавших проамериканскую антинародную политику Бурасса во всех ее аспектах и призывавших к строительству социалистического общества. «У Квебека нет будущего при современной экономической системе» — таково было название одного из этих знаменательных документов[33]. Не менее радикальную позицию заняли и два других крупных профцентра. Так, выступая на очередном съезде Федерации трудящихся Квебека (ФТК), ее президент Луи Лаберж резко осудил капиталистическую систему и тоже призвал к строительству социализма в Квебеке. В опубликованном в связи с этим документе ФТК «Государство — приводной ремень нашей эксплуатации» квебекское правительство характеризовалось как совокупный капиталистический предприниматель, помогающий иностранному капиталу угнетать трудящихся Квебека. ФТК выступала за укрепление государственного сектора путем национализации ключевых отраслей экономики. Она, в частности, требовала от правительства национализации всех трудовых сбережений квебекцев и их выгодное помещение в созданном еще в 1965 г. Отделе сбережений и инвестирования капиталов (КДП), /141/ поскольку только за страхование жизни трудящиеся Квебека ежегодно выплачивали частным иностранным страховым компаниям 350 млн долл.[34].

В манифесте Объединения работников просвещения Квебека (ОРПК) «Первый проект. Белая книга о политической деятельности», опубликованном в октябре 1971 г., тоже говорилось о необходимости вести борьбу за преобразование общества в Квебеке на социалистических началах, в которой наемные работники умственного труда — учителя начальных и средних школ — являются естественными союзниками рабочих. Разве справедлива система, говорилось в этом манифесте, при которой 2/3 ежегодно производимых богатств достается собственникам и управляющим предприятий, составляющим 15% населения, тогда как 85% его — трудящиеся получают остающуюся меньшую часть[35].

Призыв к солидарности работников умственного и физического труда красноречиво свидетельствовал о возросшем классовом сознании трудящихся Квебека, что особенно ярко проявилось весной 1972 г. в момент создания Единого фронта КНП–ФТК–ОРПК. Это мощное межпрофсоюзное объединение возникло после безуспешных переговоров с правительством Бурасса о заключении новых трудовых соглашений, предусматривающих повышение зарплаты трудящимся государственного сектора экономики в соответствии с уровнем инфляции и ростом стоимости жизни. 28 марта 1972 г. была проведена однодневная всеобщая забастовка, охватившая 210 тыс. трудящихся государственных предприятий. Первое в Канаде выступление такого масштаба свидетельствовало о серьезном недовольстве режимом Бурасса в широких слоях населения[36].

Из-за неуступчивой позиции правительства 11 апреля 1972 г. началась новая всеобщая забастовка, которая продолжалась на этот раз уже 10 дней и была прекращена только после принятия специального закона, обязывавшего трудящихся государственного сектора вернуться на работу. И снова, как и в период октябрьского кризиса 1970 г., проявился лицемерный и жестокий характер режима Бурасса, который без колебаний пошел на прямое полицейское подавление элементарных прав и свобод либеральной демократии. /142/

8 мая 1972 г. руководители трех профцентров Квебека Марсель Пепэн (КНП), Луи Лаберж (ФТК) и Ивон Шарбонно (ЩРПК) были осуждены на год тюремного заключения якобы за организацию кампании массового неповиновения распоряжениям правительства. То была откровенно политическая акция, рассчитанная на запугивание рабочих. Однако этого не случилось. Наоборот, 9 мая состоялась массовая всеобщая забастовка протеста, в которой участвовали 300 тыс. трудящихся, и правительство Бурасса было вынуждено освободить 23 мая 1972 г. профсоюзных лидеров Квебека.

Однако Бурасса вовсе не отказался от репрессивных методов. 2 февраля 1973 г. руководители Единого фронта профсоюзов снова были заключены в тюрьму и содержались там до 16 мая 1973 г.[37]. И все это делалось под таким надуманным Бурасса предлогом, что якобы «эти люди хотели свергнуть установленный порядок»[38].

