Переходим к рассмотрению особенностей в земельном устройстве и общехозяйственном укладе крестьянского населения в Енисейской губернии, создавших из неё один из главных очагов крестьянского движения в период колчаковского господства. Прежде всего, Енисейская губерния была в последнее время (после Алтая) центральным местом переселения. За 14 лет (1896–1909 гг.) туда переселилось 180 000 человек, тогда как, например, в Иркутскую за это время — всего 54 000. Из уездов поглощали переселение Минусинский и Ачинский, за 1865–1890 гг. в один только Минусинский уезд переселилось не менее 100 тысяч человек. Вслед за этим переселение шло в земледельческие части Канского и Красноярского уездов. Частным владельцам вместе в Иркутской и Енисейской губерниях принадлежит всего 200 тыс. десятин. Самыми плодородными и производящими уездами являются опять-таки Минусинский и Ачинский. Им принадлежит половина всей посевной площади (210 000 дес.). Кроме того, эти же уезды Енисейской губернии были выше всех по товарности. Это заметно по сильному увеличению посевов пшеницы, которая была главным образом предметом вывоза. Если в 1898 г. засеивалось в Енисейской губ. 85 500 дес., то в 1909 г. — уже 134 400 дес. Какая разница по сравнению с Иркутской губернией, где увеличение посева пшеницы выражается всего лишь в 4400 десятин (51 600 дес. и 56 000 дес.). Кроме того, ¾ всего скота в Енисейской губ. приходится на Минусинский и Ачинский уезды, причём Минусинский на целый миллион голов превосходит Ачинский (число овец в Абаканской степи Минусинского уезда увеличилось за 18 лет на 153%). Таким образом, наиболее богатые хлебом и скотом районы, с несомненным уклоном хозяйства в сторону товарности, представляли собой и наиболее благоприятные очаги партизанского движения, — как это обнаружилось в крестьянских восстаниях в 1919 г. Уступая Западной Сибири как по площади посевов, так и в экспорте сел.-хоз. продуктов, Минусинский уезд в то же время является самым земледельческим в Восточной Сибири, хотя и вынужденным сильно страдать из-за отсутствия ж.-д. пути, благодаря чему в нём не развилось ни маслоделие, ни мукомольная промышленность, которая так сильно развита на Алтае и в Ново-Николаевской губ. В 1909 г. в Минусинском уезде всего вырабатывалось 150 000 пуд. крупчатки, а минусин{ское} масло дает всего 1,2% сибирского продукта на рынке.

Но, несмотря на такое богатство, мы имеем значительное расслоение крестьян в Енисейской губернии. Сравнение данных за 1908–12 гг. показывает рост безлошадных дворов в Енисейской губернии почти вдвое — с 5117 до 12 390 дв. (если раньше число безлошадных составляло 5,4% всего числа дворов, то теперь — 10,4%). В Иркутской, напротив, понижение числа безлошадных с 9315 до 8999 (с 13,2% всего дворов до 12,8%). В Тобольской за те же годы мы имеем 14 923 и 27 129 (6,0% и 9,7% ), а в Томской — 16 288 и 36 106 (4,6 и 7,2). Енисейская губерния и Иркутская представляют собой два противоположных направления в развитии этого процесса. В партизанском движении, как мы увидим в дальнейшем, Енисейская губерния была основным полем крестьянского движения, тогда как Иркутская губерния была наименее захвачена восстанием. Кроме того, в 1908 г. 63,8% лошадей находились исключительно в руках кулаков, а в 1912 г. эта цифра упала до 54,5%. Процент хозяйств кулацких (по лошадности) в Енисейской губернии равен 32,4 (в 1908 г.) и 26,2% (в 1912 г.). Уступая в этом отношении лишь Томской губернии, Енисейская в то же время стоит впереди остальной Сибири. Годы мировой войны существенных изменений в эти процессы не внесли (так как отсутствие заграничного экспорта компенсировалось усиленным «военным» спросом).

В то же время в Енисейской губернии средний уровень благосостояния переселенцев мало отличался от среднего уровня благосостояния старожилов. Однако среди переселенцев, водворённых в особенности в старожиловских селениях, оказался значительный процент дворов, потерпевших, как говорит Кауфман, «хозяйственную неудачу»[1]. В старожиловских селениях, по приводимым им данным, среди проживших свыше 15 лет — 5,3% безлошадных, в новых же посёлках безлошадных между прожившими более 15 лет не оказалось; между проживших от 5 до 15 лет их было насчитано 4,15; без рогатого, в том же порядке групп, оказалось 9,0; 9,0; 7,7 и 5,4%. Без посева — 11,5; 7,2; 2,6; 6,8%. Вывод из этих цифр напрашивается сам собой: очевидно, судьба новосёлов, поселившихся в старожильских посёлках, с каждым годом становится всё хуже и хуже. Тогда как в новых самостоятельных посёлках новосёлы живут лучше. Это явно указывает на существовавшую эксплуатацию и зависимость их от богатых старожилов.

Наиболее яркую картину взаимоотношений между старожилами и переселенцами в Минусинском уезде, с указанием причин их взаимной борьбы, мы находим в статье Р. Тр-цкого в минусинской газете «Труд». Будучи под влиянием первого крестьянского выступления в конце 1918 г., он пишет:

«Сибиряк-старожил оказался материалом, совершенно непригодным для большевистских экспериментов, “хозяйственный” чалдон оказался глух ко всем посулам демагогов и, неожиданно для себя, очутился в стане буржуев, кулаков и мироедов. Сибиряк, вернувшийся с фронта в свою деревню с солдатской шинелью, сбрасывал с себя и налёт большевизма, ибо все чаяния его осуществились (?), попал домой и ушел с головой в свою домашность (?). Полным контрастом ему является крестьянин-переселенец. Малоземелье погнало его в далёкую неведомую Сибирь, на новые места… Суровые условия колонизации, с одной стороны, бесхозяйственность (?) — с другой, создают обстановку, далеко отстающую от розовых надежд на близкое благополучие… Врожденная вековая ненависть к помещикам, захватившим землю, постепенно переходит на соседей-старожилов и казаков, порождая антагонизм».

О роли солдата-фронтовика в начавшемся движении Р. Тр-цкий, несмотря на явную вражду к движению, должен признать, что

«он первое лицо в деревне, он заставляет слушать себя… на сельских сходах он первый оратор, суёт везде свой нос; кричит, суетится. Об учредилке говорит, как о “грабиловке”. Земство по его мнению — “живодер”».

В то же время, по словам того же Р. Тр-цкого, «он, выбитый из колеи военщиной, не проявляющий интереса (?) к своему туго налаживающемуся хозяйству, проникается злобой и ненавистью к горожанам, живущим в свое удовольствие — за счёт мужиков».

Описывая ход самого восстания, Р. Тр-цкий сообщает, что к восставшим новосёловским районам Сосновки и Еловки не присоединился, несмотря на специальное обращение штаба восставших, Зарубинский район, и «старожильские селения категорически отказались; переселенческие селения и участки колеблются». Таким образом, восстание, несомненно, нужно отнести за счёт выступления беднейшей части населения, — причём в ходе самого восстания обнаружилась неподготовленность остальной массы крестьянства. Восстание началось в селе Дубенском в результате столкновения с милицией на почве якобы, как сообщает Тр-цкий, уничтожения «общественного» винокуренного завода. О правдоподобности этого факта трудно что-либо сказать. Во всяком случае, в воззвании Дубенского общества причины и цели восстания описаны в совершенно другом освещении, нежели у «пристрастного» редактора кооперативной газеты «Труд».

