Революционеры-подпольщики в Южной Корее 1970-х гг.

Не так давно, перед парламентскими выборами 11 апреля 2012 г., на одном из избирательных округов — а именно в городе Кунпхо столичной провинции Кёнги — развернулись интересные дебаты. Кандидат от ультраконсервативной (по состоянию на 2013 г. — правящей) партии «Сэнури» («Новый мир») обвинил своего соперника от либерально-центристкой Объединенно-демократической партии, Ли Хагёна, в том, что тот «в прошлом был бандитом». Нет, в отличие от нынешней России, всамделишние «братки» в большой корейской политике — пока что редкость, хотя бывшие военные времен диктаторских режимов, не слишком отличаюшиеся от бандитов по менталитету и методам действий — не очень. Просто кандидат Ли Хагён — выходец из бедной крестьянской семьи провинции Южная Чолла — был в конце 1970-х гг., при фашизоидной диктатуре Пак Чонхи[1], членом подпольной революционной организации Фронт национального освобождения Южной Кореи («Намчосон Минджок Хэбан Чонсон», сокращенно Намминджон), и одним из способов добычи денег на работу организации были «эксы» — те самые, о которых мы хорошо знаем по истории революционного движения в России. «Эксы» проводились против хозяев концернов-монополий, причем выбирались прежде всего скандально известные взяткодатели и любители жить на широкую ногу.

Во время одного из неудачных «эксов» в богатом районе южного Сеула (объектом был хозяин строительной компании «Тонъа» Чхве Вонсок, известный коррупционными связями со стоявшими у власти военными) в апреле 1979 г. был легко ранен охранник — и именно этот случай и имел в виду ультраконсервативный политикан, обзывая своего оппонента «бандитом». И хотя ранение охраннику нанес в реальности другой активист Фронта, Чха Сонхван (получивший за это смертный приговор, впоследствии смягченный), и хотя сам Ли уже за одно участие в деятельности Фронта (но не в «эксах») получил тогда, в 1979 г., пять лет тюремного заключения, отсидел их «от звонка до звонка» и был в 2007 г. полностью реабилитирован как «участник демократического движения», и хотя нынешняя политическая деятельность Ли Хагёна ничего общего с идеалами и задачами Фронта и не имеет — все равно для консерваторов все бывшие активисты Фронта остаются «бандитами». Опасными людьми, которые всерьез хотели изменить господствующую в Южной Корее систему через революционные действия масс. И все, кто имел хотя бы какое-либо отношение к Фронту, навечно остаются на подозрении.

Флаг Фронта национального освобождения Южной Кореи

Что, впрочем, не мешает бывшим членам Фронта быть на виду в общественно-политической и культурной жизни страны. Тот же Ли Хагён, несмотря на развернутую противниками кампанию клеветы и оскорблений, был в итоге избран в парламент от города Кунпхо. Другой видный член — и теоретик — Фронта, литературный критик Лим Хонён (тоже отсидевший пять лет после провала организации в 1979 г.) сейчас известен как один из ведущих эссеистов страны, возглавляет Институт национальных проблем («Минджок Мундже Ёнгусо»), занимающийся, в частности, расследованием коллаборационистской деятельности корейской элиты во времена японского колониального режима. Школьный учитель Ли Суиль (отсидевший за своё участие в деятельности Фронта целые 10 лет) был в 2004—2005 гг. председателем одного из самых боевых профсоюзов страны — профсоюза работников школьного образования (Чонгёджо). Кстати, именно этот профсоюз нынешняя администрация президента Пак Кынхе[2] — дочери того самого диктатора Пак Чон Хи, с которым и сражался Фронт в конце 1970-х гг. — лишила в конце октября 2013 г. легального статуса. Выпускник кафедры международных отношений главного вуза Южной Кореи, Сеульского государственного университета, Хон Сехва, участвовавший в подпольной работе Фронта в течение двух лет (выехал во Францию за месяц до разгрома организации и получил там политическое убежище после ареста своих товарищей в октябре-ноябре 1979 г., вернулся в Корею в 2002 г.), возглавлял в 2011—2012 гг. Новую прогрессивную партию — самую большую из левых организаций интернационалистской направленности в стране. До избрания на пост председателя Новой прогрессивной партии Хон Сехва издавал корейскую версию газеты «Монд дипломатик», а также был известен как один из ведущих публицистов корейской левой. Наконец, некоторые видные члены Фронта почли за благо изменить на 180 градусов свою ориентацию и переметнуться в стан противника. Скажем, Ли Джэо, один из осужденных по делу Фронта, с 1994 г. перешел в консервативный стан, а сейчас представляет в парламенте ту самую ультраконсервативную партию, которая характеризовала как «бандита» его бывшего товарища. Предательство такого уровня вознаграждается щедро — в свое время Ли Джэо даже доверили пост председателя консервативной правящей партии.

