История Ивана Яковлевича Врачёва — левого оппозиционера, пережившего сталинский террор

Иван Яковлевич Врачёв (1898—1997) — старый большевик, последний выживший сторонник левой оппозиции. Человек, который прошёл Гражданскую и Вторую мировую войны, сталинские ссылки и лагеря. Общался с Лениным и другими лидерами революции, был одним из тех, кто подписывал документ об образовании СССР. В 1926—1927 гг. входил в состав объединённой левой оппозиции (блок Троцкого — Зиновьева). В тридцатые, когда обвинение в «троцкизме» было равнозначно смертельному приговору, Врачёв был сослан в Коми. В стране шло настоящее истребление неугодных режиму коммунистов. Мало кому удалось избежать пули в затылок. Ещё меньше таких людей пережили сталинизм как явление и оставили свои воспоминания; тем ценнее они для нас.

Иван Яковлевич родился 14 апреля 1898 года в городе Екатеринодар (ныне — Краснодар) в семье кочегара и прачки. Паренёк с детства тянулся к знаниям, но на его пути встал печально известный «Циркуляр о кухаркиных детях» эпохи контрреформ Александра III. Весьма символично, что именно этот император является самым любимым среди наших реакционеров вроде Михалкова и зачастую даже противопоставляется «слабому царю-тряпке» (Николаю II). Доступ к образованию для Вани как бедняка был закрыт, и с 11 лет он становится разнорабочим.

Переезжая из города в город, меняя места работы, Иван продолжал своё самообразование. В это время он много читает, увлекается народничеством. Февральская революция 1917 г. застала его в Москве. Вряд ли Врачёв, как и большинство трудящихся России, в эти месяцы испытывал какие-либо симпатии к затянувшейся Первой мировой войне. Поэтому неудивительно, что он сразу же оказался в рядах большевиков, последовательно выступавших с её резкой критикой. К тому времени наш герой достиг совершеннолетия и его призвали в армию. Знаковым в его судьбе становится город Воронеж, куда он был направлен как солдат 58-го запасного пехотного полка в апреле 1917 года. Именно с Воронежем окажутся связаны первые шаги начинающего коммуниста. Путь Ивана казался типичным для многих молодых и горячих ораторов того времени — избрание председателем солдатского комитета, работа агитатором, статьи в местных газетах… Нетипичной оказалась его дальнейшая судьба — талантливого юношу заметили старые большевики. В июле он был избран делегатом Воронежской партийной организации на Московской областной конференции РСДРП(б). Тогда же Врачёв был избран членом Московского областного бюро Советов, много времени он проводит в Москве. Надо заметить, что партия большевиков, по сути-то, очень долго не оправдывала своего названия. Кто за ними шёл до 1917-го? Единицы[1]! Да и Гражданскую у красных ощущался дефицит опытных комиссаров. Поэтому Врачёв пришёлся как нельзя кстати.

Сейчас любят говорить о том, что среди большевиков рабочие были исключением, никогда видную роль там не играли, и вообще, это была сплошь интеллигентская партия[2]. В лучшем случае вспоминают Бабушкина, Ногина или Томского. Так вот, Иван Врачёв как раз и был одним из тех рабочих, что с первых дней революции оказались в её эпицентре и шли наравне с её вождями.

Вернувшись в Воронеж осенью, Иван Яковлевич возглавил штаб Красной Гвардии, наладил связь с левыми эсерами и начал подготовку к вооруженному восстанию. В конце октября 1917 г. офицеры попытались разоружить солдат и рабочих, но большевики не дали им этого сделать. Под руководством военно-революционного комитета, в который входил и Врачёв, Октябрьская революция в Воронеже победила.

Иван Яковлевич Врачёв в 1920-е. гг.