«В селе Дубенском, — говорит воззвание, — обезоружена команда в составе 8 человек, во главе с начальником милиции, которые производили разбивание заводов и взятие взяток — цель их была в грабеже, а ихняя дерзость сказалась в том, что они самовольно выехали»

… Далее говорится о том, что эта команда

«стала требовать молодых солдат и требовали целые тысячи казенных податей и по этому поводу начали нас, товарищи, бить плетями и рубить шашками, но благодаря помощи прочих селений отряд был выбит и разогнан» (с подл{инным} верно: «Дубенское общество»).

В другом воззвании говорилось, что

«выступление против казачества весьма велико… Выступают как вооружённые, так и невооружённые. Сообщите, будете ли примыкать к крестьянским отрядам или же будете примыкать к казакам. Но помните, что крестьяне всего этого не потерпят».

В конечном счете, дубенское общество призывало крестьян «организоваться против нахального буржуазного правительства»[2]. Несмотря на то, что в первое время удалось создать из восставших большие отряды и двинуть их к городу Минусинску, они при первом же столкновении с правительственными войсками разбежались, и восстание было ликвидировано.

Что касается знаменитого Степно-Баджейского восстания, ставшего исходным пунктом огромного партизанского движения в Енисейской губ., то первоначально в нем главным элементом движения были бедняки и из них переселенцы.

Карта из книги Я.С. Замураева «Енисейские партизаны. Воспоминания участников партизанской армии П. Е. Щетинкина и А. Д. Кравченко» (1970)

Вот как описывает колчаковская контрразведка состав партизан в этом районе: «Состав красных очень пёстрый: убеждённые большевики коммунисты, примыкающие к ним латыши, уголовные преступники (?), дезертиры, новосёлы, таёжные охотники»… Что касается дезертиров, то контрразведка подразумевает под ними солдат, не желавших воевать за Колчака с Советской властью… «Крестьяне, не веря в наш успех, явно поддерживают большевиков, служа для них контингентом прекрасных идейных шпионов… Кооперативы снабжают красных порохом и свинцом»… Очевидно, и здесь контрразведка переборщила, ибо, как известно, вначале кооперация ни в коей мере не поддерживала восстания. В Степно-Баджейском районе вначале, как сообщается в военно-оперативных докладах действующих против партизан колчаковских отрядов, «крестьяне Ирбейской, Агинской волостей, несмотря на требование красных, отказались итти с ними». Таким образом, и здесь мы видим первоначально слабое движение, носителями которого были бедняки-новосёлы. Оперативная сводка колчаковских отрядов особого назначения сообщает, что

«в настоящее время в Тальской волости собралось около 500 вооружённых местных новосёлов, которые формируют из своего состава полки, грабят старожильские селения, собирают оружие, жизненные припасы, устраивают в тайге склады, организуются для активного действия».

Кроме переселенцев-новоселов, большое участие в движении принимали поселенцы-латыши. В докладе начальнику штаба Иркутского военного округа сообщается о том, что «… окрестные посёлки, Камаевский, Борисовский, Томкинский, Пановский и Чуховской населены латышами, где “большевики” находят радушный приём». «В составе красных, — сообщает есаул Трофимов в беседе с командующим войсками генер. Афанасьевым, — до 60% латышей, 30% уголовного элемента и 10% дезертиров». Надо иметь в виду, что определения колчаковских агентов — «большевики», «уголовный элемент» и пр. — не соответствуют действительному положению вещей. Эти термины имеют в их словах нарицательное значение и ни в коем случае не могут выражать истинного характера движения. Поэтому их надо понимать весьма условно. Под большевизмом колчаковцы понимали всякое выступление крестьян против правительства, а под уголовным элементом — зачастую крестьянское поколение бывших уголовно-ссыльных поселенцев.

Чтобы иметь представление о хозяйственном состоянии крестьян-середняков, вступивших позже в движение и составивших главную массу партизан, мы приведем опись имущества крестьянина села Нарвинского, Кияевской волости, Красноярского уезда, найденную нами в делах Шиткинского фронта. Дом его оценён в 1060 руб., амбар в 100 руб., пекарня в 150 руб., баня в 60 руб., конюшня в 50 руб. Лошадей — 3; коров — 3, телят — 1, овец — 6 штук, 11 плугов, сенокосилка и грабли, веялка, тарантас, 2 кошевы и 2 саней, 2-й тарантас и 2 телеги. Но такой слой крестьянства значительно позже вступил в движение по мере его роста и первых успехов. Главной силой движения были бывшие солдаты-фронтовики — участники мировой войны. Они и составляли тот контингент партизанских армий, который принимал на себя главные удары врага.

«Принимая во внимание неустойчивость нашего солдата, — говорит в докладе ком. правительственными войсками г. Афанасьев, — и противопоставляя ему красного — преимущественно из фронтовиков, следует прийти к заключению, что для успеха мы должны иметь очевидное превосходство в силах»

… Кроме фронтовиков активностью выделялся и так называемый «уголовный» элемент. Хозяйственное положение этих слоёв крестьянства было гораздо хуже остальной массы, а по свойствам натуры и эта группа населения была наиболее подвижная и упорная в борьбе. О том, какое место в Степно-Баджейском районе занимали так называемые «советские элементы» — мы ясно видим из самого факта зарождения восстания.

Вот как описывается возникновение восстания в «Енис{ейском} Вестн{ике}» 29-го дек. 1918 г.:

«В Агинской вол{остной} зем{ской} управе происходило волостное зем{ское} собрание, на котором обсуждался вопрос о выборе должностных лиц, о смете на 1919 г. и о больнице. Во время заседания явилась учительница Вершино-Рыбинского училища В. Малышева, которая начала возбуждать крестьян против существующего правительства. Народ стал волноваться и прекратил заседание. В тот же день в Агинском организован какой-то большевистский (?) военный штаб, во главе которого стал бывший сельский писарь д. Больше-Ильинской Сосновский, отстранив от должности весь состав сельской управы; штаб отобрал от управы 10 357 рублей».<...>

«Первыми инициаторами восстания в южной части Канского уезда — пишет Петров, — были местные крестьяне и бывшие советские работники — как, напр., Петров — член Канского Объединенного Совета, — а впоследствии Центросибири, Давыдов — нар{одный} судья при Соввласти, М. В. Александров, В. И. и Ф. И. Саламатовы — сторонники Советской власти и, наконец, учителя Перовской волости Васильенко, Т. Е. Петрова, Т. И. Попов, В. Ф. Убиенных. Все эти люди тесно связаны с Советской властью, были членами райкома РКП. В Степно-Баджейской волости были старые советские работники: братья Боганы, К. Лидин, Толстой, Гробовский и др.»[3].

