К. Маркс. «Письмо В. Бракке»
В.И. Ленин
В.Т. Шаламов
Опубликование моего весьма скромного отзыва на статьи А.Н. Тарасова и редакции «Скепсиса» на сайте самого «Скепсиса» вызвало довольно бурную реакцию среди авторов и читателей журнала. До публикации один очень мною уважаемый человек сказал, что я буду «съеден» оппонентами, а А.Н. Тарасов, возможно, даже напишет «антиандреевский» трактат. Собственно, все так и произошло. Оппоненты назвали меня сектантом, «жертвой неолиберальной контрреформы образования» и даже в некотором роде террористом (!), призывающим идти походом на Кремль вместе с «сетевыми хомячками». Сторонница «Скепсиса» написала небольшой достаточно эмоциональный ответ[1], а Александр Николаевич Тарасов действительно оформил целый трактат[2]. Некоторые аргументы моих оппонентов, а также выявившиеся разночтения и последние события в протестном движении заставили меня написать продолжение для разъяснения полемических и утверждения более важных, с моей точки зрения, моментов.
Обращение к 1848 году вызвало противоречивые чувства среди оппонентов, но в одном они были едины: ситуация 1848 года во Франции никоим образом не похожа на нынешнюю ситуацию в России. Было бы наивно полагать, что эти события идентичны, и я не ставил себе целью доказать нечто подобное. Моей главной целью было всего лишь сравнение того, как ведут себя обычные люди, доведенные обнаглевшей властью до некоего «предела терпения», и как могут вести себя в этой же ситуации люди, называющие себя «левыми»[3].
Замечу, что не все, кто прочитал соответствующий абзац моего письма, прочитали его внимательно. «Однако после свержения монархии буржуазия стремилась затушить накал страстей и угомонить рабочих, которые требовали свободы», — в этой фразе я апеллировал сразу к двум революциям — февральской и июньской (некоторые читатели сочли, что речь идет только об июньской революции, и на основе этого заключили, что я не знаю истории). Первая имела своей целью свержение монархии короля Франции Луи-Филиппа I[4] и утверждение Второй республики, а вот июнь 1848 года знаменовал собою результат неразрешимых противоречий между «союзниками» — буржуазией и пролетариатом[5].
Неразрешимые противоречия вылились в то, что достаточно точно описал А. Тарасов, — в кровавую баню. Однако затем Александр Николаевич продолжает:
«Возникает вопрос: правы ли вы, можно ли проводить сравнение между сегодняшней Россией и Францией 1848 года? Конечно, можно! Можно и нужно!В первую очередь, для того, чтобы еще раз напомнить левым, что они ни в коем случае не должны таскать каштаны из огня для классового противника. Вон в 1848 году во Франции они это сделали — и чем все кончилось?».
Этот тезис, на мой взгляд, не так уж бесспорен. Во-первых, не левые таскали каштаны из огня для классового противника, а простой народ, а во-вторых, люди таскали каштаны не для буржуазии, а для себя (это подтверждается тем фактом, что они затем продолжали бороться за свои права).
Что же касается вождей, то тут все гораздо сложнее. Сам А. Тарасов впадает в противоречия: в одних местах он утверждает, что никаких вождей у рабочих к июню не было, потому что самого движения не было[6], а в других — что вожди были и их всех арестовали[7]. Но речь в моем отзыве шла совсем не о том. «Никто из “главарей” рабочего движения тогда (Бланки, Луи Блан, Пьер Прудон) не планировал революции в виде конкретного выступления рабочего класса» — названные мною люди в своих работах предполагали опираться совсем не на массы. Бланки делал ставку на переворот, который должен быть осуществлен организованной группой заговорщиков. Блан рассуждал об «общественных мастерских», но к революционному способу их достижения он не склонялся (считал, что от капитализма не будет пользы ни капиталистам, ни рабочим, а следовательно, и те и другие по обоюдному согласию будут что-то менять). Пьер Прудон с горечью осуждал закон о заработной плате, но ничего более того[8]. Собственно, все это признает и А.Н. Тарасов, правда, между делом.