Учитывая ухудшение экономической конъюнктуры, рост популярности индепендентских настроений в Квебеке и опасаясь дальнейшего усиления Квебекской партии, либералы решили провести досрочные провинциальные парламентские выборы осенью 1973 г. Либеральная партия проводила свою избирательную кампанию под расплывчатым лозунгом «культурного суверенитета», не конкретизируя, однако, ни содержания, ни границ этого понятия[39]. Квебекская партия, напротив, сконцентрировала свое внимание на важнейших социально-экономических проблемах, выступая, в частности, за дальнейшее расширение государственного сектора экономики, за более справедливую систему страхования от несчастных случаев на производстве, в период болезни, от автомобильно-дорожных аварий, за признание полного права всех трудящихся на организацию профсоюзов и проведение забастовок. Тем самым она пыталась заручиться поддержкой рабочих слоев населения, учитывая их недовольство правительством Бурасса. В брошюре КНП, специально выпущенной к провинциальным выборам 1973 г., отмечалось: «При либеральном режиме трех последних лет реальная власть более чем когда-либо сосредоточилась в руках финансистов, американских капиталистов, транснациональных компаний и крупного патроната...»[40] /143/

Тем не менее на состоявшихся в октябре 1973 г. выборах либералы, благодаря все той же мажоритарной избирательной системе, не только удержались у власти, но даже упрочили свое положение. Имея поддержку 54,8% избирателей, они захватили 92,7% всех депутатских мест (102 из 100), тогда как Квебекская партия, собравшая 30,3% всех голосов, получила только 6 мест в Национальном собрании, т.е. 5% всех депутатских мандатов[41].

Несмотря на казалось бы упрочившееся положение Либеральной партии, выборы 1973 г. отчетливо обозначили своеобразную политическую поляризацию между силами, выступавшими за сохранение статус-кво, и сторонниками национально-демократического обновления. Они продемонстрировали, в частности, рост популярности в массах Квебекской партии. Ее численность достигла к 1973 г. 82 тыс. человек, причем в социальном отношении это была типично мелкобуржуазная партия. Рабочие составляли немногим более 10% ее членов, но являлись для нее важной электоральной базой. Неслучайно в 1973 г. все семь депутатов Квебекской партии были избраны в рабочих избирательных округах Монреаля[42].

Правящая Либеральная партия и правительство Бурасса не могли не учитывать изменившуюся обстановку. Теперь уже нельзя было задерживать и решение острой языковой проблемы, ибо в обнародованном в начале 1973 г. трехтомном отчете Комиссии Жандрон совершенно определенно говорилось о необходимости выработки конструктивной политики, направленной на усиление роли французского языка в Квебеке, поскольку таково было желание подавляющего большинства его жителей. Комиссия рекомендовала правительству принять ряд конкретных мер по ликвидации дискриминации франкоязычных канадцев в экономической сфере и законодательно обеспечить их неоспоримое право пользоваться своим родным языком в любой области общественной жизни Квебека, в том числе и в экономической[43].

Основная причина дискриминации франкоканадцев в Квебеке состояла в том, что центры управления экономикой находились за его пределами, в США или в англоязычной провинции Онтарио, так как все крупные предприятия Квебека принадлежали, как правило, представителям американской и англоканадской /145/ крупной буржуазии. Даже в солидных канадских корпорациях со штаб-квартирами в Монреале весь руководящий персонал был представлен исключительно англоязычными канадцами, а франкоязычных использовали только на второстепенных малооплачиваемых должностях. Подобная дискриминация франкоканадцев закономерно вела к усилению ярко выраженной сегрегации в сфере трудовых отношений, т.е. к разделению рабочих и служащих по национальному признаку[44], что, естественно, вызывало справедливое негодование широких народных масс.

Вот почему под сильным давлением общественного мнения Национальное собрание приняло в июне 1974 г. специальный закон №22, в соответствии с которым французский язык стал официальным языком Квебека. Хотя и основанный на рекомендациях Комиссии Жандрон, этот новый языковый закон был сформулирован весьма туманно, что позволяло различное толкование отдельных его статей[45].

На то были свои причины. После первых же консультаций с представителями англоканадского бизнеса в Квебеке Бурасса понял, что, судя по их настрою этот закон не должен затрагивать руководство штаб-квартир крупных фирм в Монреале. В результате глава квебекского правительства оказался как бы между двух огней: с одной стороны, он испытывал нарастающее давление франкоязычного большинства населения, с другой — опасался, как бы крупные фирмы не перевели свои штаб-квартиры в Онтарио. Именно поэтому либералы решили не форсировать распространение французского языка в сфере экономики и делать это постепенно, не затрагивая высшее руководство экономикой. В результате акценты в языковой политике были смещены, в силу чего закон №22 был нацелен главным образом на сохранение численного превосходства франкоканадцев в Квебеке путем интеграции иммигрантов во франкоязычную среду и ограничения доступа их детей в англоязычные школы[46].