Первые два небольших отряда выступили под командой Лидина и Александрова (численность отрядов равнялась 20–30 человек). Лишь после того, как отряды разбили белых, к ним примкнуло, как пишет Петров, «колеблющееся» население, т.е. огромная масса середняцкого населения. Тогда оба отряда доводят свои силы до 1300 чел. и выбирают командующим Кравченко. В апреле их армии равнялись уже 5000 чел. Таким образом, в Степно-Баджейском районе надо признать огромный процент в составе руководящего ядра бывших советских работников, интеллигенцию — в лице учителей и работников местных земств. В период поражений, когда 14-го июля 1919 г. пришлось оставить всю завоёванную территорию и переходить в Минусинский уезд, начинается отлив середняцкой массы, которая не хотела расставаться с родными селами. В результате, по сообщению того же Петрова, в Минусинский уезд пошла лишь небольшая группа в 300 чел. «Ачинский полк убежал целиком, часть Тальского и Канского полков не пошли с нами ещё из Баджея».

Партизаны Тальского полка отряда Кравченко

Что касается так называемого отряда Щетинкина, который образовался в Ново-Еловской волости Ачинского уезда и захватил район Покровской, Ново-Николаевской и Больше-Улуйской волостей, то он не имел в своём составе бывших советских работников. Восстание возникло внезапно, и преобладающим элементом было бедное крестьянское население. Присутствие в нем бедных новосёлов, как главного и значительного ядра, доказывается ещё тем, что этот отряд действовал в северном районе, где население бедное, тогда как южная часть уезда, наоборот, заселена зажиточным крестьянством.

«Районом восстания являлись, — говорит Колосов, — зачастую переселенческие участки, плохо устроенные и неприспособленные к хозяйственной жизни. Штаб-квартира Щетинкина была то в деревне Лапшихи, то в Козловке, близ железнодорожной линии. В деревнях Ольховке и Козловке, которые были заняты и сожжены 3-го апреля правительственными войсками, было в одной 135 дворов и в другой — 200 и свыше 1000 чел. жителей. Этот район переселенческий, но уже обжившийся: здесь приходится на одно хозяйство по две-три лошади, столько же крупного рогатого скота и по 8–9 голов мелкого; посева до 2–3 десятины на хозяйство. Бросить на произвол судьбы такое имущество не всякий решится, и потому через некоторое время крестьяне стали собираться на пепелище, особенно те, кто не знал за собой никакой вины, чтобы спасти остатки от разгрома. Когда в Ольховке таким путём собралось достаточно народа, казаки созвали сход, согнали на него всех мужчин и расстреливали каждого десятого, а остальных выпороли. То же было сделано и в других деревнях этого района»[4].

Говоря о казаках, Колосов замечает:

«Казаки, усмирявшие крестьян, были той же, что и они, Покровской волости, но только из других деревень. Казачьи станицы от мест, где происходило усмирение, расположены в 18–20 верстах, не более. Благодаря этому установился такой порядок, что когда казаки приходили в какую-нибудь деревню для экзекуции, то сзади их ехали обозы из их же станиц, и на эти обозы жены и отцы прибывших казаков нагружали крестьянское добро и увозили к себе домой».

Эти события наложили свой отпечаток на всё движение в этом районе, которое в дальнейшем уже пошло под знаком борьбы с казачеством.

В колчаковских газетах того времени часто сообщалось о том, что отряд Щетинкина производил реквизиции.

«В селе Краснореченском Мариинского у{езда} отрядом Щетинкина до 1000 чел. разграблены братья Максимовы и др. В селе Красноярское-Заводское ограблен А. Лисенко (местный церковный староста). Вообще среди зажиточных и интеллигенции большое смятение. Среди бедных же, конечно, наблюдается совсем другое»[5].

«Ачинский Край» сообщает, что «10-го августа, когда шайка появилась в деревне Подкаменной Бирилюсской волости, то сразу начала производить грабеж у крестьянина деревни Подкаменной А.Ф. Кускаева, у которого, по слухам, было взято до 40 000 руб. Из Подкаменной они переехали в село Бирилюсы, где была ограблена почта и несколько зажиточных крестьян». В результате такого нажима на кулачество последнее также пришло в движение. Постановление зажиточного Кантырского волостного собрания гласило:

«Банда Щетинкина во главе с последним прошла селения Кантырское, Ново-Покровское, Вознесенское, Субботинское, Иджимское и Средне-Шуменское. Во всех перечисленных селениях банда производила ограбление мирных крестьян-хлебопашцев, не считаясь с их состоянием. Все единогласно постановили: банду Щетинкина и самого его признать разбойниками и принять самые решительные и активные меры к поимке означенных выше разбойников».

Таким тоном заговорили кулаки лишь потому, что белые в этот период наносили партизанам поражения, и Щетинкин двигался на соединение со Степно-Баджейскими повстанцами, чего он и достиг, приведя туда с собой отряд из 300 человек. Первоначально не только отряд Щетинкина, но и целый ряд других отрядов из местных восставших крестьян производили расстрелы явно контрреволюционных элементов. Так, по сообщению «Канского Вестника», «в селе Рыбном на Ангаре убит “отец” Семен Успенский, лесничий Ермаков, старожил, богатый крестьянин Суслов, акцизный чиновник Соколовский А. П., нач. почтово-телеграфной конторы, письмоводитель и мировой судья»[6]. Такое «уничтожение» местного начальства было вызвано тем, что, как сообщает та же газета, местная интеллигенция послала мирового судью Попова с бумагой и просьбой о высылке военного отряда. Партизанские отряды Кравченко и Щетинкина (как их стали потом называть) вынуждены после поражения отступить в Урянхайский край Минусинского уезда, где, найдя для себя новую базу среди многочисленного середняцкого крестьянского населения Минусинского уезда, испытавшего прелести колчаковского усмирения, ещё в 1918 г. выступили и заняли г. Минусинск.

Карта из книги Г.М. Иванова «Тасеевская республика, 1918–1920 гг.» (1969)

Вторым районом, сыгравшим немаловажную роль в партизанском движении Енисейской губ., является район Тасеевского восстания. Вот как описывает положение Тасеево и самое восстание полк. Мартынов в своём докладе командующему войсками от 9-го марта 1919 г.:

«…Далёкое расстояние от города, кругом разбросанные по тайге участки, которых в Тасеевской волости 38, представляющие удобные места для укрывательства преступников и политических аферистов разного рода, ставили всегда Тасеевскую волость в особое, самостоятельное положение, носившую даже наименование “Тасеевского гнезда”… Тасеево — хлебный рынок, держащий в постоянной зависимости рабочих приисковых участков. Рабочие же эти в большинстве “голытьба”, склонная к лёгкой (!), рискованной добыче, сопряжённой с грабежом и насилием, ибо им, как отзывались крестьяне, терять нечего. Во время существования Советской власти лозунги большевизма как нельзя более отвечали всем желаниям и интересам “голытьбы” и населению участков, в которых водворялись переселенцы-самоходы».

