Судя по прочитанным мной рецензиям, многие увидели в последнем фильме Алексея Германа «Трудно быть богом» рассуждения о низменной природе человека, о трагедии бога среди людей и т.д. и т.п. На мой взгляд, он совершенно о другом.

Во-первых, это фильм про реальность. Настоящую, неприкрашенную, беспросветную. Гораздо более жуткую, чем хотелось бы думать.

Фильм вырывает зрителя из обыденного оптимистического существования, заставляет его погрузиться в подлинную действительность. Как бы парадоксально это ни звучало, но мир, существующий в произведении Германа, намного более реален, чем та «реальность», в которой живут многие зрители. Именно поэтому фильм у многих вызывает отторжение, его называют «антиэстетичным». Проблема в том, что настоящая реальность действительно антиэстетична. И отнюдь не только реальность средневековья. Реальность всегда хуже, грязнее, ужаснее, чем хочется думать зрителям, защищённым наблюдательскими привилегиями. Фильм Германа лишает зрителя его привилегий и заставляет либо полностью погрузиться в повествование, либо полностью отвергнуть его и уйти из кинозала.

Это фильм об одиночестве человека, осознающего, в каком отвратительном обществе он живёт, понимающего, почему оно столь отвратительно, но не имеющего возможности что-либо в нём изменить.

В этом безысходном положении почти всегда (если только им не посчастливилось жить в эпоху революционного подъёма) оказываются люди, «обогнавшие своё время» — учёные, мыслители, революционеры...

Весьма распространённый выход из этого положения — эскапизм, уход от реальности. Румата сознательно отказывается от этого пути. Он разбивает перегоночный аппарат, изобретённый местным «умником», хотя, возможно, сам хотел бы напиться до беспамятства. Он не отделяет себя от мира, в котором живёт. Не пытается выстроить себе высокую недоступную башню наблюдателя. Он не только всё видит и всё понимает, но и живёт здесь же, в этой серой грязи, вместе со всеми остальными людьми.

Для понимания героя очень важна первая сцена, в которой мы видим его — сначала спящим, а затем пробуждающимся ото сна. Во сне ему хочется убивать. Просыпаться не хочется.

Когда же он просыпается, всё окружающее вызывает у него отвращение — сапоги, лежащие на столе рядом с полусгнившими остатками еды, муха в стакане, слизь, грязь и вонь. В дальнейшем практически во всех сценах он выглядит почти неправдоподобно приспособленным к этому миру, органически в него вписывается. Но в этой первой сцене пробуждения после сна видно, что ему тошно от этого мира, что ему всё здесь мерзко и противно, что он, вероятно, с удовольствием убрался бы к себе назад в уютную жизнь на Землю.

Но Румата — и это его сознательный выбор — остаётся. Он не просто «обогнал время», но и не отказался от этого времени и от людей, которые в нём замурованы и не могут, в отличие от благородного дона, никуда из него сбежать. Потому что он гуманист.

Но даже будучи гуманистом и «богом», изменить Румата всё равно ничего не может. В этом главное противоречие фильма: ты осознаёшь, что изменения необходимы, ты умный, сильный, способный и во многом защищённый от ужасов окружающей реальности. Но при этом ты ничего (ничего?) не можешь сделать для изменения этой реальности. Психологически крайне тяжёлая ситуация.

Румата не ненавидит и не презирает окружающих его людей, несмотря на всю их омерзительность, жестокость и средневековую тупость. Он не хочет их бросить в одиночестве, но и не знает, чем он может им помочь. Он — одиночка, и поэтому не может ничего изменить. Изменить жизнь общества могут только люди, объединившиеся друг с другом для сознательной борьбы, а не одиночки.

В книге Стругацких одна из центральных проблем — это проблема допустимости или недопустимости насилия как средства борьбы с несправедливостью. Главный герой страдает и терзается сомнениями не потому, что он физически ничего не может сделать, но потому, что психологически для него, как для человека будущего, вмешательство и насилие недопустимы. У Стругацких Земля будущего — столь же равноправная реальность, как и Арканар. Она зримо присутствует на всём протяжении повести в воспоминаниях и размышлениях героя. Именно земная мораль будущего определяет в книге действия Руматы и других землян.

В то же время технические возможности землян, изображённых Стругацкими, практически безграничны по сравнению с возможностями местных жителей. Напрашивается мысль, что если бы земляне не ограничивали себя правилами невмешательства, то вполне могли бы многое в жизни Арканара изменить. Не допустить прихода Ордена к власти, например.

В фильме Германа Земля во многом становится условностью. Она ни разу не появляется в кадре, рассказ о ней становится предельно туманным. Полностью отсутствуют намёки на технические сверхвозможности землян, не показан даже корабль, на котором они прилетели. Фактически здесь принадлежность к землянам означает скорее набор личных привилегий, чем возможность «божественного» вмешательства в исторический процесс.

В фильме на первом плане оказывается истинная проблема Руматы, заключающаяся не в том, что ему нельзя убивать и вмешиваться, а в том, что, даже убивая и вмешиваясь, он ничего по-настоящему изменить не может.

Героическое вмешательство одиночки осмысленно только тогда, когда оно способно пробудить людей ото сна. Но можно ли в данный момент пробудить чавкающее и хлюпающее тёмное царство?

Читая Стругацких, порой хочется сказать: «Да, можно». И дело не только в технических возможностях землян. В книге очень многие местные жители показаны идеализированно, кажется, что земляне вполне могли бы на них опереться, если бы решились вмешаться в исторический процесс. Это и Арата, и барон, и Кира (в фильме — Ари), и Уно, и Будах, и другие «книгочеи». В фильме все эти персонажи есть, но ничего идеального в них не остаётся.

