Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


«Старшие братья» и «учителя»

Эннио Абате родился в 1941 в городе Баронисси (южная провинция Салерно, регион Кампания). Поэт и художник, он в конце 60-х сблизился с Рабочим авангардом[1] и состоял там до середины 70-х. Сегодня он принимает участие в работе гражданского форума в городе Колоньо (северная провинция Милан, регион Ломбардия). Опубликовал поэтический сборник, является одним из редакторов журнала политической и культурной критики «Полискриттуре», издающегося с 2005 г.

Антонио Бенчи: Каково твоё первое воспоминание о политической деятельности здесь, в Милане?

Эннио Абате: — Первая акция, в которой я принял участие, состоялась осенью 1967 г., если не ошибаюсь. Это было ночное бдение в поддержку Вьетнама. Вечер и большую часть ночи мы провели в здании Государственного университета. Я помню, что студент Ди Марко, лидер этой акции, которого позже я встречал на заводах, был активистом «Рабочей власти»[2]. В тот вечер он отправился на встречу с ректором, а мы ждали его в университетском фойе и в баре. Там я стал общаться с разными незнакомыми мне людьми, которые ходили по коридорам. Кто-то предложил мне почитать «Проверку полномочий» Фортини[3]. Другой человек посоветовал Маркузе, после чего я начал покупать «Квадерни Пьячентини»[4]. Мне особенно запомнился специальный номер о латиноамериканской ситуации, выпущенный совместно с «Квадерни Росси»[5]. Я узнал также студента из Пьяченцы, который стал давать мне журналы: он состоял в Итальянской социалистической партии пролетарского единства[6]. Позднее, когда я работал на государственной телефонной компании[7], там был некий Форколини, который тогда занимался внедрением в профсоюзы и приглашал меня на собрания. Собственно, он был основателем одного из первых отделений CUB[8], как раз на телефонной компании. Он также стал для меня связующим звеном с зарождающимся РА, поскольку был знаком с Луиджи Винчи, одним из руководителей и основателей этой организации.

— Расскажи немного об этих собраниях.

