Если процесс найма рабочей силы является сущностью рынка труда, то ее цена наряду с количеством данного товара наполняет содержание трудовых рыночных отношений. Однако не любая заработная плата носит капиталистический характер. Для этого она должна создавать условия для свободного перемещения рабочей силы на рынке труда, ее производства и воспроизводства в физическом и общественно-историческом аспектах, а ее формирование должно происходить под воздействием законов прибавочной стоимости и цены производства. В список таких условий обязательно входят: денежная форма зарплаты, небольшие разрывы в ее уровне, отсутствие привязки к кабальным формам, а также, как писал А.Н. Быков, точное и ясное ее определение, невозможность ее произвольного изменения, своевременность получения, устранение возможности чрезмерных или незаконных вычетов, удержаний и злоупотреблений х. Все это вытекает из логики функционирования рынка труда. Именно с этих позиций и следует рассматривать тенденции ценообразования на рынке труда России в конце XIX — начале XX века[1].

Пристальное внимание вопросам заработной платы в свое время уделяли многие дореволюционные исследователи. Так, кабальный характер оплаты труда в промышленности и аграрном секторе страны рассматривали А. Макаренко, В.В. (В.П. Воронцов), В.И. Ленин, Р. Гвоздев[2]. На высокую дифференциацию заработной платы в русской хозяйственной жизни указывали П.А. Песков, С.А. Короленко, Ленин[3]. По мнению П.П. Маслова, в самых удаленных губерниях Европейской России заработная плата была выше, чем в центральных, в промышленных — выше, чем в непромышленных. Это объяснялось необходимостью привлечения рабочих, покрытием расходов на переезд и потерю времени[4].

Уже в советское время С.Г. Струмилин рассматривал разрыв в оплате труда между обученными и необученными рабочими, а также между фабричными округами[5]. Э.Э. Крузе впервые указала на большую разницу в уровне годовой заработной платы рабочих не только различных местностей, но и внутри регионов, причем в одних и тех же профессиональных группах[6]. При этом она отметила факторы, влияющие на уровень и дифференциацию оплаты труда рабочих: форма найма, форма оплаты, квалификация, профессия, половозрастная структура, географическое расположение предприятия, господство в регионе какой-либо отрасли, промышленная конъюнктура[7]. Ю.И. Кирьянову удалось выявить ряд закономерностей процесса ценообразования: зависимость величины заработков а, следовательно, и тенденций нивелировки от количества учитываемых предприятий, от квалификации и демографической структуры нанятых рабочих[8].

Проблема высокой дифференциации заработной платы фабрично-заводских рабочих России рассматривалась и в постсоветское время. На взгляд Н.А. Ивановой, причинами подобных отклонений следует считать профессию, квалификацию рабочего, соотношение мужского, женского и детского труда, размер предприятия, его местоположение (город или сельская местность), наличие у рабочего земли, спрос и предложение рабочей силы[9]. В конце 1990-х гг. Л.И. Бородкин и Т.Я. Валетов предложили компьютерную модель, которая на каждом участке исследования учитывала данные о зарплате рабочих /68/ разной квалификации, соотношение спроса и предложения на рабочую силу той или иной квалификации, факторы безработицы и притока рабочей силы из деревни, динамику численности рабочих в рассматриваемой отрасли[10].

В отечественной исторической науке также изучалась проблема соотношения номинальной и реальной заработной платы русских рабочих. До 1917 г. и в первое послереволюционное время материал по данной теме собирали и обобщали фабричные инспекторы[11], комиссии различных ведомств[12] и такие исследователи как А.М. Стопани, С.Н. Прокопович, И.М. Шапошников, М. Давидович, Г. Наумов, В. Овсянников, И.М. Козьминых-Ланин, Ф.Ф. Эрисман, К.А. Пажитнов, Струмилин, А.А. Мануилов, С.Н. Тюрин, С. Бернштейн-Коган, А.Н. Опацкий[13]. Они строили свои исследования по одной и той же методике — сопоставлении номинальной заработной платы и цен на товары рабочего спроса, в первую очередь, пищевые. Итоги их исчислений показали, что реальная заработная плата русского рабочего в начале XX в., тяготея к застою, даже в определенной мере снижалась, особенно в период Первой мировой войны. Позже Струмилин на основе отчетов фабричных инспекторов показал интересные тенденции: не только застоя в движении реальной заработной платы, но и ее отставания от прироста квалификации и нормы эксплуатации[14]. В трудах Кирьянова и Крузе[15] был подтвержден вывод Струмилина о том, что реальная зарплата фабрично-заводских рабочих России в 1900–1913 гг. из-за резкого роста розничных цен практически не изменилась[16]. В постсоветское время изучением соотношения динамики цен и заработной платы русских фабрично-заводских рабочих занимался Миронов[17]. Однако в отличие от Кирьянова и Крузе, бравших для своего анализа довольно репрезентативный региональный срез, он сделал выводы о всей России только по данным ее столицы.

В данной публикации будет сделана попытка ответить на вопрос: что влияло на формирование заработной платы русских рабочих и каковы были особенности данного процесса?

В первую очередь нужно отметить, что, несмотря на более высокий уровень заработной платы промышленного рабочего России относительно других категорий промысловиков, она оставалась крайне низкой.

Об этом свидетельствуют следующие факты. Во-первых, с 1900 г. именно уровень заработной платы рабочих в фабрично-заводской промышленности следовал за ростом цен на хлебные продукты, а не наоборот, при этом постоянно отставая[18]. Во-вторых, забастовочное движение начала XX в. было результатом вздорожания жизни и стремления поднять заработную плату. Это подтверждается соотношением всех забастовок, экономических забастовок и забастовок из-за заработной платы. Так, и в 1897, и 1903 г. в 60% стачек рабочие выдвигали требования, связанные с повышением оплаты их труда и лишь в 28–30% случаев с продолжительностью рабочего дня[19]. Во все предвоенные годы, то есть 1909–1913 гг., количество забастовок из-за низкого уровня заработной платы составляло около 3/4 всех забастовок, что свидетельствует о неудовлетворительном материальном положении рабочих[20]. В-третьих, в 1900 г. доля заработной платы в процентном отношении ко всей валовой продукции составляла край-/69/-не незначительную цифру — 13,57%, а в 1908 г. этот показатель даже понизился до 12,67%[21]. Анализ заработной платы показывает, что общий рост цен в стране почти не был связан с фактором ее роста[22].

Общие сведения о соотношении зарплаты и стоимости продукции иллюстрируются ситуацией, сложившейся на Путиловском заводе в 1908–1913 годах. За рассматриваемые пять лет номинальная заработная плата возросла всего на 2%, хотя стоимость продукции, выпущенной одним рабочим, увеличилась почти на 50%, а прибыли завода возросли в 3 раза[23]. На Луганском паровозостроительном заводе прибыль за 13 лет увеличилась в 23 раза, а среднегодовая заработная плата одного рабочего в 1912–1913 гг. по сравнению с 1901 г. увеличилась только на 7%. Средняя повременная дневная зарплата в 1900–1901 гг., учитывая и сверхурочные заработки, составляла 1.06 руб., а в 1912–1913 гг. — 1,17 руб., средняя поденная плата выросла с 1,74 руб. до 1,90 рубля[24].

