«Мир держится чудаками»[1]. Это ясно, как дважды два. Все основатели вероучений были переполнены чудачеств, как то считали добропорядочные, солидные люди. А разве не чудаками были борец с несправедливостью на земле, мечтатель из Ламанчи или мудрый мистер Тутc? На святой Руси чудаков было предостаточно, и относились к ним как к посланникам небес. И юродивые, и полководцы, и герои литературных произведений (князь Мышкин и Алеша Карамазов).

Ну, а что уж говорить об ученых. Их чудачества стали темой многочисленных анекдотов и снисходительных усмешек обывателей: «Что с него возьмешь, ведь он такой чудак!». А между тем именно в «чудачестве», в голосе совести, не считающемся с условностями, и лежит путь к истинному познанию. С одним таким чудаком (Н.Г. Бережковым) мы уже встречались. Настало время поговорить о другом.

Степан Борисович Веселовский (1876–1952) окончил юридический факультет Московского университета в 1902 г. Специальным историческим образованием его Бог не умудрил. Поэтому снобы относились к нему, как к кустарю, не имеющему-де исторической школы[2]. А между тем плоть от плоти он был москвич, вырос из славной школы московских бытописателей. Женившись на дочери богатейшего текстильного фабриканта Цинделя, Веселовский приобрел значительные денежные средства. Их он пустил «в оборот», показавшийся, наверно, странным его тестю. Он нанял в Архиве Министерства юстиции писцов, которые ему копировали документы XVII столетия. Это ему позволило наиздавать еще до Октября уйму материалов по истории России XVII в.[3] Его первый солидный труд о сошном письме XVI–XVII вв. поражал своими объемами, громадой архивных материалов, множеством конкретных соображений[4]. Но переварить этот материал Веселовскому не удалось. Книга получилась сумбурной, хотя и до сегодняшнего дня служит неисчерпаемой сокровищницей указаний на документы и факты. Все изменилось после Октября. Старыми денежными купюрами из-за полной их ненадобности Степану Борисовичу пришлось обклеивать комнату. В архив он того широкого доступа, которым пользовался ранее, теперь не имел. Да и кто теперь там копировал бы ему новые материалы? И вот нашлась новая обитель, которая привлекла к себе взоры историка. Это — Троице-Сергиева лавра. С помощью жены, отчасти Л.В. Черепнина он примерно в 1925–1927 гг. продолжил в ней собирание документов. Теперь уже речь шла об актах землевладения XIV–XVI вв. из архива Троицкого монастыря. Под сенью Румянцевского музея (тогда уже Ленинской библиотеки) в 1929 г. он вместе с А.И. Яковлевым издает «Памятники социально-экономической истории», где ему принадлежала публикация троицких жалованных и указных грамот XIV–XVI вв. Накануне войны С.Б. Веселовский подготовил к печати сборник актов Троицкого монастыря XIV–XVI вв., насчитывающий более 2000 номеров. И до сих пор историки не сумели освоить этот громадный комплекс уникальных документов, доведя к 1975 г. издание только до 1526 г.

В 20–30-е гг. С.Б. Веселовский собирал и другие материалы — вкладные книги, синодики, акты разных монастырей. Маленький, сухонький, с подслеповатыми глазами и с каким-то выражением брезгливости на лице, Веселовский в жизни походил на Плюшкина или на кого-то из приказных администраторов — дьяков. Он так сжился с миром людей XIV–XVI вв., что и сам составлял его часть. Этот мир интересовал его сам по себе, бескорыстно, без каких-либо опосредований заданностью темы. Веселовский открыл великую истину, что история — это живые люди, а не процессы. Только через людей можно показать давно ушедшее от нас прошлое. Веселовский впервые показал, что сам процесс понимания истины чарующе прекрасен, а писать для историка и публиковать работы — отнюдь не совпадающие занятия. Поступаться своими наблюдениями во имя публикации трудов он не желал.

Чего только не создавал Веселовский. Он составлял указатели к публикациям источников (Валуевскому сборнику, списку служивых людей 1573 г., изданному в 1949 г.), чертил бесконечные генеалогические схемы взаимоотношений внутри того или иного боярского рода, рисовал исторические карты XIV–XV вв. и т.п.

