«Третий главный герой — Туман, условно говоря, главный “опричник” — вот за его душу, по большому счету, идет противостояние, как ни странно это звучит. <…> Он постепенно делает выводы о том, что и цинизм в крайней степени, и романтизм — это одинаково нездоровые и трагические явления»[1].

Так Юрий Быков обозначил посыл своей новой картины «Завод», где в схватке сходятся рабочий («романтизм») и хозяин («цинизм»). Нешаблонным сюжетом режиссер дал много поводов критикам: а верно ли показан рабочий класс? а может не надо во всем винить олигарха? да куда там «опричнику» исправиться?! а не многовато ли насилия? а не маловато ли социальной повестки?

Социальный расклад

Хотя режиссер описывает главный конфликт фильма словами о противостоянии цинизма и романтизма, сам киноматериал дает достаточно правдивый социально-экономический образ нашего общества. Его нельзя назвать исчерпывающим, но это очень удачный набросок. Он выгодно выделяется на фоне иных сюжетов так называемого социального кинематографа, где авторы выдумывают реальность или подменяют ее набором туманных символов и аллегорий.

Один лагерь в повествовании Быкова — имущий и правящий класс: олигарх Калугин, упоминаемый покорный ему «губер» и вообще не обозначаемые «они», а также их военизированная охрана. Калугин жилист, спокоен и решителен, даже находясь под дулом автомата. Он не растерял ту хватку, благодаря которой двадцать лет назад прибрал себе завод. Казалось бы, его сила, способная даже вызвать симпатию, — это гарант его самостоятельности. Но ближе к концу действия он говорит своему похитителю: я не буду ввязывать в это дело «губера», убей меня сейчас, иначе меня убьют люди, стоящие за мной. Вершитель заводских судеб уже давно взят в заложники логикой существования его класса. И если он нарушит правила, рассказав о методах обогащения, если он потянет эту ниточку, его с легкостью обрубят. Сила персоны злодея — ничто перед силой классовых интересов.

Другая сторона — масса угнетенных и несчастных людей: инвалид новейших войн, бывший уголовник, оставленный детьми старик, брошенный женой мужик, паренек с тяжело больной матерью, отец с беременными незамужними дочками. Это рабочие мрачного завода железобетонных изделий, в который Калугин за двадцать лет не вложил ни рубля. Теперь, разумеется, предприятие становится убыточным и закрывается. Зарплата вряд ли будет выдана. В ответ на свой выкрик «а забастовки не боишься?!» рабочие слышат уверенное «не боюсь» Калугина. Да, при закрытии завода глупо угрожать его остановкой — забастовкой!

Это первым схватывает инвалид войны Седой и подбивает пятерых товарищей по станку взять деньги у Калугина силой, похитив его. Решение принимается на фоне портрета Ленина. Товарищи дорабатывают план: взять надо столько, чтобы хватило надолго. Седой не против, деньги для него — лишь способ вовлечь коллег в хитро рассчитанный сценарий, и его не интересуют ни деньги, ни сами рабочие. Уже в разгар непредвиденного для всех, кроме него самого, развития событий Седой обличает раболепие и разъединенность своих соседей по цеху. Мне, говорит он, нет дела ни до вас, ни до ваших семей. Он затеял эти обман и насилие не для того, чтобы получить деньги от олигарха и бежать. Седой искусно сымитировал рабочий бунт, чтобы заставить Калугина рассказать на телекамеру об истории его противозаконного обогащения, о загубленном им заводе, о закопанных в роще конкурентах. Эти слова начисто опровергают самоуверенную фразу олигарха о том, что он выбился наверх благодаря своим способностям, тогда как рабочие все это время просто спивались. Нет, медленно убивая завод, хозяин раздавливал и его коллектив, вогнав его в безысходность.