Что же касается понятия утопического социализма, то я посчитал возможным употребить его не только в узком — историческом — смысле (строго соотнесенном с конкретным идейным течением прошлого), но и как определение известного образа действий современных «социалистов», не вполне адекватного актуальным задачам левого движения на современном этапе. Прудон и Блан много писали, много говорили, но, когда настало время совершать практические действия, они стушевались. Может быть, их не знали в лицо рабочие, но эти люди считали себя социалистами, они критиковали существующее положение дел и думали о том, каким образом его можно изменить, а на деле оказались на шаг позади действительной истории. М. Лифшиц однажды написал: «выбор есть не форма, а движение». Так вот: если человек делает выбор, то он должен обязательно действовать, а не только лишь говорить о необходимости перемен.
Ситуация с Луи Огюстом Бланки несколько другая: я признаю, что опрометчиво отнес его к утопистам, которые вместо действия выбрали приспособление к ситуации. Однако существовал серьезный зазор между его теоретическими построениями и действительным движением масс. Иное дело — Карл Маркс, который за несколько недель до начала февральской революции выпустил «Коммунистический манифест».
В этом контексте также стоит еще раз упомянуть о Карле Марксе. А.Н. Тарасов в самом конце статьи пишет:
«Столь уважаемый вами Карл Маркс не считал зазорным неделями просиживать в библиотеке Британского музея. Если вы думаете, что в это время в Лондоне не проводилось никаких буржуазных митингов, вы ошибаетесь».
Весной 1847 года Маркс и Энгельс вступают в «Союз справедливых», который затем переименовывается в «Союз коммунистов». Выступая за общедемократическое движение, они поддерживали наиболее прогрессивные силы своего времени. Тактическая линия Маркса (да и Энгельса) в революции 1848 г. в Германии заключалась в борьбе за объединение всех демократических сил Германии. Для практического осуществления этой цели Маркс вступил в Кельнское Демократическое общество, где коммунисты работали вместе с представителями левого крыла буржуазных демократов. Это к вопросу об уместности моей апелляции к 1848 году в связи с оценкой практической позиции А. Тарасова и «Скепсиса» в отношении нынешних гражданских протестов.
Однако вернемся к нашим баранам.
Прежде всего — о «революции», к которой я якобы призываю. Разумеется, ни о какой революции как непосредственном политическом акте свержения господствующего класса («поход на Кремль», как написала автор «Скепсиса» Елена) речь в моем письме не шла: понятно, что с тем уровнем развития классового самосознания и классовой борьбы, который мы сегодня имеем в России, это просто невозможно. Дело тут совсем в ином: революционная деятельность (революционная практика), призыв к которой содержался в моем письме, — это не политический акт, в результате которого один правящий класс сменяется другим, а, в соответствии с одним из классических марксистских тезисов, «совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности». Столь же диалектично и марксистское понимание гражданского общества. А. Тарасов пишет в связи с этим так:
«Вы, Павел, были правы, вспомнив о “гражданском обществе”. Не правы вы только в том, что этого общества у нас нет и оно только “формируется”, а также в том, что “гражданское общество” — это что-то хорошее».
Полагаю, что гражданское общество, в том смысле, в котором это понятие использовал А. Грамши (в отличие от Гегеля), у нас действительно только формируется. Но гораздо важнее другое: будучи буржуазным по своей природе, оно может играть на определенных исторических этапах и в определенных исторических условиях в том числе и прогрессивную социальную роль, — к примеру, в той степени, в которой оно ставит своей целью противодействие зарвавшейся государственной власти, действующей вразрез с интересами страны и отстаивающей интересы узких групп чиновников и олигархов. Именно поэтому «левым» в современной России по пути с формирующимся общегражданским (условно говоря, «антипутинским») движением.
Что касается утверждений о том, что эти митинги — не «наши», что «истинно» левым там делать нечего, что туда ходят лишь хипстеры и люди из политической тусовки, которые хотят урвать себе кусок от путинского пирога, то это звучит как провокация.
Во-первых, то, что я мог наблюдать на этих митингах своими глазами, никак не вяжется с тем, что пишет А. Тарасов[9]. Меня крайне удивил тот факт, что «Скепсис» присутствовал на двух декабрьских митингах, но никак этого не афишировал. Как пишет А. Тарасов, «в отличие от большинства они занимались там делом: проводили опросы». Очень хорошо, но почему результаты не были выложены самой редакцией? Думаю, «митинговые» публикации «Скепсиса» только выиграли бы, если бы редакция подтвердила свои тезисы результатами качественных социологических опросов[10].
