В этой последней части статьи мы будем говорить о морали и политике, а в особенности о насилии в политике.

Исторически насилие — неотъемлемая часть политики. Это — неприятный факт. После окончания Второй мировой войны в Третьем мире произошло больше 100 вооружённых конфликтов с более чем 20 млн убитых[93]. В современной Дании легко быть политически корректным и осуждать использование насилия, но на практике большинство готовы на его применение — в особенности государство. Что называть легитимной превентивной миротворческой миссией, а что — преступным насилием и терроризмом, в значительной степени зависит от политической точки зрения. Речь идёт о политике.

В этой части текста мы хотим:

- Проблематизировать утверждения «цель оправдывает средства» и «цель никогда не оправдывает средства».

- Дать примеры дилемм, с которыми сталкиваются люди, начинающие действовать политически.

- Высказать нашу точку зрения на насилие как политическое средство.

- Обсудить связь между освободительной борьбой и терроризмом.

Цель оправдывает средства?

После выхода книги Кнудсена в прессе развернулась дискуссия в том числе относительно морали группы Блекингегаде. Основываясь на свидетельствах так называемого «голоса» Кнудсена, большинство дискутирующих сошлись в том, что в группе Блекингегаде господствовал цинизм. Дело представлялось так, как будто бы мы поддерживали захваты самолётов палестинцами, использовали преступные средства и т. д. для достижения нашей цели. Мы якобы слепо следовали принципу «цель оправдывает средства». Это высказывание часто приписывается Николо Макиавелли (1469–1527). Он автор книги «Государь», написанной в начале XVI столетия. В ней содержится ряд советов государю о том, как следует править. В то же время проблема средств и цели стара, как мир. Греческий драматург Софокл писал в «Электре»: «Цель искупает любое зло?» (ок. 409 г. до н. э.). Позднее римский поэт Овидий писал в «Героидах»: «Итог оправдывает поступок» (ок. 10 г. до н. э.).

В этом вопросе речь всегда идёт о том, что именно мы считаем важным и справедливым. Те цели других людей, которые не кажутся нам значимыми или разумными, не оправдывают тех средств, которые они используют, и тогда мы осуждаем этих людей: для них цель оправдывает средства. Всегда удобно не просто спорить с политическим противником, а объявить его аморальным.

«Политика» («Politiken»){LII} пишет в номере от 4 марта 2007 г.: «Однако в общем и целом “голос” признает, что цель оправдывает средства. Что можно делать всё во имя дела»[94]. Выходит, группа Блекингегаде — аморальные негодяи, которые не признают общепринятый, судя по всему, тезис: цель никогда не может оправдывать средства.

Давайте на секунду перейдём от политически корректной риторики к реальному миру. Действительно ли настолько безусловно принимается тезис о том, что цель никогда не оправдывает средства? Приведём три примера, связанных с войной в Ираке[95]:

5 декабря 1996 г. в телепередаче «60 минут» журналистка Лесли Шталь берёт интервью у только что назначенного министра иностранных дел США Мадлен Олбрайт о последствиях бойкота Ирака перед вторжением:

Лесли Шталь: «По нашим сведениям, погибло полмиллиона детей, то есть это больше детей, чем погибло в Хиросиме. Оправдана ли эта жертва?»

Мадлен Олбрайт: «По-моему, это крайне сложное решение. И всё же — да, она оправдана».

Редактор «Политикен» Тойер Сайденфаден писал 20 февраля в своём журнале, через два года после начала войны в Ираке: «С западной точки зрения благородная цель — демократия на Ближнем Востоке — оправдывает варварские средства»[96]. Это было сказано через два года после вторжения, когда колоссальное число жертв уже было известно.

Премьер-министр Дании Андерс Фог Расмуссен в своём новогоднем обращении 1 января 2004 г. сказал о войне в Ираке следующее: «<…> я уверен, что освобождение иракского народа стоило и стоит всех жертв»[97].

