3.8.1. Предтечи (от Платона до Вольнея)
Если коротко охарактеризовать вклад французских историков эпохи
Реставрации в развитие философско-исторической мысли, то он заключается в
открытии ими общественных классов и классовой борьбы.
У этих мыслителей были предшественники. Истоки идеи общественных классов
и идеи классовой борьбы уходят в глубокую древность. Социальное неравенство
людей в цивилизованном обществе и связанные с ним общественные конфликты
были подмечены еще в эпоху Древнего Востока. В античном обществе эти идеи
обрели более отчетливую форму.
Платон в своем «Государстве», характеризуя олигархический строй, писал:
«...Подобного рода государство неизбежно не будет единым, а в нем как бы
будут два государства: одно — государство бедняков, другое —
государство богачей. Хотя они и будут населять одну и ту же местность,
однако станут вечно злоумышлять друг против друга».[53]
Большое внимание расчленению общества на группы людей с разными
интересами уделил в своей «Политике» Аристотель. Чаще всего он говорил о
делении общества на состоятельных (богатых, благородных) людей и на простой
народ (народную массу).[54]В свою очередь в составе простого народа он
выделял земледельцев, ремесленников, торговцев, моряков, военных,
поденщиков.[55]Наряду с этим он проводил
и другое деление. «В каждом государстве, — писал Аристотель, —
есть три части: очень состоятельные, крайне неимущие и третьи, стоящие
посредине между теми и другими».[56]
Как показал Аристотель, анализ подразделения общества на такие составные
части и взаимоотношений между ними дает ключ к пониманию того, почему в том
или ином конкретном обществе утвердилась та или иная форма государственного
устройства. «Так как..., — писал он, — между простым народом и
состоятельными возникают распри и борьба, то, кому из них удается одолеть
противника, те и определяют государственное устройство, причем не общее и
основанное на равенстве, а на чьей стороне оказалась победа, те и получают
перевес в государственном строе в качестве награды за победу, и одни
устанавливают демократию, другие — олигархию».[57]
Как сообщается в «Римских древностях» греческого ритора и исторического
писателя Дионисия Галикарнасского (I в. до н.э. — I в. н.э.),
римлянин Менений Агриппа, который был и участником, и свидетелем
ожесточенной борьбы, развернувшейся в начале V в. до н.э. в Риме между
патрициями и плебеями, находил, что «не только у нас и не в первый раз
беднота встала против богачей, низшие против высших, но, можно сказать, во
всех государствах, как в мелких, так и больших, существует враждебная
противоположность между большинством и меньшинством».[58]
Римский историк Тит Ливий (59 до н.э. — 17 н.э.) в «Истории Рима
от основания города» (русск. перевод: Т. 1. М., 1989; Т. 2, 3. 1994)
рассказывает, что когда плебеи в знак протеста против причиняемых им обид
покинули города, то к ним в качестве посредника был послан Менений Агриппа.
«И допущенный в лагерь, он, говорят, только рассказал по-старинному
безыскусно вот что. В те времена, когда не было, как теперь, в человеке все
согласовано, но каждый член говорил и решал, как ему вздумается,
возмутились другие члены, что все их старания и усилия идут на потребу
желудку; а желудок, спокойно сидя в середке, не делает ничего и лишь
наслаждается тем, что получает от других. Сговорились тогда члены, чтобы ни
рука не подносила пищу ко рту, ни рот не принимал подношения, ни зубы его
не разжевывали, Так, разгневавшись, хотели они смирить желудок голодом, но
и сами все, и все тело вконец исчахли. Тут-то открылось, что и желудок не
нерадив, что не только он кормится, но и кормит, потому что от съеденной
пищи возникает кровь, которой сильны мы и живы, а желудок равномерно по
жилам отдает ее всем частям тела. Так, сравнением уподобив мятежу частей
тела возмущение плебеев против сенаторов, изменил он настроение
людей».[59]Здесь перед нами зачаток концепции, которая в последующем
получила название органической теории классов.
Римский историк Гай Саллюстий Крисп (86 — ок. 35 до н.э.) в
сочинении «О заговоре Каталины (ок. 43 или 41; русск. перевод: Сочинения.