Хотя с момента разгрома Фронта прошла уже почти треть века, а существовал он всего три года, с 1976 по 1979 г., особого влияния на политическую обстановку в стране не оказал и серьезного вклада в падение режима Пак Чон Хи не внес, целый ряд моментов в программе Фронта делает его создание водоразделом в истории левого движения Южной Кореи. Во-первых, в отличие от большинства студенческих и интеллигентских подпольных кружков 1960–1970-х гг., которые надеялись прийти к демократизации и созданию более справедливого общества (в основном выдвигались требования обобществления крупного производства, бесплатной медицины и образования и т.д.) через демонстрации и массовое гражданское неповиновение, то есть сравнительно мирным путем, Фронт решительно брал курс на вооруженное восстание. Главной ударной силой восстания должен был стать рабочий класс, а его союзником в борьбе с «военно-фашистской диктатурой, неоколониальным режимом, фактически сохранившим в Южной Корее социально-экономическую систему колониального общества», средние слои, в том числе и страдавшие от произвола монополий мелкие и мельчайшие предприниматели. Фактически в первый раз с середины 1950-х гг., когда уничтожены были последние коммунистические партизанские отряды в горах Чирисан (юго-западная Корея), радикалы брали в перспективе курс на вооруженную борьбу с существующей системой. Другим элементом, отличавшим программу Фронта от предшествовавших ему подпольных групп 1960—1970-х гг., было признание Северной Кореи союзником в революционной борьбе за дело создания вначале буржуазно-демократического, а затем и социалистического общества в Южной Корее. Само название Фронта было скалькировано с Национального фронта освобождения Южного Вьетнама (1960—1977), и отношение к КНДР основывалось на исходных посылках, похожих на те, на которых строили свое видение освобожденного Южного Вьетнама южновьетнамские патриоты.

С другой стороны, члены Фронта, по всей видимости, воспринимали специфически северокорейскую идеологию чучхе не как самостоятельную версию социализма (на самом деле, чучхе скорее является вариантом «крестьянского социализма» — идеологией некапиталистического индустриального общества, строящегося в стране с сильным преобладанием докапиталистических отношений; но корейские радикалы 1970-х гг. в таких терминах не рассуждали), а как приложение советского «марксизма-ленинизма» — которому они, в целом, были идейно лояльны — к корейским реалиям. Следственные органы Южной Кореи старались, во время суда над членами Фронта, представить их убежденными чучхеистами, но, судя по рассказам бывших членов Фронта, их идеология, при всем позитивном отношении к идеям чучхе — настолько, насколько с ними можно было вообще ознакомиться в условиях информационной блокады — носила скорее общелевый характер, с большевизмом как основной теоретико-практической моделью. Революция 1917 г., вместе с Кубинской революцией, была для членов Фронта базовым ориентиром; ее опыт следовало творчески приспособить к южнокорейским реалиям.

Решение о создании Фронта было принято 29 февраля 1976 г. на совещании трех видных деятелей подпольного левого движения Южной Кореи — Син Хянсика, Ли Джэмуна и Ким Пёнквона, собравшихся в китайской столовой под названием «Тхэсонджан» в бедняцком квартале Чхонгечхон Центрального района Сеула.

Первый из трех «отцов-основателей» Фронта, Син Хянсик, родился в 1934 г. в дискриминируемом при режиме Пак Чон Хи юго-западном регионе Южной Кореи — Хонам[3]. Выходец из бедной семьи традиционного конфуцианского ученого, он сумел получить самое престижное в стране высшее образование, закончив в 1958 г. кафедру философии Сеульского государственного университета. Работая после окончания университета на низших секретарских должностях в Министерстве труда, он познакомился с рабочим движением и к середине 1960-х гг. стал убежденным социалистом. В 1968 г. посажен в тюрьму за попытку организации подпольного левого кружка под громким названием Революционной партии объединения («Тхонъил Хёнъмёндан»), после выхода на свободу в 1972 г. перебивался случайными заработками (торговал льдом и углем вразнос) и продолжал подпольную борьбу.