Судя по всему, когда речь заходит о войне в Ираке, уже далеко не все считают, что «цель никогда не оправдывает средства».

Если под утверждением «цель оправдывает средства» имеется ввиду, что для достижения цели можно использовать любое доступное средство, не заботясь о последствиях для окружающих, то группа Блекингегаде никогда не следовала такому принципу. Точно так же, как мы никогда не следовали принципу «цель никогда не оправдывает средства».

Существует, однако, третья точка зрения, более реалистичная, чем две вышеперечисленных:

Не все цели оправдывают любые средства, однако некоторые цели оправдывают некоторые средства при некоторых обстоятельствах.

Мы исходили именно из этой точки зрения в нашей деятельности. Придерживаться этой позиции достаточно сложно, поскольку необходимо учитывать все три параметра — цель, средства и конкретную политическую ситуацию. Тут нет лёгкого ответа.

Мы не думаем, что Олбрайт, Сайденфаден и Фог разделяют точку зрения «цель оправдывает средства», хоть они и готовы употреблять весьма жёсткие средства: полмиллиона мёртвых детей, 700 тыс. погибших и 4 млн беженцев среди иракцев.

По нашему мнению, разумное в третьем подходе то, что субъекты должны изложить свои политические цели и объяснить, какие средства они готовы применить для достижения цели. Таким образом, дискуссия превращается из исключительно принципиальной и морализаторской в конкретную политическую, где мораль является одним из параметров.

Соотношение цели и средства критиковалось философом Иммануилом Кантом (1724–1804). Он не считал, что результат может использоваться как аргумент для определённого действия. С точки зрения Канта действие (то есть средство) необходимо защищать независимо от цели. Здесь акцент ставится на выборе средств, однако политическое суждение тем самым не исключается.

Большинство находят даже насилие допустимым средством, если ситуация серьёзная, а цель — достаточно важная. Например, общепринято, что применение насилия датским движением сопротивления немецкой оккупации было оправданным. И оно было бы оправданным, даже если бы нацисты выиграли войну. Ведь само по себе датское движение сопротивления не могло победить нацизм. Эти люди решили быть шестерёнкой в борьбе с нацизмом. Для достижения цели «ослабить нацистскую Германию» сопротивление прибегало к определённым формам насилия. Диверсии на железнодорожных путях и фабриках, производивших важные для Германии товары. Предполагаемых доносчиков ликвидировали без суда. В то же время сопротивление не рассматривало все средства как политически допустимые. В последние годы некоторые из этих действий стали критиковаться, к примеру, тот факт, что многих ликвидировали по весьма слабым доказательствам. Тем не менее, немногие сегодня будут полностью отрицать право сопротивления ликвидировать доносчиков.

Границу между допустимыми и недопустимыми действиями провести сложно. Действие обычно происходит в «серой зоне». В конечном итоге и Совет Свободы (Frihedsrådet){LIII}, и конкретная группа сопротивления, и конкретные участники должны были проводить собственные границы, и все их решения оставались на их совести на всю жизнь. И это — ключевой вопрос любой политической дилеммы, что именно делать каждому политическому субъекту.

Наш выбор заключался в том, чтобы стать шестерёнкой в другой борьбе, всемирной борьбе против угнетения и эксплуатации в колониях и диктатурах Третьего мира. Мы сделали конкретный политический и моральный выбор, который будет на нашей совести, пока мы живы.

Палестинцы с 1949 г. находятся в ситуации, схожей с датским движением сопротивления. Они оккупированы, сопротивление оккупантам — это их и наше право. Разные организации палестинского сопротивления очерчивают для себя разные границы относительно того, какие средства оправдывают цель (создание палестинского государства). В начале 1970-х гг. НФОП считал, что захват самолётов — допустимая цель. Где именно проходит граница — сложный вопрос, однако на наш взгляд эта цель достойна борьбы.