— Собрания проходили в здании телефонной компании, на дому у кого-нибудь из товарищей или на улице Аусонио, в районе Сант-Амброджио, в помещении, где, судя по всему, печатался журнал «Фальче э мартелло» («Серп и молот»). Однажды там показался даже Фельтринелли[9] вместе с элегантной женщиной, которая вела на поводке борзую. Это были первые опыты диссидентства в Коммунистической партии Италии, первые попытки профсоюзного «энтризма»[10]. Их настрой был несколько заговорщическим. Я помню недоверие профсоюзных работников и некоторых активистов по отношению ко мне. Возможно, потому, что я находился в двойственном положении работающего студента. Я наблюдал ползучее сектанство и не улавливал смысла некоторых политических игр. Помимо всего прочего, для меня определенным препятствием был тот факт, что проживал я на иммигрантской[11] окраине, в Колоньо-Монцезе, и должен был вместе с женой, которая тоже работала, растить двух детей. Те собрания не очень меня вдохновляли. Мне были более интересны общие, теоретические проблемы, хотя я старался вникать в вопросы, касающиеся профсоюзов: они казались мне необходимыми, чтобы укрепить мою решимость бороться за права рабочих. Но, скажу честно, всё же больше меня увлекало вскоре разросшееся движение студенчества. И из-за моего образования, из-за полупролетарской жизни (учился и работал, надо было кормить семью), я, можно сказать, очутился на границе двух обозначившихся политических групп. В движении университетских студентов в 68 г. я участвовал как только мог. Присутствовал на многих собраниях, заседал в комиссиях по изучению различных проблем, ходил на демонстрации, побывал в нескольких столкновениях с фашистами. Но при этом я в основном делал заметки для себя и почти никогда не выступал. Я чувствовал одиночество, путаясь в различных формирующихся течениях. Мои симпатии были то на стороне лозунгов за власть рабочих, то за власть студентов. Затем я вполне решительно примкнул к пропаганде CUB на заводах и стал членом зарождающегося Рабочего авангарда. Там, почувствовав себя скованным в роли партийного активиста, я, тем не менее, принял ограничения как необходимую дисциплину, при этом поддерживая максимально возможную открытость по отношению к тем, кто состоял в других организациях. Я никогда не был сектантом, патриотом конкретной организации. У себя в Колоньо я основал группу из работающих студентов и отделился от CUB. Мы начали налаживать отношения с рабочими малых металлообрабатывающих предприятий. Поскольку я ничего не понимал в заработной плате и сдельной работе[12], на первые собрания я приглашал Винчи, чтобы он прочитал разъяснительные лекции по этим проблемам. Другой товарищ, Роберто Черазоли, веселый и спокойный человек, провёл первые беседы по «Манифесту» Маркса и «Что делать?» Ленина. Мы собирались в помещении под лестницей бара. Группа родилась в разгаре 68 г. на волне студенческого движения. А случилось это так: некоторые рабочие, которые знали моего тестя, работавшего тогда на фабрике по производству изделий из пластмассы, захотели познакомиться со студентами, участвовавшими в захвате университетов. Так произошли первые встречи. Так началась моя политическая деятельность. Участие в больших партиях мне всегда было чуждо. Я примкнул без размышлений к движению студентов (которому всегда сочувствовал) и с некоторыми сомнениями — к одной из зарождающихся «внепарламентских» организаций (как их тогда называли), которая опиралась на рабочих («рабочий класс»), находясь в противоречии со «старыми левыми»[13]. И я был свидетелем социальных и политических трений между студенческим и рабочим движением, которые никогда по-настоящему и не были едины, несмотря на оптимистичный лозунг 69 г.: «Рабочие и студенты едины в борьбе». От студенческого движения в Милане я сохранил воспоминания о его политическом пыле и воодушевляющих уличных манифестациях. А из собраний рабочих, из пикетирования и распространения листовок перед заводами я навсегда вынес урок тяжёлого, выматывающего общения с теми, кто живёт другой жизнью. Обе эти стороны моего тогдашнего существования сопровождались нетерпимостью, яростью по отношению к тому «столичному» миру, на который, впервые прибыв в Милан, я смотрел с «эстетическим» восхищением и который теперь называл «буржуазным». О моём чувстве негодования в тот период есть чёткое воспоминание: вечером, по дороге на работу, я проезжаю на мопеде мимо театра «Ла Скала», освещённого со всех сторон, и на миг вижу сладкую жизнь привилегированных классов.

— Опиши вкратце тот фон, на котором разворачивалась твоя активистская деятельность в 60–70-е гг.?

— Да, наверно, так легче будет понять, почему она связана с низовыми ячейками. Я приехал в Милан из Салерно в 1962 году. Ушёл из дома, прервав учёбу. К тому времени я окончил среднюю школу и сдал экзамены за первый курс факультета иностранных языков и литературы в Университете Неаполя. В Милане я познакомился со своим сверстником из Салерно, который работал в банке, и он помог мне найти съёмное жильё. Кроме него никого не знал. В течение нескольких месяцев я работал в транспортной компании «Моттура э Фонтана», затем по конкурсу был принят на работу в муниципалитет Милана в отдел распределения налогов, куда хотели попасть все, кто мечтал о карьере служащего. Но у меня на уме было другое. Я писал, читал и рисовал, служба же меня раздражала. В должности я продержался полгода, да и то потому, что влюбился. Когда роман закончился, я уволился. Собрался ехать в Париж, но вмешался случай: несколькими днями раньше я познакомился с приезжим из Таранто. Мы подружились, и он пригласил меня в дом своего дяди, рабочего, перебравшегося из Таранто в Колоньо-Монцезе. Именно здесь я увидел его кузину. Я привязался к этой девушке и остался.

— Почему ты хотел поехать именно в Париж?

— В выборе Парижа сыграло роль обаяние французской культуры. Я к тому времени уже выучил французский язык по лингафонному курсу на пластинках. После года обучения в Университете Неаполя блестяще сдал экзамен по французскому языку, за что преподаватель подарил мне экземпляр «Гаргантюа и Пантагрюэля» Франсуа Рабле. В последние годы в школе я немало читал самостоятельно, в том числе французских авторов: Мориака, Бернаноса, Бодлера, Рембо, Пруста и «Стену» Сартра. В «Эпоке»[14], которую покупал отец, печатали цветные вставки с репродукциями современной живописи. Я был увлечен искусством импрессионистов, Сезанна, Брака и Пикассо. Франция и Париж манили меня культурой, никаких политических или социальных причин у меня не было.