Второй, Ли Джэмун, родившийся тоже в 1934 г., был, наоборот, выходцем из более привилегированного юго-восточного региона Ённам — но тоже из семьи потомственных конфуцианских ученых. Окончив местный университет, работал журналистом в городе Тэгу, принял решение перейти на сторону борющегося народа в 1960 г., когда писал репортаж о школьнике из города Масан, Ким Чуёле, запытанном полицией до смерти во время подавления демонстраций против очередных сфальсифицированных «выборов» в апреле 1960 г. Опознание изуродованного почти до неузнаваемости трупа мальчика Ким Чуёля, которого приливной волной вынесло на берег (замучив его, полицейские выбросили труп в море), послужило сигналом к новой волне демонстраций против режима президента Ли Сынмана[4] (1948—1960), в результате которых тот в конечном счете отрекся от власти и бежал в США. После свержения Ли Сынмана Ли Джэмун перешел на работу в левонационалистическую газету «Минджок ильбо» («Вестник нации»), но скоро новая диктатура, возглавлявшаяся генералом Пак Чон Хи, закрыла газету и отправила на виселицу по сфабрикованному обвинению в шпионаже в пользу КНДР ее издателя Чо Ёнсу. После того, как был казнен — опять-таки по сфальсифицированному «шпионскому» делу — также и близкий друг Ли Джэмуна, видный деятель легально существовавшей до переворота Пак Чон Хи социал-демократической Социалистической партии (Сахведан) Чхве Пэккын, Ли Джэмуну пришлось уехать обратно на родину, в Тэгу, где он возобновил работу в местной печати и параллельно организовывал и возглавлял подпольные и полуподпольные левонационалистические кружки.

Наконец, третий, Ким Пёнквон, был, как и Ли Джэмун, родом из региона Ённам — из города Тэгу. Родился он в 1921 г., то есть был значительно старше большинства своих товарищей. До переворота Пак Чон Хи[5] возглавлял секцию Социалистической партии — тогда легальной — в Тэгу. После переворота отсидел несколько месяцев в тюрьме, был выпущен под негласное наблюдение полиции, через несколько лет снова посажен за организацию левонационалистической подпольной группы, которой следственные органы произвольно присвоили звучное наименование Партии стратегии освобождения Южной Кореи («Намчосон хэбан чолляктан»)... Освободившись в 1973 г., принял решение вести подпольную борьбу с хунтой Пак Чон Хи до конца.

Таким образом, общим для «отцов-основателей» Фронта было сочетание левонационалистических и социалистических убеждений. По крайней мере двое из них, Ли Джэмун и Ким Пёнквон, были связаны с Социалистической партией, основанной ветеранами социалистического антиколониального движения. Традиции этого движения, по большому счету, и продолжал Фронт — в новых, изменившихся условиях.

С этими традициями была связана и базовая политическая линия Фронта. Так же, как и страны тогдашнего «социалистического» блока (включая КНДР), Фронт считал, что Южная Корея находится в неоколониальной зависимости от США. На самом деле, взаимоотношения между режимом Пак Чон Хи и США были к середине 1970-х гг. уже несколько более сложными, чем допускалось «неоколониальной» схемой (Пак поощрял развитие собственно корейских монополистических концернов, ограничивал прямые инвестиции из США, выстроил тесные отношения с Японией и усиленно милитаризировал страну, даже разрабатывая собственное ядерное оружие — на случай, если США решат, в связи с нормализацией отношений с КНР, вообще отказаться от своих интересов на Корейском полуострове), но, по сути, деятели Фронта были не так уж и далеки от истины. Действительно, режим Пак Чон Хи держался в значительной мере на поддержке извне (и прежде всего из США) и полицейских репрессиях — абсолютное большинство рабочих и крестьян Южной Кореи к тому периоду почти ничего не выиграли от бурного экономического роста и прочной опорой военной диктатуры быть не могли. Из этого понимания обстановки следовало и решение лидеров Фронта вести борьбу в первую очередь за антидиктаторскую и антиколониальную революцию. Основной силой этой революции должно было стать «простонародье» (сомин) — рабочие и городская беднота, в союзе с крестьянством и массами городских безработных. Другим союзником революционеров должна была стать радикальная интеллигенция. Свержение режима Пак Чон Хи должно было привести к передаче власти широкой демократической коалиции, которая провела бы преобразования в духе радикальных социал-демократических требований (национализация крупной индустрии, создание системы социального обеспечения и т.д.), а затем способствовала бы скорейшему объединению страны с КНДР на прогрессивной, антиимпериалистической основе и превращению всего Корейского полуострова, в конечном счете, в независимое от мировых держав социалистическое государство. Социализм понимался, в общих чертах, как следование советской и восточноевропейской модели, в том виде, в каком она сформировалась к середине 1970-х гг., но с учетом корейской специфики.