Закон №22 сразу же подвергся критике с двух сторон. Франкоканадцы справедливо считали его половинчатым и явно недостаточным для искоренения их дискриминации по языковому принципу в жизненно важной экономической сфере; англоканадцы усматривали в нем ущемление своих языковых прав. Последнее /146/ было, конечно, явным преувеличением. По мнению Р. Левека, главная причина недовольства англоязычной общины Квебека состояла в том, что она впервые получала статус национального меньшинства внутри франкоязычной провинции[47].

Вместе с тем сама англоязычная община вовсе не была единодушной в этом вопросе. Бурасса удалось нейтрализовать и даже привлечь на свою сторону наиболее влиятельных представителей англоканадского бизнеса в Квебеке. Однако признание закона №22 крупной англоканадской буржуазией вовсе не означало автоматического согласия всей англоязычной общины. В результате ее былая монолитность и присущая ей прежде общность взглядов по национальному вопросу были серьезно нарушены — впервые между англоканадским бизнесом и средними слоями англоязычного меньшинства в Квебеке произошел разрыв, чреватый серьезными последствиями[48].

В период второй администрации Р. Бурасса экономическое положение провинции еще более ухудшилось, до предела обострив социальные противоречия и вызвав массовое недовольство населения этим антинародным режимом. Уже с конца 1972 г. явление «стагфляции» приняло угрожающие размеры, ознаменовав начало нового экономического кризиса. Только за два с половиной года — с декабря 1972 по июнь 1975 — цены на продукты питания повысились на 43%, а в целом за 1970-1976 гг. уровень инфляции увеличился почти в четыре раза (с 3,3 до 12,5%). Катастрофически выросла безработица. В 1976 г. в Квебеке было 300 тыс. безработных, или 11% всей рабочей силы, что на 20% превышало среднеканадский уровень[49].

Ряд непродуманных крупных государственных проектов истощили государственную казну, окончательно подорвав веру населения в компетентность и эффективность либерального руководства. Так, в 1971 г. было создано Общество по освоению залива Джеймс (СДБД), причем один только проектируемый гидроэнергетический комплекс «Гранд-Ривьер» оценивался на сумму 5,6 млрд долл. Кроме того, предусматривалось освоение громадной территории размером 350 тыс. кв. км, где имелись значительные залежи железной руды. Осуществляемый совместно частными фирмами и государственными корпорациями проект предусматривал уже к середине 80-х годов сооружение четырех ГЭС с общей установленной мощностью 10 млн кВт и ежегодной /147/ выработкой 70 млрд кВт/ч электроэнергии. Большая часть продукции этого комплекса предназначалась, правда, не для нужд Квебека, а на экспорт в Соединенные Штаты[50]. По замыслу Бурасса, это должно было принести в будущем большие финансовые поступления, однако ему не удалось добиться каких-либо конкретных соглашений с американскими партнерами на этот счет.

К тому же начатые в 1972 г. на примыкающей к заливу Джеймс территории изыскательские и строительные работы вызвали массовые протесты местного коренного населения — индейцев и эскимосов, усмотревших в этом ущемление своих исконных прав и угрозу традиционному образу жизни. Понадобились длительные переговоры, прежде чем в ноябре 1975 г. между правительствами Квебека и Канады, с одной стороны, и ассоциацией индейцев и эскимосов, с другой, было подписано соглашение, по которому за сумму 225 млн долл. 6,5 тыс. индейцев племени кри и 4 тыс. эскимосов уступили свои права на территорию в 440 тыс. кв. миль, предназначенную под строительство гидроэнергетического комплекса[51]. Тем временем затраты на реализацию этого гигантского даже в условиях Северной Америки проекта быстро возрастали. Уже в апреле 1974 г. Бурасса признал, что строительство комплекса в заливе Джеймс будет стоить не 5,8 млрд долл., как предусматривалось ранее, a 11 млрд; к 1976 г. эта сумма возросла до 16 млрд долл.

Другим примером столь же неэффективного руководства либералов явилось строительство сооружений для Олимпийских игр в Монреале 1976 г. В результате коррупции и других финансовых махинаций первоначальная стоимость этого проекта увеличилась в шесть раз — с 250 млн долл. до 1,5 млрд[52].