Давайте также взглянем на борьбу сионистов за государство Израиль. Ставшие впоследствии премьер-министрами Менахем Бегин (лидер боевой группы «Иргун») и Ицхак Шамир (лидер группы «Лехи») применяли весьма жёсткие меры, когда в 1930-е и 1940-е гг. сражались против британцев и палестинцев. Они участвовали в резне в Дейр-Ясине в 1948 г., в попытке подрыва гостиницы «Царь Давид» в Иерусалиме и в нескольких политических убийствах, в числе прочих в убийстве британского министра по делам Ближнего Востока лорда Мойна и посредника ООН шведского графа Фольке Бернадота[98]. «Лехи» также была известна тем, что нападала на семьи английских офицеров, а не на сами войска в Палестине. Они считали, что это окажет значительно больший эффект на колониальную Англию. Если бы датское движение сопротивления применяло похожие методы, после войны разгорелись бы значительно более острые споры о целях, средствах и морали.

Цель и средства у Макиавелли

Книга Макиавелли «Государь» была издана в 1532 г. Это учебник по искусству управления государством. В этой книге Макиавелли озвучивает свои широко известные и осуждаемые мысли о том, что насилие может быть оправдано для достижения власти в конкретной ситуации:

«<…> государь, как я уже говорил, нередко вынужден отступать от добра ради того, чтобы сохранить государство»[99].

На самом же деле, книга — это честное и правдивое описание природы власти. Именно эта откровенность выводит разговор о власти из сферы идеологических и моральных дискуссий. «Государя» можно читать по-разному. С одной стороны, книга предстаёт перед нами как циничное руководство по достижению и удержанию власти. С другой — сам Макиавелли пишет:

«Но, имея намерение написать нечто полезное для людей понимающих, я предпочёл следовать правде не воображаемой, а действительной»[100].

Макиавелли был одним из первых светских мыслителей Ренессанса. Он говорил об отделении религии (господствовавшей тогда формы морали) от политики. Он отказывался оценивать политическую реальность на основе религиозных догматов. В противоположность большинству современных ему авторов, он был реалистом, и не мог не заметить, насколько далеки были теологические рассуждения от реального и жёсткого мира политики. Как мы знаем, отделение политики от религии до сих пор является важной проблемой.

Помимо этого, важно осознавать, в каком политическом и историческом контексте Макиавелли написал «Государя». Он не просто придворный льстец, который ищет власти исключительно ради власти. Проект Макиавелли — это объединение Италии.

В XV веке Италия была независимой благодаря системе пяти государств, которые контролировали друг друга: Неаполь, Папское государство, Флоренция, Милан и Венеция. Поэтому там выработалось государственное искусство, с жёсткими и надёжными правилами, которым занимались дипломаты городов-государств, имевших посольства друг у друга. Но с 1494 г. в Италию вторгались французы и испанцы, одна катастрофа следовала за другой. Неаполь и Милан потеряли свою независимость, положение других городов-государств было крайне шатким. Иначе говоря, совет Макиавелли государю о том, что цель оправдывает средства, не универсальный. Он был дан в конкретной ситуации, когда итальянская нация находилась в тяжёлом положении.

Однако то же самое нельзя ведь сказать ни о США в 1996 г. (Олбрайт), ни о Дании в 2001 (Сайденфаден) или 2004 гг. (Фог). Ни про США, ни про Данию в это время нельзя сказать, что как государства они находились под угрозой уничтожения. В то же время про палестинский народ в 1970 г. это, скорее всего, сказать можно.

Захваты самолётов НФОП в 1970 г.

Когда в сентябре 1970 г. НФОП посадил три захваченных пассажирских самолёта в иорданской пустыне, палестинский народ находился в катастрофических условиях. Американский министр внешней политики Уильям Роджерс разрабатывал план для Ближнего Востока, который стал известен как план Роджерса. Не только НФОП, но и большинство палестинских организаций и политических деятелей рассматривали этот план как попытку остановить палестинскую революцию и задушить всякую надежду на создание палестинского государства. В пользу этой точки зрения говорит тот факт, что иорданская армия при одобрении США в предшествующие месяцы начала наступление на палестинские лагеря беженцев, пытаясь подавить движение сопротивления. Именно в этой ситуации и с этим обоснованием НФОП, если можно так выразиться, дёрнул стоп-кран — захватил три самолёта, пытаясь таким образом помешать реализации плана Роджерса. Стоит заметить, что все заложники были впоследствии отпущены целыми и невредимыми. Взорваны были только самолёты.