— О каких годах идёт речь?

—С 61-го по 66–67-й. Я познакомился с девушкой, которая стала моей женой, и тогда же вынужден был снова прервать учёбу (я получил диплом частной художественной школы и записался в Академию художеств Брера) и оказался безработным, когда вот-вот должен был родиться ребёнок. Я искал любой заработок и был принят в ночную смену в телефонную компанию. Там, благодаря среде, где многие работники были студентами, я возобновил университетские занятия в 64 г. и в 70 г. закончил факультет современной литературы по историческому направлению. Таким образом, за несколько лет до того, как вспыхнуло студенческое движение 68 г., я оказался в его само его центре, Миланском университете. Оказался, будучи работающим студентом, что немаловажно. Мои интересы (не без усилий с моей стороны) смещались от искусства, литературы, поэзии в сторону истории. И пока я cдавал экзамены по истории, состоялись мои первые контакты с профсоюзом телефонной компании и несколькими диссидентами из ИКП. Всё это подготовило почву для моего вовлечения в события 68–69 гг. Я родом с юга. В юношеские годы состоял в «Католическом действии»[15]. Вышел оттуда из-за экзистенциального кризиса; политика и история тогда меня не привлекали. Но в школе в Салерно я получил некоторый толчок влево: мой преподаватель философии, крочеанец[16], проскочил в учебнике главу о Марксе, назвав её неважной.

— Расскажи о годах твоего становления в Салерно.

— После войны провинция Салерно находилась во власти священников и христианских демократов, поддерживаемых Итальянским социальным движением[17] и монархистами. Учителя моей школы почти все были фашистами, кроме преподавателя философии, о котором я упомянул. В гимназии был преподаватель литературы, которого называли социалистом, Донадио, но у нас таких не было. Я из очень бедной семьи. Отец сначала состоял унтер-офицером у карабинеров, но после войны, чтобы дополнить скудную пенсию, работал продавцом в магазине. Мать была домохозяйкой. Книги у нас дома были либо принесены мною или братом из школы, либо те, которые я стал по мере возможностей покупать или брать почитать. О политике ни дома, ни в школе, ни в церковном приходе не говорили. Разве что отец покупал газеты. Первой, которую я видел у него в руках сразу после войны, была «Рисорджименто»[18]. Потом были «Темпо» и «Маттино». И журналы: «Эпока», «Селеционе ди Ридерз Дайджест», «Иллюстрационе итальяно» и другие. Я думаю, что мои родители всегда голосовали за христианских демократов. Сам же я же в первый раз проголосовал за социалистов, кажется, в 62 г., и это казалось мне очень смелым шагом. В школе единственным, кто смутно затрагивал политические темы, был преподаватель философии. Он считал Эйзенхауэра глупцом и боялся будущего господства Китая. Все годы, проведённые в Салерно, я оставался пассивным читателем газет, купленных отцом. Там, разумеется, обсуждалась политика. Помню даже фамилии тогдашних авторов передовиц: Гуэррьеро и Ансальдо. Но я не отличал их от авторов с третьей страницы, таких как Доменико Реа, неаполитанца, бывшего в то время в моде. В культурном смысле я был словно завёрнут в плотную вату. Единственным событием, произведшим на меня впечатление, оказалось восстание в Венгрии в 56 г. Я помню фотографии в «Эпоке» и радиохроники тех дней. Но я ни с кем об этом не говорил. Священники никогда прямо не высказывались о политике.

— Твой последующий интерес к политике зародился тогда, в 56 г.?