Что касается организаторов восстания, то тот же Мартынов сообщает, что это были очень умелые и талантливые апологеты большевизма, причём об одном из них, свящ{еннике} Орлове, он говорит, что «тот с крестом в руках и евангелием произносил большевистские проповеди». Кроме них, были Яковенко{I} (нач. Тас{еевского} штаба), Николай Буда{II}, Астафьев и др. Часть из них была местными беспартийными крестьянами, сочувствовавшими Советской власти, часть же (как и Яковенко) принадлежали к коммунистической партии и политически возглавляли движение. Из доклада Мартынова мы узнаём, что

«30-го декабря 1918 г. в 2 часа дня в Тасеево было объединённое заседание представителей участков волости, где было решено податей не платить, новобранцев не давать, власть временного правительства не признавать и объявить войну за восстановление Советской власти… в Шеломской волости имелась также организация большевиков. Главари движения — Горохов, учитель Кренц, фельдшер Лукьянов, Худяков. В Шеломскую волость входят 20 участков, в большинстве переселенческих, население коих заражено большевизмом. Каждый неудачный бой с нашей стороны привлекает на их сторону население… деревни Суховая и Бакчет вынесли резолюцию о признании Соввласти».

Таким образом, здесь мы видим, как и в Степно-Баджейском районе, что первыми инициаторами выступают бывшие советские работники, которые среди бедных переселенцев и фронтовиков находят почву для работы. И лишь после первых успехов к ним начинают примыкать новоселы-середняки и часть старожилов. Хозяйство последних в Тасееве было затронуто так же, как и в Минусинском уезде, отсутствием сельскохозяйственного экспорта, что отзывалось на денежном доходе этих крестьян. Но как в первом, так и во втором районе поражает сравнительно большой процент участия в восстаниях интеллигенции.

Полной противоположностью этому является восстание в Ачинском уезде, которое возникло стихийно, без подготовки и отличалось полным отсутствием в нём советских работников и интеллигенции. Щетинкин был в этом отношении «случайным» элементом, которого восстание застало в качестве руководителя. Несмотря на то, что восстание в Тасеевском районе охватило огромную территорию, были такие сёла, которые не принимали участия в движении и оказывали даже сопротивление. Так, в докладе ротмистра командующему Афанасьеву сообщается, что:

«В Тасеевском районе в начале операции крестьяне д{еревень} Сухово, Раздольная, Конарой и др. предлагали даже устройство самоохраны, но после вторичного возвращения наших отрядов в этот район отношения сделались очень натянутыми».

О том же сообщает участник и один из руководителей Тасеевского восстания тов. Яковенко[7]. По его словам,

«проезжая через деревню Кандалу, отряд (партизан) был обстрелян жителями этой деревни во главе с эсером Дедовым. Когда появился наш отряд, дедовцы стали распространять слух, что тасеевцы разбиты и разбегаются, вследствие чего наш отряд вынужден был задержаться. Таким образом, противник пробрался через мост и остановился в селе Рождественском, кстати сказать, настроенном очень реакционно».

В Тасеево так же, как и в Степно-Баджее, движение вступило в период кризиса после поражения, и целый ряд отрядов в самую трудную минуту покинул партизанские ряды. Но в Тасеевском районе, благодаря присутствию там большого числа испытанных политических руководителей, разложение не достигло смертельного исхода, а было приостановлено (правда, в результате напряжённой борьбы внутри армии). Тем самым сохранилась возможность нового выступления при наступивших благоприятных условиях. Общее имущественное состояние главной массы партизан Яковенко характеризует как середняцкое.

«Для характеристики имущественного положения можно взять, — говорит он, — деревню Денисовку. Состояла она из 60–70 хозяйств. Среднее имущественное состояние двора: 10 десятин засева, 8 голов рогатого скота, 6 лошадей, 20 штук овец и свиней, хорошие постройки, инвентарь, сельскохозяйственные и уборочные машины, годичный запас хлеба, как минимум, и от 2 до 3 взрослых мужчин на хозяйство»[8].

Как мы видим, хозяйственный уровень крестьян, принимавших участие в Тасеевском восстании, вдвое выше уровня Щетинкинских партизан. Правда, бедняки из среды тасеевцев составляли довольно заметную группу. Это видно из того, хотя бы, что в начале восстания, после первых его успехов, часть солдат-партизан, как сообщает Яковенко, «ходили по домам и занимались вымогательством у населения — особенно у зажиточной его части — местных торговцев»[9]. Эту группу Яковенко называет хулиганским элементом. Нам думается, что это явление того же порядка, который мы наблюдаем затем среди партизан Томской губернии и отчасти в отрядах Щетинкина. Другими словами: оно, несомненно, имеет социальную подпочву. По всей вероятности, это были наиболее бедные элементы среди партизан, которые рассматривали вначале восстание как некоторую возможность нажима на кулаков. Если бы это было не так, то тогда зачем им нужно было «организоваться по группам и ходить открыто по домам», а главное, направлять свой взор на зажиточную часть, как об этом говорит Яковенко? Дальнейшее развитие восстания при участии огромной массы зажиточных крестьян отодвинуло эту группу на задний план. Это дало возможность штабу решительным образом ликвидировать попытки классового нажима на кулачество и торговцев. Зато в период кризиса движения и отлива середняков недовольство у этой группы опять начинало сказываться, и поэтому отряды погружались в трясину внутренних противоречий и разложения. Последнее видно из воспоминаний тов. Яковенко. Об этом же ясно говорится и в докладе Волгина. «Во время отступления, — говорит он, — была среди тасеевцев дезорганизация, всё решалось митингом».

Группа ветеранов гражданской войны рядом с боевым знаменем Канского полка

К Тасеевскому восстанию, бывшему самым значительным из всех восстаний в Канском у{езде}, примыкали ряд местных центров восстаний: Шиткинский, Кежемский, Кучеровский, Апанский и Асанский. О Кежемском восстании мы узнаем из доклада хорунжего казачьего полка Савинского от 26-го марта 1919 г., что туда явились, по сообщению крестьян, главари Тасеевского фронта и образовали в селе Кежма штаб.

«Земство и милиция разогнаны, и образован Совдеп. Производятся насилия и аресты. Рядом с Кежемской и Пинчугской волостями вверх по Ангаре расположена Карапчанская волость и смежный с ней Илимский край; край этот населён густо, население тёмное, и почва для агитации удобная: среди населения Илимского края осело много ссыльного и т. п. ненадёжного элемента. Воинской повинности волости Кежемская и Пинчугская не несут с давних пор по какой-то привилегии. Большей частью — люди бывалые, по приискам хватившие вольного духа. В Илимском крае и Карапчанской волости есть казачьи селения, которые будут охранять тыл отрядам».

Сосредоточение на севере Канского у{езда} ссыльного элемента действительно положило некоторый социальный отпечаток на характер восстания в этом районе. Поток его был стремительным, быстрым и в то же время обрывался при первых же серьёзных испытаниях. Взаимной связи эти пункты движения между собою не имели и обладали плохой организованностью. Наиболее ярко это отразилось на восстании в гор. Енисейске. Захватив без труда гор. Енисейск, восставшие скорее сами разложились, нежели потерпели поражение от колчаковских войск.

Василий Яковенко

В одном из воспоминаний о партизанском отряде Яковенко в № 1 сборника Истпарта говорится следующее:

«7-го февраля пал г. Енисейск, здесь восстал местный гарнизон под руководством Кузнецова, человека неопределенного течения. Кузнецов первое время вел себя не как истинный борец, а как слабый человек, проявил себя в пьянстве, чем и провалил начатое дело».