М., 1981) подчеркивал: «Безумие охватило не только заговорщиков: вообще
весь простой народ в своем стремлении к переменам одобрял намерения
Катилины. Именно они, мне кажется, соответствовали его нравам. Ведь в
государстве те, у кого ничего нет, всегда завидуют состоятельным людям,
превозносят дурных, ненавидят старый порядок, жаждут нового, недовольны
своим положением, добиваются общей перемены, без забот кормятся волнениями
и мятежами, так как нищета легко переносится, когда терять нечего».[60]
Историк Аппиан (ок. 100 — ок. 170 н.э.), грек по происхождению, в
своих «Гражданских войнах» (русск. перевод: Л., 1935; М., 1994 // Римская
история. М., 1998; 2002) в отличие от многих своих предшественников увидел
истоки внутриполитической борьбы в Риме, которая привела к краху республики
и утверждению империи, не в моральной деградации римлян, а в отношениях
поземельной собственности, обусловивших различие интересов разных
социальных групп римского общества.
Не буду повторять всего того, что было сказано выше (3.2) о воззрениях Н. Макьявелли. Отмечу лишь, что раскол
общества на классы заметил и его младший современник Томас Мор
(1478—1535). В своей знаменитой «Утопии» (1516; русск. переводы: Пг.,
1918; М., 1947; 1953) он подчеркивает, что богачи и знать — паразиты,
живущие за счет эксплуатации обреченных на нищету тружеников. «Какая же это
будет справедливость, — пишет Т. Мор, имея в виду первых, —
если эти люди совершенно ничего не делают или дело их такого рода, что не
очень нужно государству, а жизнь их протекает среди блеска и роскоши, и
проводят они ее в праздности или в бесполезных занятиях? Возьмем теперь, с
другой стороны, поденщика, ломового извозчика, рабочего, земледельца. Они
постоянно заняты усиленным трудом, какой едва могут выдержать животные;
вместе с тем труд этот настолько необходим, что ни одно общество не
просуществует без него и года, а жизнь этих людей настолько жалка, что по
сравнению с ними положение скота представляется более
предпочтительным».[61]
И Т. Мору совершенно понятна причина такого положения вещей —
частная собственность. На страже частной собственности и интересов богачей
стоит государство. «При неоднократном и внимательном созерцании всех
процветающих ныне государств, — продолжает автор, —я могу
клятвенно утверждать, что они представляются не чем иным, как неким
заговором богачей, ратующих под вывеской и именем государства о своих
личных выгодах».[62]
О расколе общества на богачей, ведущих праздный образ жизни, и
замученных непосильным трудом бедняков писал другой утопист — Джан
Доменико (в монашестве — Томмазо) Кампанелла (1568 — 1639) в
работе «О наилучшем государстве» (1637). И причину его он видел в частной
собственности.
Не просто на классы, а на классовую борьбу обратил внимание Дж. Вико в
«Основаниях новой науки об общей природе наций» (1725), и последняя играет
немалую роль в его исторической концепции. Согласно его представлениям,
именно борьба зависимых, клиентов против патриархов привела к появлению
государства и тем самым к переходу от века богов к веку героев. Государство
возникло как орудие в руках знати для удержания в повиновении угнетенных. В
дальнейшем в результате борьбы плебеев против благородных произошла смена
аристократической республики республикой народной, демократической, а тем
самым и переход от века героев к веку людей.
XVIII в. во Франции был временем вызреванием предпосылок революции и
соответственно обострения классовых противоречий. Поэтому многие мыслители,
жившие в эту эпоху, заметили и общественные классы, а значительная их часть
— и классовую борьбу.
«Первым злом, — писал Жан Мелье (1664 — 1729) в своем
знаменитом «Завещании» (русск. перевод: Т. 1—3, М., 1954), —
является огромное неравенство между различными состояниями и положениями
людей; одни как бы рождены только для того, чтобы деспотически властвовать
над другими и вечно пользоваться всеми удовольствиями жизни; другие,
наоборот, словно родились для того, чтобы быть нищими, несчастными и
презренными рабами и всю жизнь изнывать под гнетом нужды и тяжелого труда.
Такое неравенство глубоко несправедливо, потому что оно отнюдь не основано
на заслугах одних и проступках других, оно ненавистно, потому, что, с одной
стороны, лишь внушает гордость, высокомерие, честолюбие, а с другой
стороны, лишь порождает чувство ненависти, зависти, гнева, жажды мщения,
сетования и ропот».[63]
Такой же взгляд развивал Морелли в уже упоминавшейся книге «Кодексе
природы, или истинный дух ее законов» (1755) и Г. Б. де Мабли в труде «О
законодательстве или принципы законов» (1776). «Повсюду, — писал
последний, — общество было подобно скопищу угнетателей и
угнетенных».[64]Все названные мыслители
видели причину существования классов в частной собственности. Они считали
классовое неравенство несправедливым и мечтали об обществе, где не будет
частной собственности.