— Юношеская симпатия к венгерским мятежникам, чьи политические позиции мне были сначала абсолютно непонятны, сыграла свою роль. Но начиная с 68 г. и дальше я стал разделять их мнение сознательно, прочитав множество документов, познакомившись с критикой ИКП и сталинистского коммунизма во всех его проявлениях: и с критикой в «Манифесто»[19], и с более суровой марксистско-ленинской критикой, звучавшей в «Лаворо политико» («Политическая работа», журнал, выходивший в Тренто; я стал регулярно покупать его после нескольких номеров). Антисталинистское движение я всецело поддерживал. Я нашёл эту поддержку и у Монтальди[20] , у Фортини , у Россанда[21] и Негри[22] — это кроме того, что я читал раньше. Могу сказать, что эту позицию я разделял и на, так сказать, эмпирическом уровне, непосредственно участвуя в борьбе. И если к профессорам типа Делла Перута[23], состоящего в ИКП, мы относились с уважением и симпатией несмотря ни на что, поскольку они шли на диалог со студенческим движением и принимали участие во встречах со студентами, когда многие преподаватели просто скрывались во время университетской забастовки, — то, столкнувшись с функционерами и активистами у заводов и вузов, я понял сразу: разрыв с ними неминуем. Приведу пример: когда мы, Группа работающих студентов, попытались в Колоньо начать действовать на местных малых производствах, и когда мы прибыли в район, где находился детский сад для детей иммигрантов (в том числе туда ходили и мои двое), чтобы поставить вопрос о неудовлетворительном состоянии этого детского сада, — мы встретили враждебное отношение со стороны коммунальных служащих и местных функционеров ИКП.

— Они были из ИКП или из Всеобщей итальянской конфедерации труда[24]?

— И из ИКП, и из Всеобщей конфедерации, а также из других профсоюзов. Я мог бы рассказать о разных эпизодах, назвать имена и фамилии. Приведу ещё один пример. Мы, члены Группы работающих студентов, начали нашу деятельность на малых предприятиях — Браветти и Панигалли, кроме всего прочего, находившихся неподалёку от нас. Там не было внутренних комиссий[25], зарплаты были очень низкими, существовали цеха с вредными условиями и т.п. Мы раздавали листовки и организовывали пикеты (однажды к нам даже присоединились будущие руководители РА — Винчи, Кампи, Корвисьери и пр.). В результате удалось создать внутреннюю комиссию. И тогда один молодой профсоюзный активист, с которым я успел подружиться, по фамилии Черицца, взял и подписал соглашение с хозяином, согласившись немедленно прекратить переговоры тогда, когда можно было идти дальше и добиваться большего. У профсоюзного деятеля был официальный статус, и он мог действовать по своему усмотрению. Мы же, представители Группы работающих студентов, не могли вести никаких переговоров с владельцем. Мы только побуждали к действию, обеспечивали его поддержку. А этот профсоюзный деятель и некоторые рабочие, связанные с профсоюзом, использовали нас как орудие угрозы, и, как только это стало возможно, отстранились от нас, а позже ещё сильнее обострили отношения, настраивая рабочих против нас, увлекая на свою сторону и некоторых членов Группы. Один из этих рабочих, родом из Романьи, симпатичный и очень активный, Эльмо Инграната, посещавший когда-то наши собрания, — он, пообщавшись с деятелями ИКП, отделился от нас и стал нам препятствовать, вплоть до того, что не давал распространять листовки у себя перед заводом. Функционеры ИКП и активисты профсоюзов старались даже помешать нам устраивать собрания в помещении одного кооператива, рассказывая руководству, какие мы страшные фашисты. В общем, наши отношения с руководителями и активистами ИКП, Социалистической партии и профсоюзов складывались из рук вон плохо. ИКП огородилась неприступным валом от новых веяний со стороны студенческого движения и внепарламентских групп. В этом у меня не было сомнений. Идея, за которую мы боролись — создать партию, организацию, способную перехватить у ИКП рабочий класс или хотя бы решающую его часть, — она встречала препятствия повсюду и в конечном итоге провалилась.

— Какую цель вы преследовали, создавая революционную партию[26]? Повлияли ли на её создание внешние факторы?