Однако до спокойной жизни было ещё очень далеко. Во время дебатов по вопросу Брестского мира Иван Яковлевич оказался в Петрограде и вошёл в состав ВЦИК. Споры о мире были, наверное, одними из самых болезненных для партии. Здесь же наш герой впервые лично встретился с Лениным, который в вопросе о мирном договоре был практически один против всех. Несмотря на непопулярность ленинского призыва к немедленному миру любой ценой, Врачёв поддержал именно его позицию. Надо отдать ему должное — даже лично преданный Ильичу Феликс Дзержинский тогда колебался[3]. С началом Гражданской войны, Иван Яковлевич в числе первых отрядов формирующейся Красной Армии ушёл на Южный фронт, где стал комиссаром 13-й Воронежской пехотной дивизии, затем — комиссаром легендарной 40-й Богучарской дивизии 8-й армии, также на Южном фронте. Дивизия билась с Деникиным, несла большие потери, когда конница белого генерала Мамонтова рвалась к Москве, громила белоказаков на Дону и Кубани и добивала Врангеля. Этот этап своей биографии Иван описал в воспоминаниях «Страницы из походной жизни» и «Богучарцы». Увы, сейчас практически никакой информации о книгах нет, и вполне возможно, что их уже нигде не сохранилось[4]. Далее судьба забросила героического комиссара на Восток. Он возглавил Политуправление Туркестанского фронта, а затем — Особой Кавказской Армии. На тот момент революционная ситуация в Европе стала уже стала несколько угасать, и партия большевиков обратила свои взоры на Азию.

Договор об образовании СССР. Страница подписей. Подпись Врачёва в колонке ЗСФСР сразу после обрыва линии.

В 1922-м молодой большевик оказался в числе подписавших договор об образовании Союза Советских Социалистических Республик от лица Закавказской ССР.

«Делегаты от РСФСР собрались в Бетховенском зале. Мы — закавказцы — подписывали исторический акт в правительственной ложе театра. Когда я вошел, там уже сидели Миха Цхакая, С. М. Киров, А. Ф. Мясников и Г. К. Орджоникидзе. Обратившись ко мне, товарищ Серго сказал: давай подписывать. Обмакнув ручку с пером в школьную чернильницу, он подписал: С. Орджоникидзе, а рядом появилась подпись: И. Врачев, за ней две других…»

Иван Врачёв, «Я был сторонником Троцкого», 1990 г.

А в стране с окончательной победой революции в это время назревали большие изменения. Годом ранее, в связи с натиском крестьянских восстаний и Кронштадтского мятежа, в 1921 г. на X съезде РКП (б) был введён НЭП. Как реагировал на его введение Врачёв и другие коммунисты?

«Такой поворот оказался для многих неожиданным, прямо каким-то ударом. Во время гражданской войны все были убеждены, что мы, несмотря ни на что, приступили к строительству коммунизма, и скоро, по словам Энгельса, перепрыгнем из царства необходимости в царство свободы. Мы даже создавали бытовые коммуны.

Я также одно время жил в коммуне вместе с сотрудниками армейской газеты и несколькими политработниками. В нашей группе-коммуне было 7-8 человек. Общая касса, общее питание. И вдруг “отменяется” строительство коммунизма!

Мало того, еще обращаются к капиталистам, чтоб они приезжали к нам и учили нас, участвовали в строительстве промышленности. Переворот в сознании.

Здесь я должен отметить исключительно энергичную и оперативную работу Ленина. Во-первых, он выпустил брошюру о продовольственном налоге, а затем при каждом удобном случае выступал в защиту нэпа. Во-вторых, съезд партии кончился в марте 1921 г., а уже в мае была созвана Всероссийская конференция РКП(б), где Ленин сделал доклад о новой экономической политике. Наконец, в декабре 1921 г. вновь созывается Всероссийская партийная конференция, и опять Ленин с трибуны энергично защищает нэп. Таким образом, в конце концов было достигнуто единство в партии».

Иван Врачёв, «Я был сторонником Троцкого», 1990 г.

Активные участники революционных событий в Воронеже. Фото 1960 г.

Кроме того, X съезд отметился резолюцией «О единстве партии», которая запрещала фракции. Она имела печальные долговременные последствия и позднее была использована сталинцами для удушения свободной мысли в партии. Ленин не рассчитывал, что до такого дойдёт, но время рассудило иначе. Разгромив белых, сами большевики были далеки от того, чтобы праздновать свою победу. Революционный подъём в мире шёл на убыль, вокруг царила разруха, приходилось идти на частичные уступки собственным капиталистам, чтобы восстановить экономику страны. РСФСР оставалась во враждебном окружении, и вдобавок ко всему — в стране как на дрожжах росла бюрократия, чей аппетит становился пугающим. Поначалу Ленин оценивал всесилие чиновничества как временные трудности, однако, чем дальше, тем пессимистичней становились его прогнозы. В 1923-м в партии начала оформляться левая оппозиция, которую не устраивал начавшийся отрыв партии от рабочего класса и конец внутрипартийной демократии. К ней примкнул и Иван Яковлевич. Своё несогласие с официальным курсом партии Врачёв сформулировал для себя достаточно точно: отход от ленинской национальной политики и возрождение великорусского шовинизма, усиление кулачества и мелкобуржуазного элемента в стране, поворот спиной к мировому рабочему движению, а также растущая бюрократизация аппарата.