Однако открывшийся замысел Седого может отбить симпатии зрителя к этому персонажу. Невольно позаимствованный из XIX века у Сергея Нечаева метод обмана своих товарищей вряд ли многим придется по душе. Особенно тем, кто имеет свободное время для чтения литературы, обличающей Нечаева. Но полезно поставить умственный эксперимент: если бы мы действительно увидели сюжет, в котором вооруженный рабочий вынуждает олигарха поведать о своем темном прошлом, какое бы чувство в нас возобладало? Даже если бы мы знали, что рабочий-мститель завлек остальных участников обманом и рисковал их жизнями. Пусть каждый ответит себе сам.

Вспомним и поступок коммуниста-одиночки, морского офицера Валерия Саблина, который в 1975 г. поднял восстание на корабле «Сторожевой», наивно рассчитывая выступить по радио и на телевидении[2]. Он не создал заранее организацию сознательных революционеров, но поднял матросов на выступление силой своего заслуженного авторитета, поставив их перед фактом собственных планов. Но это не умаляет героизм Саблина. Да, в его поступке было много наивности и непрофессионализма, но в отчаянном действии одиночки они закономерны, а отчаянный одиночка закономерен для периодов, когда нет массового движения, для реакционных эпох. И для той, в которой жил Нечаев, и для той, в которой жил Саблин, и для той, в которой жили и живут сегодня прототипы Седого: приморские партизаны, Сергей Рудаков[3], взорвавший себя в архангельском ФСБ Михаил Жлобицкий. Странно было бы предъявлять этим нашим современникам, как и киношному Седому, претензии за непродуманность их действий. Посмотрите на их биографии. Да и будь они более подкованы политически, к кому бы они могли обратиться для совместной борьбы с вопиющей несправедливостью? В недрах безголосого общества бродит недовольство, которое подчас прорывается такими безнадежно-отчаянными выступлениями. Всякое морализаторство на эту тему и поучения в духе «я-то знаю, как надо делать, потому что читал у Ленина», есть мнение книжное и диванное.

В связи с таким поступком Седого и в самом фильме звучат слова «это не разбой, а революция», и ряд критиков описывают увиденное словами о революции, да и сам Быков с осуждением говорит: «Человек, который действительно способен вести за собой людей, но куда он способен вести? Что будет, если такой человек поведет за собой? Все мы знаем примеры из 1917 года»[4]. Однако по здравому размышлению ясно, что намерение силовым способом отправить Калугина в суд никакого отношения к революции не имеет, потому что не посягает на систему социальных отношений. Просто в наше время торжествующего мещанства смелое действие уже напрашивается на звание подрывающего основы. Не стоит путаться. И не стоит излишне винить Быкова за такую трактовку, ведь он дает эмоциональную, а не научную оценку. Упрека скорее заслуживает то, что он не сумел яснее прописать линию отношений Седого с другими рабочими. Поэтому драматургия существенно провисает в те моменты, когда они решаются на участие в похищении, и когда они, узнав об интриге Седого, все-таки соглашаются разыграть из себя бескорыстных борцов за справедливость.

Пунктиром режиссер показывает социальную подоплеку мстительности и замкнутости Седого. Его злость накапливалась во время трех лет войны, на которую он пошел добровольцем и смысл которой ему так никто и не объяснил. Накапливалась днем во время опостылевшей работы у станка, — но ведь инвалида больше никуда не берут. Накапливалась ночами во время припадков, ибо на реабилитацию нет денег. Накапливалась ежедневно, пока он пешком шел до завода и обратно. Седой стал таким, потому что режим «калугиных» развязал ту бессмысленную войну, обогатился на ней, попутно искалечив идеалистов типа Седого. Эти приобретенные качества, дав ему силу, тут же обрекают его на неудачу. Обозленный на всех и хладнокровно расчетливый Седой на деле не может ничего изменить.

Другая причина обреченности заводского бунта — пассивность и разобщенность рабочих. И здесь Быков ничуть не приврал, а лишь горько констатировал: только посулом денег Седой может втянуть в дело еще пятерых. Ни разу у героев фильма не возникает мысли о судьбе всех остальных, кто вот-вот лишится работы. За семьи товарищей они не переживают, только за собственные. И в этом-то они от Седого не отличаются.