Уже во время боёв 7–11 июня 1970 г. в Аммане иорданские самолёты бомбили палестинские лагеря беженцев. Пытаясь их остановить, НФОП захватил две гостиницы в Аммане и взял американских, западногерманских и британских гостей в заложники, требуя остановить бомбардировки лагерей беженцев. Ниже следует выписка из обращения генерального секретаря НФОП, Жоржа Хабаша, к заложникам в иорданском отеле «Интерконтиненталь» в 5 часов утра 12 июня 1970 г.[101]:

«Дамы и господа,
я считаю своим долгом объяснить, почему мы поступили так, как поступили. Конечно, с либеральной точки зрения я сожалею о том, что произошло, и я сожалею, что мы принесли вам неудобства в последние 2–3 дня, но, несмотря на это, я надеюсь, что вы поймёте или, по крайней мере, попытаетесь понять, почему мы это сделали. Конечно, вам будет сложно понять нашу позицию. Люди, живущие в разных условиях, мыслят по-разному. Они попросту не могут мыслить одинаково, и наше сознание, сознание палестинского народа, было сформировано условиями, в которых мы живём уже много лет. Вам поможет понять наш ход мыслей знание одного фундаментального факта: в течение последних 22 лет мы, палестинцы, живём в палатках и хижинах. Нас выгнали с нашей земли, из наших домов, выгнали, как овец, и оставили жить в лагерях беженцев в совершенно нечеловеческих условиях. 22 года наш народ ждёт, чтобы справедливость была восстановлена — но ничего не происходит. 3 года назад благодаря благоприятному стечению обстоятельств у нашего народа появилось оружие, появилась возможность защититься, восстановить справедливость, освободить свою землю. После 22 лет несправедливостей, нечеловеческих условий в лагерях, безразличия, мы убеждены, что обладаем полным правом защищать нашу революцию. … Наша мораль — это наша революция. То, что выручает нашу революцию, то, что помогает нашей революции, то, что защищает нашу революцию — то предельно правильно, благородно, достойно и прекрасно, потому что наша революция значит справедливость, значит, что мы вернёмся на нашу родину, в наши дома, и эта цель справедлива и благородна. Вы не можете не считаться с этим. Если вы хотите тем или иным образом сотрудничать с нами, вы должны попытаться понять нашу позицию».

Слова Хабаша посетителям гостиницы возвращают нас к исходной точке дискуссии: оправдывает ли цель средства? Могут ли изгнание палестинцев с их земли и 22 года жизни в жутких условиях в лагерях беженцев оправдать захват гостиниц и самолётов? Такая постановка вопроса конкретна. Это не абстрактная философская дискуссия, а конкретный политический вопрос. Оправдывает ли цель — остановка бомбардировок и <защита> палестинской родины — средства в конкретной ситуации? Мы думаем, что оправдывает. Мы попытались понять их точку зрения. Но это не значит, что можно использовать любые средства. И в отеле «Интерконтитенталь», и в самолётах в иорданской пустыне заложники остались целыми и невредимыми.

Английский философ Тед Хондерич{LIV} выражается несколько иначе, но приходит к тому же выводу: оккупированный народ имеет право на насилие для сопротивления захватчикам. Для аналитического оправдания или осуждения террора он использует термин «принцип человечности». Палестинский террор он считает справедливым:

«Я провёл параллель между людьми, сопротивлявшимися апартеиду в Южной Африке, и палестинской борьбой в оккупированных областях. Если народ угнетён, захвачен оккупационной властью, его нельзя винить за применение насилия».