Е.М. Дементьев в своем исследовании привел сравнительные данные по зарплате в различных отраслях промышленности Московской губернии, Англии и США (штат Массачусетс). В России в месяц она составляла у мужчин 14 руб. 16 коп., у женщин — 10 руб. 35 коп., у подростков — 7 руб. 27 коп., у малолетних рабочих — 5 руб. 08 копеек. В Англии (в пересчете на рубли) зарплата соответственно составляла — 21 руб. 12 коп., 18 руб. 59 коп., 13 руб. 22 коп., 4 руб. 33 коп., а в США — 65 руб. 46 коп., 33 руб. 62 коп., 28 руб. 15 коп., 21 руб. 04 копейки[25].

По данным фабричной инспекции за 1903 г. средний заработок рабочих в Европейской России вместе с Варшавским фабричным округом был равен 217,03 руб., в 1909 г. — 238,55 руб., в 1913 г. — 263.6 рубля[26]. Для сравнения: в Англии еще в 1886–1891 гг. средний заработок рабочих составлял 608 руб. для мужчин, 313 руб. для женщин, 218 руб. для подростков-мальчиков и 157 руб. для подростков-девочек. Средний заработок американского рабочего на основании результатов одиннадцатого ценза 1890 г. составлял 870 руб. в год[27], а в 1910 г. — уже 1036 рублей[28].

На основании сравнения данных, собранных в России в 1900–1910 гг., и результатов исследований, проведенных в 1905 г. департаментом труда английского Министерства торговли о положении рабочего класса Англии, Бельгии, Франции и Германии, а в 1909 г. — и США, можно заключить, что заработок французского и немецкого рабочих в среднем был более чем в полтора раза выше, чем у российского, а английского — в 2–2,5 раза[29].

Во Франции заработная плата углекопа составляла: в 1906 г. — 485 руб., в 1907 г. — 522 руб.; в Бельгии: в 1907 г. — 545 руб., в 1908 г. — 518 руб.; в Германии: в 1908 г. — 607 руб., в 1909 г. — 560 рублей. При этом средний заработок углекопа на Юге России с 1904 по 1908 г. был равен 308 руб., а в 1908 г. — 330 рублям[30].

Следует особо отметить, что никаких резких отклонений от ценового паритета на продукты питания в Европе и в России тогда не наблюдалось. Так, в 1901–1905 гг. мука пшеничная в Петербурге имела среднюю цену 168,4 коп. за пуд, в Лондоне (в пересчете на рубли) — 174,8 копеек. Овес продавался в Петербурге за 76,2 коп., в Лондоне — за 87,9 коп., в Нью-Йорке — за 87,7 коп.; сахарный песок в Петербурге — 4,96 руб., в Лондоне — 1,64 руб., в Нью-Йорке — /70/ 2,58 рубля. В Москве мясо свинины стоило 5,22 руб., в Лондоне — 8,33 руб., масло растительное, соответственно 5,07 и 3,76 (рапс.), сало (быч.) — 6,29 и 4,38, масло коровье — 13,27 и 14,08 (рус.), сыр — 7,54 (гол.) и 6,99 (эдам), яйца (рус.) за тысячу — 26,84 и 27, 5 (рус.) рублей[31].

При сложении цен всех десяти продовольственных товаров суммы окажутся примерно одинаковыми: для Москвы (Петербурга) — 71,63 руб., для Лондона — 69,29 рублей. Отсюда следует, что при сравнении заработков российских и английских рабочих ценовой фактор по продовольственным товарам можно не учитывать.

В начале XX в. цены в России росли быстрее, чем в Англии и в 1912 г. их общий индекс по отношению к последнему десятилетию XIX в. в России был равен 139,1%, а в Англии — 129%, по пищевым продуктам в России он составлял 145,7% (хлебные продукты) и 153,7% (животные продукты), а в Англии — 115%. То есть к 1912 г. ценовая динамика еще больше понизила покупательную способность номинальной зарплаты русского рабочего по сравнению с его английским коллегой[32].

Причину низкой заработной платы русского рабочего следует искать в целом комплексе обстоятельств. В первую очередь необходимо указать на колоссальное превышение предложения рабочих рук над спросом. Это приводило к эффекту «дешевого труда», когда «невысокая заработная плата, — по словам С.Ю. Витте, — является для русской предприимчивости счастливым даром»[33]. Однако здесь нужно учитывать важную особенность российского рынка труда: он в это время характеризовался недостатком квалифицированных рабочих кадров при одновременном избыточном предложении неквалифицированной рабочей силы[34]. Перенаселение в сельском хозяйстве и наличие огромной резервной армии труда не заинтересовывали предпринимателей в технической модернизации производства. Отсюда вытекала вторая причина низкого уровня зарплаты, которая заключалась «в сравнительно слабой производительности русского рабочего». Кроме того большую роль также играли расположение многих предприятий вне городов, сохранившаяся у части рабочих связь с землей, «низкий уровень культуры народа и неудовлетворительность правового положения рабочего, лишающая его законных средств для успешного отстаивания своих интересов»[35].

Фактический заработок рабочего был всегда меньше указываемого в официальных источниках вследствие не только роста цен, но также его скрытого и явного снижения. К приемам деформации зарплаты относились: перевод стрелок часов[36], задержка зарплаты, обсчет при сдельных работах, штрафование, выдача части заработка талонами в заводские лавки, где цены на предметы первой необходимости были выше рыночных, взяточничество, устройство на работу по протекции, принудительные лотереи[37], редкая выдача зарплаты (4–6 раз в год), система поручительства, при которой поручитель отвечал своим заработком, вычеты за прописку паспорта, на расчетную книжку или тетрадь[38], незаконные вычеты на шахтах и приисках, за материалы и инструменты, взимание платы за топливо, жилье и освещение[39], незаконная выдача части зарплаты «ордерами» или векселями, которые часто скупались у рабочих посторонними лицами по ценам на 30–50% ниже их действительной стоимости[40], подлежа-/71/-щих оплате через неопределенный срок, использование сырья низкого качества, занижение при приемке количества готовой продукции, сокрытие расценок[41] и др.

О данных фактах сообщали или сами рабочие, или они фиксировались официальными лицами. Так, в рапорте Царскосельского уездного исправника Санкт-Петербургскому губернатору от 7 сентября 1905 г. указывалось, что, «арендатор Введенского стекольного завода личный почетный гражданин Фёдор Карлович Шварцгоф уже второй месяц не платит мастерам и рабочим заработанных денег»[42]. При посещении Сормовского завода 27 июня 1901 г. фабричный инспектор записал: «В механическом цехе наряды не выдаются, если и выдаются, то не вписываются цены, а мастер начинает торговаться о цене по сделанной вещи»[43].

