О причинах восстания в Тарском уезде Тобольской губернии мы доподлинно узнаём из большой переписки по этому поводу между официальными властями губернии. О настроении различных групп населения в Тобольской губернии уже в августе 1918 г. губернский комиссар Пигнати сообщает следующее:

«Настроение среди рабочих внешне спокойно-выжидательное. Среди крестьян тех волостей, где нет частновладельческих земель, в большинстве благожелательное; там же, где расположены владельческие земли, после издания закона о денационализации и моего распоряжения, основанного на том законе, что воспрещается косить поделенные владельческие сенокосы — враждебное. Идет хищническая самовольная порубка лесов частновладельческих, против которой мною приняты меры, но они не достигают цели. Возможна борьба лишь при содействии вооруженной силы, которой в Кургане недостаточно… В губернии в общем спокойно. В Тюмени гордума во внеочередном обсуждении постановила: “диктатура не вызывается необходимостью. Дума стоит на платформе учредительного собрания”. В августе же месяце 1918 г. Курганский уездный комиссар телеграфировал, что “настроение крестьян в районах расположения частновладельческих земель крайне враждебное, опять начинаются захваты частновладельческого скота, изгнание владельцев заимок и поджоги последних, устраиваются волостные солдатские собрания, которые выносят резолюции не давать солдат в случае мобилизации, не давать подвод для проезда мобилизованных, отказываться платить сборы…”»[1].

Скверно обстояло дело с земельным вопросом в Тобольской губернии, где заселение было произведено ещё к началу 900-х годов и в дальнейшем производилось крайне вяло в силу недостатка земель. Даже местные старожилы, вследствие скопления переселенцев, одно время (в 1902–1903 гг.) переселялись на Алтай. Особенно беден в этом отношении Тарский уезд, где переселенцы, как говорит Головачев, «малодостаточны»[2]. Им давали 15 дес. надела и облагали оброчной податью с самого начала. Процент возвратившихся в Россию всё возрастал и в 1910 году он равнялся 36% общего числа прибывших за этот год. Селиться им приходится на худших землях. Многие деревни Тарского уезда, лежавшие в глубине лесов с неплодородными землями, раньше только и жили лесными промыслами, а с вздорожанием лесных материалов и изъятием из крестьянского пользования (в связи с проведением ж. д.) оказались в плачевном положении. Уже до войны удобных земель на 1 душу крестьянского населения в Тобольской губернии приходилось 24,8 дес., тогда как в Томской губернии они составляли 34,5 дес. (а в Томском уезде цифра доходила до 22,6 дес.). Отсюда будет понятна та картина земельных неурядиц, которая наблюдалась в 1919 г. в Тобольском уезде. В Тобольской губернии мы имеем в среднем при подворном исследовании новосёлов, проживших в крае от 5 до 7 лет, 2,0 раб. лошадей, у проживших от 8 до 10 лет — 2,3, у проживших более 10 лет —1,8 раб. лошадей. Средний размер посевной площади в том же порядке групп равен 3,7; 2,9; 4,0 дес. Одних безлошадных — 13,3; 11,8 и у проживших свыше 10 лет — 18,8%, и это несмотря на проведение жел.-дор. магистрали, обеспечившей для Тобольской губернии выгодную продажу хлеба и леса.

Процент полупролетарских хозяйств (по лошадности) достигал в 1907 г. 18,0 (на ряду с Томской губ.), а в 1912 г. он уже равнялся 19,1 (выше, чем у Томской на 2%). Таким образом, и здесь Тобольская губ. обнаруживает быстрый темп оскудения; кулацкие хозяйства в Тобольской губернии также уменьшаются и переходят в ряды «средних» хозяйств по лошадностям, что дает кулацкому типу хозяйства всего 22,9% в 1908 г. и 16,5% в 1912 г. Зато «средние» хозяйства концентрируют до 55,4% всего количества лошадей. Процесс роста полупролетарских хозяйств сочетается в Тобольской губ. с увеличением числа средних за счет крупных. Мировая война существенных изменений в процессы, происходившие в крестьянском хозяйстве, не внесла.