Во-вторых, что значат такого рода заявления:
«Уважающий себя левый (!) с ксюшами, тинами и ярмольниками, простите, на одном поле нужду справлять не сядет — даже кромешной ночью, даже если заведомо без свидетелей и даже если поле в сто гектаров. А не то что участвовать в одном митинге под одними лозунгами!»
и
«Участие в митинге и шествии 4 февраля для левых бессмысленно. Более того — унизительно. Нас тоже приглашали идти в этой “красной” колонне, выстраиваемой в кильватере фашистов. — Увольте!»?
Люди, которые так говорят, должны, как мне кажется, ответить себе на вопрос: а что для них в таком случае стоит на первом месте: щепетильная забота о своем левом «лице», своей безупречной «марксистской репутации» или интересы действительной социальной борьбы против сил социального «отчуждения»? Действительно марксистской, с моей точки зрения, является та позиция, которую отстаивает В.Г. Арсланов. Он пишет об этом так:
«Проведем простую аналогию. Представьте, что в концлагере заключенные смогли организоваться для акции протеста и вышли на площадь, а те, кто отсиживаются в бараках, объясняют свое бездействие так: нет, я сначала узнаю отношение протестующих к Марксу или, скажем, к Будде — если это отношение не согласуется с моими представлениями, то я протестовать не пойду.
Напомню о тактике и стратегии Ленина, сформулированной им в 1901 году: надо участвовать в любых акциях протеста против произвола и насилия, надо встать на сторону всех обиженных, от профессоров и студентов до религиозных сектантов, если это действительно обиженные, и если это действительный протест против разнообразных видов насилия и обмана. И добиваться, чтобы все участники массового протеста получили право голоса для выражения, осознания и защиты своих интересов и прав. И пусть победит та идея, та программа, которая лучше, в которой — массовый разум, разум самой объективной ситуации»[11].
Пока люди в столицах выходят на улицы, разговаривают и слушают друг друга, «левым» нужно хвататься за этот удачный момент: обращаться к этим людям, вести агитацию, освещать те проблемы, о которых говорит Скепсис, выдвигать свои требования, пытаться их организовывать, а не рассуждать о том, кто элитарен и годится для революции, а кто нет, кому с барского плеча подавать информацию, а кто ее не достоин, потому что «мальчик-айфончик», «жертва неолиберального образования» и прочее. Меня такое отношение к людям совсем не устраивает, ибо забывается один из главных тезисов Маркса: «Не сознание людей определяет их бытие, а их общественное бытие определяет сознание». Иные же «марксистские» рассуждения очень близки к логическим построениям фашистов, за которыми так не хотели идти некоторые представители левых сил[12].
Стоит упомянуть и о студентах (или «хипстерах», как назвал их А. Тарасов), которые вышли на митинги. По данным «Левада-центра», они заняли третье место по числу пришедших (12,3%)[13]. И тут снова возникает вопрос: левые хотят «сдать» эту молодежь неолибералам и «нашистам»[14]? Если нет, то как это совместимо с той риторикой, которую пропагандирует «Скепсис», публикуя статьи типа «Бунта кастратов»?
Подрастает поколение, которое не знакомо с таким явлением, как Советский Союз (со всеми его печалями и радостями), которое судит и о «советском обществе», и о действительном социализме на основе тех представлений, которые ему навязывает либеральная или «патриотическая» пропаганда. Крайне важно проводить с этими людьми (сейчас — студентами) очень тонкую и конкретную работу — необходимо предлагать альтернативу. И стоит это делать прежде всего среди тех, кто сомневается в безусловной истинности существующей в России социальной системы, — т.е. в том числе и среди участвующей в нынешних протестах молодежи, о которой так уничижительно отзывается А. Тарасов.