Иную позицию занимал Вольтер. Видя деление общества на классы, он считал
его неизбежным. «На нашей несчастной земле, — утверждал Вольтер в
статье «Равенство» в «Философском словаре» (1765 — 1769), —
невозможно без того, чтобы, живя в обществе, люди не были разделены на два
класса: один класс богатых, которые командуют, и другой класс бедных,
которые служат».[65]
О разделении людей в цивилизованных обществах на две основные группы, из
которых одна эксплуатирует другую, писал Ж.-Ж. Руссо в работе «Рассуждение
о происхождении и основаниях неравенства между людьми» (1755). «Несчастье
почти всех людей и целых народов, — писал К. Гельвеций в труде «О
человеке» (1769; 1773), — зависит от несовершенства их законов и от
слишком неравномерного распределения их богатств. В большинстве государств
существует только два класса граждан: один — лишенный самого
необходимого, другой — пресыщенный излишествами. Первый класс может
удовлетворить свои потребности лишь путем чрезмерного труда. Такой труд
есть физическое зло для всех, а для некоторых — это мучение. Второй
класс живет в изобилии, но зато изнывает от скуки. Но скука есть такое же
страшное зло, как и нужда».[66]
«Чистый равномерно распределенный продукт, — вторил ему Д. Дидро в
одной из статей своей знаменитой «Энциклопедии», — предпочтительнее
большей сумме чистого дохода, который был бы распределен крайне
неравномерно и разделил бы народ на два класса, из коих один преобременен
избытком, а другой вымирает от нищеты».[67]О распадении общества «на два класса:
на очень малочисленный класс богатых и очень многочисленный класс бедных
граждан» Д. Дидро говорил и в работе «Последовательное опровержении книги
Гельвеция «О человеке».[68]
Идея общественных классов и классовой борьбы нашла свое выражение в
труде уже известного нам Г. Рейналя «Философская и политическая история
учреждений и торговли европейцев в обеих Индиях» (1770; 1780). По его
мнению, после крестовых походов в Европе начала водворяться собственность
среди частных лиц и борьба вокруг нее. «Все нации, — пишет Г.
Рейналь, — кажутся разделенными на две непримиримые части. Богатые и
бедные, собственники и наемники, т.е. господа и рабы, составляют два класса
граждан, к несчастью, противоположных. Напрасно некоторые современные
писатели хотели установить посредством разного рода софизмов существование
мирного соглашения между этими двумя состояниями. Повсюду богатые стремятся
получить с бедного как можно больше, а издержать как можно меньше; бедные
же всюду стремятся продать свой труд как можно подороже. На этом слишком
неравном рынке богатый всегда будет устанавливать цену».[69]
Брат Г.Б. де Мабли философ Этьен Бонне де Кондильяк (1715 — 1780)
в работе «О выгодах свободной торговли» (1776) писал, что существуют два
класса граждан: класс собственников, которым принадлежат все земли и все
производства, и класс наемных работников, которые, не владея ни землей, ни
средствами производства, существуют на заработную плату, получаемую ими за
своей труд.
Блестящий публицист и ученый Симон Никола Анри Ленге (1736 —1794)
в книге «Теория гражданских законов, или фундаментальных принципов
общества» (1767) придерживался такого взгляда на классовое деление
общества, которое в известной степени было пронизано историзмом. Он считал,
что первой формой эксплуатации человека человеком было рабство, которое он
не отличал от крепостничества. Рабство возникло в результате покорения
охотниками хлебопашцев и пастухов. В более позднее время на смену рабам, в
число которых Н. Ленге включал и крепостных крестьян, пришли наемные
рабочие.