О взяточничестве и незаконных штрафах писали в прошении от января 1912 г. рабочие московского трамвайного парка г. Санкт-Петербурга. Во всенижайшем прошении на имя министра внутренних дел рабочие Александровского сталелитейного завода указывали, что два года они не получали даже половины своего заработка[44]. На съезде фабричных инспекторов в 1905 г. отмечалось:

«Мастера... стесняют рабочих на каждом шагу, требуют взяток и проч. В Московской губернии обычное явление — приношение рабочими мастерам после Пасхи, по возращении из деревни, деревенских гостинцев: везут яйца, кур и т.д.; этот безобразный обычай так вкоренился, что мастер сочтет себя обиженным, если кто-то из рабочих обойдет его подарком, и рано или поздно отомстит вольнодумцу»[45].

Об этом же сообщали рабочие на Урале:

«Взятки с рабочих — это у нас обыкновенное явление»; «Десятник берет у рабочих рублей по сту, а иногда и больше, якобы взаймы; некоторым из рабочих он дает векселя, а у некоторых берет деньги прямо на честное слово. Тех рабочих, которые позволяют себе беспокоить десятника требованиями или просьбами возвратить им деньги, десятник застращивает увольнением»; «Принесут им фунт чаю, — возьмут, и от головы сахару тоже не откажутся. Не брезгают и маслом, и яйцами, и кадушками меду, — одним словом, брали и берут сырым и варенным»[46].

Временные вычеты из жалованья были обычным явлением при найме судорабочих на Волге. Каждый рабочий оставлял за навигацию в кассе нанимателя около 30 руб. так называемых «навигационных» и залоговых денег, которые возвращались ему обратно, но уже «в виде награды», которую за проступки можно было и не получить. В результате только за одну навигацию предприниматели получали от рабочих беспроцентный заем в размере 2 млн рублей[47].

Следует упомянуть и еще об одной форме сокращения реальной заработной платы рабочих, повсеместно практиковавшейся в конце XIX — начале XX в. на предприятиях России — о принуждении рабочего через запись в расчетной книжке к исполнению «побочных, не свойственных его профессии, тяжелых и утомительных работ». Например, в 1905 г. в расчетной книжке рабочего иваново-вознесенской фабрики И. Гарелина указывалось:

«Напорщики, кроме работ у напорных прессов обязаны приносить валы из манерной для напирания, класть их на пирамиды, класть валы на шлифовальный станок и снимать с него»; «Рабочие запасные и женщины запасные обязаны /72/ исполнять все работы, относящиеся к производству, какие укажет старший в отделении, и мыть полы в фабричных помещениях».

Из-за подобного произвола в 1905 г. рабочие иваново-вознесенской фабрики Полушина требовали «для уборки мастерских иметь особых людей», отменить обязанность женщин «таскать товар с воза на воз», а рабочие фабрики Зубкова — «не посылать запасных ткачей на другие работы», «отменить браковщиков от таскания вязаного миткаля»[48].

Требуют серьезного критического отношения официальные сведения о заработной плате рабочих в тех отраслях и на тех предприятиях, где преобладал или имел значительное место кабальный наем. Дореволюционный исследователь феномена кабалы Г.П. Сазонов, приведя большое количество фактов ущемления интересов отхожих рабочих подрядчиками в различных отраслях[49], констатировал, что

«обирание рабочего кулаком дошло до крайних пределов; вернее, перешло всякие пределы; что за совершенно излишний, непроизводительный труд кулаки берут у труженика целую половину его заработка; что нередко и этого им мало, и они отбирают даже 2/3 заработка»[50].

Сложившуюся ситуацию подтвердили и другие исследователи[51].

Низкая номинальная зарплата являлась основой и незначительной покупательной способности русских рабочих. Например, в 1880-х гг. ежемесячный расход на питание, обувь, водку и табак одинокого шахтера в Славяносербском уезде составлял 15–18 руб. в месяц при среднем заработке в размере 19 руб. 50 копеек[52]. В 1901 г. такие же расходы одинокого рабочего Кальмиус-Богодуховских копей были равны 15 руб. 33 коп. при среднемесячной оплате труда в размере 23 руб. 17 копеек[53]. В 1902 г. при средней зарплате шахтера Донбасса в 24 руб. расходы на самого работника (питание и одежда), по данным обследования 200 семей, составляли 12,33 руб., на жену — 9,24 руб., на двоих детей — тоже 9,24 рубля. Всего — 30 руб. 81 коп., что на 6 с лишним руб. превышало доходы рабочего[54]. За первое десятилетие XX в. минимальные расходы на питание и одежду рабочих на Юге выросли на 25%[55]. Следовательно, расходная часть бюджета семьи рабочего из 4 чел. составляла как минимум 38 руб. 51 коп., а в год — 462 руб. 12 копеек. Показательно, что в 1910 г. администрация Александровского завода в Екатеринославе выдавала детям рабочих учебники, одежду и обувь, если их родители получали меньше 35 руб. в месяц[56].

На Рыковских копях Донбасса в 1910 г. питание и жилье одиноких рабочих обходилось им в 12–15 руб. при заработной плате в 16–25 рублей[57]. По сведениям Новороссийского акционерного общества, минимальные расходы на питание одинокого рабочего в 1914 г. составляли 11 руб. 35 коп., на другие статьи — 11 руб. 09 коп., а в целом — 22 руб. 44 коп. в месяц[58]. С учетом расходов на лечение, алкоголь, праздники, печать, помощь родным и пр. расходный бюджет следует определить в 26–27 рублей[59]. Исходя из этих данных, Ю.И. Серый подсчитал, что примерные минимальные расходы одинокого рабочего на Юге составляли около 300 руб. в год, а семьи из 5 чел. — 660 руб. при расходе на одного члена семьи в 132 рубля[60]. Из официальных справок шахтоуправлений Кадиевского и Максимовского рудников, а также копи «Председатель Бунге» следует, что в июне 1914 г. из 7 562 горняков 48,1% получали менее 300 руб. в год, то есть меньше прожиточного минимума одного рабочего. Обеспе-/73/-чить только самого себя могли 19% горняков, семью из пяти чел. — только 3,8% шахтеров[61].

Весьма скудный бюджет имели и рабочие-металлисты Юга России, если учесть, что в 1913 г. средняя зарплата на доменных заводах составляла 40,2 руб. в месяц: на Юзовском — 36,3, на Днепровском — 36,1, Александровском — 45,3, Петровском — 41,4, Донецко-Юрьевском — 46,9, Дружковском — 40,0, Макеевском — 56,5, Таганрогском — 40,0, Краматорском — 34,8, Кадиевском — 39,7 руб. и т.д. На передельных заводах среднемесячная зарплата равнялась 42,9 руб.[62].