Яковенко причины неудачи енисейского восстания также склонен рассматривать как результат пьянства и дезорганизации самих восставших.

«Руководство всем восстанием было возложено на бывшего ссыльного Кузнецова, который, к сожалению, оказался плохим организатором. Никакой дисциплины не было. Вместо дела, все усиленно занимались пьянством, не исключая самого Кузнецова. И достаточно было небольшого нажима со стороны г. Красноярска, как все восставшие разбежались и при бегстве не захватили о собой даже самых необходимых огнеприпасов, и только лишь одна группа, во главе с Бабкиным (рабочий-водник) в количестве 13 человек спаслась, а все остальные были уничтожены, изрублены и брошены под лед реки Енисея»[10].

Соприкасавшийся с Тасеевым Шиткинский фронт в то же время другой стороной примыкал к восставшему району Нижне-Удинского у{езда} (Катарбейская и Икейская, Гадалейская, Перфиловская волости). Из доклада начальника штаба Шиткинского фронта Волгина, как делегата на военном съезде, на собрании первого и второго отрядов кавалерии от 2-го декабря 1919 г. мы узнаём, что «как тасеевцы, так же и мы, шиткинцы, выступили небольшой кучкой зимою до Рождества 1918 г.»[11]. Замечена, очевидно, эта кучка была лишь в начале марта 1919 г., так как впервые о ней идёт речь 2-го марта, как «о группе лиц Шиткино, решившихся поддержать красных, в случае прихода их из Канского у{езда}». О связи, установившейся между шиткинским отрядом и тасеевцами, видно из доклада того же начальника штаба, в котором описан весь поход тасеевцев. Ещё раньше об этом упоминается в рапорте подъесаула Кузнецова:

«В деревне Шиткино, Канского у{езда} (от границы Нижне-Удинского находится в 20–30 верстах), по сведениям, приехали организаторы из Тасеево, и, очевидно, пользуются успехом. Ряд деревень между Шиткино и Ново-Заимкой поддерживают красных, количество записавшихся насчитывается около 1500 человек. Надо полагать, что этот район имеет связь с с. Тасеево и будет пытаться иметь влияние на район по реке Уде, Шиткино, Мохначи, Бунбуй»[12].

И действительно шиткинский отряд захватил ряд пунктов Нижне-Удинского у{езда}. В этом районе восстанию приходилось считаться с сильным расслоением между новосёлами и старожилами. Как мы уже видели, Нижне-Удинский у{езд}, хотя и уступает по количеству новосёлов уездам Енисейской губ., но значительно превышает остальные уезды Иркутской губернии. Земельный вопрос здесь более обострён, нежели в Енисейской губернии. Так, 24-го апреля 1919 г. штаб Шиткинского фронта должен был разбирать дело о

«вооружённом столкновении на острове Тунгусском между крестьянами деревни Проспихиной, с одной стороны, и крестьянами деревни Сосновой и Рожковой — с другой, на почве захвата покосов сена. Крестьяне первой деревни бросились на работающих крестьян остальных двух деревень».

1-го января 1920 г. в армейский совет Шиткинского фронта был подан общественный приговор крестьян участка Порендикского{III} общества Тайшетской волости, Нижне-Удинского у{езда}, Иркутской губ. следующего содержания:

«Просить тов. командира полка 2-го батальона, не будет ли возможным помочь нашему вновь населённому участку, так как мы проживаем уже два года, как не имеем своего посева, проще — никаких средств, ездим покупать хлеб или скот, но с нас дерут чуть ли не с кожей и не берут колчаковских денег, а у нас старых денег не имеется. Не будет ли возможности по установленной цене покупать, что придется. Нельзя ли постановить для нас сделать по условленной цене, так как мы не имеем средств по высоким ценам покупать. Но если не будет возможно с вашей стороны, и не поступит приказ о нижеследующих вопросах, то мы не знаем, что делать, хоть помирай с голоду. Затем ещё просим: если будет возможным, вырешить приказ, чтобы подешевле продавали нам хлеб и что нужно. А покупаем мы у старожильческих сел и деревень (Болтурино, Каменки, Филькино)».

В этом факте находят свое яркое отражение как взаимоотношения новосёлов и старожилов, так — что ещё более показательно — и отношение населения к партизанской армии. Как мы увидим в дальнейшем, последнее придавало восстанию особый характер — оно становилось настоящей крестьянской войной против колчаковского правительства. Поэтому крестьянство искало соответствующую организационную политическую форму, которая наиболее полно отражала бы его борьбу с буржуазией. Такой формой в прошлом была уже советская организация, которая, естественно, стала организующим началом восстания. Она же обеспечила партизанским армиям определённые организационные связи с населением. Огромнейшую роль в создании Советской власти сыграла крестьянская молодёжь — фронтовики, бывшие ранее на германском фронте и принёсшие в сибирскую деревню новые принципы организации. Даже в тех немногих местах, где восстание первоначально шло под лозунгом учредительного собрания, Советы также усиленно прививались, как и в районах явно советской ориентации.

Довольно значительным по силе было восстание в Нижне-Удинском у{езде}, в районе волостей Икейской, Катарбейской, Гадалейской и Перфиловской. Об этом восстании мы узнаём из разговоров по прямому проводу 27-го марта между управляющим Нижнеудинским уездом и управляющим Енисейской губ. Яковлевым следующее:

«Общий лозунг: долой земство и налоги! Руководительствует на всем уголовно-ссыльный элемент. В Икейской волости арестована милиция, предводители приступают к принудительной записи крестьян в свою армию. Настроение крестьян сочувственное к приведенным лозунгам вообще, к созданию армии относятся боязливо и выжидательно. Катарбейская и Икейская волости являются центром, инициатором движения. Настроение Тулуновской волости, по словам компетентного лица, анархическое. Есть опасения, что движение захватит Шарагуловскую волость, и тогда ст{анциям} Шерагул и Шеберта может угрожать опасность»[13].

23-го марта в телеграмме на имя командующего войсками Розанова сообщается, что «красные, организовавшие крушение поезда в районе разъезда Венгерка, называют свое движение крестьянскими, распространяются в деревнях, окружающих станцию Тайшет». О возникновении восстания в Перфилове начальник местной телеграфной конторы сообщает следующее:

«Зашедшей толпой крестьян переселенцев я был отстранен от аппарата, произведен обыск. Искали винтовок. Утром был арестован начальник милиции Попов, которого увезли в штаб восставших для расправы. Днем в волость жители несли всякое оружие, порох и лили пули. Заслушав о том, что посланы военные силы с артиллерией, жители собрал сход и постановили: восстание прекратить. Если в скором времени не будет подавлено Икейское восстание, Перфиловское восстание может возобновиться. Народ ходит кучами в возбужденном состоянии».

Оперативная сводка колчаковских войск от 27-го марта сообщает, что

«в Икее происходит съезд представителей четырех смежных волостей, который постановил воспретить въезд и выезд из района. Причины — нетактичность милиции и непонимание населением полученных земских окладных листов, результатом чего явилось неправильное представление о якобы непомерно высоких земских сборах. Отчасти имеется агитация. По мнению управляющего губернией, это движение чисто крестьянское.