Революция мыслилась лидерам Фронта как восстание городского пролетариата, поддержанного широкими слоями бедноты — в Сеуле, Тэгу и Кванджу в первую очередь. На партизанскую борьбу в горных районах страны надежд было мало — южнокорейский режим уже показал в начале 1950-х гг., что способен успешно уничтожать очаги партизанского сопротивления в сельской местности. Но чтобы подготовить рабочих, мелких торговцев и студентов к восстанию, нужна была прежде всего массированная пропагандистская работа — и именно на нее Фронт бросил главные свои силы. Если в январе 1978 г. было отпечатано и разбросано (в основном на улицах Сеула и других крупных городов) до 2 тысяч листовок, то в августе 1978 г. — уже целые 20 тысяч! Для организации, совершенно лишенной внешней поддержки, это были серьезные достижения. Листовки распространяли группами по 3—4 человека, или привязывали к воздушным шарам вместе с горящей сигаретой. В итоге шар лопался в воздухе, а листовки дождем падали на мостовую. Кроме листовок, в августе и октябре 1978 г. Фронт сумел даже выпустить два номера своей подпольной газеты — «Минджун ый сори» («Голос народа»). Газета распространялась прежде всего среди студентов. Официально за выпуск газеты отвечал Национальный комитет борьбы за демократизацию Южной Кореи («Хангук минджухва тхуджэн кунъмин вивонхве», сокращенно — Минтху). Эта полулегальная организация была основана лидерами Фронта в января 1977 г., чтобы служить внешним прикрытием подпольной деятельности Фронта, а также его кадровым резервом. К участию в Комитете привлекались прежде всего студенты и выпускники университетов, имевшие опыт антиправительственной борьбы. Члены Фронта вначале проверяли их в течение нескольких месяцев «на прочность», а затем предлагали наиболее стойким и надежным из них вступить во Фронт. О Комитете знало немало студенческих активистов, его название упоминалось в листовках, о нем писали освещавшие борьбу против южнокорейской диктатуры японские газеты «Асахи» и «Майнити», а вот само существование подпольного Фронта было тайной.

Сохранение тайны было для Фронта делом жизни и смерти. Что ожидало членов организации в случае ее раскрытия спецслужбами Пак Чон Хи, хорошо себе представляли все ее члены. В апреле 1975 г., как раз перед созданием Фронта, режим Пак Чон Хи отправил на виселицу восьмерых бывших активистов студенческого движения, уже арестовывавшихся в 1964 г. за организацию революционного кружка под названием Народно-революционная партия («Инмин хёнъмёндан»). Отсидев свои сроки, активисты этой «партии» вышли на свободу — но в 1974 г. у тайной полиции (Центрального разведывательного управления Южной Кореи) возникло подозрение, что это они стоят за студенческими выступлениями против военного режима. Несколько десятков человек было арестовано, восьмерых быстро приговорили к смертной казни, а семерым дали пожизненное заключение — хотя никаких улик по возобновлению ими подпольной деятельности, кроме полученных под пытками «признаний», у обвинения не было. Ясно было, что с настоящими подпольщиками военная хунта готова была расправиться ещё более жестоко. Поэтому крайне важно было поддерживать внутри организации демократический, эгалитарный дух, отношения равенства и боевого товарищества — и предупредить таким образом появление обиженных и недовольных и возможный переход кого-либо из членов организации на сторону врага. Организация должна была стать одной большой, дружной боевой семьей, предать которую ее члены не смогли бы даже под самыми страшными пытками. Поэтому в уличных операциях по разбросу листовок всегда принимали участие как рядовые члены Фронта, так и его организаторы — особенно активен был Ли Джэмун. В своих беседах с товарищами по борьбе Ли Джэмун подчеркивал, что революционер должен быть по своему социальному характеру «батраком», а не «барчуком» — должен всегда быть готовым делать самую черную и трудную работу, невзирая на возраст, ранг и заслуги. В иерархически организованном южнокорейском обществе 1970-х гг., где от образованного мужчины среднего возраста уж точно не ожидалось, что он будет делать черную работу, такие воззрения были поистине революционными.

Организация — что неизбежно в условиях подполья — строилась сверху вниз. Трое ее отцов-основателей составили Центральный Комитет, в который затем, по мере надобности, кооптировались новые члены. ЦК и назначаемый им секретарь Фронта координировали и направляли всю деятельность организации, но делалось это, насколько возможно, в демократической форме. Так, созданию новых органов всегда предшествовал опрос бойцов Фронта. Каждый из них имел право высказать свое мнение по всем вопросам организации и деятельности Фронта, а также право на товарищескую критику руководства Фронта. В результате ни одного предателя среди бойцов Фронта так и не появилось вплоть до массовых арестов большинства членов организации в 1979 г.