В 1912 г. на скудное питание, включающее хлеб и овощи, одежду и квартиру одинокий квалифицированный киевский работник тратил в среднем 75,63–76% своего заработка, а семейный — 83,93–86,68%[63]. Бюджетный дефицит присутствовал в 52,4% обследованных рабочих семей [64]. В Киевской губернии ситуация была еще хуже. Здесь средняя зарплата рабочего составляла 13 руб. 16 коп. в месяц. На питание семьи из 4–5 чел. рабочий мог израсходовать только 2,5–3,5 руб. в месяц на каждого. В результате, на одежду, квартиру и другие нужды уже ничего не оставалось[65].

В Москве у фабрично-заводских чернорабочих Басманной части в 1899 г. средняя заработная плата (без штрафов и вычетов) составляла 14 руб., у специальных рабочих — 29, у подростков — 6,50 на хозяйских харчах, у женщин — 9 рублей. После расходов на питание, койку, одежду, обувь и другие надобности у одинокого чернорабочего оставался 1 руб., у семейного, учитывая расходы на детей, получался большой дефицит; у одинокого специального рабочего оставалось 10–15 руб., у семейного расход покрывался доходом. Большинство рабочих, имевших семьи в деревне, посылали туда свои накопления: чернорабочие — от 45 до 60 руб. в год, специальные — от 100 руб. и более. Семейный рабочий, живший в Москве с женой и детьми, также посылал деньги в деревню: чернорабочий — от 3 до 15 руб. в год, специальный — от 5 до 18[66].

Исследование бюджетов рабочих, проведенное полковником В.И. Руденковым на Ижевском оружейном заводе в 1903 г., показало, что основным источником существования рабочих были заводские заработки (92,6% всех доходов). Главными статьями расходов являлись питание (60,7%), одежда (20,8%), плата за квартиру и отопление или содержание собственного дома (9,6%). Расходы на 5,5% превышали доходную часть бюджетов рабочих. Из 22 бюджетов 14 имели дефицит. Разрыв в зарплате был огромным: от 5,51 руб. до 30,58 руб. в месяц при средней зарплате 17,5 рублей[67].

В 1907 г. на Камско-Воткинском казенном заводе была установлена годовая средняя норма бюджета рабочей семьи, состоявшей из 3–4 чел., в сумме 507 руб. в год (квартира — 60 руб., отопление — 45, освещение — 12, одежда — 150, питание — 240 руб.) при среднем бюджете по Европейской России в размере 350 руб., а в Петербурге — 440 рублей. Зарплата на этом заводе в 1906 г. была следующей[68]: в сталелитейном цеху — 322,41 руб., каменном — 166,46, меднолитейном — 252,02, чугунолитейном — 281,11, листокатальном — 265,29, сварочном — 393,8, токарном — 353,8 рубля.

При подобных бюджетах выходом для рабочего было недоедание, ограничение себя в удовлетворении других потребностей, отправле-/74/-ние на работу малолетних детей, сдача углов и прием столовников. Низкая зарплата рабочих приводила к тому, что содержать на нее свою семью могли только примерно 20–30% из них, что значительно, по сравнению с другими странами, увеличивало долю замужних женщин, вынужденных работать в связи с недостаточностью заработка главы семьи[69]. Динамика здесь была следующая: в 1901 г. на предприятиях, подотчетных фабричной инспекции, трудилось 453 352 женщины, в 1908 г. — 546 346, в 1913 г. — 723 913[70]. Труд малолетних с 1901 по 1913 г. на данных предприятиях официально оставался на одном и том же уровне, зато привлечение к труду подростков существенно возросло: с 146 177 в 1901 г. до 224 932 в 1913 году[71]. Можно предположить, что непосредственным результатом массового привлечения в промышленность женского и детского труда явилось удешевление рабочей силы мужчин, вытеснение их из промышленности, рост безработицы и аграрное перенаселение. Это прямо признали чины фабричной инспекции на своем съезде в апреле 1905 г.:

«Вообще труд женщин и подростков оплачивается чрезвычайно низко, количество же тех и других, особенно в прядильноткацкой промышленности, возрастает с каждым годом, рабочие-мужчины жалуются, что женщины и подростки “цену сбили” и на их работу»[72].

На уровень заработной платы в России серьезное влияние оказывала интенсивность классовой борьбы рабочих и предпринимателей. Это видно из сравнения динамики заработной платы и забастовок по данным, собранным фабричными инспекторами на предприятиях Европейской России.

Так, в 1903 г. произошло 550 забастовок, в которых участвовало 86 832 рабочих по сравнению с 1902 г., когда было отмечено 123 забастовки. Это сразу же повысило среднюю заработную плату в 1904 г. с 208 до 213 рублей. Когда же в 1904 г. количество забастовок снизилось до 68, это сразу же отразилось на зарплате — она упала до 205 рублей. Конечно, на величину оплаты труда действует не только интенсивность классового противостояния, но все же в этот период она играла решающую роль. Это наглядно видно из сравнения данных за следующие годы. В 1905 г. наблюдался взрыв стачечной борьбы: произошло 13 995 забастовок с числом участников — 2 863 173 человека. Это привело к тому, что зарплата в 1906 г. повысилась до 231 рубля. Последующее снижение количества забастовок вдвое, но при большом их абсолютном количестве и реальной угрозе для предпринимателей продолжения революции, не оборвало тенденцию роста зарплаты. В 1907 г. она возросла до 241 рубля. Снижение зарплаты произошло в 1909 г. (236 руб.), когда революция завершилась поражением и волна стачек стала возвращаться на дореволюционный уровень: в 1908 г. — 892 забастовки, в 1909 г. — 348[73]. Здесь стали проявлять свою силу иные факторы образования цены на рабочую силу, в том числе и обратного свойства. При этом надо учитывать тот факт, что рабочие предприятий, на которых забастовочная борьба велась дольше и упорнее, чаще всего добивались существенного повышения заработной платы, но теряли при этом общее количество рабочих дней в году, что приводило к снижению статистических показателей роста заработной платы. Например, в 1905 г. рабочие потеряли таким образом /75/ свыше 10 руб. годового заработка на человека, но зато получили существенную прибавку в следующем 1906 г. — 26 руб. на человека[74].

В свою очередь предприниматели также организовывали коллективные формы борьбы с рабочими. По образцу западных стран во многих промышленных центрах России (Санкт-Петербурге, Москве, Ростове-на-Дону, Риге, Нижнем Новгороде, Тифлисе, Екатеринославе, Харькове, Житомире, Таганроге и др.) в конце XIX в. возникли «союзы работодателей». Они занимались учетом оппозиционно настроенных рабочих, составлением и обменом «черными списками» для предотвращения поступления на работу занесенных в список лиц, организацией локаутов, вербовкой штрейкбрехеров[75].