— Можно сказать, что целью было «делать революцию», но это звучит слишком банально. Серьёзную роль здесь сыграли неожиданные события, в том числе на международной арене (война во Вьетнаме, «культурная революция» в Китае, решения Че Гевары[27], «Чёрные пантеры»[28] и т.д.), а также выбор доктрины, которая должна была объяснить и предугадать направление этих событий. РА опирался на операистский ленинизм. Но операистами в той или иной степени тогда были все, под разными соусами: и ИКП (не случайно к ней впоследствии примкнул Тронти[29]), и большинство сталинистов из студенческого движения Миланского государственного университета, и популисты из организации «Лотта континуа»[30], а также наиболее развитая в теоретическом плане «Рабочая власть». Чего мы хотели? Идея партии, основанной на теории Ленина, ещё не казалась анахронизмом. Ленинизм виделся более обнадёживающей стратегией по сравнению со стихийностью, к которой РА всегда относился негативно и которая связывалась с организацией «Лотта континуа». РА всегда крепко (может быть, слишком крепко) стоял обеими ногами на земле. Повторюсь: колебания между движением и организацией — всегдашняя дилемма — тревожили меня. Альтернатива — быть может, даже вызывающая больше доверия, но при условии отказа от новшеств 68–69 гг. — существовала в виде ИКП. И многие выбрали её. Для тех, кто хотел сделать политику своей профессией, это был удобный выбор. Но что в итоге случилось с ИКП, мы все наблюдали[31]. В какой-то момент остались только следующие возможности: ИКП, «Пролетарская демократия»[32] (в качестве игрока на политических отзвуках 68–69 гг.), «борьбизм»[33] или — борьба в частном порядке.

— Но ты верил в революцию?

— В 68–69 гг. я был уже не совсем молод, мне исполнилось 28 лет. Я уже не находился в том воодушевлённом (или бредовом) состоянии, в котором находились тогда только студенты. Я испытал все прелести иммигрантской жизни, у меня было двое детей и нестабильная работа: я жил полупролетарской жизнью и не думал менять её на карьеру (даже на работу преподавателя, что впоследствии всё-таки сделал и преподавал вплоть до 98 г.). Чтобы ответить более развёрнуто, нужно поднять мои заметки того времени и «дневник активиста». Прямо сейчас могу сказать точно, что я разделял веру в возможность революции или, по крайней мере, серьёзного преобразования государственного аппарата. Но не могу утверждать, будто был убеждён, что организация, в которой я состоял, могла решительно повлиять на ход событий. Я словно принял пари Паскаля[34]. И сделал свою ставку, ожидая, чего удастся добиться вместе с другими. Понемногу я пришёл к пониманию, что весь наш тяжёлый организационный труд стал целью, а не средством. Национальные дискуссии теряли связь с международным контекстом и не поспевали за развитием событий. Я разглядел инертность не только рабочих, но и студентов, их постепенное склонение к умеренным предложениям ИКП. Я это чувствовал, находясь среди людей, на рабочем месте, я видел, как всё больше отвергаются принципы и самые методы нашего двухлетия, 68–69 гг. Я ещё больше ощутил силу врагов. Это не значит, что я считал их непобедимыми, просто осознал степень их власти, основанной не только на силе репрессивного полицейского аппарата, но и на силе убеждения, манипуляции. С годами я всё больше уверялся в грубости наших теорий, в сложности той реальности, с которой нам приходилось иметь дело. Я досконально изучил многие аспекты жизни рабочих малых предприятий, но экономические отношения в целом, а также значение связей между политиками и предпринимателями по-прежнему оставались за пределами моего понимания. Общий энтузиазм угасал. Я видел многих товарищей, которые в какой-то момент у меня на глазах ломались и покидали движение, превращаясь в руководителей предприятий разной величины, или брали на себя профессиональные обязанности, вовсе не нейтральные к предыдущей деятельности. Я никогда не соблазнялся таким выходом. Я не перешёл на другую сторону, поскольку всё время размышлял и всё больше и больше смотрел на вещи с исторической точки зрения.

— Если 68 г. был движением против авторитаризма за свободу личности, почему ты при этом ориентировался на «старшего брата», а не на «учителя»?