Земельное оскудение и общее понижение материального уровня крестьянского хозяйства в Тобольской губернии толкало крестьян на захват частновладельческих земель, число которых в Тобольской губернии составляло 50% всей наличности их в Сибири с общей площадью в 284 000 десятин. Дело дошло уже в конце {19}18 года до того, что Тарская уездная земская управа была вынуждена 11-го ноября 1918 г. объявить населению Тарского уезда,

«что большинство приговоров и ходатайств сельских обществ об отпуске леса на продажу основаны на законе положениях, утративших свою жизненную силу (имеются в виду “советские законы”). Вырубленные лесные материалы подлежат конфискации и продаже с торгов…».

Результаты такого постановления не заставили себя долго ждать. 25-го февраля 1919 г. в селе Резанское, Бергамакской волости, были арестованы крестьянами и не допущены к «исполнению своих обязанностей помощник лесничего Захаров и чины местной милиции, которые были командированы для производства конфискации самовольно нарубленного населением леса»[3]. В тот же день по другим обществам волости были разосланы «агитаторы» с призывом на помощь жителям села Резанского. Первые появившиеся партизанские отряды направляли свои удары против «лесничеств». Так, в Муромцевском районе отряд Татаркина разграбил лесной кордон. Налоги и мобилизации здесь, как и в других районах, были непосредственным толчком к восстанию.

О характере восстания, его возникновении и развитии в с. Резанском, Бергамакской волости, даёт представление следующее донесение Пигнати:

«Здесь милиция узнала, что 3 дня тому назад прибыл с большевистского фронта гр{ажданин} пос{елка} Алексеевского Димитрий Долбаносов, который привез с собой оружие и начал возмущать народ против милиции… Там же, в д. Нижне-Сиоткес, был задержан агитатор Чугунов и у него найдено письменное воззвание резановцев. По дополнительным сведениям, Долбаносов скрылся. Жители пос. Алексеевского и Вятского, принимавшие участие в восстании, бежали, организуя вооруженное восстание в 5-м участке…»[4].

В другой телеграмме сообщается, что «из местных жителей, организовавших отряды в помощь большевикам (!) в с{елах} Всесвятское, Горошинское и Есмановское, большинство переселенцы; казаки и киргизы спокойны».

Артём Избышев

Летом 1919 г. (начиная с мая месяца) в с. Седельникове оперировал отряд Артемьева-Избышева{I}, местного крестьянина. Вот что пишет об этом отряде управляющий Тарским уездом некто Барановский:

«Положение в с. Седельниково всё более и более ухудшается. Первоначально маленькая шайка Избышева, благодаря необузданной жестокости казаков и командира отряда поручика Басалаева, превратилась в довольно внушительную банду, состоящую из 50–60 человек, дезертиров, латышей (!) и грабителей (!)…».

Уже 27-го июля тот же Барановский телеграфирует о необходимости выслать отряд «в виду постоянного появления мелких банд… В Урманской полосе есть много сочувствующих красным… старожильские волости преимущественно сочувствуют временному правительству». К сентябрю численность отряда Избышева в Седельниковском районе достигла 130 человек, а Татаркина в Муромцевском — 100 человек. Движение в Тобольской губ. захватило строго ограниченную местности, а именно: районы расположения частновладельческих земель. За эти районы в большинстве случаев оно не выходило. Основной предпосылкой недовольства было запрещение пользоваться частновладельческими землями, причём налоги и мобилизация лишь усугубили общее недовольство. Восстание захватило по преимуществу бедные слои крестьянства, нуждавшиеся в большом земельном обеспечении и, главное, в лесных наделах, в целях продажи леса. Более зажиточные и кулацкие элементы, которых в процентном отношении ко всему крестьянскому населению в Тобольской губернии меньше, чем в остальных губерниях Сибири (причём, как тенденцию, мы имеем с каждым годом уменьшающееся число кулацких хозяйств при одновременном увеличении бедняцких), в движении не участвовали, но, не имея за собой значительной силы, не противодействовали ему. Это способствовало «постоянному появлению мелких отрядов», но в то же время ограниченный район действия замыкал их операции в определённые рамки и этим облегчал правительственным отрядам борьбу с ними. Читая доклад о положении в Тюменском уезде, мы замечаем уже там разницу по сравнению с настроением крестьян в Тарском у{езде} Тобольской губ.

