Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


Содержание | Следующая

Предисловие к русскому переводу

Работа «Не уголовщина, а политика» была опубликована в марте 2009 г. как реакция на вышедшую в Дании книгу о нашей организации. Эта книга преподносила ее историю как криминальное чтиво «на основе реальных событий»; отсюда и заглавие ответа — «Не уголовщина, а политика»[1].

Цель предисловия — поместить нашу группу в исторический контекст. Наши теория и практика развивались в поздние 60-е и ранние 70-е годы. Они имели три основных источника: маоистская критика «ревизионизма советского лагеря», антиимпериалистическая борьба Третьего мира и восстания 1968 года. Советский Союз утратил революционный дух и перешел к мирному сосуществованию с США. Антиимпериалистическая борьба Вьетнама указала верный путь и, в сочетании с духом 68 года, стала главным стимулом нашего действия.

images

Торкил Лауэсен

Воздух был пропитан революцией! Вьетнамцы нанесли поражение империализму США. Сильные революционные движения действовали на Филиппинах, в Индии, Ближнем Востоке и Северной Африке, в Южной Африке, Анголе, Мозамбике, Чили, Мексике — и не только там. Тенденции обновления социализма продемонстрировали культурная революция на Востоке и «новые левые» на Западе. Даже в США «Черные пантеры» и радикальные антивоенные активисты поставили революцию на повестку дня. Все двигалось вперед. Уникальность 68 года была в том, что восстания произошли во всех «трех мирах» одновременно. На Западе это молодежное восстание против разных обличий власти — родителей, учителей, правительства и капиталистических ценностей вообще, совпавшее с радикализацией профсоюзов. На Востоке «реальный социализм» выглядел неспособным выполнить свое обещание большего равенства и демократизма. Советский Союз заключил компромисс с империализмом по разделу мира на сферы влияния. Возникшие «новые левые» критиковали и капитализм, и «реальный социализм». Они обращались к вопросам, которые долгое время считались второстепенными среди левых: гендер, раса, угнетение коренных народов, сексуальность и экология. Империалистическое государство на рубеже 60-х и 70-х годов находилось под давлением и освободительных движений Третьего мира, и внутренних экономических проблем и социальных брожений.

Наша стратегия заключалась в поддержке доступными нам средствами самого передового из этих сдвигов — антиимпериалистической борьбы в Третьем мире — и в то же время в расширении нашего практического опыта и в готовности к борьбе, которая может прийти и в нашу часть мира, когда империализм будет подкошен революциями в Третьем мире. Оказывая материальную помощь освободительным движениям, мы осваивали нелегальную работу, которую полагали необходимой в революционных ситуациях. Мы должны были устанавливать скрытые связи, вести наблюдение, заводить безопасные явки, тщательно планировать действия и приобретать практические навыки, такие как подделка документов, взлом замков и угон автомобилей. Нам предстояло работать долго, и работать под прикрытием, а не в подполье. Если бы наша нелегальная деятельность была открыто политической — с заявлениями по поводу экспроприаций и т.п., — нас бы сцапали в одно мгновение. Поэтому наши операции должны были выглядеть обычными преступлениями. Именно это позволило нам действовать почти двадцать лет. Мошенничество и ограбления стали нашим естественным выбором.

Не скажу, что мы были революционными утопистами: в эту эпоху для радикальных перемен в мире было «распахнуто окно». Тем не менее, нам не удалось использовать шанс для ниспровержения капитализма. Говоря «мы», я подразумеваю всемирные антисистемные силы. Мы оказались неспособны дополнить и поддержать друг друга. Национальные интересы и идеологические различия разобщили СССР и Китай. Освободительные движения в Третьем мире могли бы и более взаимосвязанно действовать и поддерживать друг друга в борьбе за национальное освобождение и строительство социализма. «Новые левые» были расколоты внутренней борьбой и не смогли мобилизовать широкие массы на антиимпериалистическую борьбу, а это было необходимо для победы над системой[2]

Вместо этого капитал осуществил контрнаступление в форме глобального неолиберализма, который подарил капитализму тридцать золотых лет. Тем не менее, мы вновь вступаем в исторический период, когда возможны радикальные изменения. Гегемония США находится в упадке, а капитализм — в преддверии катастрофы. Крах системы будет выражаться в интенсивных и подчас хаотичных экономических и политических колебаниях. Следующий экономический кризис может быть вызван Брекситом, пузырем финансовых спекуляций или торговой войной между США и Китаем. Этот кризис носит триединый характер: экономический, экологический и политический. Все три аспекта тесно увязаны и представляют серьезную угрозу капиталистической системе.

Экономическую — ведь рабочий класс Глобального Юга[3] будет требовать повышения оплаты труда, а капитализму больше неоткуда брать новую периферию. Падающая норма прибыли производственного капитала приведет к снижению инвестиций и, следовательно, накопления. Усугубление паразитического и криминального характера финансового сектора  не поможет сохранить систему.