Основатели Фронта были так или иначе связаны с социалистической оппозицией 1950-х гг. — вплоть до установления в мае 1961 г. в Южной Корее режима военной диктатуры умеренные социалисты в принципе могли действовать легально, хотя против наиболее популярных социалистических партий и групп власть зачастую применяла жестокие репрессии (так, по сфальсифицированному обвинению в «шпионаже в пользу Северной Кореи» был в 1959 г. казнен глава социал-демократической Прогрессивной партии Чо Бонъам[6], а сама партия разогнана административными методами). Оппозиция эта — в отличие, скажем, от коммунистического подполья 1930-х гг. — связей с рабочим классом практически не имела и ориентировалась в основном на образованные слои, среди которых левые идеи были популярны еще с колониальных времен. Основатели Фронта понимали, что в быстро индустриализирующейся Южной Корее 1970-х гг. такое движение будет обречено на провал — и делали все, что могли, чтобы установить контакты в рабочей среде, приступить в перспективе к организации «красных профсоюзов» того типа, что существовали в колониальной Корее 1930-х гг., но были разогнаны американской военной администрацией в 1946—1947 гг. Собственно, Фронт был первой подпольной социалистической группой времен военной диктатуры 1960—1970-х, которая попыталась организовать радикальное рабочее движение. Из 84 бойцов Фронта, арестованных в 1979 г. после провала организации, 6 было профсоюзными деятелями низового уровня, а 2 — рабочими. Под эгидой Фронта была сформирована Рабочая ассоциация за демократию и спасение родины («Минджу кугук нодонджа ёнмэн»), которой организаторы Фронта отводили роль «ядра» радикальных профсоюзов в будущем. К сожалению, в связи с арестом большинства бойцов Фронта в 1979 г. осуществиться эти планы не успели. Пытался Фронт также организовать школьных учителей и деятелей крестьянского движения; впрочем, большинство его бойцов были или студентами, или уже окончившими университеты бывшими студенческими активистами.

Среди лидеров и бойцов Фронта было немало замечательных личностей, без упоминания о которых невозможна интеллектуальная история Южной Кореи конца ХХ века. Одним из лидеров был профессор математики государственного университета провинции Северная Кёнсан (город Тэгу) Ан Чэгу — один из наиболее известных в мире специалистов в области дифференциальной геометрии, участвовавший в левом движении еще с конца 1940-х гг. Родившийся в 1933 г. в семье активиста антиколониального сопротивления, Ан Чэгу в принципе отказывался — и отказывается до сих пор — примириться с разделом страны, навязанным, с его точки зрения, прежде всего интересами внешней политики США в Северо-Восточной Азии. В 1979 г. профессор Ан был арестован вместе со всеми остальными деятелями Фронта — и первоначально приговорен к смертной казни. Лишь активные протесты математиков всего мира спасли ему жизнь: казнь заменили пожизненным заключением, а в 1988 г. хронически больного, но не сломленного математика выпустили из тюрьмы. Но ненадолго: в 1994 г. он был снова посажен на 6 лет — уже «демократическими» властями — якобы за «организацию просеверокорейской группировки Авангард спасения Родины» (в реальности речь шла о левонационалистической группе, ничего незаконного так и не совершившей). Ну да что критиковать корейские власти 1990-х гг. — совсем недавно, в апреле 2013 г., профессор Ан, давно уже на пенсии, снова оказался обвинен прокуратурой в «хранении враждебной литературы» (выпущенного в КНДР песенника)... На интеллигента, не соглашающегося примириться с подчинением Южной Кореи американским стратегическим интересам, и с официальным представлением о КНДР как о «враждебном государстве», южнокорейская «демократия», надо понимать, не распространяется.

Левонационалистических взглядов в сочетании с социалистическими придерживался и другой известный деятель Фронта — Ким Намджу (1946—1994), один из виднейших поэтов в литературной истории Южной Кореи. Выходец из бедной крестьянской семьи из уезда Хэнам провинции Южная Чолла, год проучившийся на кафедре английского языка и литературы в провинциальном государственном университете и выгнанный оттуда за участие в протестах против военной диктатуры, Ким был настоящим левым интернационалистом в интеллектуальной жизни — переводчиком Брехта, Фанона и Неруды на корейский язык (он переводил с английских и японских переводов, бегло читая на обоих языках). Но с политической точки зрения, главным вопросом для него было избавление от режима фактической военной оккупации Южной Кореи войсками США, а также борьба за объединение страны. В одном из самых известных своих стихов, «Родина едина», он писал:

Родина едина —
Это мой лозунг.
Не во сне — а наяву, сейчас,
Не втайне, а в открытую, здесь —
Родина едина!
Перед танками американских оккупантов,
Перед автоматами капитала и власти —
Родина едина! (...)
А еще кричу я
Перед всеми стенами, сотворенными людьми —
Родина едина!
А еще кричу я
Перед тридцать восьмой параллелью,
Границей, установленной американскими ковбоями и капиталом —
Родина едина!
А еще кричу я
Перед стеной разделения,
Воздвигнутой днями и ночами нашего колониального бытия —
Родина едина!
А еще кричу я
Перед стеной фальши, стеной антикоммунистической идеологии,
Сляпанной угнетением и эксплуатацией —
Родина едина!
И, наконец, я подымаю знамя,
До самого неба,
И знамя это, знамя единства Родины,
Не посмеют и пальцем тронуть,
Ни янки, сами ростом с мое древко,
Ни небоскребы богатеев,
Воздвигнутые на фундаменте чей-то нищеты,
Ни даже церковь,
Брат всех имущих.
Последнее, главное знамя!