Вот лишь некоторые примеры. В 1889 г. появился союз предпринимателей г. Шуи, когда после общей стачки текстильщиков владельцы четырех фабрик заключили соглашение не принимать на работу пришлых рабочих и не изменять принятый распорядок без взаимного согласования. В 1899 г. перед угрозой новой стачки фабриканты Шуи вновь объединились. В 1897 г. В Кинешемском уезде Костромской губернии возник союз семи фабрикантов, которые договорились сохранять 12-часовой рабочий день и снизить расценки с нового срока найма. В том же году в Иваново-Вознесенске возникло объединение фабрикантов, выработавшее общие правила найма рабочих, значительно ухудшивших их положение. В мае 1899 г. в Московском уезде против 3 тыс. забастовщиков семи кирпичных заводов объединились их владельцы. В мае 1900 г. возник союз владельцев кирпичных заводов уже всей Московской губернии[76].

Наиболее упорное сопротивление сообщества предпринимателей оказывали в вопросах заработной платы. Так, 29 марта 1905 г. начальник Балтийского судостроительного и механического завода докладывал управляющему Морским министерством о том, что на собрании санкт-петербургского Общества фабрикантов и заводчиков от 15 марта 1905 г. был возбужден вопрос о выработке общей конвенции предпринимателей по поводу поднятых бастовавшими рабочими проблем. По итогам обсуждения собрание заключило соглашение из шести пунктов:

«1. — Не делать никакого сокращения в продолжительности рабочего времени ни прямо, ни косвенно, впредь до решения этого вопроса в законодательном порядке...

2. — Не допускать оплаты прогульного, вследствие участия в стачках, времени, так как право на получение вознаграждения за дни забастовки действующими законами не оправдываются.

3. — Участие рабочих в определении заработной платы и в вопросах внутреннего фабрично-заводского распорядка безусловно недопустимо.

4. — Право увольнения рабочих принадлежит заводоуправлению, и никакое вмешательство рабочих или их представителей в это дело не должно быть допускаемо.

5. — Требования рабочих об отмене штрафов отклонять по силе действующего закона.

6. — Установление, по требованию рабочих, гарантированной заработной платы для работающих по сдельным расценкам, равно как установление минимальной платы для поденных, не допустимо. За-/76/-работная плата должна подчиняться закону спроса и предложения, и отступление от этого, даже кажущиеся чисто формальным, опасно как вредный прецедент вмешательства рабочих»[77].

В России наблюдался высокий уровень межрегиональной дифференциации оплаты труда промышленных рабочих. Еще в 1880-х гг. было установлено, что на западных окраинах империи она была выше, чем в центральном районе. Так, в Харьковском округе средний заработок по более чем 50 производствам был равен 12,5 руб. для мужчины, 7,5 руб. для женщины и 4,5 руб. для малолетних в месяц. В Московском округе по 20 производствам он равнялся 18,5 руб. для мужчин, 9 руб. для женщин и 6,5 руб. для малолетних, в Виленском округе средний заработок по всем производствам по этим же категориям был равен 20,92, 9,20 и 3,44 руб. соответственно. Сравнение по семи производствам Центральной России и Царства Польского показало, что мужчины получали в последнем на 32,2% больше (20,1 руб. по сравнению с 15,2 руб.), женщины — на 73,9% (15,3 руб. по сравнению с 8,8 руб.), малолетние — на 60% (8,8 руб. по сравнению с 5,5 руб.). При этом даже с учетом, что в Центральной России рабочим как бы бесплатно предоставлялись хозяйские квартиры (1–1,5 руб.), разрывы оставались весьма существенными[78].

В 1913 г., по данным фабричной инспекции, средняя зарплата в Петербургском округе была 339,33 руб., в Варшавском — 302,37, в Харьковском — 286,28, в Московском — 218,95, в Поволжском — 231,62, в Киевском — 196,85 рублей [79]. По губерниям наивысшего размера заработная плата достигла в 1913 г. в Ставропольской (449 руб.) и Екатеринославской (426 руб.); в Петербургской (384 руб.), Бакинской (383 руб.), в Донской области (379 руб.), в Лифляндской (357 руб.), Ковенской (357 руб.), Курляндской (355 руб.) губерниях. Наименьшая плата была отмечена в Холмской губернии — 91 руб., в Тамбовской — 107, Курской — 112, Подольской — 123, Черниговской — 124 рубля. Такая большая разница в зарплате между регионами (в 4–5 раз) была замечена еще современниками. Причем К.А. Пажитнов отметил, что революционные события не произвели в этом отношении больших перемен: районы с максимальной и минимальной зарплатой остались прежними[80].

Крузе, анализируя данные о размерах заработной платы фабрично-заводских рабочих по промышленным округам и губерниям России за отдельные периоды промышленного цикла 1900–1913 гг. (кризис — депрессия — подъем), выявила интересную закономерность: «пропорции и соотношения в их уровнях для различных губерний оставались неизменными на всем протяжении цикла»[81]. Здесь действовал целый комплекс причин.

В первую очередь, уровень заработной платы рабочих того или иного района зависел от того, какая отрасль промышленности в данной местности господствовала: если труд в ней оплачивался низко, то это понижало зарплату и в других отраслях. Например, в Харьковской губернии в 1900 г. преобладало производство сахарной свеклы, а в Екатеринославской — выплавка железа. Поэтому харьковский металлист зарабатывал 364 руб. в год, а Екатеринославский — 404 рубля[82]. Однако при этом профессия рабочего сама по себе также играла большую роль в установлении уровня цены рабочей силы. Так, средняя /77/ годовая зарплата рабочих электрических станций в Европейской России в 1908 г. была равна 463,86 руб., рабочих ватных фабрик — 221,74, суконных — 184,75, чугунолитейных заводов — 279,13 рублей[83].

На уровень оплаты труда рабочих влияло местоположение промышленного района и отдельного предприятия: цены на рабочие руки по мере приближения к центрам промышленности возрастали, а по мере удаления от них падали. Самые высокие заработки были у рабочих в крупных городах наиболее развитых в промышленном отношении губерний: Петербургской, Екатеринославской, Курляндской, Лифляндской, Эстляндской, Нижегородской. Скорее всего, решающим фактором здесь была стоимость жизни. Например, почти во всех группах производств средние заработки рабочих при заведении в Московской губернии в 1908 г. были выше, чем в остальных губерниях ЦПР, так как здесь жизнь рабочих была гораздо дороже[84].

Влияние оказывала и специфика расположения предприятий некоторых отраслей. Например, в ЦПР владельцы текстильного производства вокруг крупных комбинатов располагали мелкие сельские ткацкие фабрики, что, несомненно, оказывало воздействие на размеры заработков фабричных рабочих. В 1911–1912 гг. фабричный ткач Владимирской губернии зарабатывал 194,4 руб., а ткач сельских фабрик — 138 рублей[85].

