В этой главе мы хотели бы остановиться на некоторых неверных представлениях, связанных с нелегальной практикой КРК и М-КР. Кнудсен в своих книгах часто игнорировал следствие и судебный процесс. Судя по всему, он считал, что мы виновны во всём, в чем нас обвиняла полиция, однако доказательств для обвинения было недостаточно. Причём это касается и тех обвинений, от которых полиция впоследствии сама отказалась. Действительно, не все виды деятельности нашей группы были осуждены — из-за истекшего срока давности или из-за того, что действия не удавалось связать с определёнными личностями. Но есть примеры и обратного, когда нас обвиняли в том, чего мы не совершали.

Цель этой главы:

- Представить наши главные соображения по поводу криминальной деятельности, осуществлявшейся в целях поддержки освободительных движений в Третьем мире.

- Опровергнуть инсинуации Кнудсена относительно того, что оружие в квартире на Блекингегаде должно было использоваться для террора в Западной Европе.

- Опровергнуть предположения о том, что во время грабежа на улице Кёбмейергаде убийство полицейского было сознательным.

- Прокомментировать позднее опровергнутые представления о том, что мы были как-то связаны с попыткой ограбления Банка Форстэдернес.

- Опровергнуть теорию Кнудсена о заговоре в министерстве юстиции, который якобы не позволил обвинению использовать статью о терроре (§ 114).

- Описать некоторые сомнительные действия ПРС, например, то, что она позволила Моссаду действовать против палестинцев в Дании.

Криминальная деятельность

КРК уже в конце 1960-х был вовлечён в незаконную деятельность. Например, его члены писали на мостах и трамваях лозунги в поддержку Вьетнама и освободительной борьбы в Палестине. Кроме того, была проведена акция против продажи израильских товаров в «Брусен» (Brugsen){XLII} или вырубки тика «Восточно-азиатской компанией» (ØK). Помимо этого можно упомянуть акцию против фильма «Зелёные береты» в 1969 г. и попытку предотвратить конгресс Всемирного банка в Копенгагене в 1970 г.

Об акции против израильских товаров в Брусен можно прочитать в «Молодом Коммунисте» за апрель 1970 г. На нескольких магазинах этой фирмы в одну ночь были написаны лозунги: «Вьетнам и Палестина — одна борьба» и « Да здравствует НФОП». 5 марта 1970 г. в газете БТ акцию назвали «антисемитской»: «Арабы за Эресунном поддерживают антисемитскую демонстрацию в Дании».

Помимо этого КРК помог группе индонезийских коммунистов, которые оказались в Восточной Европе после переворота Сухарто и бойни коммунистов в 1967 г. Сухарто был ответственен за преследования и убийства почти миллиона политических противников, в особенности в период перед взятием власти в 1967 г. Своим антикоммунизмом он завоевал симпатию Запада во время холодной войны.

В 1968 г. индонезийские коммунисты хотели тайно вернуться из Восточной Европы в Индонезию и участвовать в восстановлении коммунистической партии. КРК помог добраться им из Венгрии в Данию и затем в Индонезию по подложным документам.

Конечно, шаг от этой деятельности до снабжения деньгами (полученными незаконным способом) освободительных движений велик. Однако эти акции послужили мостом, отчасти благодаря тому, что члены организации продемонстрировали готовность заниматься незаконной деятельностью, а отчасти потому, что потребовалось чёткое планирование и секретность. Желание КРК обеспечить бóльшую поддержку освободительным движениям было тем, что толкнуло нас на грабежи. Они начались в качестве эксперимента, а впоследствии благодаря их успеху стали более важной частью нашей практики.

Кнудсен и другие журналисты повторяют снова и снова, что мы, скорее всего, были в тренировочных лагерях на Ближнем Востоке. Это не так. Конечно, мы несколько раз посещали НФОП, однако партизанская борьба на Ближнем Востоке и нелегальная деятельность в Дании имеют мало общего. Наши навыки планирования, понимание того, как следует вести двойную жизнь и действовать нелегально, требовали весьма специфических знаний о датских условиях. Этот опыт мы нарабатывали самостоятельно.

В нелегальной работе следует различать мотивы КРК и мотивы отдельных людей.

Руководство КРК в определённый момент приняло принципиальное решение попытаться обеспечить экономические средства для освободительных движений нелегальными методами. На наш взгляд, у КРК было для этого два мотива. Во-первых, предоставить конкретную финансовую помощь, во-вторых, дать членам опыт участия в нелегальной деятельности.

На тот момент никто из нас троих не принадлежал к руководству КРК. Для нас был важен только один мотив — материальная поддержка освободительных движений. Конечно, конкретную позицию мы заняли только тогда, когда руководство КРК поручило нам участвовать в финансовых преступлениях.

Мы также рассматривали и другие способы <добычи средств>, помимо грабежа. Ни у кого из КРК или, позже, из М-КР, не было навыков в области инвестирования с целью извлечения прибыли, так что этим заниматься мы не могли. У одного были знания в области информационных технологий, но их было недостаточно для того, чтобы зарабатывать необходимые суммы денег. Хотя Яна Ваймана часто называют компьютерным экспертом, но у многих его коллег такое утверждение вызовет лишь улыбку. Из всех проведённых нами акций только подделка почтовых чеков в 1976 г. (давшая 1,4 млн крон выручки) хоть как-то близка к компьютерному мошенничеству.

Наш опыт и выводы из первых грабежей (1974–1976 гг.) были следующими:

- Чтобы в наибольшей степени контролировать обстоятельства, необходимо аккуратное и детальное планирование. В особенности это касается пути для отступления, чтобы максимально затруднить или сделать невозможным преследование.

- Нельзя рассчитывать на рациональные действия со стороны жертв. К примеру, не следует пытаться заставить жертву угрозами выдать деньги, следует взять деньги самим.

- Важен эффект внезапности и испуга, чтобы жертвы не пытались сопротивляться. Благодаря испугу можно свести к минимуму насилие и избежать физического вреда.

Мы не думали о психических последствиях. Отчасти это объясняется духом того времени, когда люди не столько, сколько сейчас, думали о психологических травмах. Мы очень сильно недооценивали этот аспект. Бессмысленно гадать, вели бы мы себя иначе, если бы обладали тем знанием, которое у нас есть сегодня. Однако мы совершенно точно не гордимся тем, какие психологические травмы мы нанесли многим жертвам.

Шаг за шагом мы нацеливались на всё большие суммы. В некоторых случаях это увеличивало вероятность того, что что-то может пойти не так. Как для жертв, так и для нас самих. Мы пытались следовать принципам, которые только что описали, но в некоторых случаях были допущены явные ошибки.