Степан Борисович жил в мире справочников, без которых, как он отлично понимал, наука существовать не может. Историки предпочитают тратить капитал, накопленный их предшественниками, Веселовский один был готов сдвинуть горы, чтобы восполнить растраты, произведенные его коллегами. Во время этой «скучнейшей» работы и происходил тот процесс духовного приобщения к людям прошлого, наследником которого Веселовский себя считал. Карты, созданные Веселовским, давали ему представление о тех необозримых просторах горькой российской земли, на которой жили его герои. Топонимические данные, впервые ставшие именно у Веселовского предметом исторического исследования, показали скрытую от исследователей предысторию землевладения бояр XIV–XV вв. Созданный С.Б. Веселовским «Ономастикон» содержал огромное количество сведений о древнерусских именах и прозвищах[5]. Справочник о дьяках XV–XVII вв. не имеет равных[6].

Множество альбомов с генеалогическими росписями и картотеки по истории фамилий (семей, родов) XIV–XVII вв. создавали надежную основу для изучения служилого сословия, которым столь несовременно было заниматься в 20–30-е гг. То, о чем мечтал Н.П. Лихачев, С.Б. Веселовский сделал предметом реальной работы. И делал это один маленький тщедушный человек, обладавший колоссальным стремлением к познанию. Делал подчас поспешно, со многими погрешностями, без достаточной источниковедческой строгости. Но все же делал, а не занимался шалтай-болтайством.

У С.Б. Веселовского в работах обнаруживаются зияющие провалы и в литературе, и в использованных источниках. Он занимался дома, и то, что было у него в библиотеке и в его архиве, то и было предметом, о котором он размышлял. С трудами историков ему обычно и делать было нечего: те озабочены бывали чаще общими построениями, чем конкретной жизнью времени. Но ни один ученый до С.Б. Веселовского не создал такой колоссальной базы для своих трудов, как он. Ни один не подверг ее хотя бы предварительному источниковедческому исследованию, хотя бы с учетом задач генеалогии, исторической географии, как это сделал Веселовский.

Для такой отшельнической работы у Веселовского волею обстоятельств сложились и благоприятные условия. Еще в 1929 г. он стал членом-корреспондентом. Удаленный от земной суеты, он не попал под колесо Молоха в 1930 г.[7]

Отсутствие источниковедческой школы в годы молодости, когда для занятия делопроизводством XVII в. приемы дипломатического анализа не были столь уж существенны, не всегда позволяло Степану Борисовичу понять акты XIV–XVI вв. как явление мысли человека, еще не перешагнувшего рубеж нового времени и мыслившего еще трафаретно («иконописно»). Не знал дипломатики С.Б. Веселовский, но потери от этого возмещало чутье.

С.Б. Веселовский, как и его любимец по исторической части граф А.К. Толстой, всю жизнь шел «против течения». Его ценили как «знатока фактов». Смешно! Факты для Веселовского — лишь материал для размышлений. Мерилом правды для него был не источник как таковой, а жизнь, точнее его, Веселовского, понимание жизни. «Теорию» (любую) он отвергал как занятие умственное, к истории отношения не имеющее. И вот этот одинокий искатель правды всем своим бытием показал тщету ухищрений хитроумных портняжек от исторической науки, пытавшихся приукрасить химерами голых королей, мелькавших в их современности. Мудрую простоту андерсеновского мальчика бросал им, как вызов, Степан Борисович. И ведь надо же такое в наш век положительный, в век несомненного торжества единственно верного Учения! Заниматься... какими-то служилыми людишками, их отцами и пращурами, родовыми связями, весьма сомнительными с точки зрения соцпроисхождения всех этих эксплуататоров. А оказалось, что именно в этом лежал ключ к пониманию реальной истории. И не только глубокой древности. Вот уже сейчас со страниц газет, журналов, книг не сходят рассказы о «династиях» (рабочих в первую очередь), а ведь изучать династии (служилых людей) призывал Степан Борисович за много десятилетий до того, как о них написал автор книги «Возрождение».

Степан Борисович — «кабинетный ученый»? Ни в коем случае. Он всегда на передовой линии огня. При этом споры велись по существу, по основным проблемам наших древностей, против попыток подчинить схемам живую плоть истории. Вот он резко и недвусмысленно заявляет, что тезис А.Е. Преснякова (искавшего контактов между старой наукой и новыми установками) о том, что иммунитет идет «от земли», неверен: иммунитет (очень просто) создавался князьями, когда они выдавали грамоты[8]. Бог мой! А как же «земля — основа феодализма»? — «Разбирайтесь сами, — как бы говорил Веселовский, — я пишу лишь о том, что знаю по документам».

Вот уже сколько десятилетий в исторической литературе шел спор между сторонниками «указного» и «безуказного» закрепощения крестьян. С.Б. Веселовский перевел его в иную плоскость[9]. Он считал, что обе враждующие между собой лиги придавали слишком большое значение «в общем ходе развития крепостной зависимости вопросу об отмене Юрьева дня». Основное для Веселовского состояло в вотчинном режиме, породившем крепостничество. Имел ли указ о заповедных годах «общегосударственное или местное значение, остается пока под вопросом. Возможно допустить, что заповедные указы в первое время распространялись не на все государство», но «быстро, если не с самого начала» захватили «большой район». Позднее Б.Д. Греков и В.И. Корецкий примкнули к сторонникам «указной теории», но мне представляется, что прав был С.Б. Веселовский, а не они. Затем в 1936 г. сразу же после призыва обращаться к фактам выходит книга С.Б. Веселовского о селе и деревне в XIV–XVI вв.[10] В анонимном предисловии (написанном И.И. Смирновым) автора заклеймили за идеалистические построения, но снисходительно похвалили за привлеченный им большой конкретный материал. Ученик А.Е. Преснякова Б.А. Романов высказал несколько язвительных замечаний о том, что «робинзонада», провозглашенная Веселовским, фантастична[11]. И жизнь показала, что прав был именно Веселовский, ну а уж с «робинзонадой» разбирались другие.

В разгар событий конца 1930-х гг., когда «жить стало лучше, жить стало веселее», С.Б. Веселовский обращается к изучению опричнины Ивана Грозного. И ведь надо же, старый дурак публикует капитальный реквием по невинно загубленным — Синодик убиенных Ивана Грозного[12].

В Ташкенте, в пору, когда не только коллеги-историки, но и «мастера культуры» с прямого благословения наследника грозного царя наперебой восхваляли мудрость и дальновидность политики Ивана IV, старый упрямец Веселовский на заседании историков в присутствии графа Алексея Николаевича Толстого разносит в пух и прах его историческую дилогию, противопоставив ей бессмертные творения другого графа Алексея Толстого «Смерть Ивана Грозного» и «Князь Серебряный»[13]. В 1943 г. он пишет и резко критический разбор трилогии Костылева «Иван Грозный» (удостоенную Сталинской премии)[14].

После возвращения в Москву наступает время усиленных занятий опричниной (наиболее интенсивно в 1945 г.). В начале 1946 г., когда ведущий исторический журнал получил респектабельно академическое название «Вопросы истории», Веселовский печатает в нем свою определяющую статью об опричнине. В ней он опрокидывает бытовавший тогда платоновский тезис об антибоярской («благотворной») направленности опричных переселений и репрессий времен опричнины. Не прошло и нескольких месяцев, как в постановлении ЦК ВКП(б) от сентября 1946 г. о кинофильме «Большая жизнь» прямо упоминалось «прогрессивное войско опричников», а Грозный назван был историческим деятелем «с волей и характером». Опять Степан Борисович писал невпопад. Ну, прямо блаженный какой-то! Дон Кихот, что ли? Очевидно, понимая бесперспективность занятий опричниной, Степан Борисович постепенно прекращает свои дальнейшие разыскания в этом направлении, и его работа остается незавершенной. И ведь надо же, что в том же богатом для Веселовского событиями 1946 г. он становится академиком. Его, конечно, боготворил (в душе) Борис Дмитриевич Греков. Противопоставив его кандидатуру С.В. Бахрушину, он на выборах обеспечил успех своему фавориту.

На следующий год С.Б. Веселовский публикует работу о последних уделах на Руси[15]. Она стала тем зерном, из которого впоследствии выросло новое понимание двух важных проблем истории России XVI в. — путей политической истории страны этого периода и состава Боярской думы. В статье Веселовский рассматривал историю удельных княжеств и владений служилых князей (которых он также по-старому называл «удельными»).

Нанеся решительный удар по «антибоярской» концепции опричнины, С.Б. Веселовский должен был обратиться к выяснению тех сил, против которых были направлены мероприятия опричной поры. Его первоначальное (карамзинское) объяснение происходившего характером царя Ивана, думаю, вряд ли могло удовлетворить и самого Степана Борисовича. Совершенно естественно он обратился к изучению уделов. Борьбу с ними он рассматривал как продолжение Грозным политики отца и деда. Это было глубоко верное замечание. В работах С.М. Каштанова, В.Б. Кобрина, В.Д. Назарова, Б.Н. Флори, А.А. Зимина и Р.Г. Скрынникова вопрос об уделах и борьбе с ними великокняжеской, а позднее царской власти получил дальнейшее рассмотрение.

Новость постановки вопроса заключалась в том, что в старой науке объединительный процесс рассматривался с позиции Москвы (С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, А.Е. Пресняков), а не с общероссийской. Изучение Веселовским уделов кончало с этой традицией.

Не менее важно было изучение Веселовским особенностей в положении служилых князей, сохранявших некоторые права самовластных властителей своих земель. Дальнейшее развитие науки привело к выводу, что эти служилые князья не входили в состав Боярской думы до начала 30-х гг. XVI в. (по рангу они были выше бояр), а этот совет при великом князе поэтому был лишен того «аристократически удельного» характера, о котором писали С.М. Соловьев и В.О. Ключевский и их последователи. В том же 1947 г. С.Б. Веселовский под покровительством Б.Д. Грекова выпускает книгу, которая подвела итоги его многолетним исследованиям в области истории феодального землевладения на Руси XIV–XVI вв.[16] Его книга на эту тему остается непревзойденным эталоном исторических исследований, написанных за последние десятилетия. И на этот раз не обошлось без покровительства Б.Д. Грекова, который тщетно пытался оградить Степана Борисовича перестраховочным (анонимным) введением. В нем отмечалось значение труда Веселовского, но и вскользь упоминались и его «некоторые утверждения», «вызывающие возражения» (текст написал в основе Л.В. Черепнин). Книга Веселовского неожиданна уже по форме изложения. Как правило, у нас историки цитируют, разбирают конкретный материал на страницах своих работ, прежде чем сделать тот или иной вывод. Веселовский же его синтезирует. И сносок-то у него почти нет, и цитат-то совсем мало, а глубина исследования просто непостижимая. Что-то в лучших страницах близкое к В.О. Ключевскому. В книге С.Б. Веселовского дана широкая картина становления и распространения всех форм вотчинного и поместного (условного) землевладения на Руси XIV–XVI вв. Анализ судеб отдельных вотчин служилых людей и митрополичьего землевладения подтверждает общие наблюдения автора. Работа С.Б. Веселовского стала мощным стимулом к дальнейшему исследованию истории землевладения на Руси (работы Г.В. Абрамовича, Ю.Г. Алексеева, А.Я. Дегтярева, А.А. Зимина, Л.И. Ивиной, А.И. Копанева, С.М. Каштанова, В.Б. Кобрина, Л.В. Черепнина и многих других, в частности авторов «Аграрной истории Северо-Запада России»). Книга была первым томом предполагавшегося исследования. Написана она была, очевидно, еще до войны. Второй том должен был состоять из серии работ по землевладению отдельных представителей служилых родов. Этюды и статьи на эту тему написаны Степаном Борисовичем в 30-е гг. (первая из них датирована 1929 г., последняя — 1940 г.). Довести до конца исследование не удалось.

И солнце — не без пятен. Один раз Степан Борисович оскоромился. Речь идет о его рецензии на книгу А.И. Яковлева о холопах. Нет, по науке здесь было все в порядке. Дело было в другом. Я уже писал, что выход в свет в 1943 г. этой книги (получившей в рукописи Сталинскую премию) вызвал гнев в инстанциях. Еще бы! В ней на стр. 298 черным по белому было написано, что славяне («склабос») произошли от рабов («хлап»). Значит, славяне — народ рабов? Идеология фашизма? Надо дать решительную отповедь этому псевдоученому. И вот в ведущем историческом журнале появляются одновременно три рецензии на книгу Яковлева, написанные В.В. Виноградовым, С.А. Покровским (тем самым, которого Сталин назвал «самовлюбленным нахалом»), и... С.Б. Веселовским. Роли между ними распределены были отменно. Хитроумный Виктор Владимирович, виднейший и объективнейший языковед, писал только об этимологии, показывая, что «упражнения» Яковлева ничего с наукой общего не имеют. Подонок Серафим громил автора книги о холопах как антимарксиста. А вот Степан Борисович просто брюзжал на Яковлева за импрессионизм. И за всю ту же этимологию, и за невнимание к Русской Правде и к памятникам феодальной раздробленности, за то, что опубликованные Яковлевым документы носят случайный характер. Но ведь основная-то часть книги (236 страниц из 292) посвящена была концу XVI–XVII вв. Что бы взять и сказать о ее значении. Так нет же.