Серьезной причиной, определявшей уровень заработной платы, являлась величина предприятий, преобладавших в данной местности: на крупных она была выше, на средних и мелких — ниже[86]. При этом рабочие в заведении получали, как правило, больше надомников. Однако эта тенденция проявлялась не всегда. В Московской губернии заработок трудящихся на дому в столярно-мебельном и кузнечно-слесарном производстве в полтора раза превышал зарплату рабочих на производстве. Рабочие на стороне в овчинно-дубильном производстве Владимирской губернии зарабатывали в среднем на треть больше рабочих при заведении во всей группе обработки животных продуктов. Примерно то же самое относилось и к изготовлению войлочной и валяной обуви в Костромской и Ярославской губерниях, а также к веревочному и канатному производству в Нижегородской губернии. Эти примеры показывают, что ручной труд, требующий высокой квалификации, оплачивался дороже, даже если он использовался на дому[87].

В местностях России со слабо развитой промышленностью, как писала Крузе, на уровень заработков промышленных рабочих влиял складывавшийся в том или ином регионе уровень цен на рабочие руки сельскохозяйственных рабочих[88]. Проведенный анализ показал, что связь между двумя видами заработков действительно присутствовала, но не в понижающей тенденции, а в повышающей. Все губернии с высокими промышленными заработками имели и высокие сельскохозяйственные, но не все губернии с относительно низкой зарплатой промышленных рабочих имели низкие заработки на сельских работах[89].

При этом серьезной проблемой является установление взаимоотношений ценообразования в сельском хозяйстве, промышленности или совокупности общих хозяйственных условий регионов. Скорее /78/ всего, взаимовлияние здесь происходило по всем трем векторам. Несомненно, что высота заработной платы, складывавшаяся в той или иной земледельческой губернии, влияла на предложение рабочих рук в местной промышленности. Однако то же самое происходило и в обратном направлении, но только в промышленных губерниях. Высокая номинальная заработная плата (НЗП) в промышленности соседствовала с высокой зарплатой на сельских работах в тех регионах, в которых развитое земледелие сочеталось с развитой промышленностью при развитой транспортной инфраструктуре. Это имело место в Прибалтийском и частично в Южном районах[90].

На складывавшийся в регионах уровень заработной платы промышленных рабочих оказывали воздействие не только распространенность в том или иной отрасли, в том или ином регионе связи рабочих с землей, но также различных кабальных форм: зимней наемки, ростовщичества, продовольственной и бытовой зависимости, различных способов понижения заработной платы, произвола подрядчиков[91].

Межотраслевые различия в уровне оплаты труда в России были также весьма значительны. На всем протяжении начала XX в. выше средних общероссийских величин заработки были в металлообрабатывающем производстве (на 51,4–63,3%). Именно в этой отрасли преобладали рабочие-мужчины и наиболее квалифицированный труд. Близкими к среднему были заработки в производствах обработки бумаги, смешанных материалов, дерева, минеральных веществ, животных продуктов. Пониженная зарплата наблюдалась в различных производствах текстильной промышленности (в среднем на 20%), где было занято около половины всех рабочих, и в заведениях обработки продуктов питания (на 10%)[92]. Именно в этих отраслях преимущественно употреблялся труд необученных рабочих и женщин. Еще более низкую плату получали рабочие предприятий, обложенных акцизом: табачных, спичечных фабрик, сахарных заводов и т.д.[93]

В 1900 г. самая низкая зарплата была на производствах по обработке льна — 140 руб., а самая высокая — по обработке металлов — 342 руб., то есть имел место разрыв в 2,44 раза. В 1913 г. самая низкая зарплата переместилась в производства по обработке продуктов питания — 189 руб., а самая высокая осталась на предприятиях по обработке металлов — 402 рубля. В итоге, разрыв — в 2,12 раза. Таким образом, в начале XX в. можно наблюдать крайне незначительное сближение цен на рабочие руки между отраслями промышленности.

Большой интерес представляет анализ причин дифференциации оплаты труда в отдельных отраслях. Например, для металлургической и металлообрабатывающей промышленности Донбасса характерным был резкий разрыв в оплате между небольшой группой квалифицированных рабочих и основной рабочей массой. В конце XIX в. английские рабочие на Юзовском заводе получали 3–4 руб. в день, а русские — не выше 1 рубля[94]. На бельгийском чугунно-литейном заводе в Успенке средний заработок русских рабочих составлял в 1898 г. 80 коп. в день, а бельгийские рабочие за эту же работу получали 3 руб. 70 копеек. На Сулинском заводе в марте 1900 г. чернорабочие получали 60–70 коп., в доменном цехе — от 70 коп., в прокатном — от 1 руб. до 3 руб. 50 копеек. На Луганском патронном заводе дневной зара-/79/-боток женщин в гильзовой мастерской составлял 35 коп., а токарей завода — 2 руб. 75 копеек[95]. На фабрике Товарищества бумажных изделий Карзинкина и Игумнова в Ярославле прядильщики получали в месяц от 11 до 25 руб., ткачихи — от 7 до 14 руб., банкаброшницы — от 5 до 11 руб., мальчики и девочки 12–14 лет — от 3 до 5 рублей[96].

Особое отношение складывалось у начальства сахарных заводов к постоянным квалифицированным рабочим. Они проживали в бесплатных квартирах или домах, им бесплатно предоставлялись огород, дрова, корм для коровы. Такие рабочие получали повышенную, по сравнению с другими работниками, зарплату. Если обычный рабочий получал 6–8 руб. на хозяйских харчах, то слесарь — 30–45, медник — 40–45, кузнец — 30–45, плотник — 20–30 рублей[97]. Но и такая зарплата не позволяла рабочим нормально существовать.

Зафиксированный Крузе огромный диапазон в сфере оплаты труда чернорабочих России (в 1904–1906 гг. от 25 коп. до 1 руб. 20 коп. в день) имел своими причинами изменения в промышленной конъюнктуре того или иного периода экономического цикла, игру спроса и предложения на рынке труда, революционные события 1905–1907 гг., близость к промышленным центрам, общий характер экономического развития той или иной местности, господство в ней определенных отраслей[98].

«В целом же — делает вывод В.Ф. Цитульский — наблюдалась такая тенденция, что в губерниях промышленных, где предприятия были оснащены современной на тот период техникой, работали круглый год, имели высокую концентрацию производства и являлись собственностью финансового капитала, заработки чернорабочих резко отличались по своему уровню от заработков рабочих непромышленных губерний»[99].

Величина оплаты труда рабочих в большой степени зависела от ведомственной принадлежности предприятий. Так, если в начале XX в. среднегодовая зарплата рабочих на предприятиях Урала, подведомственных фабрично-заводской инспекции, составляла 210 руб., то на казенных заводах края она была гораздо выше: от 280–285 руб. на Ижевском и Воткинском заводах, до 321 руб. на Златоустовском и 432 руб. на Мотовилихинском заводе[100].

Значительную роль в дифференциации уровня заработной платы в разных районах и отраслях играли общие факторы капиталистического развития: уровень промышленного производства, удельный вес капиталистического уклада в сельском хозяйстве, состояние рынка и экономическая конъюнктура, степень миграции рабочих кадров, культурный уровень населения[101].