Большая часть добытых средств шла на поддержку НФОП. Ситуация, в которой находился палестинский народ, была временами крайне сложной. Вместе с этим росла наша дружба с представителями НФОП. Мы всегда действовали самостоятельно, но ситуация для палестинского народа часто была отчаянной, и это заставляло нас раздвигать наши границы. Некоторые события на Ближнем Востоке стали решающими для развития нашей практики: нападение иорданского короля Хуссейна на палестинских беженцев в Аммане в 1970 г., гражданская война в Ливане, бойня в лагере палестинских беженцев Тель-Аль-Заатар в 1976 г., в ходе которой было убито около 6000 палестинцев, жёсткое подавление Израилем палестинской интифады и израильское вторжение в Ливан в 1982 г.

Было одно событие, которое особенно сильно озлобило некоторых членов М-КР и заставило стремиться всеми силами увеличить поддержку НФОП, если необходимо — за счёт большего риска для нас и для жертв.

Бойни в лагерях беженцев Сабра и Шатила:

Когда Бейрут был занят израильскими войсками в 1982 г., Организация освобождения Палестины и Израиль заключили договор. Израиль должен был воздержаться от нападения на Бейрут в случае, если силы ООП оставят город. Израильские войска должны были защищать палестинские лагеря беженцев. Тогдашний министр обороны Ариэль Шарон участвовал в этом договоре. 16 сентября израильская охрана позволила вооружённым фалангистам{XLIII} зайти в лагеря беженцев — Сабру и Шатилу. В течение трёх дней там шла бойня, в то время как израильские силы не позволяли палестинцам бежать из лагеря, а представителям прессы — попасть туда. Поначалу убивали ножами, чтобы не создавать лишнего шуму, но вскоре фалангисты начали врываться в дома и расстреливать всех, кого там находили, после чего они взрывали сами жилища. Было убито от 3000 до 3500 беженцев — большинство из них были женщины, дети и старики.

Из-за этой жутко хладнокровной бойни гражданских палестинцев Шарону дали прозвище «Бейрутский мясник». Несмотря на его безумные действия и тёмное прошлое, его избрали премьер-министром Израиля в 2001 г. Шарон так и не предстал перед Гаагским трибуналом за свои военные преступления.

Бойня в Сабре и Шатиле усилила наше желание увеличить поддержку НФОП. Мы обсуждали план похищения немецкого миллионера по наводке от НФОП.

Этот план должен был быть реализован в Германии, целью был один из владельцев фирмы «Вюрт». Мы отказались от этого плана в основном из-за того, что, по нашему мнению, цель выбрали неправильно. Удалось бы нам вообще добиться выплаты денег? Мы так и не приступили непосредственно к проведению захвата заложника. Моральные и эмоциональные аспекты проблемы не прошли настоящей проверки.

Мы обдумывали новый план, для Швеции, речь шла о семье неких Раусингов. Йорн Раусинг, живший в городе Лунд, был совладельцем богатого концерна «Тетра Пак». Этот план казался нам отвратительным с самого начала. Однако по ходу дела мы много раз преодолевали наши собственные сомнения. Мы сжимали зубы, вспоминали о ситуации в Палестине и продолжали работу. Мы не считаем это извинением, но именно таковы были наши мысли в тот момент.

По мере того, как приближалась дата операции в Лунде, сомнения росли. Несколько раз мы сдвигали сроки, и каждый раз маленькие препятствия становились большими проблемами, что осложняло осуществление плана. В результате, несмотря на большую подготовительную работу, мы отказались от этого плана. Несколько факторов в разной степени повлияли на каждого из нас.

Во-первых, риск был достаточно большим, план был крайне сложным и по многим пунктам могли возникнуть проблемы.

Во-вторых, существовала опасность, что выкуп не заплатят. В целом была уверенность в объёме суммы, которую семья Раусинг была способна выплатить. Тем не менее, сомнения оставались. Ситуация противоречила и нашему принципу не получать деньги угрозами, а брать их самим.

В-третьих, методы были слишком грубыми. Мы вновь и вновь возвращались в наших спорах к тому, чтобы усыпить жертву и перевезти из Лунда в специальное место в Норвегии. Чтобы оценить риск, мы опробовали на себе те методы, которые были намерены использовать по отношению к Йорну Раусингу. Это касалось и усыпляющих средств, и способа транспортировки.

В-четвёртых, мы начали сочувствовать жертве. Мы все лучше и лучше узнавали Йорна Раусинга по мере того, как следили за ним. Будь он плохим человеком, нам проще было бы оправдать проведение операции. Но он был вполне обычным юношей, в чём-то даже привлекательной личностью.

В-пятых, была эмоциональная причина. В нас росли отвращение и страх перед проведением операции. Скорее всего, эта причина была наиболее значимой. Мы отказались от плана.

Сейчас можно сказать, что нам изначально было бессмысленно заниматься этими формами преступной деятельности. Отчасти из-за вреда, который мы бы нанесли жертве, и отчасти из-за того, что мы в конечном итоге не решились бы выполнить план. Отказавшись от идеи похищения, мы решили: такими преступлениями мы впредь заниматься не будем. Вернёмся к тому, чем мы занимались раньше, что мы знали, и где, как нам казалось, мы могли управлять ситуацией, а именно — к грабежам.

Нам казалось, что можно провести идеальное ограбление и не быть пойманным. Однако сложно совершать множество ограблений без ошибок на протяжении почти 20 лет. Маленькие оплошности не навредят отдельной операции, но в перспективе благодаря им можно раскрыть организацию. Сейчас нам понятно, что ПРС вышла на наш след не благодаря самим ограблениям. Нас подвели ошибки, допущенные в ходе взаимодействия с НФОП и небрежность в малозначимых рутинных заданиях.

Мы все жили двойной жизнью. Мы находили удовлетворение в «хорошо сделанной работе» и в том, что мы передавали большие суммы организациям, нуждавшимся в них. Но в нашей жизни было много напряжения, переживаний и бессонных ночей. К моральным соображениям и проблеме выбора мы вернёмся в последней части статьи.

Преступные дела

Нас преследовали по целому ряду дел. Мы коротко опишем, за что нас арестовали и в конечном итоге осудили.

Затем мы остановимся на некоторых обвинениях и утверждениях прессы. Мы это делаем для того, чтобы опровергнуть неверные представления и показать, какой была ситуация на самом деле.

Обвинения при аресте

Полиция задержала нас 13 апреля 1989 г. около 10 утра. После обыска наших домов, рабочих мест и кафе «Освобождение», нас отправили в камеру предварительного заключения. Ближе к вечеру нам предъявили обвинения по четырём пунктам:

- Попытка ограбления банка «Форстэдернес» в Глострупе посредством захвата директора банка 7 июля 1980 г.

- Ограбление 2 апреля 1982 г. двух сотрудников почты почтового отделения на Вестер Фаримагсгаде. Было добыто 800 тыс. крон наличными.

- Ограбление 2 марта 1983 г. двух сотрудников банка «Дэн Данске Банк» на Люнгбюгордсвай. Грабители уехали в автомобиле банка с 8,3 млн крон.

- Обвинение по статье 114 — так называемая статья о терроре.

Эти обвинения строились на крайне шатких доказательствах, который сами полицейские называли «гелиевый отчёт». Единственным из этих пунктов, которого придерживалось обвинение на протяжении всего процесса, был грабёж в Люнгбю.