Стихи эти стали песней, до сих пор популярной среди прогрессивно настроенных южнокорейцев. Надо сказать, что за право в открытую назвать американских вояк «оккупантами» и выразить свои симпатии к КНДР как независимому от политики США и некапиталистическому обществу поэт, по сути, заплатил своей жизнью. Арестованный после провала Фронта, он был освобожден в 1988 г., после активных протестов мировой (включая американскую!) литературной общественности, но здоровье его уже было подорвано пытками и бесчеловечным тюремным режимом — он скоропостижно скончался от рака поджелудочной железы шесть лет спустя.

И тут необходимо, наконец, подробнее упомянуть о моменте, делающем до сих пор исследовательскую работу по Фронту нелегкой для южнокорейских историков. Как известно, в Южной Корее до сих пор действует Закон о государственной безопасности[7], по которому за «восхваление антигосударственной организации» (то есть КНДР) уже предусматривается заключение на срок до семи лет — а вот за «бегство на территорию, контролируемую антигосударственной организацией» (то есть посещение КНДР) можно получить даже и высшую меру наказания, если очень не повезет. Поэтому, скажем, просто позитивное упоминание о Фронте, совмещенное с признанием его положительного отношения к КНДР, может быть весьма чревато последствиями для специалистов, решившихся затронуть данную тему. И другой аспект — целый ряд бывших членов Фронта и сейчас активно участвует в общественно-политической жизни Южной Кореи. Напоминание о некоторых особенностях идеологии Фронта может им повредить, и очень серьёзно. Поэтому левые и либеральные историки обычно просто обходят проблему отношения Фронта к идеям чучхе или ограничиваются общими фразами. А между тем, хорошо известно, что пункт первый «Правил поведения» для бойцов Фронта, написанных профессором Ан Чэгу, действительно требовал от них изучать идеи чучхе — впрочем, в реальности изучались японские переводы советских учебников «марксистско-ленинской философии», наряду с историей антияпонского национального движения в Корее. 15 декабря 1977 г. Ли Джэмун, Син Хянсик и Ан Чэгу на заседании ЦК Фронта официально обсудили вопрос об отношении к идеям чучхе и пришли к выводу, что, поскольку эти идеи признают ведущую роль народных масс в революционном процессе, они могут быть приняты Фронтом на вооружение. Но решено было также обучать бойцов Фронта этим идеям постепенно — КНДР была демонизирована в сознании южнокорейцев настолько, что даже для подпольщиков, ведущих борьбу не на жизнь, а на смерть с диктаторским режимом Пак Чон Хи, было нелегко воспринять официальную идеологию КНДР как часть своего идейного багажа.

Что же привело Ли Джэмуна и его товарищей — в 1960-е гг. подпольно слушавших передачи московского радио на японском и корейском языках и охотившихся за японскими переводами марксистских классиков и советской идеологической литературы — к положительному отношению к официальной идеологии КНДР? Во-первых, надо заметить, что, в связи с ограниченным доступом к источникам, полного представления о реальных масштабах идеологических разногласий между СССР и КНДР южнокорейские подпольщики, конечно, иметь не могли. Да и рядовые граждане СССР вряд ли представляли себе, что, с точки зрения Международного отдела ЦК КПСС, идеи чучхе союзной Советскому Союзу КНДР были, скорее, мелкобуржуазным «вождизмом», чем «допустимой национальной вариацией марксизма-ленинизма»[8]. Собственно, для деятелей Фронта чучхе и являлось как раз оптимальным приложением идей Маркса и Ленина — приверженцами коих они себя считали — к корейской ситуации, с ее сочетанием классовой и национальной (антиамериканской) борьбы, со специфическими традициями крестьянских восстаний с харизматическими лидерами во главе.

Во-вторых, познания деятелей Фронта о КНДР исчерпывались, в условиях информационной блокады, тем, что удавалось услышать по коротковолновому радио и прочитать в левых публикациях на японском. Им ясно было, что КНДР ведет независимую (в том числе, в определенных пределах, даже и от СССР) внешнюю политику, является некапиталистическим обществом с плановой экономикой, относительно независимой от требований экспортных рынков, и обеспечивает своим гражданам бесплатные медицину и образование. Все это настолько контрастировало с реалиями Южной Кореи — где о независимой от США политике или независимой от американского и японского рынков экономике, равно как и о социальном государстве, можно было только мечтать, — что явное несоответствие «вождистских» теорий чучхе классическим представлениям марксистов о внутрипартийной демократии казалось второстепенной проблемой.

В-третьих, позитивное отношение к КНДР казалось основой для мирного объединения страны после «демократической антифашистской революции» на Юге.