Экологическую — ведь любое заслуживающее доверия научное исследование говорит, что мы движемся к катастрофе в виде природных бедствий, засух и сокращающихся урожаев. Север вынес свое основное промышленное производство на Юг, чтобы избавиться от загрязнения воздуха, стать более «СО2-нейтральным», но никто не сможет избежать экологических и климатических последствий нашего производства и потребления. Еще немного, и существующие производственные отношения просто остановят любое развитие человеческого общества.

Политическую — ведь буржуазия разделена на фракции, одна из которых желает продолжать курс неолиберальной глобализации (изменить все, чтобы оставить все по-прежнему), а другая — палеоконсервативная — желает вернуться к национально ограниченному накоплению капитала, державному порядку и войне с целью завладеть львиной долей мировых трофеев. Трещина, разделившая буржуазию, ползет ниже, проходя и через средний класс, и через рабочий класс Глобального Севера, и делит их на группы, связанные с транснациональным капиталом, и группы, связанные с национальными секторами. Избрание Трампа президентом США, Брексит в Британии, рост правого популизма по всей Европе — признаки этого раскола и вызванной им сумятицы.

Старые политиканы капиталистического центра отчаянно пытаются преодолеть разрыв между стремлением транснационального капитала к продолжению неолиберальной глобализации и растущим желанием части электората вернуться к национальному капиталистическому государству благосостояния. Это нерешаемая задача. Невозможно повернуть время вспять. Производство и потребление уже стали глобальными. Промышленность не вернется на Глобальный Север. Капиталистическое социал-демократическое государство благосостояния не восстановимо.

Китай стал главным мировым экспортером промышленных товаров благодаря подъему глобального неолиберализма. Нынешний кризис неолиберализма означает сокращение экспорта и, следовательно, экономический и политический кризис в Китае. Если бы неолиберальная глобализация продолжилась, крепнущая китайская буржуазия могла стать частью глобального правящего класса, и Китай оказался бы полностью включенным в капиталистическую систему. Однако кризис неолиберализма обозначает растущие противоречия между США и Китаем. Новая «холодная/горячая» война может стать их выражением. В то же время противоречия обостряются и внутри самого Китая между двумя порождениями неолиберализма — новой буржуазией и растущим пролетариатом. Китайский пролетариат требует справедливую долю произведенной им стоимости — стоимости, которая в условиях неолиберализма утекала на Глобальный Север. 

Как противоречия на Глобальном Севере влияют на Юг, так и развитие Китая будет прямо влиять на судьбу капитализма. Крупная конфронтация между Китаем и США или обострение классовой и политической борьбы в самом Китае будет иметь огромные последствия для глобальной экономики. Возрождение социализма в Китае несомненно будет воздействовать на политический климат всего Глобального Юга. Грядущие годы чреваты колоссальными потрясениями. Мы стоим на пороге решающей борьбы.

Переход от капитализма к иному способу производства может проходить в двух формах[4]. Или неконтролируемый коллапс, когда идеология борющихся классов не позволит им овладеть процессом перемен, и система обрушится в хаос. Или перестройка, при которой идеология и стратегия борющихся классов возьмет под контроль экономическую и политическую ситуацию и выдвинет план преодоления противоречий, которые препятствуют развитию производительных сил. В этом случае революция будет четко видеть свои перспективы. Последствия же краха капитализма в отсутствие стратегии установления более последовательного равенства и демократии страшны. Тезис о «конце истории» возымеет гораздо более глубокий смысл, если мы не сможем обратить крах капитализма в переход к социализму, который восстановит баланс в отношениях между природой и человеческим вмешательством в нее.

Конец капитализма может быть чем-то хуже самого капитализма — или чем-то лучше. Гарантий счастливого конца нет. Он зависит от нас. Кризис капитализма делает объективные возможности перемен наиболее благоприятными. В условиях структурного кризиса «субъект [революции]» играет решающую роль. Проблема в наличии этого субъективного фактора, в его готовности и организованности. Мы были слишком оптимистичны в 70-х, и тем не менее, я уверен, что мы чрезмерно осторожны и пессимистичны сегодня.

Без злости и горячего желания изменить мир нельзя поднять и сплотить силы, способные провести радикальные перемены. В последние десятилетия широко распространился пессимизм относительно возможностей таких изменений. Это неудивительно, учитывая прежние провалы социалистических начинаний и упадок всемирной антикапиталистической борьбы. Однако пессимизм стоит на пути революционной надежды: «Капитализм справляется с каждым кризисом», «Все попытки установить социализм кончились ничем» и т.п. Результат этого — циничная, оборонительная и беззубая критика капитала безо всяких глобальных перспектив. Поэтому я выбираю революционный оптимизм. Этот выбор — часть идеологической борьбы и в левой среде, и против системы капитализма.