«Оппозиция также резко критиковала Сталина и его сторонников за их политику в отношении международного коммунистического и рабочего движения и, в частности, Китайской революции. Сталин заставлял молодую Китайскую компартию входить в Гоминьдан, а оппозиция настаивала на выходе из него. Потом, когда гоминьдановцы начали побеждать, и революция в Китае пошла на спад, Сталин через Коминтерн провел решение о восстании в Кантоне, о создании Китайской Красной Армии, о борьбе за власть Советов в Китае и т.д. Это привело к чудовищному кровопролитию. Между прочим и наши люди гибли. Мой товарищ по гражданской войне Абрам Хасис был генеральным консулом в Кантоне. Его схватили и публично четвертовали на улице. Трагически погибли также многие китайские коммунисты».

Иван Врачёв, «Я был сторонником Троцкого», 1990 г.

Сам Владимир Ильич не успел дать генеральный бой бюрократии. Болезнь и смерть не дали ему это сделать. В своих последних работах он чётко обозначил проблемы, стоявшие перед страной, и призвал партию к их решению. В числе прочего он рекомендовал убрать Сталина с поста генсека.

Колоссальные потери, которые партия и рабочий класс понесли в войне, разруха и объективная отсталость России — все это работало на будущую сталинскую диктатуру. Усталость в деморализованном и распыленном рабочем классе вела к пассивности, пассивность приводила к тому, что разговоры о гегемонии пролетариата оказывались казенной фикцией. Механическое расширение присутствия рабочих в партии и в государственных органах, которого требовали, скажем, ультралевые из «рабочей оппозиции», парадоксальным образом работало на усиление бюрократического произвола: малограмотные трудящиеся в партийных организациях могли лишь покорно подымать руку за решения, принятые и согласованные узкой группой «ответственных товарищей». Ко всему прочему — бытовое и идеологическое разложение затрагивало даже заслуженных в прошлом революционеров, о чем пишет на основании собственных наблюдений и сам Врачёв:

«Когда у меня спрашивают, как произошло, что Сталин стал диктатором, я могу ответить кратко: “сдрейфили” старые большевики. Многие из них сразу после Октябрьской революции начали терять былую революционность. Причина, думаю, в том, что создавалась система различных привилегий. Многие из нас жили в лучших гостиницах, т.к. не было своих квартир или домов после возвращения из тюрем и ссылок. Такое положение имело место и в провинции. Так, я, работая в Воронеже, сначала был бездомным солдатом, ночевал в Совете, а потом мне предоставили номер в лучшей гостинице города. Это было всеобщее явление. В Москве же я жил в “Метрополе”. Затем и этого стало мало, начали переселяться в богатые буржуазные квартиры, в особняки. Заботиться о мебели, утвари не надо — все оставалось на своих местах. Появились закрытые столовые с улучшенным питанием. Вкусно пообедав, человек уходил с пакетом, в котором были продукты на ужин. Особые привилегии создавались для поддержания здоровья — закрытые поликлиники с лучшими врачами, импортными лекарствами, дома отдыха и санатории преимущественно на южных курортах. Или взять автомобили личного пользования с водителями, содержавшимися за государственный счет! Кстати, шоферов нередко превращали в денщиков. Развивался процесс перерождения старых большевиков. X. Г. Раковский, отбывавший ссылку в Астрахани в 1928 г., написал интересное исследование по этому вопросу (в форме письма своему единомышленнику Валентинову, бывшему редактору газеты “Труд”), где обобщает: социальное положение коммуниста, имеющего в своем распоряжении автомобиль, хорошую квартиру, регулярный отпуск и получающего партийный максимум, резко отличается от положения коммуниста, работающего шахтером и получающего от 50 до 60 руб. в месяц. Наблюдалось и снижение нравственного уровня старых членов партии. Многие из них бросали своих пожилых жен-спутниц, заменяя их молодыми женщинами, нередко из мелкобуржуазной среды. Участились случаи донжуанских похождений… Падала дисциплина, чему способствовали и ночные бдения: ответственный работник появлялся в своем учреждении перед полднем, посидев два — три часа, уезжал на час-два обедать. А затем — частые заседания. Когда же работать? Как отчитываться? Весь расчет на сотрудников аппарата — они все сделают. Становились обыденными неискренность, и, как тогда выражались, двурушничество. В узком кругу, в момент застолья могли говорить “нами управляет азиат”, а на другой день не дрогнувшей рукой подписывать адрес с торжественными одами в честь “великого вождя партии и народов”. Когда началась проработка оппозиции многие были уже развращены. Проходит, например, собрание, и после человека спрашивают: “А как ты голосовал?” “А я, — отвечает он, — перед голосованием ушел”. Заметили это и учредили контроль за выходом. “А как ты, —спрашивают в другой раз, — теперь поступил?” “Я поднял руку, — говорит человек, — она не отсохнет”. Многие люди боялись оставить свои насиженные места, опасались потерять привилегии, и поэтому поддерживали Сталина».