Александр Николаевич много говорит о том, что вышедшие на площади молодые люди не только не могут взять на себя ответственность за попытку изменения российской социальной и политической системы, но и не хотят[15]. Но в связи с этим мне вспоминаются слова Э. Фромма:
«В свободное время им манипулируют, превращая в совершенного потребителя, который любит то, что ему велят любить, но при этом сохраняет иллюзию следования собственным вкусам… Начиная с детства, человека поощряют не иметь истинных убеждений. Он редко встречается с критической мыслью, с настоящими чувствами, и поэтому только согласие с другими может спасти его от непереносимого одиночества и потерянности».
То, на что указывает Тарасов, есть результат отчуждения как объективного социального процесса, поэтому не стоит столь пренебрежительно относиться к людям, которые оказались его заложниками. А вот одним из условий преодоления отчуждения является зарождение сомнения и критической мысли в головах людей. И, по моему мнению, истинно «левые» должны хвататься за любую возможность «забросить» эту критическую мысль в общественное сознание — протестное движение последних месяцев, в том числе и массовые митинги (где собираются люди, которые стремятся найти ответы на свои вопросы), — одна из таких возможностей, — к сожалению, в значительной степени упущенная российскими «левыми».
Несколько слов и о том моем тезисе, который вызвал наибольшее количество нареканий:
«Но история показывает, что массы в глубинке зачастую способны только на “бунт бессмысленный и беспощадный” (неважно, против кого — помещика, буржуа или чиновника), а не на сознательную революционную борьбу. Такие бунты власти бывает легко подавить. Это во-первых. А во-вторых, автор статьи забывает, что Путин в глубинке намного популярнее социалистических представлений и люди там в гораздо большей степени рассчитывают на царя-батюшку, чем на свои собственные силы. И, наконец, то, где будут развиваться протестные события, зависит от ситуации, и сегодня в России эта вероятность больше именно столице (столицах), а не в “нищей глубинке”».
Этот тезис оппоненты вырвали из контекста и интерпретировали весьма вольно:
«глубокоуважаемый читатель “Скепсиса” весьма настойчиво напоминает нам, что в “глубинке” у нас массы неправильные. А раз неправильные — значит, революцию надо делать без них. Потому как “люди там в гораздо большей степени рассчитывают на царя-батюшку, чем на свои собственные силы”. Видимо автор полагает, что этим людям вообще без разницы, кто будет исполнять для них эту традиционную роль — если Путина вдруг уберут, они, мол, вполне согласятся и на любого нового батюшку. Им главное — чтобы самим не надо было ни в чем участвовать и брать власть в свои руки. Они будут радостно приветствовать любую власть, которая великодушно избавит их от тяжелого бремени больших прав и больших денег, и не менее великодушно разрешит им не принимать участие в управлении страной, а вместо этого вкалывать за “спасибо” с утра до вечера»[16].
«Да, конечно, картошку в провинции тоже лично Путин сажает — пока не приедет Путин, местные мужики так и сидят на завалинке! Уральские шахтеры без Путина в шахты не спускаются! Дальневосточные рыбаки рыбу не ловят! Чукчи оленей не пасут! Однако»[17].
Хочу сразу заметить, что цели принизить не столичные районы России я совсем не преследовал и уделял этому внимание лишь постольку, поскольку хотел обратить внимание на то, что происходит в столицах. В период столичных протестов проходили митинги и в других городах России, и я их также приветствую, причем больше, чем столичные. Я даже готов признать, что выразил свою мысль слишком резко, но посмотрим на факты. На сегодняшний момент только 53 млн. (46%) граждан РФ имеют доступ к Интернету[18], следовательно, вся информация о столице и вообще мире за пределами конкретного населенного пункта получается из телевидения. Какую картинку увидели жители провинции? По «новостям» показывают, что в Москве проходят митинги: «оранжевые» на Болотной площади собрали 36 тысяч человек, а на Поклонной горе сторонники Путина собрали 138 тысяч человек[19] (!). Далее. Когда происходит любая авария, люди винят прежде всего местных чиновников, но отнюдь не всю систему власти, причем если эта авария серьезная, то приезжает В.В. Путин и начинает «разбираться» — и дело сдвигается с «мертвой точки». В моногородах, когда олигархи совсем уж начинают «борзеть», приезжает Путин и начинает «раздавать подарки» (Пикалево, думаю, все помнят), etc.