Здесь мы воспроизведём ход процесса против нас, потому что Кнудсен и многие представители прессы представляют дело совершенно неверно. Кроме того, мы обсудим попытку ограбления банка «Форстэдернес» [69], потому что Кнудсен пишет так, словно наше участие в этом доказано.

Датская статья о терроре и дело Блекингегаде

В этом отделе мы коротко напомним, что нам приходилось действовать в мире, в котором существовало много арен освободительной борьбы, а не в мире, где главным врагом оказался международный терроризм. Поэтому мы не верим в утверждения Кнудсена о том, что в министерстве юстиции был заговор с целью не дать полиции обвинить нас по статье о терроре (§114). Во-первых, прошло множество заседаний суда, на которых обсуждалось, «является ли НФОП террористической организацией?» Во-вторых, законодательство о терроре работало иначе в 1990 г., чем после ужесточения законов в 2002 и 2006 гг.

Группу Блекингегаде арестовали и судили в 1989–1991 гг. Это было время, когда развалился СССР и рухнула Берлинская стена. Вместо коммунизма требовался новый главный враг — терроризм. Тут группа Блекингегаде подходила идеально. Нас воспринимали как «коммунистов-террористов». Более того, мы поддерживали людей на Ближнем Востоке, который теперь становился новым центром «империи зла».

Таким образом, дело о Блекингегаде идеально подходило для того, чтобы запугать людей и заставить их принять «правильную» позицию в новом мировом порядке. Разговоры о терроре заменили собой проблему неравенства в мире или право угнетённых восстать против угнетателей. Мы были не просто бандитами, мы были террористами.

Тем не менее, во-первых, законодательство о терроре на 1990 г. было иным, чем в наши дни. Срок за террор можно было получить лишь в том случае, если террористический акт произошёл в самой Дании. Во-вторых, мы занимались грабежом, а не террором. Эти грабежи не преследовали политических целей, не стремились напугать общественность или подорвать позиции институтов власти.

Кнудсен, видимо, считает, что министерство юстиции боялось НФОП и поэтому не обвинило нас по статье 114. По его мнению, юридических причин на то не было. Адвокат защиты Клаус Бергсёе пишет об этом в «Информасьон»[70]:

«Поскольку НФОП не угрожал датскому обществу, поддержка этой организации не была наказуема по статье 114, точно так же, как никто никогда не обвинял в суде людей, которые собирали деньги для Алжирского фронта национального освобождения во время войны с Францией или для других аналогичных движений <…>

Нельзя заподозрить Кнудсена в недостатке знаний о старой статье 114, о том, как и к кому она применялась. Он журналист, а не юрист в сфере уголовного права, и его книга — не научное исследование, а специфически журналистский взгляд в прошлое, освещающий одно и оставляющий в темноте другое.

Возможно, претензии к книге возникли только из-за того, что автор защищает расстроенных полицейских, и в конечном итоге успех книги в том, что она заставила многих среагировать на теорию о заговоре, якобы прижившемся в министерстве юстиции».

Как уже было сказано, в ходе заседаний по нашему делу вставал вопрос о том, является ли НФОП террористической организацией. Йохан Бендер был призван защитой, а Эрик Раске-Нильсен — обвинением в качестве «экспертов» по НФОП. Эрику Раске-Нильсену задали вопрос об акциях, совершённых палестинскими организациями. Он сообщил, что акции, по которым у него были сведения, проводились либо Абу Нидалем, либо НФОП—Главное командование{XLIV}. Никто из них не готов был назвать НФОП террористической организацией, у них не было никаких конкретных доказательств.

Что касается поддержки НФОП, крайне затруднительно и сегодня называть их террористами, несмотря на то, что США удалось внести его в список террористических организаций. Действия НФОП направлены против оккупационной власти, что вполне допускается международным правом.

Вопрос о том, является ли НФОП террористической организацией, вновь встал перед датским судом в связи с делом против «Борцов и Влюблённых» (Fighters & Lovers) — организации, которая продавала футболки с символикой НФОП и намеревалась отправить выручку образовательному проекту под руководством НФОП. Городской суд Копенгагена счёл «Борцов и Влюблённых» невиновными, поскольку не удалось найти доказательств того, что НФОП — террористическая организация. Земельный суд{XLV} отменил это решение и вынес обвинительный приговор. Дело было направлено в Верховный суд.

25 марта 2009 г. Верховный суд вынес окончательный приговор. Он был обвинительным, однако наказанием было избрано условное тюремное заключение. В заключении суда специально указывалось, что «налицо доказательства того, что личность, группа или объединение совершило или имело намерение совершить действия того характера и с теми намерениями, которые описываются в статье 114».

После этого решения как ФАРК{XLVI}, так и НФОП стала незаконной. Одновременно суд постановил, что государственный террор под эту статью не подпадает. Отсюда абсурдное следствие: за полиграфическое изделие в поддержку НФОП можно получить срок, в то время как поддержка израильских напалмовых бомбардировок палестинского населения вполне законна{XLVII}.

Можно лишь надеяться, что в этом деле ещё не поставлена последняя точка.

Дания, Евросоюз и не в последнюю очередь США поставили своей целью борьбу с террором, затушёвывая таким образом реальные проблемы. Независимо от того, назовём мы борьбу НФОП и ФАРК террором или нет, их деятельность направлена против угнетателей, против оккупационной и антидемократической власти. Риторика о терроре ставит сопротивление насилию вне закона, не сопротивляясь насилию против общества.

Домыслы и догадки

Нам приписывают много преступлений, в том числе те, в которых нас не обвиняли и не осуждали. Судя по всему, Кнудсен в своих книгах принимает утверждения полиции за чистую монету, даже если позиция обвинения в суде была иной.

Например, Кнудсен утверждает, что группа Блекингегаде организовала захват директора банка в Глострупе 7 июля 1980 г.[71] При задержании 13 апреля 1989 г. некоторые члены группы действительно были обвинены в этом захвате, среди них: Ян Вайман, Нильс Йоргенсен и Торкил Лауэсен. Когда полиция обнаружила квартиру на Блекингегаде, они не нашли ничего, что подтверждало бы это обвинение, и оно было снято.

Кнудсен не подтверждает свои утверждения никакими источниками, так что непонятно, что именно взято из обвинения полиции, что из свидетельств очевидцев, а что — из позднейших интервью. Поэтому сложно высказываться по поводу конкретных «доказательств». Судя по всему, он не проверил связанные с делом протоколы полиции. Мы можем лишь повторить, что никак с упомянутым делом связаны не были. Это видно также и по тому, как именно осуществлялась попытка ограбления, поскольку она шла вразрез с нашими принципами:

- Мы никогда не просили денег и тем самым не ставили себя в зависимость от психики жертвы.

- Вопреки тому, что утверждает Кнудсен, мы никогда бы не использовали свои собственные автомобили для грабежа.

Кроме того, Кнудсен утверждает, что один из нас был опознан очевидцем, однако это не так. При встрече со свидетелем никто из нас не был опознан, однако под давлением полиции свидетель (внук директора банка) сказал, что двое из присутствующих были «того же типа», что и один из грабителей. Один из этих двоих был полицейский, а другой — подсудимый. Мы добровольно пришли на эту встречу со свидетелем, потому что мы были уверены в том, что нас не опознают — мы же не совершали этого преступления.

В книге тогдашнего руководителя следствия Йорна Мооса[72] можно найти другой пример того, как группе Блекингегаде приписывают совершение преступлений без всякого на то основания. Речь идёт о попытке вымогательства у Датской государственной железной дороги летом 1987 г. Вымогатели угрожали обстрелять поезд, если бы организация не выплатила им миллион крон. Так и не удалось выяснить, кто за этим стоял, но «интуиция» Йорна Мооса подсказывает ему, что это была группа Блекингегаде. Другие журналисты приняли эту историю на веру[73]. Йорн Моос не объясняет, на чем именно основана его «интуиция», но он считает, что дело о вымогательстве можно считать своего рода генеральной репетицией дела о похищении шведского богача Йорна Раусинга. Однако похищение мы собирались провести в 1983–1984 гг., в то время как дело Датской государственной железной дороги произошло в 1987 г. — слегка поздновато для генеральной репетиции.

Обвинительный акт

В обвинительном акте содержалось 13 дел, которые будут перечислены ниже. Не каждый из нас был обвинен по всем 13.

1. Подделка документов (2 эпизода)

2. Оружие на Блекингегаде

Кража оружия (2 эпизода.

3. Статья о шпионаже (§ 108)

Сбор сведений о личностях, организациях и фирмах, делавших произраильские или просионистские заявления, и передача этих сведений НФОП. За это осудили только Бо Ваймана.

4. Грабёж в Люнгбю в 1983 г.

Кража 8,3 млн крон из инкассаторской машины «Ден Данске Банка» 2 марта 1983 г. Присяжные не сочли, что против кого-либо из нас есть доказательства по этому делу.

5. Захват заложников

Сбор сведений о нескольких богатых семьях, с целью лишить свободы одного из их членов и при помощи угроз получить деньги. Конкретно речь идёт о деле Йорна Раусинга, похищение которого должно было состояться 7 января 1985 г. Кроме того, присяжные должны были решить, был ли отказ от похищения добровольным. Если да, то нас должны были освободить от наказания, даже если бы судили за попытку захвата. Нескольких из нас признали виновными, но освободили от наказания из-за сознательного отказа от попытки захвата заложников.

6. Грабёж у почтового отделения в Херлеве в 1985 г.

Кража 1,5 млн крон у двух банковских служащих «Приватбанкен» (Privatbanken) 3 декабря 1985 г. Присяжные не сочли, что по этому делу есть доказательства против конкретных личностей.

7. Планирование ограбления «Амагербанкен» (Amagerbanken)

Проведение наблюдений за «Амагербанкен» по адресу Амарбро, 23, с целью ограбления инкассаторской машины этого банка. По этому делу присяжные также должны были принять решение, имел ли место сознательный отказ от ограбления. Нескольких из нас признали виновными.

8. Ограбление Магазина «Даэльс» (Daells)

Грабёж 6,1 млн крон из магазина «Даэльс» 22 декабря 1986 г. Присяжные не сочли, что по этому делу есть доказательства против конкретных личностей.

9. Ограбление почтового отделения на Кёбмейергаде в 1988 г.

Грабёж 13 млн крон из терминала почтового отделения на Кёбмейергаде 3 ноября 1988 г.

10. Убийство полицейского при проведении грабежа на Кёбмейергаде

При бегстве после ограбления почтового отделения в соответствии с планом об уходе от погони, допускавшим стрельбу, был убит полицейский.

11. Дополнительные вопросы об ужесточении наказания

Должны ли обстоятельства в случаях доказанной вины считаться отягощающими. Это даёт возможность двукратно увеличить наказание. Присяжные отказались учитывать эти обстоятельства.

Ниже мы будем говорить о трёх делах.

- Оружие на Блекингегаде. Из-за них стали распространяться домыслы о терроре в Европе.

- С-папка. Она стала основой для обвинений в антисемитизме.

- Выстрел на Кёбмейергаде. Его представляют как сознательное убийство, а соображения, из которых исходили судьи, передаются неверно.

На суде

Оружие на Блекингегаде

На Блекингегаде у нас было достаточно много оружия. В основном мы получили его благодаря ограблению военных складов в районе водонапорной башни в Йэгерсборге (пригород Копенгагена, Дания) и в ноябре 1982 г. в городе Флен (Швеция). Это одно из тех дел, о проведении которых мы сожалеем по нескольким причинам.

Нам нужно было лёгкое оружие для того, чтобы угрожать во время ограблений. Но зачем нам было собирать ручные гранаты, мины, противотанковые ракеты, взрывчатку и другое тяжёлое вооружение? Как мы уже объяснили следствию, мы предполагали переправить это оружие освободительным движениям. Мы планировали контрабандой провезти оружие в Израиль или находящийся под оккупацией Израиля западный берег реки Иордан. НФОП в особенности хотел получить это оружие после вторжения в Ливан и бойни в лагерях беженцев Сабре и Шатиле. Мы были намерены помочь им в этом.

Достать оружие и укрыть его само по себе не было проблемой. Значительно сложнее было составить надёжный план по контрабанде этого оружия в оккупированные области. Прежде чем искать оружие, нам следовало поработать над этим планом.

Когда оружие уже было в наших руках, мы потратили огромное количество времени на планирование. Мы организовали промежуточные склады во Франции, поскольку была вероятность, что НФОП сможет организовать транспортировку оружия оттуда. Другим планом было прикинуться сёрфингистами, отправляющимися на машинах в Израиль отдыхать. Мы нашли морской рейс из Греции в Израиль, который перевозил автомобили. Мы изучили много марок автомобилей, чтобы найти такую, в которой легче всего прятать оружие. Одной из наиболее подходящих оказался «Форд Гранада». Мы разобрали доску для сёрфинга и положили в неё две противотанковых ракеты. Это было сделано настолько профессионально, что когда полицейские обнаружила квартиру на Блекингегаде и обыскала ее сверху донизу, они не нашли оружие в этой доске. Торкил Лауэсен рассказал следователю об этом оружии, чтобы тот передал информацию полиции. Он боялся, что полиция в результате неаккуратного обращения с доской может случайно подорвать ракеты.

План был полностью готов к реализации. Конечно же, европейцам было бы значительно проще заниматься контрабандой этого оружия, чем палестинцам. Но что, если бы нас обнаружили на границе? Никому из нас не хотелось, чтобы нас пытали в израильской тюрьме. Так что, несмотря на то, что план был готов к выполнению, он был отложен. Постепенно желания его реализовать становилось всё меньше и меньше. Вместо этого мы начали думать о том, как избавиться от оружия, однако и это было непросто. Мы ведь не хотели, чтобы его кто-либо обнаружил, и, кроме того, как нам было обезопасить противотанковую ракету?