Иван Врачёв, «Я был сторонником Троцкого», 1990 г.

Спустя недолгое время после кончины Ильича партия берёт курс на строительство социализма в отдельно взятой стране. Идею эту выдвинул Бухарин, и Сталин начал сближаться с ним[5]. Теория национального социализма так и не была внятно ими раскрыта. Важно понимать, что поначалу она вовсе не носила тот радикальный характер, который примет позднее. Как это обычно бывает, оппортунисты начинают с частностей. Бюрократы вовсе не призывали совсем отказаться от поддержки мировой революции, они лишь говорили о передышке, которая необходима СССР, пока мировая революция де откладывается. И пока необходимо переключиться на внутренние дела, а бросаться на помощь мировому рабочему классу сломя голову не нужно. Что будет дальше, известно — СССР будет руководствоваться исключительно великодержавными геополитическими интересами, поддерживая или отталкивая антикапиталистические движения по своему усмотрению.

«Если же государственные интересы Советского Союза не совпадают с интересами социалистической революции, то решали всегда интересы государства. Египет —буржуазная страна, хотя и занимающая антиимпериалистическую позицию, но в которой коммунистическая партия запрещена и сотни коммунистов находятся в тюрьмах — получил от Советского Союза экономическую помощь и помощь оружием, объем которой уже достиг полумиллиарда долларов, а возможно, даже больше. Аналогично в политическом отношении положение и с Алжиром. Предпочтение отдается государственным интересам иногда даже в трагических ситуациях: Ирак при предыдущем режиме (по американским источникам) получил от Советского Союза помощи на 500—1000 млн. долл. Из советского оружия сейчас расстреливают в Ираке коммунистов, с его помощью правящий режим осуществляет белый террор…

Но самый вопиющий пример предпочтения государственных интересов — или ложно понятых государственных интересов — требованиям международной пролетарской солидарности представляет собой поведение Советского Союза в конфликте между Индией и Китаем! Мы вернемся позже к вопросу о том, кто является виновником обострения этого не имеющего сколько-нибудь важного значения для обоих государств пограничного конфликта. Но — факт, что в конфликте между социалистическим и капиталистическим государствами Советский Союз поддержал капиталистическое государство — как в сфере дипломатической, так и поставками оружия. Я спрашиваю: возможно ли было бы такое при жизни Ленина? Конечно, нет!..»

Варга Е. С. Вскрыть через 25 лет. Я умру в печали // Полис. Политические исследования. 1991. № 2. СС. 178-179.

Например, Сталин будет тяготиться Испанией 1936-го и Грецией 1946-го, и постарается перевести эти классовые конфликты в статус-кво. Зато Финляндию, Прибалтику и Польшу он постарается советизировать командно-административными методами, невзирая на всякое отсутствие революционной ситуации[6]. Мировая же революция исчезнет из лексикона правящего класса СССР только где-то после 1936-го, а уж после Второй мировой эти слова вообще будут восприниматься всеми как глупая и наивная романтика революционных времен.

Сам же Троцкий и оппозиция в свою очередь НИКОГДА не выступали против строительства социализма в СССР. Это ходячее заблуждение, которое столь присуще современным сталинистам.

«Речь идёт, разумеется, не о том, можно ли и должно ли строить социализм в СССР. Такого рода вопрос равноценен вопросу о том, может ли и должен ли пролетариат бороться за власть в отдельной капиталистической стране. На этот вопрос ответил ещё “Манифест коммунистической партии”.

Пролетариат должен стремиться завоевать власть в своей стране, чтобы затем расширить свою победу на другие страны. Наша работа над строительством социализма есть такая же составная часть мировой революционной борьбы, как организация стачки углекопов в Англии или строительство заводских ячеек в Германии.