«Настроение крестьянского населения в Тюменском уезде в большинстве случаев безразличное в отношении большевиков… Более сознательные и зажиточные крестьяне, равно и старожильческое население, относятся к большевикам отрицательно. Но известная часть крестьянства — беднота и бывшие фронтовики, относятся к большевикам не только сочувственно, но и (особенно в районе боевых действий) активно помогали разведке красных» (имеются в виду уже советские войска).

Инициаторами партизанского движения и главной силой в движении были, главным образом, местные крестьяне: Избышев, Дубко, Коркин, Лобанов и др. Исключение представляет Муромцевский район, где действовал, так мы уже упоминали, некто Татаркин, который позднее пытался присоединиться, как уверяет командир колчаковской роты, к главной шайке комиссара Абрамова. О последнем ничего не упоминается, кроме того, что называют его «комиссаром». Это даёт возможность предположить, что он бывший советский работник, занимавший какую-либо «комиссаровскую» должность. Кроме того, в докладе чешского полковника Франка о Тарском восстании сообщается, что в восстании участвовал нач. почт. отделения с. Самохвалова Махов и нач. почт. отделения с. Мало-Красноярского Лавришко — большевики, бежавшие, как пишет Франк, в Томск. При приближении «фронта» в сентябре 1919 г. восстание в Тарском уезде вспыхнуло с новой силой и, благодаря применявшимся ранее к населению жестокостям, захватило большие слои населения, чем это можно было ожидать, судя по первому периоду движения. Наиболее полно и интересно описывает обстановку и участников восстаний чешский полковник Франк, которому было поручено «дело подавления мятежа». Несмотря на целый ряд поверхностных и прямо ложных заключений и выводов, которые он делает в качестве «военного человека» и колчаковца, его доклад все же проливает свет на некоторые стороны этого самого крупного за весь период партизанского движения в Тарском районе выступления. Вот как описывает это восстание Франк:

«Главный руководитель восстания Тарского уезда Кыштовской волости, Тарского уезда, Артемий Избышев, а также и его главные помощники: два брата Дубко, Коклемин и приезжий из Советской России агитатор Маргевич частью казнены, частью убиты в сражениях… По моему глубокому убеждению, восстание может возобновиться в любой момент, так как причины его мною устранены только отчасти, за неимением времени и полномочий… Я с первых же дней обнаружил, что 1) настоящего восстания (крестьянского против власти) нет. Есть только маленькие кучки разбойников, состоящие из конокрадов, ссыльно-каторжников и дезертиров, которых родители, боясь ответственности перед законной властью, не хотели держать дома. Преследуя бегущие от воинских отрядов шайки, я убедился, что крестьяне, относясь к войскам боязливо и с недоверием, сочувственно относятся к большевистским шайкам, всячески способствуя им, снабжают их продовольствием, подводами, даже добровольцами-разведчиками. Причины недоверчивого отношения крестьян: 1) за прошлую зиму под видом военнопленных к себе домой в деревню перешло из Советской России большой процент красноармейцев командиров (по действительной службе матросов и пехотных унтер-офицеров), которые на награбленные в России деньги устроили хозяйства и жили спокойно до приближения фронта и появления специальных агитаторов. Приблизившийся фронт, возможность мобилизации старослужащих солдат, а также соблазнительная возможность ограбить сибирских буржуев, по примеру российских, внушили им мысль организовать Советскую власть самостоятельно и встать во главе ее. 2) Крайне неудачные, а зачастую и преступные действия военных отрядов правительственных войск, расстреливавших всех, кто попадался под руку, грабежи, пьянство, насилия в прошлых, а, отчасти, и в настоящих годах, внушили мирному населению неуважение и страх к власти, а опытным командирам ненависть, жажду мести и расчет на поддержку населения.