В литературе также отмечалось, что величина среднего заработка зависела от соотношения мужского, женского и детского труда[102]. Причиной этого было то, что женщины получали зарплату примерно на треть меньше мужчин, подростки — наполовину, а малолетние — иногда даже в 3 раза меньше. В 1884–1885 гг. в Коломенском, Серпуховском и Бронницком уездах Московской губернии мужчины в среднем зарабатывали 14,15 руб. в месяц, женщины — 10,35 руб., подростки — 7,27 руб., малолетние — 5,08 рублей[103]. В 1908 г. в Московской губернии средний месячный заработок мужчины на производстве составлял 22 руб. 96 коп., а женщины — 13 руб. 84 копейки[104]. По сообщениям Комиссии по улучшению быта рабочих военного ве-/80/-домства, в начале XX в. в Петербургском акцизном округе средняя заработная плата рабочего-мужчины была равна 21 руб. в месяц, женщины — 15 руб.; на предприятиях же военного ведомства в Санкт-Петербурге и его окрестностях женщине платили 16,3 руб., подростку — 9,6 рублей. А на всех военных предприятиях России менее 20 руб. зарабатывали 93% женщин, а среди мужчин этот процент был равен только 39,8%[105].

Данные промышленной переписи 1908 г. вроде бы подтверждают вывод о значимости половозрастного фактора. Например, в Московской губернии на текстильных предприятиях среди рабочих был очень большой процент женщин и относительно низкая зарплата, а на предприятиях по производству металла, где было мало женщин, зарплата была более высокой. При этом интересно отметить, что как только в разрядах, относящихся к металлическим производствам, доля женщин среди рабочих повышалась, то тут же падала зарплата[106]. Однако у этого доказательства есть очевидные слабые стороны. Те предприятия VIII группы (заведения по обработке металлов), на которых выплачивалась относительно низкая зарплата, имели не только высокую долю женщин-работниц, но иногда и более скромные размеры, что можно трактовать также как причину пониженных заработков. Кроме того, анализ всех групп и разрядов выявляет очень пеструю картину заработков в различных производствах, которая не позволяет достаточно четко зафиксировать действие половозрастного фактора — он нивелируется размером предприятий, его отраслевой специализацией, местоположением, а также промышленной конъюнктурой на различных этапах десятилетнего экономического цикла. Однако возможно, как считал В. Леонтьев, различия в оплате мужского и женского труда были связаны с разницей в простоте операций. Чем меньше она была, как, например, на ткацких фабриках, тем более сближалась заработная плата мужчин и женщин[107].

Надо отметить как положительное явление повсеместное значительное преобладание денежной формы оплаты труда над натуральной. По данным сводов отчетов фабричных инспекторов, рабочим на предприятиях Европейской России в 1900 г. наличными деньгами было выдано 91,5% заработной платы, в 1901–89,7, в 1902–89,5, в 1903–90,5, в 1904–89,5, в 1905–89,7, в 1906–90,8, в 1907 г. — 90,2%[108]. Однако при этом необходимо учитывать, что официальные данные далеко не всегда учитывали реальное положение дел.

На цену рабочей силы определенное воздействие оказывала динамика безработицы. О ее размерах можно судить по изменению численности рабочих. Так, в горнозаводской промышленности России в 1900 г. насчитывалось 716 тыс. чел., а в 1903 г. — уже 610 тысяч[109]. То есть сокращение составило 106 тыс. чел., или 14,8%. При этом зарплата на многих шахтах и заводах Донбасса была снижена на 20–40%[110]. Точно зафиксировать влияние этого фактора не представляется возможным в силу неполноты статистики и особенности России того периода — слитности безработицы и аграрного перенаселения. Например, за 1900–1902 гг. на 89 054 чел. сократилось число рабочих на предприятиях, подотчетных фабричной инспекции и закрытых по тем или иным причинам: в 1900 г. — на 20 083, в 1901 — на 34 987, в 1902 г. — на 33 984 человека[111]. Однако эти данные не дают представления о /81/ том, что происходило с уволенными рабочими дальше. Уезжали ли они в деревню, поступали ли на работу на другие предприятия или становились безработными.

Согласно переписи, проводившейся в Москве 27 января 1902 г., оказалось, что среди опрошенных безработных не имели работы до 1 месяца — 24,9% (4253 чел.), 1–3 месяца — 34,8 (5964 чел.), 3–6 месяцев — 23,3 (3990 чел.), 6–12 месяцев — 10,3 (1761 чел.), более года — 6,7% (1145 чел.). Всего в Москве, таким образом, было опрошено 18 117 безработных, из которых 17 113 чел. указали продолжительность своей безработицы, по остальным 1 004 лицам выяснить эти данные не удалось. Весной 1906 г. в Москве проводилось социологическое обследование 1601 безработного. В результате оказалось, что 1 месяц оставались без работы 16,3% опрошенных, 2 месяца — 13,8, 3 месяца — 7,9, 4 месяца — 8,1, 5 месяцев — 14,8, 6 месяцев — 11,1, 6–9 месяцев — 15, 9–12 месяцев — 6,6, 1–1,5 года — 2,5, 1,5–2 года — 1,3, более 2 лет — 2,6%. То есть не имевшие работы до 3 месяцев составляли 38%, от 3 до 6 месяцев — 34, от полугода до года — 21,6 и больше года — 6,4%. Сравнение этих исследований показывает, что процент остававшихся без работы до 3 месяцев в 1902 г. был значительно выше, чем в 1906 г., что отражало кризисные явления в экономике. Зато доля безработных за более продолжительные периоды в 1906 г. была намного выше, чем в 1902 г., что указывает уже на хронический характер безработицы[112].

Наибольший интерес в исследовании 1906 г. представляет фиксация причин увольнения рабочих. Наибольшее число уволенных в качестве причины указали экономические фактор: сокращение работ, закрытие предприятий и т.д. Это составляло 42,3%. Далее следовала та или иная оппозиционность (28,6%): участие в стачке или в политической деятельности, ссоры с администрацией предприятий. Такие результаты отражают, с одной стороны, крайне неблагоприятные социально-экономические условия, сложившиеся на рынке труда, а, с другой, попытку рабочих их изменить[113]. Этот вывод подтверждается и другими показателями. Из 1 601 безработного только у 140 (8,7%) были случайные заработки, а у 13,7% семей безработных — сбережения[114].

В 1913 г. по специальной анкете, разработанной Обществом экономистов и ремесленной секцией при Киевской выставке, было опрошено 572 рабочие семьи. Выяснилось, что 268 чел., или 46,6%, оставались на протяжении различных сроков без работы; из них: от 1 до 3 месяцев — 55,9%, свыше 3 месяцев — 19,77%. Возможно, одним из результатов такого положения являлось то, что семейными были только 288 чел., или 50,3%, ибо «только наличность известного достатка» давала им «возможность обзаводиться семьей»[115].