Может ли пролетариат в Германии, отдельно взятой, завоевать власть? Конечно, может. Но реальное осуществление этой возможности зависит не только от внутреннего соотношения сил, но и от мировой обстановки».

Лев Троцкий, «Теория социализма в отдельной стране», 1926 г.

«Вопрос состоит не в том, строить советскую экономику или нет. Я был среди первых, кто предложил индустриализацию и пятилетний план, но не для замены мирового движения. Это был наш хозяйственный долг в наших границах, и в то же время нужно было также действовать в духе Коммунистического Интернационала на мировой арене. Речь идёт о том, достаточно ли только оставаться в наших границах, поворачиваться спиной к мировому движению».

Лев Троцкий, стенограмма слушаний по обвинениям, выдвинутым на московских процессах 1930-х гг.

Думаю, сказано достаточно. Также острые споры в партии шли по поводу индустриализации. Это тем более важно, что они оказали влияние на всю страну. Троцкий действительно выдвинул идею ускоренной индустриализации. В свою очередь Бухарин и Сталин в качестве защитников интересов нэпманов выступали против попыток «ограбить крестьянство», за сохранение мелкого капитализма и медленный переход к индустриализации. Забавно, что тогда же Троцкий поддержал идею строительства гидроэлектростанции на Днепре — и Сталин её достаточно жёстко раскритиковал и высмеял: якобы, проект потребует слишком больших средств для его осуществления. «А это всё равно, как если бы мужик, скопивший несколько копеек, вместо того чтобы починить плуг, купил себе граммофон», — говорил он. Кто б знал, как заговорит он позднее, и как дорого дастся этот граммофон потом…

В декабре 1927 г. Иван Яковлевич, как и многие другие деятели троцкистской оппозиции, был исключён из партии. Это был год их окончательного поражения. Его сослали в Вологду для использования на кооперативной работе. Там вскоре он получил и свою первую одиночную камеру. К этому же времени относятся и первые капитуляции троцкистов. Одними из первых тогда отреклись от своих взглядов Пятаков и Антонов-Овсеенко. В своей жизни Врачёву пришлось тесно общаться со многими коммунистами. Среди них — Бубнов, Муралов, Зиновьев, Каменев, Свердлов и даже Ленин. Но наиболее близкие отношения у него сложились с Карлом Радеком — главным весельчаком и балагуром партии. Среди всех троцкистов он падёт ниже всех — будет писать панегирики Иосифу Виссарионовичу, лжесвидетельствовать против своих товарищей. Тогда он ещё держался, хотя и начал колебаться и подбивать к этому Врачёва.

Ивана Яковлевича и Радека в тот период упоминает и сам Троцкий в своей заключительной речи перед комиссией Дьюи (в Мексике) по расследованию обвинений, предъявленных Льву Давидовичу на московских процессах:

«В тот же день Радек пишет Врачёву по поводу сыплющихся на него ударов со стороны более стойких оппозиционеров: “Окрики меня не удержат от исполнения долга. А кто на основе этой критики (т.е. критики Радека) будет в дальнейшем болтать о подготовке пятаковщины, выставит себе свидетельство умственного убожества”. Пятаков ещё остаётся для Радека мерилом крайнего политического падения. Уже одни эти цитаты, рисующие действительный процесс расслоения оппозиции и перехода её неустойчивого и оппортунистического крыла в лагерь бюрократии, совершенно разрушают полицейскую версию обвинения о рассчитанных капитуляциях как методе заговора против партии».

Иван Яковлевич вспоминал о своём отходе от оппозиции:

«Случайно из газет узнал, что К. Радек в Москве, происходят переговоры в ЦКК о восстановлении в партии. Написал ему большое письмо: как быть? После долгих раздумий послал телеграмму в ЦКК о прекращении фракционной борьбы. На другой же день освободили. Радек по телефону прочел текст заявления об отходе от оппозиции, где все наши взгляды признавались сплошной ошибкой и подтверждалась правильность политики ЦК ВКП(б).

— Чего вздыхаешь? — спросил Карл Радек, — мы все сделали для смягчения формулировок, однако требования к нам были суровыми, без принятия их добиться восстановления в партии невозможно. Присылай телеграмму о присоединении к нашему заявлению.

10 июля 1929 г. я телеграфировал в ЦК ВКП(б) заявление о разрыве с троцкизмом, присоединившись к Радеку, Смилге, Преображенскому, чье “отречение” было опубликовано в “Правде” в июле 1929 г.