«Плохая жизнь — это когда нет возможности жить долгой, здоровой, свободной жизнью, обладая политическими правами, уважением и самоуважением, возможностью вступать в связь с другими людьми и правом пользоваться благами культуры. Политика, которая обеспечивает всё это, будет соответствовать принципу человечности. Террористические действия палестинцев оправданы, поскольку они совершаются против силы, лишающей их этих прав. Поэтому их борьба справедлива, в то время как, к примеру, борьба Усамы бен Ладена — нет»[102].

Теда Хондерича, таким образом, занимает одна сторона нашего анализа — является ли цель законной/оправданной. Другой стороны — какие именно средства позволительно использовать — он не касается в том интервью «Информасьон», которое мы цитируем.

Освободительная борьба — не терроризм

Международными акциями 1968–1972 гг. НФОП и другие палестинские организации постучали в дверь мировой общественности. Все значимые палестинские организации чувствовали, что бессильны что-либо донести до правительств и общественного мнения Запада. Как нам сказал один старый палестинец, они чувствовали себя «ослами мира».

Когда мы, ещё состоя в КСМ, в 1969 г. шли с плакатами на демонстрации по Строгет в Копенгагене и пытались привлечь внимание к ситуации палестинцев, то симпатию мы вызвали только у крайне правых — помимо нашего желания. Симпатия к палестинцам тогда считалась антисемитизмом.

Ной Лукас пишет в связи с международными акциями палестинцев:

«Им <Организации освобождения Палестины> это не принесло симпатии в мире, и тем не менее им удалось заставить воспринимать палестинцев как угнетённый народ, борющийся за национальное самоопределение, а не как неприкаянных беженцев»[103].

Требование палестинцами земли и родины до этого фактически игнорировалось на Западе, несмотря на резолюции, принятые ООН ещё в 1947 (резолюция 181 — план деления Палестины) и 1948 гг. (резолюция 194 — право палестинских беженцев вернуться домой), которые делали это требование оправданным. Стоит заметить, что Запад сам голосовал за эти резолюции.

Мы считали, что для того, чтобы иметь возможность говорить о справедливом мировом порядке и ответственности за этот порядок, необходимо поддерживать палестинскую освободительную борьбу. На наш взгляд, в тяжёлых и безнадёжных условиях «грязные» методы вроде захвата самолётов давали палестинцам возможность быть услышанными.

Поэтому мы не считаем борьбу НФОП терроризмом. Они хотели демократического светского государства. Они живут в оккупированной стране с жестокой оккупационной властью.

Абу Али Мустафа был политическим руководителем НФОП. Он вёл открытую политическую работу на западном берегу Иордана, однако 27 августа 2001 г. он был убит двумя ракетами, выпущенными израильским вертолётом «Апач» по его офису в Рамалле. Помещения, использовавшиеся палестинскими лидерами в Рамалле, находились под защитой соглашений в Осло, составленных при участии Израиля. И тем не менее израильское правительство решило казнить Абу Али Мустафу во внесудебном порядке. Согласно данным израильской правозащитной организации «Бецелем», Израиль, начиная с 2000 г., совершил 232 так называемых «прицельных убийства» палестинцев, т. е. внесудебных ликвидаций по решению государственной власти. Случайными жертвами этих убийств стало 154 гражданских лица. Это не вызвало никакой значимой ответной реакции у других стран[104].

Таким образом, Израиль действует не как правовое государство. В оккупированных областях действует не демократия, а право сильного.

НФОП ответил на ликвидацию Абу Али Мустафы 17 октября того же года убийством израильского министра туризма, Рехавама Зеэви. Он, скорее всего, был причастен к вынесению решения о ликвидации Абу Али. Помимо этого, он был лидером ультраправой националистической партии «Моледет», которая после террористической атаки на США 11 сентября стала требовать депортации всех палестинцев из Израиля и оккупированных территорий. Из-за этого ответного удара США и Евросоюз внесли НФОП в список террористических организаций.