Кнудсен намекает, что оружие должно было использоваться в террористических акциях в Европе[74]. Это не соответствует истине, как и его утверждения о наших связях с РАФ, Красными Бригадами и Шакалом, с Вадеем Хаддадом, а не с НФОП. Все предположения Кнудсена служат главной его цели — подогреть страсти и представить нас как часть международной террористической сети.

Оглядываясь назад, можно сказать, что с нашей стороны было неразумно захватывать всё это оружие, не имея чёткого плана транспортировки его в Израиль. Из-за этой акции стали возникать домыслы по поводу гражданской войны и терроризма в Европе. Однако, как и во всех остальных наших действиях, целью всегда оставалась поддержка освободительной борьбы. Для нас боевые акции в Дании или Западной Европе были бы не просто морально или политически неверными. Они крайне негативно отразились бы на нашей собственной практике, потому что следствие сконцентрировало бы внимание на организациях, подобных нашей. Наша материальная помощь осуществлялась как в денежной форме, так и в виде оборудования, лекарств и одежды. Мы хотели также переправлять оружие, однако этот план так и не был реализован. Поэтому оружие осталось на Блекингегаде. Из-за того, что мы украли оружие до того, как разобрались с транспортировкой, у нас возникла масса практических проблем, о которых говорилось выше. Кроме того, мы подвергали жильцов дома ненужному риску в случае пожара. Мы сожалеем об этом.

Мы уже заканчивали эту статью, когда в номере «Юлландспостэн» («Jyllandsposten») от 1декабря 2008 г. появились обвинения в том, что мы обеспечивали оружием РАФ в 1988 г. Оружие и некоторые ручные гранаты были того же типа, что и на военном складе во Флене, и, согласно этой статье, они должны были использоваться в Испании для атаки на американскую морскую базу.

Мы не имели никаких связей с РАФ. Ни в 1977, ни в 1988 гг. уже с так называемым третьим поколением.

Во-первых, мы не разделяли их политической позиции. РАФовцы считали, что могли поставить революцию на повестку дня в Германии, мы не считали и не считаем, что это возможно[75].

Во-вторых, были большие отличия в нашей практике. РАФовцы публиковали политические коммюнике в связи со своими акциями и вели подпольную жизнь. Постепенно их практика всё больше фокусировалась на их собственной организации: они освобождали из тюрем своих членов. Мы же всегда уделяли основное внимание прямой материальной помощи освободительным движениям в Третьем мире. Мы стремились представить нашу нелегальную деятельность как обычный криминал и жили двойной жизнью.

Если бы в наши намерения входил «террор» в Западной Европе, то мы не держали бы оружие из склада во Флене на своей квартире в течение 7 лет. Таких планов у нас не было и с такими организациями мы не контактировали. Начиная с 1982 г. мы были вынуждены хранить и перемещать это оружие при каждой смене адреса, что было крайне неудобно. Если бы у нас возникла возможность избавиться от этого оружия с целью, которую мы могли бы поддержать, мы бы давно уже это сделали. Ничего не могло бы быть проще, чем перевезти это оружие в Западную Германию или в другую европейскую страну. В определённый момент у нас был план доставить оружие НФОП через промежуточный склад в Европе. Оттуда они транспортировали бы его далее. Мы попытались сделать это в Париже. Часть оружия была обнаружена французской полицией.

Нильс Йоргенсен (слева) и Торкил Лауэсен с женой Лизой. Париж, 1982 г.

Передавая оружие НФОП в Европе мы, конечно, рисковали, что они могут использовать его для легитимных, с их точки зрения, акций. Мы не знаем, были ли ручные гранаты, упомянутые в статье в «Юлландспостэн», действительно со склада во Флене или просто того же типа. Конечно, мы не можем отрицать, что НФОП или другая палестинская организация могли планировать нападение на американскую морскую базу в Испании. Они могли рассматривать его как оправданную военную цель — ведь американский боевой корабль «Нью-Джерси», действовавший с баз в Средиземном море, в феврале 1984 г. выпустил почти 300 многотонных гранат по друзским и палестинским районам в Ливане. Погибли сотни человек, последняя бомбардировка с моря такой мощности была во время Корейской войны[76]. Верны ли наши догадки об этом или нет, мы не знаем, однако мы точно уверены, что никакого сотрудничества с РАФ у нас не было, и оно нам было не нужно.

Мягкая статья о шпионаже § 108

Речь идёт о том, что во время суда называлось «С-папкой» («Z-file», «С» расшифровывалось как «сионистской»), однако часть прессы предпочитала называть её «картотекой» евреев.

НФОП в 1981 г. просил нас попытаться опознать людей в Дании, осуществляющих шпионаж в пользу Израиля. Нам сообщили, что Моссад сосредоточил свою европейскую деятельность в Дании и Англии. В этих странах у Моссада были хорошие условия работы и дружественные отношения с местными разведывательными службами. В то время как, например, во Франции и в Италии отношения с местными разведками были более напряжёнными. Эта ситуация подтверждается бывшим агентом Моссада Виктором Островским[77]. К нам также поступили сведения из палестинских кругов в Дании о том, что Моссад стремился внедрить к ним своих агентов.

НФОП указал нам на несколько случаев, когда они подозревали некоторых посещавших их якобы левых активистов из разных стран мира в том, что они работали на израильскую разведку. Если бы у них был перечень людей, подозреваемых в шпионаже, они могли бы отказать в приёме этим людям.

Например, у НФОП была подземная база в лагере Бурдж-аль-Бараджне в Бейруте. Некоторые посетители были крайне заинтересованы в толщине стен базы. О том, что подозрения НФОП были верны, говорит тот факт, что во время израильского вторжения в июне 1982 г. в базу попали так называемые противобункерные бомбы, и в первую очередь они разрушили её.

Поначалу мы не слишком охотно взялись за это задание по выявлению личностей. Оно требовало много времени и могло помимо нашей воли раскрыть нас, если бы мы действительно вышли на агентов Моссада. Однако именно вторжение Израиля в Ливан усилило нашу мотивацию. У нас было не слишком много времени на выполнение этого проекта, и мы решили привлечь дополнительный ресурс в нелегальную работу, основной ответственностью которого был бы именно этот проект. Этим человеком стал Бо Вайман, который лучше подходил для выполнения задания благодаря своей работе в библиотеке.

Мы предполагали, что люди, которых завербовал Моссад, скорее всего публично высказывались до вербовки с произраильских позиций. Таким образом, мы в первую очередь искали активных произраильски (сионистски) настроенных людей, которые внезапно переставали озвучивать свои взгляды публично.