В целом, можно сказать, что положительное отношение лидеров Фронта к КНДР объективно отражало ситуацию, в которой находились южнокорейские революционеры конца 1970-х гг., и интересы тех классов, которые они желали представлять. В рамках периферийной капиталистической экономики в Южной Корее, для которой главным конкурентным преимуществом была дешевая и бесправная «рабочая сила», возможности улучшения социального положения и получения каких-либо социальных гарантий рабочими были жестко ограничены — а иначе как обеспечить ценовые преимущества южнокорейскому текстилю, автомобилям и кораблям на мировом рынке? А вот КНДР ее выключенность из мирового капиталистического рынка и выгодные условия экономических связей с СССР и восточноевропейскими странами давали возможность построить социальное государство, являвшееся моделью для многих стран «третьего мира». Что же до отсутствия в КНДР — да и в самом СССР — реальной, а не формально-бумажной социалистической демократии (а равно и существования в КНДР режима персонифицированной власти почти монархического типа), — так о реальных масштабах проблем подпольщики Фронта, за неимением надежной информации, могли только догадываться, и по сравнению с военно-полицейским режимом, пытками, казнями и бессудными убийствами в Южной Корее советская система брежневской поры казалась им, и не без оснований, раем для трудящихся, даже если они и не могли непосредственно участвовать в управлении официально «всенародным» государством.

Еще один аспект деятельности Фронта, который современные южнокорейские историки стремятся, скорее, затушевать — это его попытки обеспечить себя финансами с помощью «эксов», о которых уже упоминалось в начале статьи. Дело в том, что, с точки зрения либеральных и леволиберальных историков, «правильная» демократизация должна быть «мирной» — то есть, по возможности, не нарушать законов и порядков того буржуазного государства, которое следует «демократизировать», постольку, поскольку эти законы и порядки не противоречат нормам «эталонных» демократических государств Европы и Северной Америки. Так, нарушать полицейский запрет на демонстрации — с точки зрения «эталонных» норм, «неправильный» — вроде бы можно, и даже бутылки с зажигательной смесью, использовавшиеся студентами для того, чтобы оградить своё право на демонстрации от покушений полиции, неохотно допускаются как «неизбежное зло». А вот покушение на имущество — даже не на жизнь, а только на имущество! — «хозяев жизни», и формирование боевых групп, потенциально способных нарушить монополию буржуазного государства на насилие — это уже не «демократизация», а нечто гораздо более радикальное, чего либералы и левые либералы боятся еще больше, чем даже самого репрессивного полицейского государства.

А между тем целью Фронта была именно революция, а не «демократизация» в рамках существующей системы — и средства Фронт готовился применять вполне революционные. В июне 1978 г., по итогам опроса бойцов Фронта, была создана боевая дружина Фронта, под названием «Хесондэ» (Отряд «Комета»). В ней участвовал и нынешний депутат южнокорейского парламента Ли Хагён, упоминавшийся в начале этой статьи. Отряд должен был вначале проводить «эксы», а в перспективе служить ядром «вооруженных сил народа» во время будущего народного восстания. Первый «экс» — нападение на резиденцию дочери основателя компании «Кымсон» (нынешняя «LG») Ку Джаён — был относительно успешным. Затем боевики попытались провести в марте 1979 г. «экс» против большой ювелирной лавки, но один из бойцов не прибыл на место акции вовремя, и план сорвался. После этого дружина была реорганизована в два «звена» по три бойца в каждом, и во главе ее стал один из основателей Фронта, Син Хянсик. Последний «экс» был совершен в апреле 1979 г. Он был направлен против хозяина строительной компании «Тонъа» Чхве Вонсока, и окончился неудачей: срочно прибывшие на место проишествия полицейские арестовали Ли Хагёна, которому было поручено сторожить связанного нападавшими охранника. Арестованный боец Фронта проявил, однако, необычайную стойкость — несмотря на нечеловеческие пытки, не выдал своих товарищей и объяснял попытку ограбления богатого дома просто своим собственным тяжёлым материальным положением. Благодаря стойкости Ли Хагёна Фронту удалось просуществовать еще несколько месяцев — до того, как большая часть его лидеров и бойцов была арестована в октябре-ноябре 1979 г.

Арест произошел в результате того, что был арестован один из ведущих членов организации, Ким Пусоп, опознанный полицией по почерку на рукописной листовке. В одной квартире с Кимом проживал его знакомый, близкий друг другого бойца Фронта, учителя Ли Суиля (упомянутого в начале статьи), который сам, однако, в Фронте не состоял. Знакомый, не выдержав пыток, вывел полицейских ищеек на Ли Суиля, на квартире которого в сеульском квартале Чамсиль проживали также Ли Джэмун и Ким Намджу. Там же хранился и список членов организации. Обыскав квартиру и захватив этот список, полиция смогла арестовать бóльшую часть бойцов Фронта — хотя, скажем, Хон Сехва (упомянутому в начале этой статьи) удалось скрыться во Франции, под видом трудоустройства в работавшей там южнокорейской торговой организации, за месяц до разгрома Фронта. Всего было арестовано 84 бойца Фронта — столь крупных подпольных групп в Южной Корее не обнаруживалось со времен Корейской войны!

