Пётр Лубков

Движение в Томской губернии, как мы не раз уже указывали, не было массовым и состояло из ряда отдельных ручейков, которые никогда не соединялись и текли в разных местах, причём если какому-либо из них закрывали выход, то он пробивался в другом месте и таким образом никогда не прекращал существования. Стоит только перечислить бесчисленное количество отрядов, которые были вполне «самостоятельными» и ни разу не объединялись под какое-либо общее командование. Отряды Лубкова{I}, Рогова, Новоселова, Матузова, Голикова, Зубова, Шевелева{II}, Керасилова, Толкунова и др., часто совершенно безымянные, наполняли всю Томскую губ. Отряды эти были малочисленны и редко когда доходили до пятисот человек. Обыкновенный их состав от 70 до 200 человек. Если возьмём данные о размерах посева по группам хозяйств в Томской губ., то получим следующие результаты для 1920 г.: без посева 5,32% хозяйств; с 1 дес. до 6 дес. (малопосевных) — 60,30%; с 6–9 дес. (среднее) — 17,76% хозяйств и крупных более 9 десятин — 16,62% хоз{яйств}. Огромнейшее преобладание Томская губерния даёт, как видно из этих цифр, малопосевным хозяйствам. В 900-х годах в среднем на семью новосёлов посевная площадь составляла 3,30 десятин (на 0,4 только выше цифры 1919 г.). В эти же годы совершенно безлошадные или однолошадные по Томской губернии составляли 31,5%, почти 1/3 новосёлов не вела самостоятельной запашки. Совершенно беспосевные вместе с засевающими менее 2 десятин составляли в эти годы в Томской губернии 34,2%; засевающих 2–5 дес. в 1900 гг. было 57,6% всего числа хозяйств, свыше 5 десятин за эти же годы — 16,9%.

Переходя к рассмотрению крестьянского хозяйства в уездах Томской губернии, необходимо прежде всего констатировать чрезвычайную дифференциацию этого хозяйства, как это мы указывали раньше. Сильнее всего она развита в Мариинском уезде, где число беспосевных (3,10%) превышает число их в Щегловском (1,23%) и в Кузнецком у{ездах} (2,9%) — уступая, правда, Томскому уезду, где количество их достигает 9,25% общего числа хозяйств. Если всё же Томский уезд представляет собой наиболее бедный уезд во всей губернии, где число хозяйств, засевающих свыше 9 десятин в 1920 г. равняется 7,92% тогда как в Щегловском и Кузнецком уездах число их составляет 21,9% в первом и 22,24% во втором, то Мариинский уезд дает в этой группе хозяйств цифру, превосходящую все уезды Томской губернии, а именно 23,68% общего числа хозяйств. Что касается малопосевных (до 1 десятины), то и здесь Мариинский уезд идет впереди остальных уездов, правда, уступая всё же Томскому уезду. Эта группа составляет в нем 6559 общего числа хозяйств, в других же уездах она равна 4,57% (Щегловский) и 2,90% (Кузнецкий уезд). В Томском уезде она равна 17,81%, что указывает на общее сильное обеднение и оскудение уезда в хозяйственном отношении[1]. На сильную дифференциацию крестьянского хозяйства указывают данные о проценте хозяйств, нанимающих наёмную рабочую силу: 49,1% из группы хозяйств, засевающих свыше 9 десятин, по этим данным, нанимают наёмную рабочую силу. Причём если мы возьмём отдельные группы хозяйств в восходящем порядке, беспосевные, не более 1 десятины, с 1–2 дес., от 3 до 9, то соответствующие цифры для них получаются 11,2%, 17,18%, 21,4% и 31,3%[2]. Это показывает, что применение наемной рабочей силы означает прежде всего капитализацию хозяйства, ибо чем зажиточнее хозяйства, тем больший процент их прибегает к найму. Всеми этими чертами Томская губерния явно выделяется среди остальных губерний. Они же придали, как мы увидим из дальнейшего изложения, особый характер партизанскому движению в Мариинском и Томском уездах, в которых охарактеризованные процессы получили наиболее сильное выражение.