В районе Икея установлено наличие двух военно-революционных штабов».

В Икейском восстании принимали участие главным образом переселенцы (бедняки и середняки); причём в составе его руководителей не только был «уголовно-ссыльный элемент», как сообщают официальные колчаковские власти, но и бывшие советские работники. Согласно списку, представленному агентурой колчаковской контрразведки, видно участие следующих лиц: Алексей Кузьмин, проживающий на участке Курларей — военный комиссар (участник икейского восстания); Недосекин Алексей, главный организатор Красной армии в Катарбейском районе; Степанов, бывший конторщик депо Нижне-Удинска, был одним из видных деятелей при Советской власти — главный организатор икейского восстания.

«При занятии Икея 5-го апреля у здания волостной земской управы, где помещался военно-революционный штаб, по сообщению оперативной сводки, убито 15 “большевиков”, в том числе военный комиссар Михаил Степанов, председатель Совдепа Оводнев, некий большевик Федоров — петроградский рабочий, проживающий в Икее».

В этом районе, в отличие от других, мы видим наличие среди участников восстания рабочих. Здесь, несомненно, сказалось присутствие вблизи крупных жел.-дор. станций и мастерских. Станции Зима, Тайшет, Еланская, Клюквенная, Бодайбо, Нижне-Удинск, Черемхово — были рабочими пунктами, поддерживавшими связь с восставшими крестьянами. Непосредственной причиной крестьянского восстания послужили высокие ставки налогов. По сообщению колчаковской контрразведки,

«до революции в Нижне-Удинском уезде крестьяне платили земских сборов 200 000, теперь же более 4 миллионов, не считая волостных, с последними земский налог достигает 5 миллионов руб., что следует признать, в связи с бывшим в прошлом году неурожаем, чрезмерным».

Население Тайшетской волости равняется 15 000. Эта цифра показывает большую плотность его по сравнению с другими районами Сибири, где средняя цифра достигает 6–8 тысяч.

Непричастность старожильческого и бурятского населения к движению была засвидетельствована 5-го апреля на совещании земских кооперативов Нижне-Удинска. Принимая во внимание, что процент инородческого населения в этом уезде сравнительно велик, причём переселенцев-новосёлов здесь также не особенно много, надо признать, что этот состав населения в значительной степени препятствовал тому, чтобы восстание захватило весь уезд, и был в то же время одной из причин его столь быстрой гибели. Об этом же говорит нам донесение, посланное управляющим губернией Яковлевым накануне подавления икейского восстания. В нём говорилось, что

«через несколько дней таяние снегов позволит приступить к очистке района от красных лыжников, проникших в Енисейскую губернию. Население, особенно бурятское и старожильческое, красных не поддерживает, присылает представителей, а также приговора о лояльности».

О помощи колчаковцам со стороны кулацкого населения, главным образом, зажиточных старожилов, указывает нам следующая телеграмма того же Яковлева:

«Не знаю, слышали ли вы о моём покорении Икейской республики в восьми волостях Нижне-Удинского у{езда} с трехтысячной дружиной, сорганизованной из крестьян, при помощи 35 милиционеров. Как видите, красные не так уж страшны, как многим кажется»[14].

Нестор Каландаришвили (сидит второй справа) и его штаб. 1920 г.

То же самое, только в ещё более резких формах, мы наблюдаем в районе Черемховских копей, где действовал отряд Каландаришвили{IV}. Сводка от 11-го апреля сообщает, что:

«В районе верховьев реки Она, Ерма и Урика, в 150–170 верстах западнее Черемхова, появилась банда красных, численностью до четырехсот человек, хорошо вооружённых, с пулемётом, именующихся отрядом Каландаришвили. Банда, видимо, двигается из Енисейской губ. Пути, по которым идёт банда, следующие: вдоль реки Она на станцию Зима — тропами вдоль рек Ермы и Урика на Черемхово, горными тропами через Гольцы и долину реки Титой на Культук — юго-западного берега Байкала».

Судя по этой сводке, как будто бы движение это является наносным, пришедшим извне. Действительно, в следующих военных сообщениях высказывается предположение, что этот отряд есть остаток «не ликвидированных большевистских банд, кои в минувшем 1918 г. действовали в Приморской, Амурской и Забайкальской областях»[15]. О настроении в Черемховском районе полковник Главацкий сообщает в особой сводке от 1-го мая следующее:

«В деревне Голумети милицией арестовано 17 крестьян, которые выпустили из арестного дома арестантов и избили милиционеров. Происшествие это имело большевистскую почву. Вообще говоря, настроение Черемховского и Балаганского уездов в отношении рабочих и новоселов крестьян, по мнению нач{альника} гар{низона} Черемхово, нужно считать большевистским. Обе категории с нетерпением ждут возобновления власти советов. Что же касается настроения коренного крестьянского населения, зажиточного, то, судя по постановлению схода села Троицкого, Холмогорской волости, Черемховского уезда, оно благожелательное по отношению к власти верховного правителя и нервное в ожидании прихода большевиков. Будирующие элементы основывают свои вожделения на возможном появлении Каландаришвили».

О борьбе между двумя лагерями деревни в ходе партизанского движения в Черемховском у{езде} можно судить по общественному приговору зажиточных крестьян деревни Троицкой, вынесенному 18-го апреля 1919 года:

«Мы, нижеподписавшиеся крестьяне Троицкого сельского общества, в коем значится 80 домохозяев, имеющих право участвовать на сходах, быв собраны по распоряжению нашего сельского старосты Руднева на мирской сельский сход, явились на оный в числе 51 человека, что составляет две трети домохозяев, имеющих право голоса на сходах, где мы в присутствии старосты имели суждение о том, что большая половина населения нашего Троицкого селения состояла в рядах Красной гвардии и сочувствовала Советской власти. Часть этой половины, т.е. человек 16, находится в побегах, которые, по циркулирующим частным слухам, собираются сделать на наше Троицкое селение нападение, а потому обращаемся с просьбой к господину управляющему Черемховским уездом о назначении в наше селение для охраны на летнее время солдат по 15 человек. Прибытие охраны является крайней необходимостью, так как летнее время благоприятствует нападениям этих шаек. Некоторые из граждан заявляют, что в случае неприбытия этой охраны выедут из селения Троицкого, бросив на произвол судьбы свое имущество».

Мы видим здесь не столько соображения политического характера, сколько страх за своё имущество. Это обстоятельство указывает на известную классовую дифференциацию среди крестьян в этом селе.

При сравнении двух губерний, Енисейской и Иркутской, командующий войсками Иркутского военного округа приходит к следующему заключению:

«По составу населения наибольшие опасения вызывает Енисейская губерния, где числится преобладание на стороне ссыльнопоселенцев, латышей и новоселов. Иркутская губерния в отношении благонадежности населения, как менее населенная, насчитывающая большое количество бурят — элемента консервативного — по сравнению с Енисейской губернией, находится в более благоприятных условиях».