Было создано дело под названием «С-папка», и поначалу оно состояло из двух частей. В первой были перечислены фирмы, организации и журналы, настроенные произраильски. Во второй — отдельные личности с аналогичными настроениями. Единственным конкретным результатом наших расследований было дело <оружейной фирмы> «Вейра» и раскрытие одного вероятного агента Моссада. Пытаясь добиться большего, мы создали третью часть в папке, где были перечислены все люди, участвовавшие в сборе подписей в пользу Израиля в 1973 г. (это называлось «Collection of signs»{XLVIII}). Мы хотели проверить, нет ли там фамилий, которые всплывали где-то при других обстоятельствах. Конечно, значительная часть этих людей были евреями. Из-за этого многие журналисты говорили об этой папке как о картотеке евреев.

Давайте уясним кое-что раз и навсегда. Мы не являемся и никогда не являлись антисемитами. Мы выступаем против сионистского проекта, целью которого было и является создание исключительно еврейского государства. Палестинский народ подвергся изгнанию и оккупации израильскими завоевателями во время войн 1948/49 гг. и 1967 г. Мы настаиваем, чтобы ООН осуществила собственные резолюции, дающие палестинскому народу право на собственное государство. ООН так и не выполнила этих резолюций. Борьба с оккупационной силой — Израилем — является законным правом палестинцев, и мы хотим быть на их стороне в этой борьбе.

Грабёж почтового отделения на Кёбмейергаде

Марк Рудин

3 ноября 1988 г. во дворе почтового отделения на Кёбмейергаде было украдено 13 млн крон. Двое обвиняемых — среди них Торкил Лауэсен — во время судебного процесса дали показания о своём участии в ограблении. Ещё двое отказались от дачи показаний, но всё же были осуждены. Один из них был осуждён за участие в планировании на ранней фазе подготовки ограбления. Позднее швейцарца Марка Рудина задержали в Турции около ливанской границы и отправили в Данию. Он был признан виновным в ограблении на Кёбмейергаде. Марк Рудин в течение многих лет жил на Ближнем Востоке и поддерживал связи с НФОП. Помимо прочего, он работал рисовальщиком в «Аль-Хадаф», арабоязычном журнале, издаваемом НФОП.

Убийство полицейского

В деле об ограблении почтового отделения на Кёбмейергаде и о выстреле, которым был убит полицейский, двое подсудимых, дававших показания, объяснили, что стрелявшие целились в колеса машины. Таким образом, они стремились избежать погони.

Поначалу технический отдел полиции настолько задался целью представить этот выстрел как прицельный, что баллистическая экспертизы определила высоту глаз стрелявшего примерно в 178 см. Суду дело представлял Герхард Мартэнс, глава оружейной секции технического отдела. Чтобы этот результат выглядел реалистично, он утверждал, что стрелявший для выстрела поднялся на носках. Такое изложение дела было явно надуманным, и оно не увенчалось успехом. Мартэнс сказал:

«Кёбмейергаде настолько же ровная, как и стрельбище Кальвебод, где мы делали пробные выстрелы»[78].

Благодаря адвокатам защиты Торкилу Хёйеру и Манфреду Петерсену стало известно, что Кёбмейергаде не ровная, а идёт под уклоном. Руководителя технического расследования сменили, и был подготовлен новый технический отчёт. Согласно ему, улица спускается на 30 с лишним сантиметров от места выстрела до места, где стоял полицейский. С учётом этого факта, если бы выстрел был прицельным, то высота стрелявшего должна была быть как минимум 2 м 30 см. Ход судебного заседания описывается в книге Йорна Мооса:

«На моей памяти худший день в Восточном земельном суде я пережил, когда руководитель технического отделения должен был докладывать о расследовании, проводимом полицией на Кёбмейергаде. … Я не знаю, что именно пошло не так, но техническое отделение полиции почему-то представило теорию, которая не учитывала сильный уклон Кёбмейергаде именно на месте убийства. … В определённый момент ситуация стала настолько невыносимой, что я всерьёз думал о том, чтобы упасть в обморок и позволить вынести себя из помещения»[79].

Поэтому обвинение заключило, что речь шла не о прицельном выстреле, а скорее о выстреле с бедра. Скорее всего, траектория выстрела пошла слишком высоко из-за отдачи. Таким образом, все показания очевидцев и технические заключения подтверждали теорию о неприцельном выстреле, согласно которой случайная дробь попала полицейскому в глаз — к нашему сожалению. Остаток дроби попал в стену на Хальгрен Ско.

В заключении судьи Бента Откенса значится:

«Всё же, по мнению судей, учитывая стремительное развитие событий на Кёбмейергаде, было бы необоснованно считать, что обвиняемые в ограблении были изначально намерены стрелять при вероятности убийства кого-либо из преследователей»[80].

Тем самым судьи признали, что не будут осуждать за преднамеренное убийство.

На этом основании мы были оправданы. Отчасти потому, что нельзя было доказать или представить вероятным, что речь шла о преднамеренном убийстве. Отчасти потому, что нельзя было доказать или допустить вероятность того, что был заранее подготовленный план стрелять на поражение. Если бы последнее удалось доказать, то у судей была бы возможность вынести коллективный приговор об убийстве. Именно на это рассчитывала полиция в ходе процесса.

Один из ведущих специалистов страны по уголовному праву, Бент Унмак Ларсен, высказался тогда после судьи:

«Однако возможно, что полиция сделала слишком высокую ставку. Ведь вокруг всего этого дела чувствовалась невиданная степень полицейского присутствия. Можно поставить вопрос о том, что полиция играла роль слишком рьяно. Это не могло не оказывать безумного давления на суд — сознательного или нет. В конечном итоге это могло вызвать негативную реакцию у подсудимых. Что касается оправдания по обвинению в убийстве, можно сказать только одно. Иначе и быть не могло. Не было представлено никаких доказательств ни о наличии умысла об убийстве, ни о том, кто именно совершил убивший полицейского выстрел. Возможно, у присяжных было интуитивное представление, кого следовало бы обвинить, однако этого недостаточно. Мы же должны поставить себе следующий вопрос: выдержала бы наша совесть обвинительный приговор?»[81].

В связи с судом обсуждалось предложение внести изменения в датские законы, чтобы было возможно выносить коллективный обвинительный приговор за преступления, совершенные группой. По этому поводу Унмак Ларсен говорит:

«Сейчас вовсю обсуждаются коллективные наказания за групповую преступность. Однако эта проблема уже решена существующим правом. Организация группы с конкретной преступной целью наказуема, но только в случае, если обвиняемый участник группы знаком с этой целью. Очевидно, в обсуждаемом деле не было приведено доказательств того, что кто-либо имел знание или намерение совершить убийства»[82].

Никто из пяти обвиняемых не назвал стрелявшего на Кёбмейергаде. Почему? Потому что на тот момент мы попросту не верили в честный суд. Учитывая гигантское давление, которое на присяжных оказывала как пресса вместе с обвинением, так и полиция, использовавшая риторику террора, мы не могли быть уверены, что присяжные сохранят объективность в этом важном пункте обвинения. Помимо этого, объективность суда ставили под сомнения те огромные усилия, которые были потрачены на ложное доказательство прицельного выстрела. Когда руководитель технического отдела полиции готовился выступать по делу, он резким движением выхватил дробовик и направил его на присяжных. Естественно, это вызвало испуг среди присяжных, которые бросились в разные стороны. Очевидно, на этом этапе пресса и обвинение готовы были пойти на всё, чтобы добиться обвинительного приговора. Кроме того, если бы мы были осуждены по этому пункту, в качестве максимального наказания мы могли бы рассчитывать на пожизненное заключение. В то же время мы знали, что оружие не было нацелено на полицейского. Поэтому мы не хотели, чтобы один из нас рисковал оказаться в тюрьме на всю жизнь. Выдать себя или своего товарища было для нас немыслимо.