Седой и Калугин — это две сблизившиеся крайности. Оба, хоть и решительны до отчаянности, являются заложниками общественной ситуации. Упадочен капиталистический класс, но инертна и рабочая масса. Нет смысла ожидать, что раскаявшиеся капиталисты одумаются, или сплотившийся народ вот-вот поднимется. Такова патовая ситуация, определяющая обывательский фон нашей эпохи. Это положение держится не один год, и затянется еще надолго. Вот что Быков показывает, делая это социологически точно.

Впереди — туман?

Туман — глава охраны Калугина. Режиссер сделал его образ наиболее человечным. Туман подавлен перспективой неотвратимой смерти жены от рака (тем самым герой сближается со страдающими от семейных неурядиц рабочими). В пространстве фильма Туман никого не убивает. Разумеется, его должность предполагает, да он и сам говорит, что выполняет всю грязную работу для Калугина. Вот и сейчас он бросается его выручать, приведя с собой еще пятерых спецов. Наверняка Туман и закапывал тех самых конкурентов олигарха в роще. Но в тот момент, когда Седой обличает Калугина перед телекамерой, Туман начинает обдумывать все то, что натворил прежде. Его поражает отказ непреклонного Седого брать деньги. Все дальнейшее действие показывает метания Тумана. Он, рискуя собой, пытается вытащить олигарха и идет в атаку вопреки воле самого Калугина. Туман осуждает Седого за обман рабочих, а затем повторно приносит ему деньги, ошибочно полагая, что Седой готов их взять. Следом Туман командует СОБРу штурмовать завод, но, похоже, переживая сочувствие Седому, тут же требует прекратить штурм, что СОБР и делает. В финале Туман отказывается ехать в машине с Калугиным и выходит с завода на ту дорогу, по которой ежедневно ходил Седой. На висках Тумана мы можем разглядеть седину, появившуюся за эту ночь. Его сближение с Седым перекликается и со взглядами самого Быкова:

«как бы ни были ущербны и некрасивы фанатики и романтики, по природе своей они, конечно, честнее и полезнее циников и прагматиков. Потому что они все-таки задают вопросы. А циникам и прагматикам никакие вопросы и уж тем более ответы не нужны»[5].

И еще одно высказывание режиссера, на этот раз с социальным посылом:

«Мы все живем в одной стране, и обеспечивают хоть какой-то уровень жизни в этой стране прежде всего работяги. И именно о них нужно думать, именно к ним должны быть направлены все точки внимания, и особенно сильные мира сего должны понимать, что они ответственны перед этими людьми. И именно об этом фильм — о том, что они заслуживают внимания»[6].

Туману, воочию наблюдавшему столкновение двух крайностей, теперь тоже есть о чем подумать. А размышлять он умеет: это ясно хотя бы из того, что именно Туман раскусил трехходовку Седого. Он, как уже сказано, способен к самостоятельным действиям. Разумеется, все эти качества Тумана и пережитое им, как и символические намеки режиссера, вовсе не гарантируют полного пересмотра им своей жизни. Быков, противник «хэппи эндов», лишь оставляет нам зацепку. Критики фильма преимущественно выражают неверие в способность перевоплощения охранника. Но это лишь образ, за внешними чертами которого нужно разглядеть проблему. У «опричника» много грехов на душе, это очень неоднозначный персонаж. Но каждый из нас тоже заключает множество компромиссов с системой, приспосабливается к ней и содействует ее существованию. Поэтому у зрителя есть основания отождествить себя с Туманом. На нем, как и на каждом из нас, теперь лежит груз поиска и выбора. Он пришел к сомнению в допустимости калугинского пути криминала и обогащения. Но в то же время увидел апатию и разобщенность рабочих и самоуничтожающий фанатизм прямого действия Седого. Фильм не дает ответа, как найти новый путь. Ведь ответ пока не обозначается и в самой жизни. Быков, как известно, всегда исходит из жизненного, а не из книжного материала. Пожалуй, поэтому и образ Тумана страдает от незавершенности.