Именно поэтому отказ Руматы помочь Арате у Германа выглядит куда более обосновано, чем у Стругацких. После прочтения книги остаётся ощущение, что Румата не помогает Арате просто потому, что боится взять на себя ответственность за вмешательство в чужой исторический процесс. В фильме же он не видит смысла помогать Арате, потому что не видит смысла менять одного диктатора на другого. Если Арата придёт к власти, он раздаст землю своим приспешникам. «А кому в этом мире нужна земля без рабов?» Объективные законы истории остаются сильнее субъективного фактора.

Румата освобождает раба, а тот, едва освободившись, валится замертво, потому что с трёх лет жил на цепи. Румата видит, как учёных и поэтов топят в нужниках, а «ведьм» казнят с помощью гигантского деревянного члена с металлическими шипами, разрывающего внутренности жертвы. Румата теряет одного за другим людей, к которым он испытывал сочувствие и привязанность — барона, Уно, наконец, Ари...

И его гуманизм уходит. Растворяется в этой хлюпающей реальности, которая оказывается сильнее Руматы, даже если сам он здесь сильнее любого другого человека. Все его попытки что-то сделать оказываются бессмысленными. Ему не удаётся изменить реальность, напротив, чем дольше он в ней остаётся, тем больше она меняет его самого.

И наступает такой момент, когда единственным, всеподавляющим желанием становится желание убивать. И Румата убивает. Не потому, что он верит, что сумеет изменить систему с помощью убийства. Просто потому, что терпеть и молча смотреть на происходящее он больше не в состоянии. Он убивает не с надеждой на победу, а от безысходного отчаяния, с которым больше не в силах бороться.

В этот момент особенно бросается в глаза его одиночество. Он обращается к богу, в которого не верит, с просьбой не дать ему совершить убийство. На самом деле ему нужен не бог, а другой человек, друг, товарищ, который мог бы остановить его, не дать ему сойти с ума от отчаяния и беспросветности окружающего мира. Но такого человека нет. Румата — одиночка, у него нет товарищей (формально есть — другие земляне — но он с ним практически не видится и принимать все важные решения вынужден в одиночку), поэтому некому его останавливать, когда он сходит с ума от ярости и отчаяния, некому спасать его от безумства и желания убивать. Он может делать с собой и другими всё, что захочет, и остановится только там, где сам поставит для себя границу. В этом отношении он абсолютно свободен.

В книге, главное, что останавливало Румату, это его колебания о том, можно ли убивать. Главной проблемой для него остаётся проблема можно или нельзя, допустимо или недопустимо, морально или аморально. В сущности, когда он убивал, он ничем кроме своего психического здоровья не рисковал: его просто забрали назад на Землю, где нет никаких особых проблем, где о нём заботятся и его любят. Он остаётся землянином (со всеми вытекающими) даже после того, как совершает убийства.

В фильме поступок Руматы имеет несколько другое значение и последствия. Здесь убийство — это не столько граница между допустимым и недопустимым, моральным и аморальным, сколько граница, отделяющая землян от местных, привилегированных «богов» от людей. В фильме именно этот поступок делает для него невозможным (не столько формально невозможным — земляне ведь предлагают ему лететь с ними — сколько психологически невозможным) возвращение назад, теперь он окончательно становится местным и до конца жизни обречён здесь оставаться.

Поэтому когда Румата убивает, он, с одной стороны, поддаётся бессмысленной слепой ярости, но, с другой стороны, тем самым он отказывается от своего «земного гражданства» и связанных с ним привилегий, и окончательно делает выбор в пользу реальности. Сам факт, что события, происходящие в Арканаре, вызывают у него ярость, означает, что он перестал быть «богом» и принял реальность. Ведь настоящему «богу» — беспристрастному внешнему наблюдателю — нельзя не только убивать, но нельзя и испытывать ярость.

Румата мог бы остаться гуманным «богом» с чистыми руками — наблюдателем со стороны. Но путь стороннего наблюдателя бессмыслен (а значит и не гуманен по-настоящему), если полученные наблюдения никак не меняют окружающую реальность. С тем же успехом можно тогда сбежать из этой реальности в какое-нибудь более комфортное место — в данном случае на далёкую Землю будущего.

Жить, оставаясь в реальности, и при этом не бросать почти бесполезных попыток изменить её в одиночку, так, как будто ты бог, пришелец, землянин на чужой планете, действительно очень трудно. И нет никакой гарантии, что не бесполезно. Нет никакой гарантии, что твои решения будут правильными, как нет и гарантии, что тебе хватит сил их осуществить. Но другого — более правильного, разумного, совершенного способа жить в этой реальности нет. Потому что никакое понимание законов истории не делает тебя богом — не освобождает от их неизбежности.

И всё же фильм — не гимн бездеятельности. Румата может что-то сделать — может спасти нескольких умников, освободить нескольких рабов, может быть, сменить одного правителя на другого. Он не может сделать главного — повернуть исторический процесс, совершить революцию в период реакции. Остаётся только надеяться, что когда-нибудь закончится период реакции, и тогда — когда-нибудь — всё, что делается сейчас, всё что сейчас кажется бесполезным, вдруг обретёт смысл и силу. И чем больше будет сделано сейчас, тем легче будет тем, кто придёт после.

По этой теме читайте также: