Трудности, с которыми столкнулась сегодня экономика Венесуэлы (годовая инфляция, превышающая 50%, дефицит основных продуктов, исчерпание валютных резервов с последующей девальвацией) и которые оказывают значительное отрицательное влияние на уровень жизни рабочего класса, провоцируют возобновление дискуссий об «экономической модели Венесуэлы»[1]. В ходе этих дискуссий обсуждаются различия между моделью под названием «Четвёртая республика»[2] и той, которую пытаются развивать в процессе боливарианской революции. Правая оппозиция обвиняет правительство в том, что оно пыталось внедрить так называемую «социалистическую» и «этатистскую» модель, которая привела страну к нынешнему кризису, в то время как вице-президент по вопросам экономики Рафаэль Рамирес оценивает деятельность правительства как успешную, с точки зрения достижений в распределении доходов и сокращении бедности.

Обвиняя во всём «социалистическую модель» или же «экономическую войну», дискутирующие стороны объясняют происходящее исключительно с идеологической точки зрения, скрывая, что в действительности мы имеем дело с последствиями специфических форм накопления капитала в Венесуэле. В первую очередь необходимо поставить вопрос, отличается ли нынешняя «экономическая модель» от той, что была характерна для Венесуэлы с первой половины ХХ века, а для этого нужно взглянуть на развитие национальной экономики в последние десятилетия и особенно на поведение промышленного сектора.

Ничего нового: накопление капитала по-прежнему основано на получении нефтяной ренты

Разговоры о некоей новой «социалистической модели экономики» — это не только непонимание действительности, но и пропагандистский акт, который вносит полнейшую путаницу в ряды класса трудящихся и влечёт политические последствия, осложняющие любое продвижение по пути преодоления капитализма. Экономика Венесуэлы с первой половины прошлого века и до нынешнего дня была и остаётся капиталистической, основанной на получении на международном рынке дохода с разработки недр. Венесуэльское государство, как единственный собственник углеводородных ресурсов, посредством различных механизмов ассигнования и перераспределения средств использует этот доход для поддержки остальных отраслей экономики[3]. Поэтому в периоды, когда доходы от продажи нефти высокие, кажется, что всё идёт хорошо, и напротив, когда доходы оказываются недостаточными, начинают проявляться проблемы.

Обзор данных об экспорте нефти и нефтепродуктов с 1970 года и по настоящее время даёт достаточно широкое представление о доле нефтяной промышленности в общем объёме экспорта и показывает, что за 40 с лишним лет ситуация не изменилась.

Рис. 1. Экспорт нефти и нефтепродуктов в 1970-2012 гг. (в процентах от общего объёма экспорта); синим цветом показана доля сырой нефти, оранжевым — доля продуктов нефтепереработки. По данным Экономической комиссии ООН для Латинской Америки (ЭКЛА) и Центрального банка Венесуэлы.

Приведённые данные иллюстрируют не только тот факт, что нефть и нефтепродукты составляют более 90% экспорта страны, как это было и в семидесятые годы, но и то, что сегодня в нём выросла доля сырой нефти. В самом деле, до конца восьмидесятых годов продукты нефтепереработки превышали 30% от общего объёма экспорта. В течение девяностых годов начал проявляться спад, который достиг минимума в 2003 году в результате забастовки, организованной тогда путчистами[4]. В настоящее время доля продуктов нефтепереработки в общем объёме экспорта достигает только 14%. Это особенно важно в свете того, что нефтепереработка как промышленное производство подразумевает создание добавленной стоимости.

Наблюдаемое снижение доли нефти и нефтепродуктов в экспортных доходах в 80-е и 90-е годы прошлого века связано не с большим разнообразием экономики, а с падением мировых цен на углеводороды. С начала текущего века нефтяной рынок возвращается к прежнему состоянию, порождая новый всплеск доходов от экспорта нефти.

Иллюзия по поводу национальной буржуазии

Обильные доходы от экспорта нефти, в масштабах экономики, позволяли импортировать средства производства с целью индустриализации страны при помощи проведения политики замещения импорта. Завышенный обменный курс, государственное финансирование по низким ставкам, политика торгового протекционизма и предоставления субсидий — вот способы, посредством которых государство передавало значительную часть доходов нефтяного экспорта национальному бизнесу и иностранному капиталу, размещённому в Венесуэле. Из идеологии преодоления зависимости вытекала политика субсидирования местной буржуазии с обещанием, что она будет экономически развивать страну. В результате, напротив, сложился частный сектор экономики с очень низкой продуктивностью, неспособный по этой причине успешно включиться в мировую экономику. Эта иллюзия поддерживалась, пока доходы нефтяного экспорта были обильными, но как только начались 80-е, падение цен на нефть и проявление долгового кризиса продемонстрировали пределы процессов накопления капитала в Венесуэле.

Обзор темпов роста промышленного сектора с 1950 по 2013 годы показывает, когда на самом деле началось «разрушение национальной производственной системы», по поводу которого так сокрушается наша буржуазия.

Рис. 2. Темпы роста промышленного сектора ВВП в 1950-2013 гг.: гистограмма — годовые значения; сплошная линия — полиномиальная сглаживающая линия тренда. По данным Центрального банка Венесуэлы.

Наибольшие темпы роста, наблюдаемые на протяжении 50-х и 60-х годов, были вызваны структурными изменениями в экономике Венесуэлы (переход от аграрной экономики к экспорту нефти). Развитие видов деятельности, связанной с эксплуатацией нефтяных месторождений (инфраструктура, очистка, транспорт и т.д.), и растущая урбанизация вызвали рост промышленного сектора, который поддерживался с момента принятия политики индустриализации путём замещения импорта. Затем следует десятилетие 70-х, характеризующееся ростом цен на углеводороды на мировом рынке и увеличением внешнего государственного долга, что позволило развить значительную часть базовой индустрии и в меньшей степени — финансирование малой и средней промышленности. Этот праздник заканчивается с падением мировых цен на углеводороды, которое началось в 1983 году. Разразившийся кризис приобретает специфическую форму обесценивания денег и долгового кризиса.

Затем наступает 1989 год, когда была принята политика либерализации экономики. После десятилетий протекционизма и при низком уровне накоплений в экономике для промышленности Венесуэлы оказалось невозможным встроиться в мировую экономику, что проявилось в сокращении доли промышленного сектора в ВВП страны в 90-е годы — другого результата здесь быть не могло. За исключением случившегося во время забастовки 2002–2003 гг., организованной путчистами, наблюдаемый с начала 2000-х взлёт обусловлен подъёмом экспорта нефти в начале века, с пиками в годы максимального дохода и спадами в периоды снижения мировых цен на углеводороды (2008–2009).

Важно подчеркнуть, что речь идёт о кризисе, внутренне присущем процессу накопления — о кризисе, который начинается депрессией начала 80-х и с годами усугубляется. Речь не идёт о той или иной ошибочной политике или об условиях конъюнктуры. Например, в валютной политике начиная с 1983 года и по настоящее время перепробовали почти всё: девальвацию с регулированием обменного курса, что-то вроде двойного обменного курса, регулирование обменного курса с валютным контролем, плавающий валютный курс, последовательную девальвацию (crawling peg) и валютный курс, изменяющийся в определённых пределах. Итог один и тот же: потеря покупательной способности денег, снижение реальной заработной платы, отток капиталов, высокие уровни инфляции и прогрессирующая деиндустриализация с результирующим существенным снижением занятости в промышленном секторе.

«Крутой поворот» к деиндустриализации

Как показал Д. Вера (2009)[5], ещё один признак поворота к деиндустриализации, совершаемого экономикой Венесуэлы — динамика изменения доли промышленного сектора в общем ВВП, проиллюстрированная на следующем графике.

Рис. 3. Доля (%) промышленного сектора в ВВП в 1950–2013 гг.; синим цветом показаны годовые значения, чёрным — полиномиальная сглаживающая линия тренда. По данным Центрального банка Венесуэлы.

Несмотря на прогрессирующее снижение темпов роста промышленного ВВП, его доля в общем ВВП подчиняется собственному ритму. Она увеличивается до конца 80-х годов, когда достигает максимума, с тем чтобы в дальнейшем вступить в период снижения, который продолжался более 25 лет. Процесс индустриализации, вызванной наличием средств от продажи нефти, возвращается к прежнему состоянию, в то время как самих этих доходов каждый раз становится всё менее достаточно для функционирования экономики, и, таким образом, урезается возможность накопления и увеличения стоимости промышленного капитала на национальном уровне. Экономическая открытость Венесуэлы с 1989 года выявляет недостаточные размеры индустриального сектора страны, его раздробленность, неэффективность и неспособность конкурировать на мировом рынке.

Этот процесс продолжается и с началом наступившего века, когда рост доходов нефтяного экспорта помогал вернуться к политике финансовой поддержки малых форм капитала, но на этот раз с идеологическим прикрытием, которое — при помощи таких формул как «кооперативизм», «внутреннее развитие», «народная экономика» и тому подобных длинных и красочных названий[6] — утверждало бы мнимое преодоление капиталистического способа производства.

Рис. 4: Распределение занятости по отраслям в процентах от общего уровня занятости, 1975–2013 гг.: синяя линия — занятость в промышленном секторе; красная линия — занятость в коммерческом секторе[7]. По данным ЭКЛА и Международной организации труда.

«Когда старое умирает, а новое не может родиться…»[8]

Таким образом, всё сказанное выше присуще динамике капиталистического накопления, когда менее эффективный капитал имеет тенденцию к исчезновению вследствие конкуренции. При этом из экономики вытесняется важный сектор, связанный с рабочим классом, что видно из численных данных по динамике занятости в разных секторах экономики. На графике на рисунке 4 наглядно показано, как занятость в промышленном секторе неуклонно снижается, особенно с конца 80-х, пока не составила в прошлом году чуть больше 10% от всего занятого населения. Доля населения, занятого в торговле, наоборот, вырастает, выводя этот сектор экономики в крупнейшие по числу работников.

Этот процесс можно понимать двояко. Во-первых, капиталистическая конкуренция заставляет внедрять более совершенные технологии, которые сокращают рабочие места в промышленности. И во-вторых, та же конкуренция вытесняет малые и наименее эффективные формы предприятий, вынуждая их закрываться и увольнять рабочих [9]. Вера в то, что малые и средние производства могут сформировать сектор промышленности, способный удовлетворять потребности внутреннего рынка, неизбежно сталкивается с реальностью капиталистического накопления, когда выживают только компании с достаточным уровнем концентрации капитала (например, «Эмпресас Поляр»[10]).

Малые формы бизнеса, которые раньше были заняты в производстве, сегодня связаны с теми видами экономической активности, где реально заработать — в торговле и сфере услуг. Таким образом, производственные предприятия исчезают, либо закрываясь, либо посредством слияния с другими, более крупными. Площади текстильного производства отдаются под гигантские торговые центры[11], исчезнувшая обувная фабрика освобождает место для импорта обуви, металлургическая промышленность заменена импортом побрякушек, предприниматель в области химической промышленности превращается в собственника ликёроводочного магазина, в бывшем промышленном складе открывается отель-казино. Наконец, всю производственную деятельность парализует апофеоз паразитической деятельности государства-рантье — валютные махинации.

Обнищание рабочего класса

Этот процесс приводит к тому, что значительные слои трудящихся, вовлекаясь в низкопроизводительную деятельность, перемещаются в те сектора экономики, где их производственная роль снижена. Кроме того, что неофициальный сектор экономики включает, согласно Национальному институту статистики, около 40% занятого населения, Экономическая комиссия ООН для Латинской Америки (ЭКЛА) отмечает, что более 50% занятого населения Венесуэлы работает в непроизводственных компаниях (розничная торговля, услуги, рестораны, гостиницы и т.д.). Этот процесс достиг апогея в 90-е годы и в настоящее время стабилизировался, как это показано на графике на рисунке 5.

Рис. 5. Занятость в непроизводственном секторе в процентах от общей занятости, 1990–2012 гг. По данным ЭКЛА.

Всё более многочисленная часть рабочего класса превращается в «избыточное рабочее население»[12], то есть в население, для капитала лишнее [13]. В таком случае капитал, расположенный в Венесуэле, не нуждается в этих слоях рабочего класса и поэтому избавляется от них, вынуждая в большинстве случаев вовлекаться в неофициальные сектора экономики, в индивидуальную трудовую деятельность и в некоторые специфические виды общественных работ. Как и с остальной частью экономики Венесуэлы, эти виды деятельности связаны с перераспределением доходов.

Падение производственной деятельности и обнищание рабочего класса являются результатом специфики накопления капитала в Венесуэле — процесса, который демонстрирует ясные симптомы истощения на протяжении десятилетий, со смягчающими общую тенденцию периодами роста мировых цен на углеводороды. Рост внутреннего потребления вкупе со всё более недостаточными доходами от экспорта нефти вновь вызывает кризисные явления, и как следствие — программы регулирования, которые ускоряют процесс общего обнищания рабочих.

Это тот критический этап, когда становится всё более необходимой организация и мобилизация трудящихся, в первую очередь — чтобы остановить любые попытки правых, профашистских сил использовать ухудшение ситуации для захвата власти на волне недовольства масс. Во-вторых, от организованного рабочего движения требуется разработка и широкое обсуждение собственной политической программы, ближайшей задачей которой было бы покончить со старой практикой, когда нефтяные доходы достаются капиталистам, в то время как тяжёлые последствия структурных изменений в экономике сказываются на рабочих.

Рабочий класс должен не только продвигать комплексную политику, ориентированную на использование доходов от экспорта нефти для концентрации капитала в стратегических областях экономики (индустрия, производство продовольствия, жилищное строительство, банки и внешняя торговля), но и поставить себе целью прийти к политической власти, с тем чтобы управлять распределением доходов в интересах рабочего класса. Тех самых доходов, которые прежде аккумулировала буржуазия при соучастии всех правительств.

По этой теме читайте также:

Примечания