— Я думаю, значительную роль здесь сыграла моя отправная точка. Я следовал от одной политики к другой, в 68-69 гг. — от власти студентов к власти рабочих. Приняв необходимость «хождения в рабочую среду», необходимость столкнуться с рабочим движением (и с операизмом; моя личная точка зрения, через несколько месяцев обоснованная в «Квадерни росси», была лишь симптомом, своего рода бессознательной симпатией), я нуждался в инструментах анализа, и искал тех, у кого их можно было получить. Я вопрошал о них всех, с кем сталкивался. Будучи иммигрантом, я прежде вынужден был освоить новый для себя язык и довериться тем, кто, как казалось, им владел. И, как я уже говорил, я встретил будущих основателей РА, а они имели серьёзный вес среди формирующихся политических групп Милана. И они обладали нужными знаниями. Другим вариантом для такого, как я, могла стать ИКП. Ведь там тоже были люди, подкованные в экономике и марксистской идеологии. Но ни одна встреча с ними не воодушевила меня. И движение студентов, к которому я примкнул с большим энтузиазмом, возникло именно в противовес ИКП (или ИКП была абсолютно глуха к студенческому движению). Я убедился в том, что для ИКП рабочее движение было всего лишь придатком к какому-то собственному плану национальной политики, и студенческое движение тоже должно было превратиться в подобный придаток. Я не мог этого принять. В прочих группах (и в РА в том числе) план был другим, как мне кажется. Отсюда и предпочтение «старшим братьям» (диссидентам, т.е. оппозиции «старым левым», «учителям»). Мы, конечно, слушались «учителей». Но только по необходимости. И до поры до времени. А когда выучили язык с их помощью, сразу же перестали. Должен сказать, что я никогда не думал, что нужно выступать в роли последователей таких известных личностей, как Монтальди, Фортини, Россанда. К слову, я впервые напрямую обратился к Фортини только в 81 г., когда мой соратник Пьеро дель Джудиче оказался в тюрьме и нуждался в помощи. Обратился как политический активист, умолчав об усвоенных мною от него художественных пристрастиях. И в какой-то момент речи и писания этих товарищей (я считал их товарищами), показались мне более убедительными, чем то, что я слышал и видел в РА. Например, когда Фортини в своих «Вопросах о границах» указал на ряд ограничений операизма, я был поражён его выводами, потому что многое в них совпадало с моим жизненным опытом.

Перевод Инала Гаглоева под редакцией Дмитрия Субботина и Дмитрия Пономаренко.
Статья была опубликована на сайте vulgo.org [Оригинал статьи]


По этой теме читайте также:


Примечания

1. Коммунистическая организация рабочего авангарда, сокр. Рабочий авангард — леворадикальная организация, созданная в 1968 г. на базе различных групп марксистской направленности: ленинистских, люксембургианских, профсоюзных (особенно упоминающихся далее CUB), а также групп работающих студентов (об этом феномене — также далее в тексте). — Здесь и далее прим. ред.

2. Леворадикальная организация, существовавшая с 1968 по 1973 гг. и придерживавшаяся идеологии операизма (от ит. operaio — «рабочий»)— в основном итальянского течения в марксизме, сложившегося под влиянием ранних работ Карла Маркса и необходимости борьбы с догматической трактовкой его трудов. Операистсткое течение образовалось в условиях разочарования европейских левых в компартиях, подвергшихся сталинизации. Операисты выступали за автономное — от гегемонии как капитала, так и компартий — движение трудящихся, видя в нём не только средство борьбы с отчуждением на рабочем месте, но и возможность предотвратить бюрократизацию левых организаций. Наибольшее влияние течение имело во второй половине 70-х годов, однако неспособность противостоять неолиберальной политике спровоцировала его кризис и распад. Операисты в конце концов пришли к чистому автономизму, то есть отстаиванию независимости малых групп рабочих, студентов и пр., выбранных по принципу социальной близости к тому или иному объединению активистов.

3. Франко Фортини (1917–1994; наст. имя Франко Латтес) — итальянский писатель, марксистский публицист и литературный критик. Название упомянутой книги можно также перевести как «Смотр сил»; книга имеет подзаголовок: «Этюды о критике и литературных институтах».