Простите, но когда все это транслируется по федеральным каналам с огромным пафосом и при этом практически без какой-либо альтернативы, вероятность появления у провинциального жителя острой неприязни к Путину маловероятна. В том числе и потому, что наряду с постоянными обещаниями о повышении пенсий (стипендий, уровня жизни, ВВП) по центральным телеканалам настойчиво напоминают о 90-х годах, а при этом поминании у людей сознание «отрезвляется».
Иван Лещинский написал такой комментарий к моему отзыву:
«“Скепсис” бы сделал иной вывод: обращаться нужно именно к этим (пусть невежественным) угнетенным массам, именно их нужно просвещать и помогать осознать их истинные интересы».
Против просвещения я ни в коем случае не протестую, но все мы прекрасно понимаем, что ресурсы и возможности «Скепсиса» никоим образом не соизмеримы с ресурсами и возможностями неолибералов или Путина.
Несмотря на объективную необходимость предлагаемых «Скепсисом» мер, в рамках существующего режима они вряд ли имеют шансы на успех, и на это весьма точно указал Сергей Кутний:
«Но насколько реализуема эта программа? Более того, верит ли редакция “Скепсиса” сама в эту программу и готова ли она выполнять? Вряд ли, потому что в том же тексте авторы проговариваются: “Плевать хотели чиновники и капиталисты на ваши громкие выкрики на улицах. Они не изменят грабительские коммунальные тарифы, не повысят нищенские зарплаты и пенсии, не решат жилищные проблемы, не отменят в школах ОПК и ЕГЭ, не воскресят бесплатную медицину”.
Но если чиновники “плевать хотели”, то простите, что их заставит выполнять социальную программу, предлагаемую “Скепсисом”? Тем более, Путин с Медведевым — не идиоты, и если массовые народные мобилизации не заставят их распустить ОПОН и центры “Э”, то что тогда их заставит? Журнальные статьи? Очередная акция протеста в сотню человек против вырубки очередного химкинского леса?
Программа “Скепсиса”, конечно, верна в общем и целом, в исторической перспективе. Проблема только в том, что для ее осуществления необходима реально работающая буржуазная демократия. Для того, чтобы строить внесистемную оппозицию, необходима реальная свобода слова, союзов и собраний — в этом прямой классовый интерес пролетариата, пока он еще не способен избавиться от власти буржуазии»[20].
Мы прекрасно понимаем, что рано или поздно классовое самосознание масс проснется и случится то, что случается, когда народ примитивно довести до ручки. Но сколько людей за это время еще пострадает? Сколько произойдет аварий, подобных «Кольской», «Саяно-Шушенской»? Сколько пенсионеров умрет от голода или отсутствия лекарств? Сколько детей станут жертвами ОПК и ЕГЭ? «Скепсис» освещает эти проблем, но освещать мало — необходимо делать так, чтобы о них говорили не только читатели «Скепсиса», но и каждый, кто ходит по улицам и приходит на митинги. Иначе для чего вообще вся эта деятельность? Для накопления материала? Так этот материал имеет тенденцию быстро «портиться». О «Кольской» уже давно забыли, о ЕГЭ встает вопрос только накануне самого ЕГЭ. Впрочем, как написала сторонница «Скепсиса»:
«Вероятно, историческая миссия научно-просветительского журнала “Скепсис” Павлу Андрееву видится в том, чтобы повести за собой великое и непобедимое войско Московских Хомячков. Куда повести? Ну, конечно же на Кремль, прямым ходом на ненавистную власть!»
Слово «научно-просветительский» выделено не мной — мой оппонент сознательно делает на нем акцент. Но ведь публикации и особенно написанный «на злобу дня» манифест «Скепсиса» имеют не только научно-просветительскую направленность, и за них необходимо нести гражданскую ответственность. Или «Скепсис» хочет иметь репутацию, подобную репутации журнала «Вокруг света»?
Для того чтобы социальное освобождение стало реальностью, чтобы освободительные идеи становились «материальной силой», нужно, как мне представляется, не только писать манифесты и статьи и не только «изучать социальную действительность» — необходимо участвовать в той практической каждодневной борьбе, которая — с таким большим трудом и с такими пока еще очень «неверными» результатами — прокладывает дорогу к новому обществу.
27 марта 2012
По этой теме читайте также:
Примечания