На несколько лет меня оставили в покое, однако впереди были нелегкие испытания. Мы, раскаявшиеся оппозиционеры, попали в хитро расставленную Сталиным ловушку. В 1936 г. проводилась “чистка” партии, названная “обменом партийных документов”. В августе я явился в Советский PK ВКП (б) г. Москвы, где положил на стол партийный билет и обратно его уже не получил. “Активный троцкист в прошлом!”.

Никаких других обвинений мне не предъявляли. Я был снят с работы без предоставления другой, апелляции не помогли».

Иван Врачёв, «Я был сторонником Троцкого», 1990 г.

У многих возникает вопрос — почему троцкисты, казалось бы, так легко отрекались от своих взглядов и сдавались на милость Сталину? В самом деле — почему люди, прошедшие царскую каторгу и Гражданскую войну, смалодушничали теперь? Объяснить это трусостью было бы большим упрощением. Всё-таки многие из них за свои убеждения отправились в Сибирь, да и позднее держались довольно-таки долго. На самом деле основным мотивом их уступок была глубоко укоренившаяся партийная дисциплина. Старые большевики, воспитанные на преданности своему делу, они не мыслили свою жизнь вне партии. Партия была для них всем. Их домом, работой, делом и смыслом всей жизни. Многие задавались вопросом — разве может вся партия ошибаться, а я один быть прав? Нет, такого не может быть! Чем дальше, тем больше их терзали эти вопросы. Да и как идти против своих же однопартийцев, своих товарищей! К слову среди сталинского окружения поначалу были такие же настроения. Перейти к физическому истреблению бывших соратников они пока были не готовы…

Ну а самой главной причиной, по которой левая оппозиция не пошла в своей борьбе до конца, — это левый поворот Сталина к индустриализации. Многие оппозиционеры решили, что партия прислушалась к их требованиям, пошла по их пути, а значит никаких разногласий теперь нет. Многие тешили себя мыслью, что партия во главе со Сталиным возвращается на революционные рельсы, а бюрократизация, вождизм, отсутствие демократии… все эти проблемы рассосутся сами собой! Врачёв правильно признал, что оппозиционеры, купившиеся на сталинский манёвр, пошедшие на сделку со своей совестью, не понимали какую ошибку совершают.

В интервью журналу «Социологические исследования» на вопрос «Какую социально-экономическую политику стала бы проводить левая оппозиция, если бы она в конце 20-х годов оказалась у власти? Иван Яковлевич отвечал:

«Сразу со всей определенностью скажу: в конце 20-х годов левая оппозиция овладеть большинством в партии уже не могла — время было упущено по вине Зиновьева и Каменева. Если бы они вышли из триумвирата во главе со Сталиным и поддержали оппозицию 1923-1924 гг. тогда еще можно было выполнить совет Ленина о снятии Сталина с поста генсека, возвратиться к ленинским нормам внутрипартийной жизни и осуществить меры, завещанные вождем. Я думаю, победи оппозиция, в стране установился бы строгий режим, могли быть и репрессии, но войны бы не случилось. Фашизм бы не прошел, все пошло бы по-другому. Но давайте сначала выясним, к чему стремилась левая оппозиция? Прежде всего, к возрождению демократии в партии — это основа основ. Мы выступали против назначенства, администрирования, против навязывания решений сверху и свертывания коллегиального руководства. Восстановив ленинские нормы в партии, оппозиция приступила бы к выполнению своей программы, причем в отношении к крестьянству она руководствовалась завещанием Ленина: входить в соглашение со средним крестьянством, не прекращать борьбы с кулаком и крепко опираться на бедноту, для чего оппозиция призывала подымать низы крестьянского хозяйства. Троцкий в своем докладе на XII съезде партии (делегатом которого был и я), показал диаграмму, названную им ножницами. Этот термин, означающий разницу цен на продукцию сельского хозяйства и промышленности позднее стали широко использовать экономисты. Оппозиция как раз и стремилась к тому, чтобы этот разрыв сократить, так что, к слову сказать, разговоры об антикрестьянской политике Троцкого совершенно необоснованны… Но самое главное, если б удалось восстановить единство в партии, то создались бы условия для постепенного проведения в жизнь всей внутриполитической программы оппозиции. Что-то вроде нашей перестройки, исключая только ее правый перекос — я имею в виду надежду на фермеров, на арендаторов земли, арендаторов в промышленности».

Иван Врачёв, «Я был сторонником Троцкого», 1990 г.

В 1937-м году Врачёв вместе с семьёй был сослан в село Кослан Коми АССР как бывший троцкист. Для большинства такое обвинение кончалось одним — смертью. Нож сталинских репрессий не тронул Врачёва, только задвинул подальше, да покружил над головой. Иван Яковлевич остался жив. Для бывшего оппозиционера это было настоящее чудо. Почему так произошло? Сам последний герой троцкизма выдвигал версию, согласно которой он обязан своим спасением… Радеку, который, составляя списки подсудимых для Сталина, нашёл в себе силы выгородить старого друга.

«Но это, конечно, не более, чем гипотеза. Возможно, все было прозаичнее. Меня просто зачислили в “резерв” для будущих процессов. В конце концов ведь обо мне “вспомнили” в 1949 году».

Иван Врачёв, «Я был сторонником Троцкого», 1990 г.

Действительно, риск ещё не ушёл из жизни Врачёва. В 1938-м ему было разрешено обосноваться в городе Серпухове недалеко от Москвы, а уже в 1941-м началась война. Фашистский блок напал на страну Советов. Иван Яковлевич бомбардировал ЦК и лично Сталина просьбами отправиться на фронт добровольцем. Но тщетно. Ему как исключённому из партии всё время отказывали. Тогда Врачёв на свой страх и риск явился в военкомат и сказал, будто его военный билет утерян. Таким образом, 23-го февраля 1943 года он оказался в боевом строю. Ему довелось повоевать и стрелком, и миномётчиком, побывать и в Белоруссии, и на Дальнем Востоке. За годы войны он удостоился орденов и медалей, дослужился до старшины. Свой Орден Красной Звезды он получил за то, что «девятого июля 1944-го года в бою с просочившейся группой противника у города Вильно, находясь у станковых пулеметов, воодушевляя бойцов своим примером героизма… огнём из пулемёта истребил 15 гитлеровских солдат». Медаль «За боевые заслуги» он получил за то, что «в наступательных боях, в любых условиях, под сильным огнём противника обеспечивал батальон боеприпасами, подвозя их к боевым порядкам подразделений». Однако органы уже не спускали с него глаз.

Наградной лист И. Я. Врачёва

По сию пору одним из самых нелепых утверждений сталинистов является тезис о том, что репрессии против левой оппозиции в партии и мире были необходимы, так как при нападении Германии на СССР все они (и «троцкисты», и «бухаринцы», и другие) встали бы под знамёна врага. Более того, сталинисты считают, что репрессии объединили советское общество перед войной и очистили его от предателей.

Посмотрим же как всё вышло на деле. Пережившие большую чистку большевики-оппозиционеры Иван Врачёв, Александр Боярчиков, Михаил Байтальский, Григорий Григоров и другие сражались в рядах Красной армии. POUM и другие испанские коммунисты (несмотря на предательские указы из Москвы) вели партизанскую войну с Франко. Замечательный испанский революционер Вилебальдо Солано продолжал борьбу во Французском сопротивлении. Бойцы Маркс—Ленин—Люксембург—Фронта вместе со своим лидером Хенком Сневлитом[7] поднимали на борьбу нидерландских рабочих и были расстреляны гестаповцами, а свою смерть встретили пением «Интернационала». Наконец сам Лев Давидович всегда стоял на позициях безусловной защиты СССР. Зато сталинские соколы Власов и Каминский оказались в одном строю с фашистами. В своих мемуарах Григорий Григоров метко высмеивал этот «парадокс»:

«…среди военнопленных нашлись желающие вступить в “освободительную” армию Власова… Среди “патриотов” были и бывшие коммунисты… Матилла, поднимая плечи, говорил: “Вот вам ваши коммунисты, сегодня они до хрипоты кричат «ура!» Сталину, а завтра, подняв правую руку будут горланить «хайль Гитлер»”. Действительно, сталинские и гитлеровские опричники принадлежат к одной и той же социальной группе — мелкобуржуазному мещанству. Любой тиран плодит этих мерзавцев, абсолютно беспринципных людей, преклоняющихся лишь перед силой».

Григорий Григоров, «Повороты судьбы и произвол. Воспоминания. Книга 2. 1928-1972 годы», 2010 г.