Когда НФОП применяет насилие против государственной власти, его осуждают и называют это терроризмом, хоть власть и является оккупационной. Когда же эта власть применяет насилие против оккупированных жителей, говорят не о терроре, а о самообороне и мести. Когда действия Израиля становятся чересчур жестокими, это вызывает критику. Однако в террористический список попадают только организации угнетённых.

Простой подсчёт жертв в палестинском конфликте показывает, что от израильского насилия погибает примерно в 5 раз больше людей, чем от палестинского. Согласно данным израильской правозащитной организации «Бецелем», в период 29 сентября 2000 г. — 30 марта 2008 г. военные и гражданские израильтяне убили 4789 палестинцев, в то время как палестинцы убили 1053 израильтянина. Среди несовершеннолетних разница восьмикратная: 938 палестинца против 123 израильтян. Согласно тому же источнику, подавляющая часть убитых палестинцев — не цели акций, а случайные гражданские жертвы[105]. Государственный террор Израиля оправдывается, в то время как палестинский осуждается и криминализируется. Поддержка же государства Израиль не считается преступной никем.

Насилие как политическое средство

В центре политических дискуссий всегда стоит демократический диалог. Насилие не стоит на повестке дня. Не так дело обстоит в истории и в политической практике. Политики всего мира выстраивают всё более мощные аппараты насилия и применяют их. Мир, обещанный после падения Берлинской стены, оказался фикцией. Насилие во внешней политике во всё возрастающем объёме используется и датским правительством.

Мы не романтизируем насилие. Мы были очевидцами гражданской войны в Ливане. Мы видели своими глазами сожжённые деревни в Родезии. По телевизору мы видели бомбёжки вьетнамских городов американскими В-52, и мы видели горящих в напалме детей, бегущих по улице. И мы поддерживали вооружённую освободительную борьбу в этих странах[106].

Нет ничего удивительного в том, что антиколониальный и антиимпериалистический лагерь обратился к насилию. Европейский колониализм и империализм применяли насилие в колоссальных масштабах. Рассмотрим два не слишком широко известных примера: в 1904 г. немецкие колонисты практически уничтожили население Юго-Западной Африки (современной Намибии)[107]. Когда США захватили Филиппины у испанских колониалистов в 1902 г., они направили 125 тыс. солдат на подавление филиппинского освободительного движения. Война стоила жизни полумиллиону филиппинцев.

Образчиком взгляда колониальных держав на мир является речь премьер-министра Англии лорда Солсбери в Альберт-холле в 1898 г.:

«Грубо говоря, нации мира можно разделить на живые и мёртвые… живые постепенно наступают на территорию мёртвых»[108].

Империализм XX века не менее жесток. Война США во Вьетнаме стоила жизни одному миллиону людей. Попытка Франции создать колониальную администрацию в Алжире унесла жизни миллиона людей. Именно в контексте этой борьбы Франц Фанон, активно участвовавший в освободительном движении, писал книгу «Проклятьем заклеймённые». В ней он пишет о своей собственной судьбе и судьбе Третьего мира. Задавленный насилием, эксплуатируемый и угнетенный, народ Третьего мира должен воспрять и обрести самосознание. Ключевой тезис — это то, что независимость и освобождение от колониальной системы могут быть достигнуты только насилием, координируемым, руководимым и разъясняемым освободительными движениями. Жан-Поль Сартр пишет в предисловии к этой книге:

«Поймите же наконец: если бы насилие началось сегодняшним вечером, если бы эксплуатация и угнетение никогда не существовали на земле, то тогда, быть может, ненасилие могло уладить раздоры. Но если весь режим в целом, вплоть до ваших идей ненасилия, держится на многовековом угнетении, то ваше бездействие годится лишь на то, чтобы поставить вас в ряды угнетателей»[109].