Томская губерния по сравнению с Тобольской отличается также особым развитием кустарной промышленности. Последняя развивалась в связи с существовавшими в Томской губернии золотыми приисками, угольными разработками, а также и ввиду сильного наплыва переселенцев, которых за 1896–1909 гг. прибыло туда 1 094 000 чел., тогда как за эти же годы в Тобольскую губернию их пришло всего 180 000 чел. Но все кустарные промыслы в Томской губернии развиты слабо в отношении масштаба производства. Кустари работают сами без наемных рабочих и достающийся им заработок незначительный. Среди других уездов в отношении кустарной промышленности выделяется Мариинский уезд, где существуют 16 видов промыслов. Как и повсюду в Сибири, земельный вопрос, в особенности в связи с усилившимся переселением в Томскую губернию перед войной и во время войны, также обострён. Средние цифры для новосёлов казённых земель Томской губернии вдвое ниже, чем в Алтайском округе и значительно ниже, чем у местного старожиловского населения: 2,5 рабочих лошадей, 1,9 дойных коров и 4,9 дес. посевной площади — всё это у проживших в крае более 4 лет. Беспосевные составляли уже 9,7% — почти одну десятую часть; безлошадные с однолошадными — 22,10% — почти 1/4 общего числа новоселов. 15,1% том{ских} новоселов — почти такой же процент, как и на родине, — отпускали срочных батраков, а более 2/5 (42%) не имели достаточно хлеба для продовольствия.

Все эти факты сыграли, как в дальнейшем увидит читатель, огромнейшую роль в партизанском движении в Томской губ.

Значительный процент беспосевных и малопосевных крестьян в Томской губернии (около 30%), создал для этого движения не широкую, но устойчивую социальную базу и возможность благодаря этому беспрерывной смены бойцов, устойчивых и подвижных благодаря своей бедности. Но в то же время это обстоятельство при резкой дифференциации среди крестьянского населения Томской губернии (число кулацких хозяйств там также значительно; оно в 1912 г. составляло 31,4% всего числа хозяйств и сосредоточивало в своих руках 59,6% всего числа лошадей) мешало тому, чтобы движение захватило огромные слои среднего крестьянства. Отсутствие широкой социальной базы для сплошного крестьянского восстания, как это имело место в Енисейской и Алтайской губерниях, компенсировалось тем, что малочисленные отряды состояли в большинстве из бедняков. Однородный социальный состав обеспечивал отрядам вечную живучесть и необходимое единство. Таких «кризисов», какие мы наблюдали после поражения в армиях Кравченко, Щетинкина, тасеевцев, Мамонтова в результате отлива и прилива середняцкой крестьянской массы, здесь не было. Кроме того, благодаря этой живучести и малочисленности отряды сохранили свою самостоятельность и индивидуальность. Там же, где движение представляло собою сплошную «крестьянскую войну», оно неизбежно заставляло всех «командиров» и руководителей объединиться, независимо от их желания. В этом сказывалась потребность широких слоев восставшего крестьянства, которое, с одной стороны, под влиянием общего социального и политического столкновения с колчаковским режимом, а с другой, — логикой военных событий, толкалось к объединению и этим уравновешивало внутренние противоречия внутри себя. Последние же в силу местных различий в земельных и общих экономических условиях крестьянского хозяйства «давили» на крестьянство, понижая его социальную сопротивляемость. Наличие казаков и инородцев, как враждебной силы, поставленных в иные земельные и правовые условия, способствовало в этих районах более быстрому объединению крестьянства в общем ходе борьбы.

Но всё это были второстепенные причины. Основным же фактором, создавшим материальную основу такого движения, было несоответствие между состоянием сельскохозяйственного рынка и потребностями крестьянского производства. Сибирские ножницы при общем понижении денежной доходности крестьянского хозяйства создавали такое настроение среди крестьянства, которое, благодаря целому ряду социально-политических причин другого порядка, превратилось в огонь партизанского восстания.

Томская губерния меньше всего была затронута состоянием с. х. рынка (отсутствием «внешнего» экспорта), так как она, во-первых, и раньше мало экспортировала и, во-вторых, имела под боком целые районы, нуждающиеся в хлебе (г. Томск, угольные рудники, таежные местности и пр.). Значительное же число беспосевных крестьян создавало возможность кулачеству нанимать рабочую силу и тем самым накоплять и расширять своё производство. На каждые 100 кулацких хозяйств, по данным Нагибеда (ещё в 1912 г.), приходилось 49, которые нанимали рабочую силу. Таким образом, значительные кулацкие слои в Томской губернии относились враждебно к восстанию, а середняков было мало, и их активность к тому же была отчасти парализована в разгоревшейся борьбе бедноты с кулачеством, которая кое-где принимала резкие формы. Значительными отрядами, о которых чаще всего упоминалось в газетах и о которых вообще кое-что известно, были отряды Лубкова и Рогова. Районом действия отряда Лубкова служили первоначально шесть волостей Томского уезда: Вороно-Пашенская, Ново-Кусковская, Александровская, Юргинская, Ишимская и Архангельская волость Мариинского уезда. Жители некоторых сел в этих волостях «под влиянием разъезжающих большевистских агитаторов (!) организуют шайки»[3]. Все эти села малопосевные: так, средняя норма посева в Александровской волости 1,64 дес. и 1,9 лошади на двор, в Ново-Кусковской — 2,65 дес. и 2,6 лошади, в Архангельской — 2,02 дес. и 2,2 лошади[4]. Наиболее бедной является Александровская волость: в ней впервые и возникло движение. За ней числились ещё ссудные долги, к которым, как сообщал «Голос Сибири» «население относится особенно недоброжелательно»[5]. Что касается отряда Лубкова, то вначале он был очень незначителен — еле насчитывал 20 человек и направлял свои удары главным образом на местных торговцев и кулаков. Так, Тюменская волостная земская управа сообщает,