Арестованные подверглись жестоким пыткам, но расправу над ними смягчило то обстоятельство, что 26 октября 1979 г. начальником Центрального разведывательного управления Южной Кореи — которое, собственно, и занималось расследованием дела Фронта — был застрелен сам диктатор Пак Чон Хи, планы которого по разработке атомного оружия начали вызывать серьезную тревогу у американских «кураторов» южнокорейского режима. Начальника разведки вскоре арестовала и приговорила к смерти группировка «новых военных», глава которой Чон Духван[9] взял к концу 1980 г. фактическую власть в Южной Корее. Новому диктатору нежелательно было портить свою международную репутацию — и совсем уж дикая расправа над подпольщиками, в духе повешения в 1975 г. восьмерых активистов Народно-революционной партии, была ему не с руки. В результате к смерти приговорили «всего лишь» Ли Джэмуна и Син Хянсика. Первый скончался от последствий пыток еще до исполнения приговора, 22 ноября 1981 г. Второго повесили 8 октября 1982 г., причем держался он, по свидетельствам палачей, с исключительным мужеством. Профессору Ан Чэгу, поэту Ким Намджу и другим первоначально собирались дать высшую меру наказания, но под давлением международной общественности приговоры были сначала смягчены до пожизненного заключения (Ан Чэгу) и пятнадцатилетнего срока (Ким Намджу), а в конце 1980-х оба знаменитых бойца Фронта, как и большинство их менее знаменитых товарищей, были выпущены из тюрем досрочно — в большинстве своем с подорванным навсегда здоровьем.

После этого серьёзных попыток подготовиться к вооруженному восстанию в Южной Корее не предпринималось, хотя — теоретически — идея неизбежности вооруженной борьбы революционных масс оставалось идеологической нормой для южнокорейского революционного подполья до самого начала 1990-х. В итоге, в отличие от Латинской Америки того же периода (скажем, Бразилии или Аргентины 1960-1980-х гг.) или от ФРГ (РАФ) и Франции («Аксьон директ»), городская партизанская борьба в Южной Корее времен военных диктатур так и не развернулось, хотя «эксы» Фронта и были скромной попыткой придать событиям именно такой ход. Видимо, дело тут в том, что коммунистическое подполье было практически уничтожено в Южной Корее во время Корейской войны — те, кого не поймали и не уничтожили южнокорейские власти, ушли на Север (и зачастую становились там жертвами необоснованных репрессий). Традиция, идущая еще с колониальных времен, прервалась, и у нового поколения подпольщиков, сформировавшегося к середине 1970-х гг., не было, скажем, даже необходимых понятий о конспирации (например, Ли Джэмун даже не попытался зашифровать хранившиеся у него списки всех активистов Фронта!). Кроме того, в условиях противостояния с Севером в Южной Корее установился практически казарменный режим — до 1982 г. (!) во всех городах действовал ночной комендантский час (с 12:00 до 4:00), с 1962 г. всё население страны обязали всегда иметь при себе удостоверения личности, которые постоянно проверялись полицией и военными жандармами и т.д. Все это, в сочетании с крайне интенсивной антикоммунистической индоктринацией через систему образования и печать, пресекало в корне возможности для развертывания вооруженной борьбы — начав таковую, повстанцы вряд ли могли рассчитывать на поддержку большинства населения, для которого они были бы просто «северокорейскими шпионами».

Но, хотя попытка создания подпольной революционной организации, готовой к вооруженной борьбе, и потерпела неудачу, одна из главных идей Фронта — о привнесении социалистических идей в рабочее движение — была в какой-то степени частично осуществлена студенческими радикалами 1980-х гг., занявшимися созданием «демократических профсоюзов», то есть политизированного и оппозиционного Системе рабочего движения. И если хотя бы какой-то элемент радикализма и существует сегодня в рабочем движении Южной Кореи — это заслуга Фронта. Другое направление деятельности Фронта — борьба за объединение страны — было подхвачено левонационалистическим объединительным движением 1980-х и 1990-х гг., давление со стороны которого — в сочетании с собственными геополитическими и экономическими расчетами — в итоге вынудило либеральную администрацию президента Ким Тэджуна (1998—2002) пойти на очень значительное улучшение отношений с Севером. Так что жизни Ли Джэмуна, Син Хянсика и других вождей и бойцов Фронта, замученных или казненных правительственными карателями, были в итоге отданы не напрасно. Без кровавой борьбы и человеческих жертв история, увы, так и не научилась еще двигаться вперед...

По этой теме читайте также:

Источники

Комментарии