Веселовский уклонился от этого, сказав, что вернется к этой теме, когда будет написан второй том книги (он, как известно, вовсе не был написан Яковлевым)[17].

Cловом, история не очень-то красивая. Но главное — участие в проработке товарища. Даже если Веселовский был бы во всем прав (чего на деле не было), в сложившейся обстановке надо было бы воздержаться от выступления против своего старого товарища в печати. Что же такое случилось? Или одолела ворчливость? Или виновата ученая нетерпимость? Или близорукость, сродни детской наивности, подвела? Не хочется гадать. Факт удручающий, и возмездие не замедлило. Объявился космополитизм. У всех, как у людей, а у нас, феодалов, нет чтобы найти какого-нибудь Юзовского, взяли и набросились на Веселовского. Причем по иронии судьбы Степан Борисович попал в одну обойму с Яковлевым. Книга С.Б. Веселовского о феодальном землевладении, оказывается, была написана «с позиций буржуазной историографии», как громкозвучно объявил главный блюститель чистоты И.И. Смирнов[18].

После разгрома 1948 г. Веселовский перестал печататься[19]. В последние годы жизни он написал небольшую монографию «Род и предки Пушкина в истории»[20]. В ней содержится синтез его изучения боярских родов XIV–XVII вв. Книга была адресована широким кругам интеллигенции, интересующимся отечественной историей и литературой. Писал Степан Борисович хорошим, простым русским языком, как бы ведя умную беседу со своим читателем. Написал С.Б. Веселовский в книге «Подмосковье» разделы о подмосковных вотчинах бояр и детей боярских XIV–XVI вв. Они основаны были на большом актовом и топонимическом материале. Особенно полезны были списки сел и деревень Подмосковья, названия которых восходили к первым векам истории Московского княжества. К сожалению, текст разделов Веселовского был значительно сокращен издательством и в первоначальном виде не сохранился. По просьбе издательства я добавил какие-то общие слова в качестве предисловия к книге. В нем отмечал и «пробелы» в очерках Веселовского (отсутствие картины заселения Подмосковья до XVI в., «недостаточное внимание» к социально-экономическим вопросам и классовой борьбе), и то, что они дают «отчетливое представление об основных моментах истории Подмосковья XIV–XVII вв.»[21]

Книги об опричнине и землевладении служилого люда так и остались недоработанными[22]. И, несмотря на это, они оказали огромное, освежающее воздействие на отечественную историографию. Только после капитального исследования Веселовским земельной политики, направленности опричного террора и социальной структуры опричнины стал возможен коренной пересмотр в понимании этого важного этапа истории России (см. работы В.Б. Кобрина, С.М. Каштанова, Р.Г. Скрынникова, А.А. Зимина). В работах о служилых родах С.Б. Веселовским нанесен решительный удар по тезису о «реакционности» боярства, показано, что объединение Руси вокруг Москвы вызывалось потребностями военно-служилой массы. Пересмотр старых положений о боярстве происходил и в дальнейшем (работы Н.Е. Носова, Н.А. Казаковой, А.А. Зимина и других).

В январе 1952 г. Степан Борисович Веселовский скончался. Судьба Веселовского напоминает мне жизненный путь другого поперечного сумасброда — Александра Александровича Любищева[23]. В домашней обстановке я встречался с Веселовским однажды, когда заходил к нему с Б.А. Воронцовым-Вельяминовым, занимавшимся в ту пору генеалогией. Недавно один из руководящих феодалов в чувствах сказал, что наши классики — Б.Д. Греков, М.Н. Тихомиров, Л.В. Черепнин. Может быть, и так. Но истинным историком был только Степан Борисович Веселовский.

Примечания