«что 1-го мая около 10 час. дня на хутор, принадлежащий Тюменскому кредитному товариществу, приехало шесть вооружённых и увезли с собой домашнюю аптеку. По словам машиниста мельницы Василия Иглина, четверо были из деревни Правленки и двое из села Мало-песчанского. Зырянская волостная земская управа сообщает, что 30-го апреля из с. Богословского в с. Зырянское отряд лубковцев, численностью до 20 человек произвел нападение на дома местных граждан: Степана Копотяева, Андрея Бовкиса, Димитрия Пименова, Петра Кузнецова, на волостную земскую управу и почту. У Андрея Бовкиса взято 7 тысяч рублей, лошадь с “ходком” и упряжью, у Пименова деньгами до 10 тысяч рублей. В волостной земской управе уничтожены все призывные списки… 1-го мая отряд произвел обыск у зажиточных крестьян села Зырянского…».

Отряд Лубкова

Мариинская газета «Звено» писала о том, что отряд Лубкова численностью до 70 чел. вновь появился сначала в Ново-Кусковской волости, затем в Ишимской волости, на пути напал на богатого торговца Бендиль, а в Ишиме на коммерсанта Кербед, а ишимского священника Соколова расстреляли… Далее эта газета указывает, что в «Зырянской волости есть заметная тенденция к большевизму, основанная главным образом на неплатеже налогов и податей»[6]. Отряд Рогова действовал главным образом в южной части Томской губернии в Кузнецком у{езде} (район Салаирской волости, Кольчугино, Тисуль и Мариинская волость Барнаульского уезда). Здесь отряд вербовался из крестьян, происходивших из ссыльных и работавших прежде на золотых, серебряных и свинцовых рудниках в Кузнецком и Мариинском уездах. Теперь большинство этих рудников не работает (как, например, Салаирский в Кузнецком уезде), но население осело здесь в качестве крестьянствующего.

В этом-то районе и образовались отряды Рогова. «В банде, — сообщает “Алтайский Вестник”, — участвовало много бывших рабочих центрального прииска». Кроме того, Кольчугинский и Кемеровский угольные рудники, расположенные один в Кузнецком уезде, а другой в Щегловском, представили собой надёжную опору для повстанцев. После целого ряда поражений Лубков был вынужден также перейти в этот район. До появления там отряда Лубкова группа бывших советских работников пыталась организовать восстание на Кольчугинском руднике. Вот что сообщает об этом восстании газета «Алтайский Край»:

«В ночь на 6-е апреля часа в два частью восставших рудничных и железнодорожных рабочих были захвачены Кольчугинский рудник и железнодорожная станция, а затем застигнутый врасплох гарнизон той же бандой обезоружен, причём на месте расстреляны: начальник гарнизона подпор{учик} Зеленков и с ним ещё шесть офицеров. У ст. Топки мятежники были встречены Щегловским отрядом, частью вооружёнными уланами и казаками Анненковского отряда. После продолжительной перестрелки мятежники отступили в Кольчугино и обосновались, вооружившись пулеметами… 7-го апреля (после неудачного наступления на ст. Раскатиха) мятежники разбежались по разным направлениям… В Крапивинской волости этой бандой из села Бансковского{III} увезён начальник милиции 5-го участка Щегловского уезда Ник. Ник. Щеглов…»[7].