Крайне трудно было точно определить, кто раньше начал активно действовать: доморощенные ли предводители, вроде Избышева, Дубко, Коркина, Лобанова и им подобных (все местные крестьяне), или приезжие из России Маргевич и его помощники с воззваниями. Мною установлено одно, что и у первых, и у вторых в агитации и в воззваниях говорится о зверствах отрядов “белых”, “отряд Прокопенко”, “отряд белых казаков”, “Розанов”. За время моей экспедиции прибавилась в большевистской агитации ещё пара славных имен: капитан Фомин с его флотилией и полковник Кадлец (польский отряд). Первый разбил снарядами большое село Усть-Тару, а в селении Ново-Екатеринославском сжег 12 домов, причем чины отряда перерезали домашнюю птицу и увезли с собой домашнее имущество сожженных домов. Второй (полковник Кадлец) ограбил несколько селений начисто, включительно до белья и одежды, причем чины польского отряда на просьбы крестьян оставить хотя одну из пяти или восьми лошадей, не разорять окончательно хозяйства, насмехаясь, говорили: “Мы давно ждали случая отомстить сибирякам за разорение Галиции”. По приблизительному подсчёту собранных мною документов сумма ограбленного в нескольких селениях поляками крестьянского имущества достигает трех миллионов рублей. Власть на местах в самом плачевном состоянии. Председатели управ или посторонние — чужие люди населению, с солидным “социалистическим” стажем, или захудалые неграмотные крестьяне. Писари или секретари — просто темные личности, живущие на взятки и вымогательства. Земская уездная управа Тарского уезда — остаток Советской власти, бывшие члены Совдепа и революционного трибунала. Красноармейские мобилизации проходили в уездах при самом деятельном участии волостных управ. Я не захватил ни одного приказа по разбойничьей мобилизации без волостных печатей, а большинство с подписями председателей и секретарей. Наряды на подводы, красноармейские разъезды (верховые крестьяне), сбор продуктов — всё это распоряжения волостных управ, по форме правительственных предписаний… Трусость и измена среди милиции — обычное явление. Так, в с. Артырском мною был предан военно-полевому суду и расстрелян старший милиционер Жилко, он же “капитан”, командир особой красноармейской роты. При аресте Жилко заявил, что он “насильно мобилизован и служил у красных по принуждению”. Интеллигенция и должностные лица, за исключением тех, кто открыто перешёл на сторону большевиков, разбежались при одних слухах о приближении фронта… Мною был схвачен и по приговору военно-полевого суда расстрелян начальник почтового отделения с. Самохвалово Махов. Будучи боевым начальником банды красных, разбитых мною под Муромцевым, он носил название “уполномоченного Сов. власти”, производил мобилизацию крестьян и имел растрату по вверенному ему почт. отд. 3–4 тыс. рублей. Махов присоединился к банде по совету его приятеля начальника почт. отд. села Мало-Краснояр., тоже большевика, бежавшего, по слухам, в Томск. Растрата у него около 1200 рублей»[5].

Что касается приезжих из Советской России, а также роли военнопленных, то здесь, несомненно, преувеличение. В глазах колчаковских заправил, спутником всякого крестьянского выступления является «большевистская агитация», что в большинстве случаев, как мы видели, является совершенно неверным. О том, что «движение может вспыхнуть в любую минуту», Франк оказался не только правым, но и пророком, ибо не прошло и недели, как мобилизация городского и сельского населения до 43 лет вызвала восстание некоторых волостей. «Призываемые переселенцы готовятся к вооруженному выступлению или сдаче красным (приближающимся советским войскам)»[6]. Приближение «красного фронта» и включение Тюкалинского и Тарского уездов в прифронтовую полосу вызвало внезапный и в то же время огромной силы мятеж, который не смог стать исходным началом нового подъёма партизанского движения, а был скорее его концом. Вот как представляет начало и развитие этого мятежа управл. Тюкалинским уездом Клайшевич:

«Без шума и широкой огласки в назначенный час (о явке мобилизованных) 20–21-го сентября все почти призываемые садились на лошадей и уезжали в Тарский уезд. В Пановской волости прежде всех якобы поднялись призываемые Красноярского сельского общества, которые за собой увлекли почти большую половину призываемых Пановской волости… Население этих двух волостей весьма зажиточно. В Н.-Карасукской волости в большинстве старообрядческое (кержаки), исключая пос. Красноярского, Пановской волости, где были большие самовольные порубки леса, в остальном районе нигде никаких осложнений с населением не было… Вместе с призываемыми ушли не подлежащие призыву молодежь и старики, из коих много состоятельных. Причину этого приходится искать в какой-либо основательной гарантии (масса оружия, деньги) со стороны красных, предоставленных восстающим, или какой-либо провокационный приём их, на который пошли доверчиво крестьяне… Всего по волостям Пановской и Ново-Карасукской бежало от призыва 1000 чел., в том числе даже не подлежащие призыву, явные калеки, много состоятельных. Бежавшие вооружены, часть дробовиками, первоначально сгруппировались в районе Викуловской, Ишимского у., и Озернинской-Форпостской волостей, Тарского у., затем двинулись в направлении Усть-Ишимское. Весь мятеж возник вдруг, ввиду близости красного фронта, прохождения дезертиров, пробиравшихся через вышеуказанные волости. Сначала сорганизовалась шайка деревенской бедноты, которая путем обмана и насилий заставила в один день уйти с собой всех, подлежавших призыву. Ныне замечается явка от призыва убегавших. Поступок пановцев, карасукцев вызывает всеобщее удивление… ввиду зажиточности этих волостей…»[7].

Несмотря на участие зажиточных деревень, в этом докладе всё же признается за деревенской беднотой главная роль в движении. Причину столь быстрой ликвидации мятежа, нам кажется, и нужно искать как раз в том, что в нём участвовали зажиточные слои, которые вскоре покинули ряды восставших и дезорганизовали этим всё движение. Так, сейчас же после этого восстания начальником ротного участка подпоручиком Ермаковым было послано 30-го сентября донесение о том, что

«в деревне Вятской, Бергамакской волости, был пойман сам атаман “разбойник” Татаркин, а в дер. Алексеевской, той же волости, его соучастник Коленкович Иван. Такой же характер и подобную роль сыграло выступление 24-го сентября в с. Колосовом, распространившее свое влияние на деревни: Михайловка, Плотниково, Викулино, Мясниково, с. Нижне-Колосовское, Трещеткино, Терехино и Корсино. Во всех этих селах были выставлены сторожевые посты, которые задерживали мобилизованных из перечисленных селений»[8].

В с. Колосовом был избран исполнительный комитет в количестве 20–25 чел. Во время разгрома этого восстания, последовавшего через 2–3 дня, был убит председатель этого комитета некто Жударев. В дер. Бражниковой убит «глава восстания и организатор банд Иона Чуревин. Всего убито было активных участников 38 человек»[9]. Такого быстрого и трагического конца восстания мы не встречаем ни в Енисейской, ни в Алтайской губерниях. Очевидно эти выступления были лишь ответом на приближение фронта и имели главной целью воспрепятствовать отправке мобилизованных.

Большого значения партизанское движение в Тобольской г. не сыграло и прошло совершенно незаметным явлением в общем ходе крестьянских восстаний в Сибири. Несмотря на это, оно показывает нам некоторые своеобразные черты и особенности, которые характеризуют роль отдельных слоев и группировок сибирского крестьянства в партизанском движении.

Комментарии

I. Артём Иванович Избышев (1885—1919) — организатор красного партизанского движения на севере Омской области в годы Гражданской войны. Из семьи зажиточного крестьянина Тобольской губернии. В 1916 г. вступает в РСДРП(б). В октябре 1917 г. — участник революционных событий в Москве. Расстрелян белыми в родном селе Седельниково.

Примечания