Что касается инородцев, то, как мы уже указывали, там, где последние противопоставлены были всему русскому населению, играющему роль колонизатора, они выступали против партизан. Так было в Ачинском у{езде} и в Абаканском районе Минусинского у{езда}. По этому поводу в «Енисейском Вестнике» сообщалось, что

«перешедшее в казачество инородческое население Минусинского у{езда} — хакасы — образовали сотни и несут службы в тыловой части правительственного отряда. Старожилы относятся к восстанию отрицательно, новосёлы — сочувственно»[16].

То же самое сообщает газета «Ачинский Край» об отношении партизан Ачинского уезда к инородцам:

«В улусе Кизильской волости четверо бандитов среди белого дня отнимают у инородцев их лучших коней, налагают контрибуцию в 10 000 руб. на инородца Прокопия Осипова Каражанова. В Старой Думе ограбили пастуха и спрашивали, кто в ближайших улусах побогаче»[17].

Кизильцы оказали в свое время активную поддержку в подавлении банд Новоселова и Щетинкина. Причины такого поведения инородцев коренятся в земельных отношениях между ними и переселенцами. Несмотря на неравномерность земельного обеспечения как среди самих инородцев, так и по различным уездам и волостям одной и той же губернии, всё же средние цифры их земельных наделов показывают сравнительно высокую норму обеспечения даже по сравнению с русским крестьянским населением

Об этом наглядно говорит следующая таблица:

Губернии		По губерниям	По волостям
Иркутская	Крестьяне	23,8 дес.	54,9	12,2
	Инородцы	37,7	128,3	10,8
Енисейская	Крестьяне	29,0	46,3	11,1
	Инородцы	40,0

Как видно из этой таблицы, в Иркутской губернии сильное расслоение среди самих инородцев, низшая норма обеспечения которых по волостям ниже той же нормы крестьянского русского населения. С другой стороны, высшая норма их превышает нормы русского населения чуть ли не в два с половиной раза. Несмотря на то, что общая политика по отношению к инородцам состояла в их вытеснении и закабалении, якуты и часть бурят сумели добиться признания прав на их землевладение; правда, часто эти права нарушались, но всё же группа зажиточных бурят и якутов оставили за собой часть земель в собственности. То обстоятельство, что их главным занятием служит скотоводство, а земледелие лишь позже привилось к ним в качестве подсобной отрасли, создавало у них потребность в огромных пастбищах и лугах. Этим и объясняется та большая норма земельного обеспечения, которая существует у инородцев этих групп. По этим же причинам столкновение с русским населением происходит, главным образом, на почве недостатка у последних сенокосов и требования отрезков их от инородцев. Таковы те причины, которые создавали из зажиточной части инородцев Иркутской и Енисейской губернии враждебную силу партизанскому движению.

Но там, где такие причины отсутствовали, инородцы не только не противодействовали крестьянским восстаниям, но сплошь и рядом помогали движению. Примером этого может служить монголо-китайское население в Урянхайском крае, оказавшее содействие партизанским отрядам Кравченко и Щетинкина. О настроении монголо-китайцев ещё 1-го марта 1919 года было сделано донесение следующего характера.

«Шайка монголо-китайских бандитов в верховьях реки Чалон произвела нападение на наш пост. По слухам, среди населения Урянхая, сайоты занимают выжидательное положение. Урянхи, видя, что Россия не может защитить их от произвола монголо-китайских банд, соединяются с последними и общими усилиями выгоняют русских жителей из пределов Урянхая»[18].

Немного позже уже сообщается, что «со стороны, прилегающей к Монголии, скопища восставших урянхов были настолько велики, что власти вынуждены были эвакуировать все учреждения из Белоцарска».

Что касается роли интеллигенции в гражданской войне, то, за немногими исключениями, она оказывала помощь правительственным отрядам. В Минусинском районе «представители местной интеллигенции, — как сообщал “Енисейский Вестник”, — занимают ответственные посты чисто военного характера в правительственных отрядах»[19]. В селе Малая Иня 14-го марта, согласно постановлению сельского схода, образовалась добровольческая дружина в количестве 28 человек. На её нужды было собрано на сходе до 450 рублей. Начальником дружины выбран местный учитель А. С. Иванов. Другой учитель, Раевский, предложил организовать боевые дружины в деревне Вознесенка Ермаковской волости[20]. Наконец, учительский съезд, происходивший в Минусинске в тот момент, когда город был в руках партизан, прошёл под знаком явного нежелания принять активное участие в крестьянском движении. В Кучеровском районе во время восстания были арестованы железнодорожные служащие и интеллигенция, которые освобождены белыми при занятии Кучерово[21].

Настроение и роль рабочих в крестьянских восстаниях, главным образом, приисковых и железнодорожных, заметна в районе Нижне-Удинского у{езда}, где расположены крупные деповские станции. Несмотря на то, что рабочие были целиком на стороне восставших крестьян, они не только не выступали самостоятельно и не пытались руководить возникшим движением, но даже оказывали совсем недостаточную помощь партизанам. Революционная атмосфера, насыщенная крестьянскими восстаниями, охватила и рабочих, но благодаря малочисленности и неорганизованности сибирского пролетариата, она не смогла вызвать их на самостоятельное крупное выступление, которое бы завоевало собой новый исходный пункт для всего партизанского движения. Такое выступление пролетариата, несомненно, влило бы новую классовую струю в движение и тем самым в несколько раз увеличило бы его силы.

О связи с партизанами у жел.-дор. рабочих сообщает телеграмма со станции Клюквенной: «Отряд из двух рот, посланный из Канска в село Абан, перехватил трех красных разведчиков с оружием, лошадьми, перепиской, из которой видна связь красных с жел.-дор. организациями Канска и ст. Иланской»[22]. О большевистском настроении рабочих говорит в своем докладе от 12-го марта начальник гарнизона ст. Зима:

«1) Население настроено враждебно; 2) главная масса населения, деповские и ремонтные рабочие (до 8000 человек), из них 80% безусловно большевики; 3) к лекции полковника Уорд отнеслись иронически[23]; 4) чехи настроены трусливо».

О таком же настроении рабочих сообщает полковник Главацкий следующее: «В отношении элементов, обслуживающих ж. д., наибольшую опасность представляют деповские рабочие — в среднем на деповской станции 1500–2000 рабочих — готовый материал для большевистских выступлений»[24].

Сводка 27-го июля извещает о забастовке в Черемховских копях, принявшей, «видимо, политический характер». В следующей сводке уже указывалось на то, что хотя настроение рабочих большевистское, но «за отсутствием организаторов и оружия выступление с их стороны невозможно». Забастовка носила неорганизованный характер, на экономической почве, — «политический характер можно только предполагать». Единственные попытки восстания рабочих были лишь на станциях Иланская и Бодайбо, причём выступление на первой было проделано лишь отдельной группой рабочих и явилось скорее случайным ответом на общее восстание в районе, нежели результатом длительной и самостоятельной подготовки. По сообщению начальника Тайшетской охраны, ст. Иланская занята, по-видимому, рабочими местной мастерской.

«Пути разобраны в нашу сторону в 7 верстах, в сторону Красноярска — 10 верст. Распоряжается телеграфом бывший машинист Добровольский из депо Иланская; телеграфист Подтотуркин и путевой сторож Хамото, который руководит разборкой пути на 82-й версте у разъезда Бузук»[25].