4. «Пьяченские тетради», журнал левого направления, основанный в городе Пьяченца в 1962 году и закрытый в 1984. Его первоначальный девиз можно перевести как «Под редакцией левой молодёжи». Среди авторов был и Франко Фортини.

5. «Красные тетради», журнал левого направления, рупор операизма (см. сноску 2). Основан на год раньше «Пьяченских тетрадей», просуществовал на 17 лет меньше.

6. Основана отделившимся левым крылом Итальянской социалистической партии (ИСП) в 1964 году. Распущена в 1972.

7. SIP, Societá Italiana per l'Esercizio Telefonico, Итальянское общество управления телефонными линиями — телекоммуникационная компания, созданная в 1964 году и через тридцать лет преобразованная в компанию «Телеком Италия», существующую поныне (в 1997 году приватизирована).

8. Объединённые комитеты низовых ячеек — профсоюзная группа, созданная с целью вывести рабочих из-под влияния профсоюзных боссов и функционеров Итальянской коммунистической партии Италии (ИКП). Группа являлась одной из основных сил, сформировавших Рабочий авангвард (см. сноску 1).

9. Джанджакомо Фельтринелли (1926–1972) — левый активист, журналист, издатель, один из руководителей итальянской городской герильи начала 70-х (возглавлял Группу партизанского действия), погиб при невыясненных обстоятельствах.

10. Тактика проникновения в существующие организации с целью вербовки их членов на свою сторону или постепенного склонения к своей политической линии большинства какой-либо организации — в данном случае попытка вывести профсоюзные рабочие массы из-под влияния руководства профсоюзов и ИКП.

11. Итальянская специфика. Из-за непреодолённой вражды между севером и югом даже в объединённой Италии южане в северных регионах воспринимались как иммигранты и сами себя мыслили таковыми (понятно, что иммиграция происходила по большей части с отсталого аграрного юга на развитой промышленный север).

12. Сдельщина была серьёзной проблемой в Италии 60–70-х, поскольку именно с её помощью капиталисты того времени усиленно пытались разобщить рабочее движение, соблазнив часть рабочих сдельной оплатой труда, чтобы они почувствовали мнимую величину заработка (в отсутствие, разумеется, всяких социальных гарантий) и перестали думать о коллективных договорах и участии в профсоюзах. История соблазнившегося таким предложением рабочего излагается в фильме великого итальянского режиссёра Э. Петри «Рабочий класс идёт в рай», снятом в 1972 году.

13. Дословно «историческая левая». В Италии это выражение имеет конкретное значение — массовые левые движения, существовавшие в период от объединения Италии до конца XIX века (а именно с 1876 по 1896 гг.). Здесь и далее автор модернизирует его, используя в уничижительном смысле; подразумеваются прежде всего ИКП, традиционные профсоюзы и ИСП.

14. Популярный еженедельник с высоким качеством цветной печати, издававшийся с 1950 по 1997 гг.

15. Крупнейшая католическая ассоциация Италии, неполитическое движение под контролем папского престола. На 50-е гг. приходился наибольший показатель единовременной численности за всю историю лиги.

16. Последователь идей Б. Кроче, крайне влиятельного в первой половине XX века в Италии философа-неогегельянца, критика марксизма.

17. Неофашистская партия, созданная сразу после Второй мировой войны сторонниками Муссолини. В 40–60-х гг. пользовалась значительной популярностью и действительно оказывала поддержку христианским демократам.

18. Либерально-националистический орган, название и история которого восходят к эпохе объединения Италии в XIX веке, которую называют Рисорджименто («Воскрешение»).

19. Внепартийная коммунистическая газета, издающаяся с 1969 года. В конце 60 — начале 70-х гг. активно критиковала ИКП и официальные профсоюзы. Пользовалась широким спросом и среди членов ИКП и профсоюзов, помимо внепартийных коммунистических групп и рабочих организаций.

20. Данило Монтальди (1929–1975) — итальянский писатель и политик. Вошёл в КПИ в 1944 г. и вышел в 1946 г., став одним из наиболее известных левых критиков этой партии.