Мы пришли к выводу, что демократический путь к освобождению и социализму упирался в насилие, часто осуществляемое с участием США. Речь идёт, например, о роли ЦРУ в перевороте против демократически избранного Мохаммеда Моссадыка в Иране в 1952–1953 гг., о роли ЦРУ в перевороте, совершенном Аугусто Пиночетом против демократически избранного Сальвадора Альенде в Чили в 1973 г., или о постоянном вмешательстве ЦРУ в дела стран Центральной Америки. Португальские колониальные режимы в Мозамбике и Анголе, расистские режимы в Родезии и Южной Африке, правые диктатуры в Латинской Америке — всё это не оставляло никакой надежды на освобождение без борьбы.

Большая часть освободительных движений начинали как легальные политические общественные движения. Пример этого — Африканский Национальный Конгресс (African National Congress) в Южной Африке. Вплоть до конца 1950-х гг. речь шла о мирной легальной борьбе. Вооружённая борьба стала частью их программы лишь после расстрела в Шарпевиле{LV} и объявлении АНК вне закона.

В 1970 г. мир бурлил в борьбе, от Вьетнама до Мексики, от Южной Африки до США. Мы чувствовали, что это начало революционного процесса, который будет лишь нарастать. Мы были далеко не единственными, кто поддерживал вооружённую борьбу. В начале 1970-х гг. среди левых было значительно больше тех, кто одобрял насилие как средство для освобождения и революции. Тому было множество подтверждений, помимо прочего, в издаваемых книгах. На оборотной стороне упомянутой выше книги, «Проклятьем заклеймённые», был процитирован опубликованный в «Политике» отзыв Клауса Рифбьерг{LVI}:

«Один из самых важных боевых текстов колониальных стран — а, возможно, и самый важный — опубликован на датском и представлен с почти поэтической яростью и железной объективностью».

«Гюльдендаль» («Gyldendal»){LVII} издала антологию «Палестинская освободительная борьба» Йенса Наунтофта{LVIII}[110]. В ней содержатся интервью с членами НФОП Лейлой Халед о захвате самолётов и Жоржем Хабашем о политической ситуации. Тон книги одобрительный. Борьба называется освободительным движением. Тех, о ком сегодня говорят как о террористах, называют в книге фидаинами, по-арабски — партизанами, теми, кто жертвует собой.

Симпатиям освободительной борьбе слева соответствовала критика справа. Неудивительно, что социал-демократия была расколота. Премьер-министр <Дании> Йенс Отто Краг и министр внешней политики Хэгероп поддерживали вторжение США во Вьетнам. Партия начала менять курс лишь в июле 1972 г., после критики Анкером Йоргенсеном ковровых бомбардировок американцами Ханоя{LIX}. США сбросили 7,6 млн тонн бомб на Индокитай[111]. Это в три раза превышает количество бомб, сброшенных союзниками во время Второй мировой войны.

Буржуазная сторона, представленная «Берлинске Тидене» (Berlinske Tidene) и «Юлландспостэн» (Jyllandsposten) определённо не была принципиальным противником использования насилия как политического средства. Обе газеты до последнего поддерживали войну США во Вьетнаме[112]. Помимо этого, «Юлландспостэн» с симпатией относилась к перевороту Пиночета в Чили, а чернокожее население в Южной Африке не было, по её мнению, готово к демократии[113]. Центристский демократ{LX} Эрхард Якобсен был большим сторонником режима апартеида в Южной Африке и считал АНК террористами. Лидером АНК был Нельсон Мандела. Всеобщего признания он тогда ещё не получил.

Мы видели восстания, происходившие на рубеже 1960–1970-х гг. по всему миру, и при этом понимали, что сами мы находимся в привилегированных условиях в странах, которые сами были частью проблем этого мира, — поэтому мы не могли ничего не делать. Мы ощущали жестокую несправедливость в мире, который мы должны были попытаться изменить. Для нас бездействие при возможности что-то поменять было преступным.

Нам сложно согласиться с точкой зрения «голоса» Кнудсена, когда он говорит, что «никогда нельзя сравнивать одно страдание с другим». Во-первых, требования справедливости и перемен начинаются не с подсчёта издержек и выгод. Исходный пункт для них — это импульс «довольно!» Соотнесение затрат и результатов происходит позднее.