Ссылаясь на инфляцию, правительство Бурасса пыталось выйти из положения путем усиления прямого и косвенного налогового бремени, т.е. за счет основной массы трудящихся. Это привело к тому, что доля совокупного подоходного налога в доходах правительства Квебека увеличилась к 1976 г. почти до 30%. В результате роста налогов на потребительские товары удельный вес данной части провинциального бюджета превысил к этому времени 20%, тогда как аналогичный показатель для налогов на корпорации, наоборот, уменьшился до 5,1%[53]. /149/

Под давлением крупного капитала правительство усилило наступление на права и жизненные интересы трудящихся, восстановив тем самым против себя широкие народные массы, и прежде всего организованных рабочих. Уже в 1972 г., выступая на съезде КНП, ее президент М. Пепен призвал рабочих бороться против репрессивного, утратившего всякое доверие населения, антинародного правительства Бурасса, защищавшего интересы американских капиталистов, которые более чем когда-либо прежде являются подлинными руководителями такого режима[54]. Вот почему на совместном экстренном совещании в марте 1974 г. руководители КНП, ФТК и ОРПК приняли решение о возобновлении Единого фронта. Именно его усилиями в первомайских демонстрациях солидарности и протеста против политики Бурасса в этом году приняли участие более 60 тыс. рабочих, служащих и студентов Квебека[55].

Последние годы правления Либеральной партии еще более скомпрометировали антинародный режим Бурасса. Принятые в Национальном собрании реакционные законы (№64, направленный на замораживание заработной платы трудящихся государственного сектора экономики, строительства и некоторых других отраслей; №253, отрицавший право на забастовку работников больниц и сферы здравоохранения; №23, запрещавший забастовки учителей в течение учебного года и тем самым увековечивавший их низкую заработную плату[56]) вызвали массовые протесты в Квебеке. Недовольство народных масс проявилось в новом подъеме забастовочной борьбы. Так, в однодневной забастовке протеста против политики «замораживания заработной платы» в конце марта 1976 г. приняли участие 120 тыс. трудящихся Квебека, а в 48-часовой стачке протеста против закона №23 в апреле — мае 1976 г. — уже около 177 тыс. рабочих и служащих[57].

Таким образом, правительство Бурасса за годы своего правления практически лишило рабочих и другие категории трудящихся Квебека всех основных завоеваний периода «тихой революции». Вот почему, по сравнению с реформистской линией либералов 60-х годов, политику этого режима, и прежде всего самого Бурасса, можно с полным основанием охарактеризовать как «тихую контрреволюцию» с ярко выраженной антисоциальной направленностью и непоследовательностью в национальном вопросе. Все /150/ это отчетливо проявлялось в изменении отношения к режиму самых широких слоев населения. Так, согласно опросам общественного мнения, в 1973 г. — 37%, в 1974 г. — 54, в 1975 г. — 64 и в 1976 г. — 75% жителей Квебека были недовольны правительством Бурасса[58].

И, наоборот, Квебекская партия, реально ставшая основной оппозиционной силой, значительно упрочила свои позиции, существенно увеличив массовую политическую базу. Все эти годы внутри партии шла незаметная борьба между двумя фракциями — так называемыми пуристами или чистыми сторонниками независимости Квебека и «охотниками за голосами», выступавшими за объединение в партии лиц, придерживающихся различных идеологических воззрений, для придания ей более массового характера[59].

Из чисто тактических соображений временно возобладала вторая фракция, что отразилось и в принятой в начале 1975 г. новой программе Квебекской партии. В ней помимо основной цели — достижение Квебеком суверенитета в рамках общего экономического союза с англоязычной частью Канады — были существенно расширены и хорошо сбалансированы разделы, касающиеся экономической, социальной и культурной политики[60].

Как отмечалось в авторитетной на Западе французской газете «Монд», руководители Квебекской партии прекрасно понимали, что могут прийти к власти скорее благодаря всеобщему недовольству режимом Бурасса, чем в силу популярности своей политической программы[61]. Именно поэтому они сконцентрировали свою предвыборную борьбу в основном на экономических и социальных вопросах, сознательно не акцентируя внимание на проблеме достижения суверенитета[62]. Ход событий полностью подтвердил правильность подобной тактики. 15 ноября 1976 г., в самый разгар экономического кризиса, на досрочных провинциальных выборах победила Квебекская партия, получившая на этот раз поддержку 41,4% избирателей[63]. /154/

По этой теме читайте также:

Примечания