21. Россана Россанда (род. 1924) — итальянский политик и писатель. Вступила в ИКП по окончании Второй мировой войны, некоторое время заведовала культурными вопросами партии. В 1968 году поддержала критику ИКП молодыми коммунистическими активистами и впредь придерживалась этой линии. Стала одним из основателей газеты «Манифесто (см. сноску 19)». За всё это была исключена из партии.

22. Антонио Негри (род. 1933) — один из основателей «Рабочей власти» (см. сноску 2) и издателей «Красных тетрадей» (см. сноску 5), ныне — преуспевающий «левый», а на самом деле леволиберальный теоретик (см.: http://scepsis.ru/library/id_2235.html, http://scepsis.ru/library/id_189.html, http://scepsis.ru/library/id_593.html).

23. Франко Делла Перута (1924–13.01.2012) — выдающийся итальянский историк, исследователь революционных процессов XIX века.

24. Крупнейшая официальная профсоюзная организация Италии, продукт соглашения между ИКП, ИСП и христианскими демократами в середине 40-х гг.. После размежевания партий в 50-х гг. — конфедерация профсоюзов, подконтрольная ИКП.

25. Выборные контрольные органы на предприятиях.

26. Имеется в виду Рабочий авангард (см. сноску 1).

27. Имеются в виду решения покинуть Кубу и начать революционную войну сначала в Африке (Конго), затем в Латинской Америке (Боливия).

28. Партия Чёрных пантер — политическая организация в США в 60–70-е гг., возникшая как система отрядов самообороны чёрнокожего населения против расистского насилия, прежде всего со стороны полиции, — а затем выросшая в партию борьбы за права афроамериканцев.

29. Марио Тронти (род. 1931) — один из идеологов операизма и создателей «Квадерни росси» (см. сноску 5). Не выходя из ИКП, где числился с 50-х гг., развивал идеологию операизма, затем придумал и продвигал ублюдочный синтез марксизма с националистическим консерватизмом. Исключённый в конце концов из ИКП, долго пытался вернуться обратно, что стало возможным в 80-е гг., когда он не только заново влился в ряды, но и несколько раз избирался в ЦК и стал сенатором от ИКП десятилетие спустя (в 1992 году)

30. «Борьба продолжается». Организация проповедовала «спонтанеизм», то есть модернизированный анархизм: восстания «масс» без руководящей роли какой-либо организации. Создана в 1969 году, распущена в 1976. Ряд её членов объединился с рядом членов «Рабочей власти» (см. сноску 2) в «Прима линеа» («Первая линия», «Линия фронта»), вторую по численности «красную» террористическую группу в Италии после «Красных бригад».

31. Крайне зависимая от СССР и глухая к новым левым движениям (как ярко показывает Абате), ИКП в конце 60-х гг. всё-таки начала выходить из-под советского диктата, а в конце 70-х гг. полностью прервала отношения с КПСС. Однако во время крушения советского блока это ёё не спасло: превратившаяся в типичную парламентскую партию, практически потерявшая свою социальную базу, потерпевшая неудачу при попытке создать союз с бывшими врагами, христианскими демократами, ИКП раскололась, и наиболее крупная часть партии стала исповедовать социал-демократическую, а затем и вовсе общедемократическую идеологию.

32. Партия компромисса между членами Рабочего авангарда, разочарованными во внепарламентской борьбе, и левыми социалистами разного толка, разочаровавшимися в борьбе с правыми крыльями своих движений; включала членов и других левых и левоцентристских организаций. Основана в 1975 году для участия в парламентских выборах с целью оттянуть голоса у ИКП; одним из её лидеров стал упоминавшийся здесь Винчи.

33. Т.е. спонтанеизм в стиле «Лотта континуа».

34. Парадокс выдающегося французского философа и математика, в котором оцениваются два варианта отношения к существованию бога и, соответственно, выбор той или иной жизненной стратегии в условиях полной неизвестности относительно загробного воздаяния. «Бог есть или нет. На которую сторону мы склонимся? Разум тут ничего решить не может. Нас разделяет бесконечный хаос. На краю этой бесконечности разыгрывается игра, исход которой неизвестен. На что вы будете ставить?» Об этой ситуации трагической неопределённости и говорит Абате.

Имя
Email
Отзыв
 
Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017