Пытки и расстрелы, сплошная коллективизация и голод, новый великорусский шовинизм и притеснения других народов оставили незаживающую рану в людях и породили невиданное число коллаборационистов. Героическая и хорошо оснащённая, но обескровленная чистками Красная армия отступала от Бреста до Москвы. А самому Сталину пришлось вести войну под флагом русского национализма, так как прежние идеалы им были растоптаны[8]. И всё же СССР выстоял. Почему? Исследователь сталинизма Вадим Роговин отвечал на этот вопрос так:

«Секрет победы СССР во второй мировой войне заключался не в государственной и полководческой мудрости Сталина, а в героизме и стойкости советского народа, в новой приливной войне освободительного движения в Европе и Азии, в глубине всеохватывающего кризиса капитализма, из которого в 40-е годы имелся революционный выход, заблокированный сталинизмом».

Вадим Роговин, «Мировая революция и мировая война», 1998 г.

Воронежский военно-революционный комитет, 1917 г.

После демобилизации в1946-м Иван Яковлевич устроился на работу в кинопрокат. Однако в 1949-м был вновь арестован и постановлением Особого Совещания отправлен в лагерь строгого режима республики Коми сроком на 25 лет. В 1953-м умер Сталин. В 1955-м был зачитан доклад Хрущёва, началось робкое избавление бюрократии от крайностей тоталитаризма — косметический ремонт собственной диктатуры. При этом краеугольный камень сталинизма — «социализм в одной стране» и диктат партократии — осуждены не были. Уже через год Иван Яковлевич Врачёв был амнистирован и вышел из тюрьмы.

Проживал Иван Яковлевич некоторое время в городе Москве по адресу проспект Вернадского (позже — Ленинский проспект). Несмотря на выпавшие на его долю испытания, несгибаемый богучарец не утратил волю к жизни. Он всё также много читал, писал воспоминания, интересовался историей и даже помогал многим краеведам. Так, он отправлял им свои труды о героях-однополчанах, поддерживал разоблачения страшилок Солженицына о красном терроре. Увы, тогда многие публикации бывшего «врага народа» не могли увидеть свет, и в 1967-м его перестали печатать. В 1969-1988 годах он переписывался с уважаемым воронежским краеведом Дмитрием Даниловичем Лаппо, в архивном фонде которого осталась эта переписка. Возможно именно ему Иван Яковлевич обязан тем, что сохранился в памяти Воронежа как его знаменательный гражданин. И, будучи живым свидетелем, И.Я. Врачёв оказал неоценимую помощь историкам в написании монографии «Богучарцы», которая увидела свет в 1989 году под авторством Е.П. Романова и В.Ф. Сыроваткина. С наступлением «перестройки» стали появляться статьи Ивана Врачева: «В самом начале» и «Я был сторонником Троцкого». Заинтересовалась им и британская актриса-правозащитница Ванесса Редгрейв, предоставив трибуну для выступлений. Воспоминания о Ленине Иван Яковлевич написать не успел. Он умер в 1997-м, не дожив всего год до своего столетия.

Почему нам важно помнить об этом человеке? В эпоху, когда левая идея переживает упадок, когда левые только учатся заново ходить, нам особенно нужны ориентиры. Примеры действительно революционного мужества и преданности делу. Белодельцы чтут память своих героев, бережно хранят образ старого казака Николая Фёдорова. У нацистов вообще сформировался настоящий культ вокруг их Леона Дегреля. А про Ивана Яковлевича Врачёва мало кто слышал. Между тем, этот человек был. Он реально существовал, и является, безусловно, живой легендой, настоящим свидетелем эпохи. Лишения не сломили его. Он не отрёкся от своих взглядов, подобно миллионам позднесоветских «коммунистов» и «комсомольцев». Не стал кланяться лаптю и вздыхать по допетровской Руси. Не стал он идеализировать и либеральный Запад, подобно Сахарову. Хотя чего было проще? Он остался таким, каким и был. Преданным идеалам своей юности. Последним представителем настоящего большевизма.

Литература об Иване Врачёве

Источники:

Врачёв Иван Яковлевич. Я был сторонником Троцкого.

Врачёв Иван Яковлевич. Автобиография.

Архивная служба Воронежской области. Врачёв Иван Яковлевич — революционер, государственный деятель.

Подвиг народа. 1941—1945.

Романов Евгений. Кто он, Иван Врачёв?

Контрпроцесс Троцкого. Стенограмма слушаний по обвинениям, выдвинутым на московских процессах 1930-х гг. М, 2017.

---

По этой теме читайте также:

---

Примечания