Разумеется, абсолютно недостоверно, чтобы в жизни подобный деятель вдруг осознал свои прегрешения и исправился. Однако Быков и не впал в эту крайность. Наверное, нам всем было бы приятнее увидеть на месте Тумана интеллигентного и порядочного главного героя «Дурака»: не убитого, а пережившего столкновение и с «верхушкой», и с «низами» общества, и крепко призадумавшегося после этого. Кто знает, не появится ли когда-нибудь такой сюжет у Быкова?

Вполне вероятно, что зрители многое из этого не заметили в картине. Известно признание Быкова в напрасной попытке соединить в «Заводе» социальное и коммерчески успешное кино. На это высказывание его подтолкнула неудача фильма в прокате, но в этом вопросе не все так просто, и вряд ли этот показатель объективно отражает слабость картины. Кинотеатры, особенно в провинции, запускали мало сеансов «Завода» и зачастую ставили их в неудобное время. Но Быков, видимо, не осознавая этого, прав в том смысле, что добавление «экшна» лишило его возможности более глубоко проработать характеры, мотивацию и конфликт. Предпосылки к этому в фильме есть. И будь сделано так, высказывание режиссера было бы еще понятнее большинству зрителей, близким по положению рабочим «Завода». Но такая картина не получила бы поддержки продюсеров и даже весьма ограниченного выхода на экран. Беда в том, что «экшн» боевика нужен именно считающим продюсерам, а не думающим зрителям. И об этом не говорят прямо не только Быков, что можно понять, но и многочисленные критики, толкующие о «незавершенности» и противоречивости фильма.

И все же, несмотря на недостатки, сила художественного воздействия работы Быкова подталкивает нас вовсе не к эскапизму и равнодушию, а к изучению общества и неприятию шаблонных решений.

«Справедливости нет»

Эти слова, сказанные Калугиным, относятся и к бездействующему государству. Быков дает любопытную характеристику состоянию вертикали власти. За кадром остается поставленный Калугиным «губер» и совсем уж зловещие «они», который страшны даже олигарху. С жестоким сарказмом показаны трусливые прокурорские работники. Они убираются с места событий, избитые калугинской свитой. Закон совершенно бессилен. Отряд СОБРа не идет на штурм, потому что Туман по-свойски общается с их начальством. Впрочем, пользуясь своим превосходством в числе, силовики как бы в наказание за нападение на прокурорских избивают Тумана и его напарников, отводя душу. Однако командир СОБРа не задерживает людей Тумана после этого. И у него нет оснований препятствовать их деятельности и вооруженному вторжению на завод: они же легально действующий ЧОП! Закон на их стороне.

Быков в этой картине не исследует устройство государства, но короткими живописными штрихами показывает теснейшую связь властных органов с криминалом и денежными миром.

Где стоит «Завод»?

Фильм дает и совершенно новый посыл зрителю, если сопоставлять его с прежним творчеством самого Быкова, склонного беспощадно расправляться со своими «хорошими» героями. «Жить» (2010) показал падение охотника Михаила, не выдержавшего испытаний. Не устоял перед системой беззакония и главный герой «Майора» (2013), который изначально был готов ответить за свое преступление. В том же «Жить» второй персонаж, Андрей, проявив человеческие качества, оказывается сражен. То же повторилось с «дураком» из одноименного фильма (2014). Нетрудно заметить, что «Жить» содержал в соединенном виде два сюжета, которые режиссер отдельно разовьет в двух последующих фильмах. В «Заводе» Быков выстраивает иную реальность. Он стремится раскрыть не столько действия персонажей, которые надо бы или не надо повторять, сколько саму сложную социальную ткань, сформировавшую героев. Это гораздо более глубокое режиссерское проникновение в материал. Оно требует большей умственной работы и от зрителя. Именно поэтому ему после просмотра придется искать и делать выбор самостоятельно. Быков не обличает и не дает ответов. Но он и неравнодушен и не двуличен. Этим он выгодно отличается от тех «мастеров», которые, по его же выражению, горазды «снимать про то, как в России хреново, и при этом появляться в окружении эскорт-девиц на галантной премьере с фужером шампанского»[7]. Быков честно анализирует. Без ложного надрыва, без дутого пафоса, без чернухи. Это действие большого значения для нашего погрязшего в посредственности кинематографа, хотя и не доведенное до конца по уже рассмотренным причинам. И вынесенный Быковым на экран образ борца за социальную справедливость — это тоже достижение. Благодаря своей цельности и противоречивости этот персонаж живой и достоверный, что бы там не твердили ретивые критики.