Полная безработица в годы кризисов дополнялась частичной. Около половины всех действовавших заведений пользовались так называемыми «гулевыми днями». Так, в рельсопрокатном цехе Брянского завода Екатеринославской губернии до кризиса рабочие трудились 27 дней в месяц, а в 1903 г. — 10–12 дней. На Харьковском паровозостроительном заводе каждый рабочий имел различную помесячную нагрузку[116]. Практика «гулевых дней» в некоторых районах страны имела давнюю традицию и несколько иной характер: в /82/ данном случае не безработица порождала «гулевые дни», как это обычно происходило, а они сами становились аналогом безработицы. Это относилось, прежде всего, к промышленности Урала. Здесь в силу большого предложения рабочей силы, кабального положения рабочих, их привязки к предприятию наделом, хозяйством, обязательствами и долгами, всегда имелся значительный избыток «своих» рабочих. Горнозаводчики были заинтересованы в наличии не классической резервной армии труда, а частичной занятости работников через механизм распределения между ними «гулевых дней». Владельцы таким образом добивались двух целей: на предприятиях поддерживалось относительное спокойствие при низкой заработной плате[117].

В 1900 г. на Урале из 81 завода только 22 работали без «гулевых дней». На Верх-Исетском заводе подобные дни бывали от 2 до 7 раз в месяц, на Режевском заводе — от 9 до 19 раз[118]. На Михайловском заводе Сергинско-Уфалейского округа с мая 1898 по май 1899 г. в листокатальном цехе мастера, винтовщики и болванщики отработали по 151 смене, подмастерья — 155 смен, работники — 136 смен[119].

Наибольшие размеры скрытой безработицы на Верх-Исетском заводе в 1902 г. были среди поденных и отрядных рабочих: за март «гулевые дни» у них составляли 62%, а за апрель — 92,7%. На этом же заводе замечалась следующая закономерность: чем ниже квалификация рабочих, тем больше они имели «гулевого» времени. Однако администрация заводов при вычислении заработной платы не учитывала этот фактор. Метод, которым она пользовалась, состоял в том, что брался средний заработок рабочего за смену (или поденный) по цеху или заводу и перемножался на количество дней работы цеха, завода в год или за месяц и совершенно не учитывалось количество «гулевого» времени. В таком случае заработки казались более высокими, чем они были фактически. На том же Верх-Исетском заводе в 1902 г. средний заработок за день составлял 60 коп., за 28 дней — 16 руб. 80 копеек. Однако среднемесячная зарплата тех же рабочих по расчетной ведомости была гораздо ниже — 6 руб. 48 копеек[120].

Важнейшей особенностью рынка труда в России, влиявшей на заработную плату промышленных рабочих, была независимость общего совокупного предложения труда от его спроса. Предложение исходило не из потребностей рынка, а из степени нужды крестьянского населения (обеспеченности землей, доступностью аренды и др.[121]) — общей и региональной. При этом потоки отхожих рабочих расходились на региональные рынки труда неравномерно и волнообразно, сочетаясь с влиянием спроса на предложение на локальном уровне, создавая условия для резких межрегиональных колебаний заработных плат.

При анализе цены рабочей силы в российской промышленности всегда следует применять системный подход, учитывающий все рассмотренные факторы, действующие на базе основного — огромного превышения предложения рабочей силы над ее спросом. Это относится не только к общероссийскому уровню, но и к рассмотрению региональных рынков труда в тот или иной отрезок времени. Например, на Украине, несмотря на большие колебания по губерниям уровня среднегодовой заработной платы во время кризиса 1900–1903 гг., она оставалась стабильной: в 1900 г. — 14,1 руб., в 1901–14,12, в 1902 — /83/ 14,36, в 1903 г. — 15,67 руб. в месяц. Это стало результатом взаимодействия различных векторов. В годы кризиса выживали самые крупные предприятия с наиболее высокой зарплатой. И, наоборот, мелкие погибали, и сведения по зарплате на них очень часто не попадали в официальную статистику, что, безусловно, отражалось на ее уровне в сторону завышения. Кроме того, в годы кризиса увольнялись рабочие средней квалификации, а сохранялись те, кто имел высокую квалификацию с большей зарплатой. В 1902–1903 гг. на Юге России возникло крупное забастовочное движение, что, с одной стороны, уменьшило количество рабочих дней, включаемых в статистику, но, с другой, — заставило предпринимателей пойти на определенные уступки. И, наконец, нельзя не учитывать и того, что кризис развивался неравномерно в разных отраслях и губерниях[122].

Таким образом, анализ факторов ценообразования на рынке труда Европейской России позволяет зафиксировать его важные особенности: крайне низкий уровень номинальной и реальной заработной платы; уменьшение фактического заработка рабочего вследствие его скрытого и явного снижения; уменьшение заработной платы кабально нанятых рабочих со стороны кулаков и подрядчиков; серьезное влияние на уровень заработной платы в России интенсивности классовой борьбы рабочих и предпринимателей; высокий уровень межрегиональной и межотраслевой дифференциации оплаты труда промышленных рабочих; независимость общего совокупного предложения труда от спроса на него.

Уровень заработной платы рабочих конкретного района зависел от того, какая отрасль промышленности в данной местности господствовала: если труд в преобладающей отрасли оплачивался плохо, то это понижало зарплату и в других отраслях. На уровень оплаты влияло местоположение промышленного района и отдельного предприятия: цены на рабочие руки по мере приближения к центрам промышленности возрастали, а по мере удаления от них — падали. Влияние оказывала и специфика расположения предприятий некоторых отраслей. Серьезной причиной являлась величина предприятий, преобладавших в данной местности: на крупных она была выше, на средних и мелких — ниже. На уровень заработков промышленных рабочих оказывал воздействие складывавшийся в том или ином регионе уровень цен на рабочие руки сельскохозяйственных рабочих. Высокая зарплата в промышленности соседствовала с высокой зарплатой на сельских работах в тех регионах, в которых развитое земледелие сочеталось с развитой промышленностью при развитой транспортной инфраструктуре. Заработная плата промышленных рабочих коррелировала с распространенностью в той или иной отрасли, в том или ином регионе связи рабочих с землей, а также различных кабальных форм найма. Ее величина также зависела от соотношения мужского, женского и детского труда. Значительную роль в дифференциации уровня заработной платы в разных районах и отраслях играли общие факторы капиталистического развития: уровень промышленного производства, удельный вес капиталистического уклада в сельском хозяйстве, степень миграции рабочих кадров, культурный уровень населения.

В целом изучение особенностей и факторов ценообразования на рынке труда Европейской России конца XIX — начала XX в. дает /84/ основание сделать вывод о том, что его буржуазная модернизация была весьма далека от своего завершения, ибо, во-первых, существовали трудности с выявлением стоимости рабочей силы и, во-вторых, возникли тенденции его монополизации работодателями и последующей деградации.

По этой теме читайте также:

Примечания