Во-вторых, никакое политическое действие не может избежать этого соотнесения. Это верно как по отношению к нам, так и по отношению к любому политическому субъекту. Внешняя политика, социальная политика, политика здравоохранения — где обходятся без сопоставления страданий? Как можно сражаться против угнетателей или оккупационной власти, при этом не сопоставляя страдания? Мы все это делаем в повседневной жизни. Близкие нам люди и наши друзья значат для нас больше, чем незнакомцы или враги. Эти соображения вполне нормальны для человека. Чтобы их избежать, надо быть святым, если не богом.

Нам не кажется, что мы освободили себя от соображений морали, как это утверждает «голос»[114]. Мы не были готовы пойти на всё в наших планах и действиях. Мы постоянно спорили о морали, например, во время подготовки похищения. Этот случай даёт представление обо всех упомянутых проблемах. План разрабатывался вскоре после вторжения Израиля в Ливан, повлекшего тысячи смертей и резню в лагерях беженцев в Сабре и Шатиле. Мы чувствовали общность судьбы с палестинцами, и это заставляло нас пересматривать наши ограничения. Их борьба была нашей борьбой, они были нашими друзьями. И тем не менее, мы не были свободны от морали. Нас мучила совесть, и мы не спали по ночам. Если бы мы были свободны от морали, мы бы просто ничего не стали бы делать.

Глобальный или национальный контекст

В датском контексте использование нами насилия было, конечно же, весьма проблематичным. Но мы рассматривали нашу практику не только в датском, но и в международном контексте.

Мы действовали в мире, разделённом на богатые и бедные страны, в котором нет демократии, который живёт по праву силы. Мы не могли надеяться, что демократические антиимпериалистические движения, не подкреплённые вооружённой освободительной борьбой, смогут чего-либо добиться от вооружённого до зубов империализма, никак не стесняющегося применять свою силу. Поэтому в нашей политической оптике перекачка средств из богатых стран освободительным движениям бедных стран была оправдана.

Приведём пример. В 1947 г. ООН при датском участии создаёт план деления Палестины, согласно которому должны были возникнуть и израильское, и палестинское государства. Проходят годы, но ни Дания, ни Совет Безопасности ООН не делают ничего для реализации этого плана. Лишь израильтяне обрели родину, палестинцам же предоставляют гнить в их лагерях. Что же дальше? Стоит ли быть датчанином в первую очередь, и следовать за своей национальной демократией; или стоит поставить на первое место международную демократию и права человека? Что делать демократическому интернационалисту, когда «внутренне» демократические богатые и сильные страны ведут себя недемократично «вовне»? Можно ли поддерживать угнетённых незаконными методами, если благодаря международному предательству они потеряли возможность создать своё государство? В этом была наша дилемма.

В этом несправедливом мире мы действовали в демократической стране, где не было ни желания, ни потребности в революционных потрясениях. Поэтому мы никак не выступали политически по поводу нашей криминальной практики, в противоположность тем движениям, с которыми нас сравнивали — РАФ, Красные Бригады и т. п. В более узком датском контексте наша практика была незаконной.

Поэтому мы никогда не считали, что по отношению к нам суд совершил несправедливость, и мы считаем себя не политическими заключёнными, а преступниками. Но совершали мы эти преступления исходя из глобального политического контекста. Мы встали перед проблемой, приняли решение и действовали.

Конечно, можно спорить о том, допустимо ли действовать недемократично в демократической стране, для достижения демократии и справедливости в недемократичном мире. Точно так же, как можно спорить о том, имеют ли право демократические страны осуществлять насилие в мире, при этом не получив на это международной или местной демократической санкции — как, например, это было в Ираке. Противоречие между национальной демократией и недемократичным миром становится лишь острее во все более глобализирующемся мире.

Примечания редакции «Скепсиса» и переводчика

Примечания авторов