Уместно сравнить «Завод» и его создателя с иными работами социальной тематики 2010-х. Напрашивается сопоставление фильма с другим сюжетом о рабочем бунте — с «За Маркса» Басковой. Это сличение лишь еще ярче выявляет неправдоподобность и плакатность творения Басковой. Беспросветность и натужная чернушность последних трех фильмов Звягинцева соседствует с более мягким вариантом от Хлебникова: неменяющееся серое однообразие повседневности «Долгой счастливой жизни» и «Аритмии». Сравнение показывает, что Быков взял ту высоту, которую прежде не брали подобные авторы. Он снял фильм-исследование и обозначил проблему, а не склеил агитку, обличил злодеев или вылил на зрителей грязь. Пусть у Быкова заметны недоработки и схематизм, но он задает верное направление развития реалистического кино.

Под тем или иным предлогом большинство отзывов упрекают «Завод» в недоделанности. А может, это наша действительность «недоделанная», и неплохо бы к ней внимательнее присмотреться? Может быть окажется, что ответственность за это несет не только Быков?

P.S. Кто во что горазд

В завершении (а точнее в постскриптуме, ибо нижеследующее к самому фильму отношения не имеет) стоит уделить внимание многочисленным недовольным откликам на новый фильм Быкова. Пойдем мы как бы слева направо, однако в данном случае не следует в эти слова вкладывать серьезный политический смысл. Хотя бы потому, что авторы разбираемых обзоров не вкладывали особого труда в свой «анализ».

Начнем, условно, слева направо. «Вестник бури» гвоздит:

«“Завод” показывает олигарха негодяем, и тут же называет беспомощным авантюристом застрельщика рабочего бунта — по совместительству главного героя. В конфликте классов у Быкова “обе стороны хуже”. “Завод”, как и другой фильм Быкова “Дурак” прямо говорит зрителю: изменить в лучшую сторону ничего невозможно. А если и возможно, то режиссёр вам об этом ничего не скажет, потому что боится подумать о таких страшных вещах как экспроприация, национализация, массовые боевые профсоюзы и т.д. и т.п. То есть, о вещах, которые реально работают, в отличие от стихийного бунта»[8].

Короче говоря, авторам заметки хочется прямолинейной агитки. Думать о том, почему перечисленные «страшные вещи» сегодня как раз не срабатывают и не случаются, им не хочется. Куда там думать о столь сложных материях, если они даже образы героев примитивизируют донельзя, что очевидно из приведенных слов.

В ту же агитационную дуду дует активист «Российского социалистического движения»:

«В реальности система всегда прочнее одиночки, и Седой и не мог победить Калугина, ведь за ним никого не было. Цитируя Ленина, “страшно далек он от народа”. Победить российскую “банановую республику Зла”, превратить ее в справедливое общество сможет лишь другая система. Организованный и осознавший свои интересы класс наемных работников»[9].

Отличное знание партминимума! Но какой вывод? Быков должен пойти создавать профсоюзы?

Илья Будрайтскис, наполнив рецензию далекими от фильма размышлениями, пришел к выводу о важности для классовой борьбы

«сознательной культурной работы. Ведь именно здесь и сегодня происходит борьба за образы и смыслы, которые затем превращаются в самоочевидные истины, обеспечивающие господство одних и покорность других»[10].