Планируя ограбление на Кёбмейергаде, мы рассчитывали провести его без стрельбы, исходя в особенности из следующих двух соображений:

Сигнализация:

Мы думали, что сигнализация в почтовом автомобиле вначале даёт сигнал в почтовое отделение, которое затем оповещает полицию. Мы рассчитали, что если бы потратили не более двух минут на собственно ограбление, то почти наверняка избежали бы полиции. Для нас это было важно. Мы ошиблись. Уже во время суда мы узнали, что сигнал от почтового автомобиля шёл напрямую в полицию. Если бы нам было об этом известно, скорее всего, мы не выбрали бы тот план. Сталкиваться с полицией не входило в наши намерения.

План на случай появления полиции:

Каким же был наш план на случай, если бы полицейская машина всё-таки успела на место преступления, пока мы ещё не скрылись? Успели приехать две полицейские машины. Первую мы встретили на Лёустрэдэ, непосредственно после поворота направо из ворот двора почтового отделения. Нас удивило, что она не въехала нам попросту в бок. Вместо этого она дала нам проехать. Из первого автомобиля по нашему было произведено два выстрела. Одна из пуль попала в заднее стекло и застряла в сидении водителя. Второй автомобиль стоял на Кёбмейергаде непосредственно у поворота на Лёустрэдэ, и один из полицейских был готов стрелять. При составлении плана мы предполагали, что безопаснее всего будет сделать один предупредительный выстрел по преследующему автомобилю — будь он полицейский, почтовый или такси — и уехать. В этом состоял весь план. Мы решили воспользоваться дробовиком, поскольку у него громкий выстрел, и так было бы проще отпугнуть. Мы выбрали крупную дробь, поскольку намеревались стрелять по шинам преследующего автомобиля. К несчастью, одна дробь попала полицейскому в глаз.

Конечно, мы шли на определённый риск, беря с собой оружие на ограбление и заранее планируя совершить предупредительный выстрел. Однако никто из нас не собирался кого-либо убивать при ограблении. Мы приносим глубокие извинения за то, что до этого дошло дело. Как бы мы ни хотели поменять эти события, мы уже не можем.

Ян Вайман в тюрьме

ПРС и мы

За нами велась слежка в течение почти 20 лет. Мы не думаем, что был хоть раз, когда за нами бы следили, и мы бы этого не знали. В противном случае, как можно объяснить, что мы в течение всех этих лет перемещались с одной конспиративной квартиры на другую, и ни одна из них не была обнаружена? Слежка началась в 1970 г. за Хольгером в связи с демонстрацией против Всемирного Банка. Он быстро развернул свой автомобиль и стал преследовать машину тех, кто за ним следил.

Впоследствии мы выработали стратегию поведения в тех случаях, когда обнаруживали слежку. Было важно не подавать виду, что слежка обнаружена. Мы выработали способы понять, следят за нами или нет.

Работников ПРС было легко распознать: 30–40 лет, 180 см, хорошо спортивно одетые. В машине, всегда по двое. Машины среднего класса, непримечательные, неброского цвета. Как правило, по 3–4 автомобиля за раз, слежка велась посменно. Их выдавала манера езды. Обычно слежка прекращалась в пятницу около 16.00 и возобновлялась утром в понедельник. Иногда слежка велась более профессионально, однако чаще всего не проходило и нескольких минут, как мы её обнаруживали.

За Нильсом и Хольгером следили после их возвращения из США в 1979 г. Их предупредили во время пересадки в Лондоне. К ним подошли и стали допрашивать относительно цели поездки. Когда те спросили, в чем причина допроса, им ответили: «мы знаем, что вы за типы».

Помимо этого, мы несколько раз натыкались на следы тайных обысков у нас дома, когда ПРС недостаточно аккуратно убиралась за собой или недостаточно быстро скрывалась. Мы были уверены, что наши телефоны прослушивают, и действовали соответствующим образом. В связи с заданием в Министерстве иностранных дел Торкил должен был «очиститься». За несколько дней до начала ему передали, что задание не состоится. Так что в целом мы были достаточно хорошо осведомлены о внимании ПРС к нам.

Мы пришли к выводу, что ПРС знала о наших связях с освободительными движениями, в особенности с НФОП. Это заинтересовало нас. Они знали, что мы занимаемся какой-то практической деятельностью — но какой? Мы предполагали, что у кого-то были подозрения в правильном направлении, однако до конца сложить все части головоломки не хватало кругозора и сведений. По нашему предположению, в ПРС шла дискуссия о том, кто мы, и чем занимаемся. То, что информация у ПРС о нас была лишь отрывочной, подтвердилось в 1989 г., когда они решили нас арестовать. Они арестовали Петера Дёлльнера, который уже много лет не участвовал в нашей деятельности. Однако они не знали новых членов группы, активно участвовавших в её работе в течение нескольких лет.

ПРС и Моссад

Бо Вайман получил приговор за помощь иностранной разведке в виде так назывемой «С-папки». Что же насчёт связей ПРС с Моссадом (израильской разведкой) при расследовании деятельности группы Блекингегаде с начала 70-х и вплоть до ее задержания в 1989 г.?

Конечно, сотрудничество разведок вполне законно. Однако ПРС не имеет права оказывать иностранной разведке помощь в деятельности на датской территории. Если иностранная разведка хочет получить сведения о гражданах Дании, она должны обратиться в ПРС с просьбой навести справки об этих людях.

Судя по всему, ПРС смотрела на действия Моссада в Дании как минимум сквозь пальцы. В ходе суда над группой Блекингегаде выяснилось, что к ПРС был прикреплён агент Моссада. Прослушку живших в Дании палестинцев осуществлял Моссад, и лишь затем записи передавались ПРС. Во время суда полиция предоставила запись разговора между двумя членами НФОП в Ливане и Копенгагене. Запись была на английском. Полиция объяснила, что оригинал (на арабском) отсутствовал. Объяснение этому можно найти в книге бывшего агента Моссада — Островского, где он описывает метод работы Моссада[83]. По его словам, оригиналы записей отправляются в Израиль, где их переводят на английский, и возвращают только перевод. Зачем ПРС было переводить запись с арабского на английский, а не на датский? Таким образом, Моссад проводил слежку и обменивался сведениями с ПРС.

