Я, конечно же, готов изложить здесь то, что мне известно о ситуации в Ярославле, однако сразу хочу предупредить, что ничего такого, что могло бы потребовать немедленных ответных действий или просто какой-то оперативной реакции (а как мы, собственно, можем ДЕЙСТВОВАТЬ в сложившихся условиях?), там пока не произошло.

Как, собственно, не произошло там ничего неожиданного и непредсказанного. О том, что после принятия закона об имуществе религиозного назначения под угрозой уничтожения окажется каждый второй отечественный музей-заповедник, я уже предупреждал неоднократно — практически во всех своих интервью. Равно, как и о том, что ни архитектура, ни настенные росписи (которые, что ни говори, обычно составляют наиболее «ударную» и ценную часть собрания таких музеев) не входят в Государственный Музейный фонд (его составляют только ДВИЖИМЫЕ памятники), отчего никакой законный иммунитет на них не распространяется — по новому закону они подлежат передаче БЕЗУСЛОВНО и БЕЗОГОВОРОЧНО.

Услышали? Осознали? Так чего же теперь тревогу бить? Всё происходит ровно по закону. А не хватит этого — вам ГосДура ещё настрогает — вплоть до полного законодательного коллапса. Дурацкое дело — нехитрое.

Кстати, вполне законное «уведомление о выселении» музей получил ещё в декабре прошлого года и там, если я не ошибаюсь, предусмотрен вполне законный шестилетний срок, в течение которого он должен освободить большую часть помещений Спасо-Преображенского монастыря в обмен на равноценные помещения для фондов и экспозиций, которые должно предоставить государство. Теперь слово за государством — как оно справится с этой задачей. В конце концов, где именно хранить и развешивать иконы, по большому счёту уже всё равно — лишь бы само помещение было для этого приспособлено. Конечно, приятнее делать это в каком-нибудь историческом здании, но и новостройка тоже вполне сгодится.

А вот что будет после отъезда музея со свежерасчищенными фресками Спасо-Преображенского собора — одним из немногих сохранившихся ансамблей русской монументальной живописи XVI столетия — об этом закон умалчивает. Это уж как новые «хозяева» распорядятся.

С остальными пятью храмами (Ильей, Предтечей, Богоявлением, Николой Надеиным и Рождеством), которые, собственно, и составляют на сегодняшний день большую часть Ярославского музея-заповедника, дело обстоит сложнее — и печальней. Про уникальность, шедевральность и всякие художественные достоинства тамошних фресок даже говорить не буду — у тех, кто про них знает, сердце и так кровью обливается, а для всех прочих это, к сожалению, пустой звук. Главная проблема в том, что единственным «распорядителем» этих построек на сегодняшний день является — по его собственному утверждению — Госкомимущество, и наличие у музея каких-либо документов на право оперативного управлениями ими оно (Госкомимущество) категорически отрицает. На практике это означает, что даже установленный законом шестилетний иммунитет на эти памятники не распространяется и они могут быть переданы В ЛЮБОЙ МОМЕНТ (именно последнее обстоятельство, когда о нем узнали коллеги, и вызвало у них вполне обоснованную панику). Музей полагает, что подобные документы у него есть (если позволите, я пока не буду вывешивать их сканы) и теоретически готов даже защищать свое право оперативного управления в суде. Но даже если оно и будет подтверждено, он сможет получить не более шести лет отсрочки — для получения упомянутых в законе «эквивалентных помещений» (интересно, какое помещение эквивалентное церкви Ильи пророка можно найти в городе Ярославле?)

Кроме того, выезд из храмов — немедленный или отсроченный — чреват в перспективе вывозом из них всех икон и даже иконостасных рам, поскольку все они как раз и являются частью Государственного музейного фонда и передаче не подлежат, — то есть той катастрофой с разрушением аутентичных ансамблей, которая уже произошла в московской церкви Троицы в Никитниках. Здесь, конечно, можно будет пойти и по другому пути — с передачей икон и иконостасов во временное хранение (как это было в Новодевичьем), но мне отчего-то кажется, что музей будет до последнего настаивать на первой версии — и я никак не могу его за это осудить...

Из всей этой ситуации может быть ровно два выхода — но оба, к сожалению, фантастические.

Во-первых, можно вспомнить, что закон не ПРЕДПИСЫВАЕТ передачу, а только ОПРЕДЕЛЯЕТ ЕЁ МЕХАНИЗМ. Так что нет просьбы — нет передачи. Поэтому у Ярославской епархии остаётся возможность отозвать свои «уведомления», задумавшись о том, действительно ли ей нужны все эти храмы, и готова ли она — взаправду, а не на бумаге — обеспечивать их сохранность. Тем более, что два из пяти упомянутых храмов уже и так уже находятся в совместном пользовании и в них проводятся регулярные богослужения. Что наглядно демонстрирует, что с Ярославским музеем можно вполне договориться мирным путем — не ставя под угрозу сохранность памятников.

Да, и кстати, — если та самая епархиальная «концепция развития» переданных памятников, смутные слухи о которой до меня периодически доходят, действительно существует — не худо было бы предъявить её заинтересованной общественности — для широкого обсуждения, например[1].

Второй путь — сделать ещё одну попытку если не отменить, то хотя бы слегка изменить закон, прибавив к нему список уникальных памятников, не подлежащих передаче ни при каких обстоятельствах. Хотя во вменяемость наших законодателей я верю ещё меньше, чем в бескорыстную мудрость Ярославской епархии...

Пока я могу обещать лишь то, что в ближайшее время для обсуждения этой безнадежной ситуации соберется заседание Экспертного совета ИКОМа — может, нам всё-таки удастся выработать какой-нибудь конструктивный план действий.

По этой теме читайте также:

Примечания