Проще говоря, сей автор предлагает доказывать, что рабочий — это круто, и такой образ в итоге позволит трудящимся властвовать! Похоже, Будрайтскис со времен консультирования Басковой на съемках «За Маркса» поостыл, и его уже не тянет размахивать профсоюзным знаменем рядом с горячащейся молодежью «Вестника бури» и РСД. Но провозглашаемая этим «левым» борьба за символы и образы не имеет никакого отношения ни к социальной критике, ни к социальному освобождению. Тогда как у Быкова получается критика сильная и значимая.

Напрасно приписал режиссеру (свой?) антигосударственнический взгляд Алексей Цветков:

«Рациональное послание фильма такое: если в народе найдется несколько решительных людей, способных к коллективным действиям в своих интересах, то чисто теоретически они даже могут получить свой клок шерсти с золотого тельца, но только если в этот конфликт не влезет государственная власть (от простых ментов до большой политики). Тогда все кончится трупами и все народные замыслы станут пеплом. <…> В итоге у Быкова получился фильм о неизбежности и обреченности бунта нерентабельных людей»[11].

Последний вывод выдает у Цветкова все ту же склонность видеть в «Заводе» повествование о восстании, хотя авторский замысел шире.

Любопытно и даже забавно, что в ряды борцов за дело рабочих неожиданно вступила и «Российская газета», порицающая Быкова, который-де не имеет «ни жалости, ни сострадания российскому рабочему классу»[12]. Впрочем, и многие другие решили подчеркнуть свою озабоченность бедами народа, чтобы в сравнении с собой выставить Быкова жестокосердым.

«Быкова, кажется, впервые интересует не только герой-одиночка, но и общество. И вот, присмотревшись, режиссер, кажется, первым в нем и разочаровывается. Ни в какую солидарность поверить он не может, как и в независимость, допустим, прессы»

, — с нотками упрека произносит «Деловой Петербург»[13]. Ему вторит «Эсквайр»: «“Заводу” не удается призвать зрителя к нулевой терпимости к несправедливости. Ведь фильм сам сто минут подряд подрывает веру в любую справедливость»[14].

«В “Окраине” Луцика и Саморядова трое мужиков с Урала приехали в Москву и взорвали сталинскую высотку вместе с сидящим в ней олигархом, который украл у них землю. 20 лет спустя шестерых отчаявшихся рабочих от сколько-нибудь серьезных действий останавливают пара болтливых бандитов. Грустно это как-то»[15].

Можно было еще и Эйзенштейна со взятием Зимнего вспомнить. Тогда стало бы еще грустнее. Но унывающий рецензент так и недоформулировал мысль, в чем неправ Быков. А вот критик «Вечерней Москвы» в невнятности обвиняет самого режиссера:

«Автор зрителя обманул. Никакой это не народный фильм. Нет в фильме народа, нету в фильме работяг. Это сам Быков с приклеенным веком и нарисованными дырками от пуль вопрошает у власти: доколе?! А что именно “доколе”, он и сформулировать не в состоянии»[16].

Всем повально хочется простого ответа, и не дающего его Быкова они упрекают в недалекости и ненародности! К этому хору присоединяются и другие недовольные голоса: «Но всё это вызывает лишь недоумение и один конкретный вопрос: и что дальше? Что дальше, господин режиссёр, он же сценарист?»[17].

Еще можно по-снобовски отказать Быкову в социальном пафосе и ввернуть про вечность:

«В сущности, в этом сюжете изначально не намного больше социального, чем в каком-нибудь вестерне, где пастух-фрилансер встает на защиту несчастных крестьян, страдающих под игом шайки бандитов и алчного шерифа. <…> В сущности, это никакая не социальная драма, а вполне вечная история, практически по Борхесу: осажденный город, умирающий и воскресающий бог — одноглазый Один, который сам себя пригвоздил к древу Иггдрасиль…»[18].