Мы стали интересоваться Моссадом в начале 1970-х. Причиной послужили допросы Моссадом нескольких живших в Дании палестинцев об их семьях и ситуации на оккупированных территориях. Об этих допросах нам рассказали сами палестинцы. В некоторых случаях их останавливали на улице, заставляли пройти на конспиративную квартиру, где и проходил допрос. Как-либо сопротивляться этим «задержаниям» они не могли, потому что их семьи оставались в оккупированных областях Палестины. По мнению палестинцев, эти допросы были согласованы с датской полицией[84].

Позже мы обратили внимание на то, что некая фирма по производству оружия в Ольборге частично принадлежала Израилю. Нас удивило, что Израиль, который сам был крупным производителем оружия и мог покупать всё, что нужно, в США, был заинтересован во владении датской оружейной фирмой. Это могло означать только одно: Дания будет использоваться в качестве прикрытия для деятельности, участие в которой Израиль хотел бы скрыть.

Мы выяснили, помимо прочего, что <оружейная фирма> «Вейра» в 1980-е гг. продавала оружие в Индонезию, которая на тот момент вела войну в Восточном Тиморе. Помимо этого, она продавала оружие в Индию и в некоторые южноамериканские страны. Позже выяснилось, что Израиль через «Вейру» продал Ирану оружия как минимум на 4 млрд крон[85]. С точки зрения датского права эти действия однозначно незаконные. Датские фирмы и фирмы, базирующиеся в Дании, не имеют права продавать оружия странам, ведущим войну. Угги Мерсхольм, директор «Вейры», объяснил в интервью причину, по которой он решил стать торговцем смертью:

«С моей точки зрения Израиль был и остаётся слабой стороной в огромном, практически неразрешимом конфликте на Ближнем Востоке. Как и мои израильские коллеги, я был убеждён, что Израилю было на руку подогревать конфликт между превосходящим тогда по силе Ираком и более слабой иранской теократией. Исходя из принципа враг моего врага мой друг. … Если две банды уголовников хотят друг друга уничтожить — я не имею ничего против, до тех пор, пока от этого не страдают невинные, в данном случае — израильтяне»[86].

Война между Ираком и Ираном в 1980–1988 гг. обошлась в полмиллиона убитых и почти миллион раненых.

Во время работы над «С-папкой» мы предполагали, что Моссад был связан с деятельностью «Вейры».

ПРС и министерство юстиции

В связи с книгами Кнудсена возникла необходимость провести расследование роли ПРС в деле Блекингегаде. В этой связи также было бы интересно расследовать отношения ПРС и Моссада. Как в ПРС мог быть сотрудник, работающий в интересах другого государства? Что знала ПРС о деятельности Моссада в Дании? Например, в 1993 г. выяснилось, что Моссад прослушивал омбудсмена{XLIX} Ханса Гаммельтофт-Хансена, который, по их мнению, обладал сведениями о палестинцах, нелегально находящихся в Дании[87].

Помимо этого, ПРС должно было удивить, что Израиль хотел контролировать датскую оружейную фабрику. Уже в конце 70-х гг. полиция обратила внимание на «Вейру». Согласно делу Национального Архива Дании № 257 / 1976, прокурор по особым экономическим преступлениям сообщает, что прокуратура знала об этом странном отношении. В особенности им было интересно, зачем израильской фирме «Сальгад» вкладываться в датского конкурента. Из документов следует, что во многих случаях «Сальгад» указывал «Вейру» в качестве производителя оружия, на самом деле сделанного в Израиле. Знак «сделано в Дании» мог существенно облегчить экспорт израильского оружия, в том числе после того как «Сальгад» был приобретён израильским промышленным концерном КООР. Около 80% продукции «Вейры» продавалось, к примеру, военной диктатуре в Чили и франкистской Испании[88].

«Вейра» была продана израильской фирме Йоханом Шрёдером, который позднее стал директором «Данск Индустри» (Dansk Industri){L}. ПРС удалось прослушать телефонный разговор Шрёдера, в котором было сказано, что он и другие акционеры продадут «Вейру» через датское подставное лицо иностранному торговцу оружием, Шломо Заблудовичу, нанятому израильским агентством «Сальгад». Помимо прочего, израильтяне хотели приобрести датскую фабрику, чтобы использовать её как прикрытие для экспорта в страны, где оружие израильского производства не приветствуется. Подставное лицо было необходимо, т. к. по закону на тот момент иностранцы не имели права владеть оружейным производством в Дании[89].

Позднее дело дошло до суда. 12 марта 1980 г. Шрёдер и другой акционер «Вейры» были признаны виновными в нарушении закона об оружии и приговорены к восьми месяцам тюремного заключения условно. Помимо этого, каждый из них был оштрафован на 200 тысяч крон, и у них было конфисковано, соответственно, 42 и 72 тысячи крон. Оба слушания в Фредериксбергском суде, а также заключение суда не подлежали публичному оглашению, согласно решению суда в 1984 г. — «по соображениям, связанным с отношением государства к иностранным державам». При этом странно, что суд никак не повлиял на действия «Вейры». Как и прежде, она продолжала действовать под израильским руководством. В том числе и в деле торговли с Ираном. Директор «Вейры» Угги Мерсхольм проводил время в иранском посольстве, и на фабрику в Ольборге неоднократно приходили посетители из Ирана. В интервью «Юлландспостэн» он сказал, что скорее всего и ПРС, и ЦРУ знали о торговле оружием.

Месхольм говорит: «Я подозреваю, что ПРС и, к примеру, ЦРУ, знали, что происходит, но я никогда с ними не говорил на эту тему»[90].

Месхольм не боялся, что окажется в датской тюрьме, если бы кто-то обнаружил транспортировку оружия. Более того, у него было письмо Министерства юстиции от 12 августа, в котором подтверждалось его право продавать оружие любым странам, не добиваясь разрешения для каждого отдельного случая. Это право давалось при условии, что оружие не должно быть датским и не должно в какой-либо момент оказаться в Дании, а страны купли и продажи должны дать конкретное разрешение на сделку.

В апреле 2007 г. депутат фолькетинга{LI} от социал-демократов Бьярне Лаустэн задал вопрос министерству юстиции о продаже оружия «Вейрой» Ирану. По мнению министерства, все происходило в рамках закона. Однако более подробно рассказать о данных «Вейре» разрешениях было невозможно, поскольку соответствующие документы были уничтожены[91].

Генерал-лейтенант Хенрик Х. Экманн, проводивший ревизии «Вейры» для министерства обороны, придерживается другого мнения. Он говорит о торговле оружием с Ираном: «Если бы мы натолкнулись на что-либо подобное, то моментально вмешались бы, предприятие было бы закрыто»[92].

Возможно, у ПРС есть сведения, которые могут пролить свет на действия «Вейры» и Моссада. Являлось ли тесное сотрудничество с Моссадом конъюнктурным шагом, или же это была часть датской политики на Ближнем Востоке во время холодной войны? Получила ли торговля оружием «Вейры» политическое одобрение, или же на неё просто смотрели сквозь пальцы? Все это могло бы быть интересными деталями в расследовании дела Блекингегаде.

Примечания редакции «Скепсиса» и переводчика

Примечания авторов