Когда я говорю об оптимизме, я не подразумеваю наивность. Вовсе не обязательно, что история выбросит капитализм в мусорное ведро и заменит его социализмом. Это не просто вопрос времени: пока-де «массы не осознают». Я говорю о реалистичном оптимизме, учитывающем как структурный экономический, политический и экологический кризис и нестабильность мирового капитализма, так и сотни миллионов новых пролетариев на Глобальном Юге, котором «нечего терять, кроме своих цепей», и которые все более осознают свою собственную силу. Развитие производительных сил на Глобальном Юге выводит рабочий класс на передний план и создает более прочное основание для развития социалистического общества по сравнению с периодом борьбы за национальное освобождение после Второй мировой войны.

Революционеры Глобального Севера не должны быть пассивными наблюдателями этих процессов. Нам недостаточно ожидать свершений усилиями рабочих Глобального Юга. Экономические и политические условия Глобального Севера тоже меняются.

На Глобальном Севере мы должны поддержать борьбу Юга и не позволить сохранить глубокий северный тыл империализма. Это означает ведение борьбы против правого национального и социального шовинизма и расизма, против империалистической политической и военной интервенции.

Глобальный социализм — единственно возможный социализм — требует действий со стороны и Юга, и Севера. Национальная борьба должна руководствоваться глобальной перспективой. Со времен Карла Маркса и до 1920-х годов было очевидным, что единственная реальная возможность социалистической революции — это мировая революция. По крайней мере, революция в наиболее развитых странах. Ленин придерживался этого убеждения до своей смерти в 1924 году, считая, что русская революция выживет, только если произойдут революции в передовых капиталистических странах. Однако этого не случилось. Национализм оказался влиятельнее. По всей Европе социал-демократические партии отождествили интересы рабочего класса с интересами нации. В конечном итоге националистические настроения возобладали и в Советском Союзе в ходе отстаивания «социализма в одной отдельно взятой стране» и в ходе Великой отечественной войны против нацистской Германии. Благодаря войне СССР стал сверхдержавой. Послевоенное разделение мира на сферы влияния произошло между сверхдержавами, а не между социализмом и капитализмом. Однако, поскольку СССР имел государственную плановую экономику, он был закрытым рынком для капиталистических инвестиций и товаров, что вело к противоречиям между СССР и США. По этой причине СССР был тактическим союзником многих революционных движений.

Национализм стал ключевым фактором и в освободительной борьбе Третьего мира: в сражении за свою политическую независимость угнетенные нации противопоставили прогрессивный национализм реакционному национализму империалистических наций.

Противоречие между СССР и США было главным противоречием мира примерно с 1944 по 1975 год. Притом США всегда были доминирующей силой. Но это имело все меньшее отношение к социализму и все большее — к обычному государственному соперничеству в мир-системе[5].

Думаю, Советский Союз во многом эволюционировал от периферии к центру в период с 1917 до середины 1960-х годов, при том что часть советского лагеря так и не достигла уровня выше полупериферийного. С середины 1960-х годов и до своего краха СССР в условиях стагнации во многом опустился до положения полупериферии. Постсоветской России присуще значительное неравенство в распределении богатства. А ряд стран Восточной Европы после 1989 года деградировал от полупериферии к периферии (Сербия, Румыния, Болгария). После краха плановой экономики в России установился капиталистический режим, сохранивший националистическую ориентацию, во многом из-за стремления США господствовать над бывшим Советским Союзом политически и экономически.

Новый мир появится в острой схватке прогрессивных и реакционных сил. Ставки высоки. Самоуничтожится ли система в экологической или ядерной катастрофе, похоронив с собой целый мир? Обновится ли в форме глобального апартеида? Или же уступит мощным антикапиталистическим и антиимпериалистическим движениям?

Перевод с английского Мирона Третьякова


Примечания

[1]. См. короткий обзор истории группы: Кун Г. Антиимпериализм под прикрытием. Введение в «группу с Блекингегаде» (http://scepsis.net/library/id_3934.html).

[2]. См. мою работу: The Global Perspective. Reflections on Imperialism and Resistance. Montreal: Kersplebedeb, 2018, pр. 205-220.

[3]. По поводу термина «Глобальный Юг» см. наш комментарий I к статье Э. Хиггинботтома «Империалистическая рента на практике и в теории». — прим. «Скепсиса».

[4]. Аmin S. The Communist Manifesto, 170 Years Later // Monthly Review. New York.  Vol. 70, No. 5, October 2018.

[5]. Более подробную оценку СССР см. в моей статье: The prospects for revolution and the end of capitalism: An exercise in historical materialism // Labor and Society. 2019, № 22, р. 407–440 (https://doi.org/10. 1111/lands.12402).

Содержание | Следующая

Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017