Рецензенту Щипину виднее. Не читавшие его и Борхеса зрители «Завода», сидевшие около меня, похоже, ошибались, приговаривая на первых сценах фильма: «это нам все знакомо, мы так и живем». Щипин так не живет, вот и лезут ему в голову мифы.

Схожим образом склоняясь к вечным и пессимистичным трактовкам и представляя центр нашего условного спектра, высказывается автор «Независимой газеты»:

«Отчаянно не хватает разрядки и катарсического финала — вместо него упомянутая выше безысходная закольцованность, больше, кажется, для красоты. На смену одним “седым” и “калугиным” приходят и приходят другие, и заводы как стояли, так и будут стоять»[19].

По сути соглашается с ним «Эсквайр»:

«… конечная мораль здесь вроде бы в том, что революционный героизм — это вирус, передающийся с кровью. Но кольцевая композиция подразумевает, что и следующий Степан Разин не сможет дать нам волю — и сложит голову почем зря»[20].

Наконец, правый фланг критики «Завода» заполняют авторы, которые желают увидеть в фильме идеологию примирения, навязываемую обществу консервативными силами. Рецензент «Сеанса» даже умудряется приписать Быкову подобные взгляды:

«Эти Инь и Ян русской тоски безжалостно решают свои проблемы, вовлекая в круг насилия совершенно посторонних людей. А должны бы прислушаться к голосу разума, оглянуться и, пожертвовав личными чувствами (прежде всего ожесточением и жаждой мести), принести пользу страдающему нашему обществу. <…> Режиссер взывает к гражданской совести: баре, опомнитесь, у холопов чубы трещат»[21].

Такая позиция автора «Сеанса», возможно, объясняется желанием быть аполитичным, а не явными консервативными взглядами. Однако ничего хорошего из этого не выходит.

Следующий автор в консервативном раже на главное место в картине ставит бездумного и бездеятельного капитана СОБРа:

«Но уже появился кто-то, кого в прежних раскладах не было. Это Дадакин (Илья Соколовский, открытие ленты), капитан СОБРа, — вот он-то, если начнется по-настоящему, и будет главным героем будущей драки. Он-то и задумается всерьез, кому служить и в какой степени, чтобы его в свою очередь не надули. Эпоха полевых командиров, а не пресловутая “революция” — вот она, кажется, на пороге. Те, кто ее приближает как может, остановитесь»[22].

Ему, в отличие от предыдущего, хотя бы хватило совести свой финальный призыв имени Януковича не вкладывать в уста Быкова.

Тот же автор, что на страницах «Делового Петербурга» упрекал Быкова за неверие в солидарность, под эгидой «Огонька» сдвинулся значительно правее. Носясь с примирением, он стал давать советы, как нужно было снимать:

«Финал фильма выглядел бы гораздо пронзительнее, если бы в экстремальных обстоятельствах, в пограничной, выражаясь философски языком, ситуации, главные антиподы попытались — каждый со своей стороны — признать свою вину за случившееся и начать “диалог”, пусть бы и почти безнадежный в патовой ситуации. В этом случае могло бы получиться мощное высказывание о возможности социального примирения и прощения, и в этом было бы развитие истории, и даже, если угодно, надежда и пафос»[23].

Наконец, публицист «Коммерсанта» и вовсе желала бы видеть картину, очищенной от социального содержания и размышлений:

«Как ни странно, лишней в этой композиции оказывается та самая социальная критика, на которой строится авторская репутация Быкова. <…> учитывая острый недостаток в качественных зрительских лентах, которым не один год мучается отечественное кино, на самом деле даже жаль, что чистый жанр здесь снова отступает перед проклятыми вопросами “что делать” и “кто виноват”, по-российски неизбывными и безнадежными»[24].

Вот галерея отзывов весьма разнообразных, но одинаково мало относящихся к сути оригинальной и весомой работы Юрия Быкова. Они оказываются еще одним подтверждением правоты режиссера: сейчас жизненно необходимо начать думать и бороться с шаблонными ответами и действиями.

По этой теме читайте также:

Примечания