По дальнейшим сведениям, группа рабочих, выступившая на ст. Иланская, обезоружила милицию, установила охрану и назначила на ст{анцию} комиссара. На следующий день, в 5 часов утра, станция была взята белыми, группа восставших разбежалась. Такова общая картина восстания. По сравнению с крестьянскими восстаниями какой-либо одной волости это выступление представляло собой жалкую картину. Такое восстание имело смысл лишь в том случае, если бы оно было включено в одну цепь с крестьянским восстанием в данном районе. Но, очевидно, либо партизаны не подоспели, либо выступление было преждевременным. Местных корней, которые придали бы ему размах и силу, оно не имело.

Ещё более показательным в этом отношении было восстание в Бодайбо. Так, по сведениям губернского комиссара, 26-го января в Бодайбо

«восстала кучка рабочих и часть одной роты солдат. В перестрелке убит один офицер, один ранен. Во главе движения стоял извозчик Бояркин — бывший комиссар продовольствия, и уголовный каторжник Шаров. На следующий день мятеж был ликвидирован»[26].

Нельзя доверять целиком сообщению колчаковских газет, но всё же поражает быстрота, с которой мятеж был усмирён. В официальном донесении это выступление описывается следующим образом:

«Восстала кучка даже не большевиков, а преступного элемента, которая ворвалась в казармы, захватила пулемёты и пирамиды с ружьями и заставила солдат второй роты следовать за собой. Уголовный арестант Шаров стал начальником тюрьмы. В казарме происходил митинг, где присутствовавшие, соглашаясь с пьяным руководителем, отстаивали переворот, хотя не знали, что делать дальше. Вечером состоялось собрание железнодорожников и приисковых рабочих, которые решили принять советы управляющего губернией. Утром среди восставших началось разложение. Солдаты от них откололись»[27].

Проверить подобное сообщение по другим источникам и документам мы не смогли за полным отсутствием каких-либо бумажных следов от этого восстания. Очевидно, оно, действительно, было «импровизированным» выступлением, прекращённым по совету управляющего губернией и в результате собственного разложения. Что касается настроения рабочих Бодайбо, то оно, судя по донесению нач{альника} гар{низона} Бодайбо от 10-го мая, было, несомненно, большевистским.

«Назревающая экономическая забастовка, — пишет он, — преддверие большевистского выступления. Рабочие отлично информированы о месте нахождения отрядов в верховьях реки Олекмы, которые двинутся после распутицы в Приисковый район. Разведку организую из якутов и тунгусов».

О состоянии приискового района в телеграмме на имя верховного правителя Колчака совет съезда горнопромышленников южной части Енисейского горного округа пишет:

«Вследствие большевистского движения в Енисейском у{езде}, все пути в южную часть Енисейского горного округа оказались отрезанными от мест снабжения. На приисках имеется 1200 чел., из коих 500 женщин и детей. Население голодает. Получено донесение начальника местной милиции, что большевики поставили своей задачей полное уничтожение приискового оборудования и сожжение драг. Уже сожжены склады постройки Сократовского прииска и прииска Обортова. Мятежниками захвачено несколько лиц заложниками. Есть убитые. Требуется помощь чехов»[28].

Такой же документ мы находим в виде телеграммы минусинского союза торгово-промышленников на имя совета министров. В ней говорится, что

«летом в тайге большевистские банды используют в качестве базы прииска, которые вполне обеспечены продовольствием и всем необходимым, мобилизуя приисковых рабочих для своих пополнений. Через Минусинский у{езд} на Алтай банды перекинутся в Урянхай, где их действия будут использованы китайцами для оккупации Монголией Урянхая».

---

Комментарии

I. Василий Григорьевич Яковенко (1889—1937) — организатор красного партизанского движения в Сибири в годы Гражданской войны, советский государственный деятель. Сибирский крестьянин. С началом Первой мировой войны призван на фронт, унтер-офицер, трижды георгиевский кfвалер. В июле 1917 г. вступает в РСДРП(б). После чехословацкого мятежа скрывается в подполье. В декабре 1918 г. возглавляет восстание в Тасеево, организует партизанскую борьбу против колчаковских войск. Председатель Совета Северо-Канского партизанского фронта, руководит борьбой с колчаковским режимом до конца января 1920 г. С 1920 по 1922 гг. — председатель Канского ревкома и уездного исполкома. С 9 января 1922 г. народный комиссар земледелия РСФСР. С 1923 по 1926 гг. — нарком социального обеспечения РСФСР. Был членом ВЦИК. В 1927 г. поддержал антисталинскую оппозицию. С 1928 г. работал в приемной председателя ЦИК М.И. Калинина председателем земельной и избирательной комиссии. С 1932 по 1935 гг. — член президиума и председатель национального бюро при Госплане СССР. В 1935 г. сначала член совета НИИ новых лубяных культур при Наркомземе СССР в Москве, затем директор этого института. Расстрелян 29 июля 1937 г. Автор книги воспоминаний «Записки партизана».

II. Николай Мартемьянович Буда (1886—1937) — организатор красного партизанского движения в Сибири в годы Гражданской войны. Из семьи служащего, был рабочим на золотых приисках. В годы Первой мировой войны призван на фронт, унтер-офицер, георгиевский кавалер. В октябре 1917 г. вступает в РСДРП(б). После падения советской власти летом 1918 г. переходит на нелегальное положение, вместе с В.Г. Яковенко занимается организацией партизанского движения на севере Енисейской губернии. Во второй половине 1919 г. командует Северо-Канским партизанским фронтом, впоследствии за умелое руководство партизанским движением награжден орденом Красного Знамени. Вплоть до ареста в 1937 г. трудится на руководящих постах в советских и хозяйственных учреждениях. Расстрелян в Красноярске 30 октября 1937 г.

III. Неустановленное искаженное название.

IV. Нестор Александрович Каландаришвили (1876—1922) — руководитель партизанского движения в Восточной Сибири в годы Гражданской войны. Из дворян. С 1903 г. в партии эсеров. Участвовал в Гурийском крестьянском восстании 1905—1906 гг., в 1907 г. арестован и находится в заключении в Сибири до февраля 1917 г. В 1917 г. примыкал к партии анархистов-коммунистов, организовал в Иркутске Кавказскую конную дружину анархистов. С февраля по июль 1918 г. командует отрядами войск Центросибири. Партийная кличка — Дед. В начале 1920 г. участвует в установлении Советской власти в Иркутске. В марте-апреле 1920 г. командует Верхоленской группой советских войск, с мая 1920 г. командует кавалерийскими частями Народно-революционной армии Дальневосточной Республики (ДВР), участвует в сражениях с атаманом Семеновым. В августе 1920 г. — представитель МИД Дальневосточной Республики при китайской военной миссии в Москве. С октября 1920 г. — командующий корейскими отрядами Дальнего Востока, с декабря 1920 г. — командующий войсками Якутской области и Северного края. В 1921 г. вступает в РКП(б). В январе 1922 г. с отрядом в 300 чел. выехал на ликвидацию якутских белогвардейских банд. Попал в засаду и погиб в бою. Награжден орденом Красного Знамени.

---

Примечания