Неудача этого восстания, как и целого ряда других рабочих выступлений, коренилась в плохой организованности пролетариата, в неумелом политическом и военном руководстве и, в данном случае, в полном отсутствии связи с окрестным крестьянским населением и с партизанами. В начале апреля было «ликвидировано» восстание в Кольчугине, а в конце июня в этот район прибывает отряд Лубкова. В июле отряды Лубкова и Рогова уходят уже в Мариинскую волость Барнаульского уезда. По сообщениям «Алтайского Вестника» эти отряды насчитывали до 200 человек. Ими, по уверениям той же газеты, «убито по волостям Титовской, Дмитро-Титовской и Верх-Чумышской восемь священников, трое лесничих и несколько человек крестьян»[8].

Наконец, вне связи с действиями этих отрядов, организуется «Чумайское восстание», которое, несмотря на состоявшийся с этой целью 5–6 октября в с. Шестакове съезд представителей «революционной группы» и организованный «Красный революционный штаб»[9], кончилось также трагически, как и кольчугинское. В с. Чумайске (центре восстания) было расстреляно 28 человек и выпорото 200, в с. Нижний Чулым 8 расстреляно и выпорото 120. Инициаторы восстания хотели связаться с рабочими, но на Кемеровском руднике, как пишет Григорьев (участник этого восстания), «подпольной организации не оказалось». Другие отряды, как, например, Матузова (шахтера Анжерско-Судженских копей) и Голикова (видного томского политического работника) действовали в районе Анжерско-Судженских копей и были очень малочисленны. О действиях их ничего неизвестно, по крайней мере они не оставили заметных следов ни в «мемуарной» литературе, ни в печати того времени. Голиков позже покинул томский район и пробрался к алтайским партизанам, где он принял участие в работе образованного областного исполкома Западной Сибири. Но это было уже в «последние минуты колчаковщины».

Можно ли назвать движение томских партизан сибирской махновщиной, как это делает Колосов?[10]. Несомненно, оно имеет много точек соприкосновения с махновщиной, в особенности по методам и характеру борьбы, по анархическому уклону и, наконец, по своей бесформенности. Первоначально, как мы видели, отряд Лубкова, несмотря на то, что он производил «экзекуции», состоял преимущественно из бедных крестьян Томского уезда, которые немало тревожили имущество кулаков и торговцев. Но это ни в коем случае не носило характера махновщины, ибо последняя представляла собой по существу кулацкое движение, которое, идя под знаком борьбы против «всякой эксплоатации» крестьян со стороны города, захватило в свой кругооборот и бедняков. Анархизм Махно был анархизмом кулака, распоясавшегося в результате войны и бесчисленной смены властей. Независимое экономическое положение делало его неуязвимым, и поэтому он решительно отвергал посредничество буржуазии и политический союз с пролетариатом. Притом этот кулак был на целую голову выше своих односельчан и выступал в качестве политического гегемона в деревне, в то время как именно в Томской губернии в этот период беднота напирала на зажиточные слои деревни. Кроме того, у Махно была широкая национальная основа, тогда как у Рогова и Лубкова ее не было. Их отряды, перебравшись в Кузнецкий у{езд} и изменившись в своем составе, действительно постепенно стали вырождаться в шайки бандитов. Но этот процесс шел параллельно измельчанию самих отрядов, и их перерождение собственно означало лишь тот факт, что они перестали уже быть крестьянскими отрядами. Будучи шайками бандитов (особенно Рогов), они не имели уже основы для широкого движения. Если у Махно, как только он сбрасывал с себя идейный покров, прибавлялась армия, то у Рогова в этом случае она доходила до состояния узкого круга лиц, заинтересованных лишь в общей наживе. В дальнейшем, уже при советской власти, некоторые круги кулачества действительно хотели использовать Рогова и Лубкова как антисоветскую силу, но последние оказались совершенно неприспособленным для них инструментом.

Комментарии

I. Пётр Кузьмич Лубков (1883—1921) — руководитель красных партизан в годы Гражданской войны в Сибири. Крестьянин Томской губернии. Участник Первой Мировой войны, георгиевский кавалер. Командир партизанского соединения, воевавшего в 1919 г. против колчаковских войск в Томском Причулымье. Осенью 1920 г. возглавляет антисоветское выступление, требуя отмены продразвёрстки. Убит сотрудником ВЧК.

II. Василий Павлович Шевелёв (1892—1938) — руководитель красных партизан в годы Гражданской войны в Сибири. Из крестьян Томской губернии. Участник Первой Мировой войны, георгиевский кавалер. С 1917 г. — член коммунистической партии. Один из первых кавалеров ордена Боевого Красного Знамени. Расстрелян в Новосибирске в 1938 г.

III. Неустановленное искаженное название.

Примечания