Современный рабочий есть прямой преемник раба. «Отменяя рабство, вовсе
не имели в виду уничтожить ни богатство, ни его преимущества, —
подчеркивал Н. Ленге, —...А поэтому все, кроме названия, должно было
остаться по-прежнему. Наибольшая часть людей всегда должна была жить на
заработную плату, находясь в зависимости от ничтожного меньшинства,
присвоившего себе все блага. Таким образом, рабство было
увековечено на земле, но под более мягким названием».[70]
Положение наемных рабочих, по мнению Н. Ленге, не только не лучше
положения рабов, а гораздо хуже. «У них, говорят, нет господ, — пишет
Н. Ленге, —... Но это явное злоупотребление словом. Что это означает:
у них нет господ? У них есть господин, и притом самый ужасный, самый
деспотичный из всех господ: нужда. Он ввергает их в самое жесткое
рабство. Им приходится повиноваться не какому-либо отдельному человеку,
а всем вообще. Над ними властвует не какой-нибудь единственный тиран,
капризам которого должны угождать и благоволения которого должны
добиваться, -это поставило бы известные границы их рабству и сделало бы его
более сносным. Они становятся слугами всякого, у кого есть деньги,
и в силу этого их рабство приобретает неограниченный характер и неумолимую
суровость».[71]
«Необходимо выяснить, — подчеркивал Н. Ленге, — какова в
действительности та выгода, которое принесло им уничтожение
рабства. Говорю с горечью и вполне откровенно: вся выгода состоит для
них в том, что их вечно преследует страх голодной смерти, — несчастье
от которого, по крайней мере, их предшественники в этом низшем общественном
слое были избавлены».[72]
Особенно много писали об общественных классах и классовой борьбе в годы
Великой Французской революции. Не приводя больше имен, ограничимся
высказыванием уже знакомого нам Вольнея. «Невежество и алчность, —
писал он в работе «Руины, или размышления о расцвете и упадке империй»
(1791), — породив тайное брожение внутри каждого государства,
разделили граждан, и каждое общество распалось на угнетателей и угнетенных,
на хозяев и рабов».[73]
3.8.2. Эпоха Реставрации
Таким образом, идея общественных классов и классовой борьбы возникла
задолго до французских историков эпохи Реставрации. Но никакой
историологической концепции этого явления до них не существовало. Первая
концепция общественных классов и классовой борьбы, которая была
использована для понимания хода истории, была создана лишь французскими
историками эпохи Реставрации.
Первым из них следует назвать Жака Никола Огюстена Тьерри (1795 —
1856). Он автор множества статей, которые были затем собраны в книгах
«Письма по истории Франции» (1827) и «Десять лет исторических работ» (1835)
(русск. переводы отдельных статей из этих сборников см.: Тьерри О.
Городские коммуны во Франции в средние века. СПб., 1901; Избранные
сочинения. М., 1937), и монографий: «История завоевания Англии норманнами»
(1825; русск. переводы: М., 1900; Киев, Харьков, 1904), «Опыт истории
происхождения и успехов третьего сословия» (1853; послед. русск. изд.:
Избранные сочинения. М., 1937) и др.
Следующий крупный представитель этой школы — уже известный нам
Франсуа Пьер Гийом Гизо (1787 — 1874). К уже названным (2.5.1) его работам можно добавить «Этюды по истории
Франции» (1823) и «Историю английской революции» (1827-1827; русск.
переводы: Ч. 1-2. СПб., 1859-1860; Т. 1-3. СПб., 1868; Т. 1-2.
Ростов-на-Дону, 1996). Далее следует назвать Франсуа Мари Огюста Минье
(1796-1884), среди работ которого выделяется «История французской революции
с 1789 до 1814 г.» (1824; русск. перевод: Т. 1-2. СПб., 1866-1867; 1901;
1906 и др.), и Луи Адольфа Тьера (1797 — 1877) с его главным трудом
«История французской революции» (1823-1827; русск. перевод: Т. 1-5. СПб.,
1873-1877).
Между их взглядами существует определенное различие, да и воззрения
каждого из них в течение жизни претерпевали изменения. Не вдаваясь ни в
какие детали, попытаемся проследить логику движения их мысли, которая
завершилась созданием концепции общественных классов и классовой
борьбы.
Начнем с общей характеристики эпохи, к которой относятся начало их
научной деятельности. В 1815 г. после второго и окончательного отстранения
Наполеона во Франции вновь утвердились Бурбоны. Французским королем стал
брат обезглавленного Людовика XVI Людовик XVIII. Вместе с ним к власти во
Франции вновь пришло дворянство. Конечно, социально-экономический строй
страны не претерпел изменений. Франция, ставшая в годы революции страной
буржуазной, ею и осталась. Дворянство было вынуждено считаться с интересами
буржуазии, однако к власти последнюю не допускало. Буржуазию это не
устраивало. Она повела борьбу за власть, в ходе которой опиралось на
поддержку широких масс населения.
Политическая классовая борьба с неизбежностью сочеталась с
идеологической. Идеологи дворянства оправдывали его претензии на
политическую власть. И для этого обращались к истории. Была воскрешена
концепция, которая в свое время была изложена в работе графа Анри де
Буленвилье (1658 —1722) «История древнего правительства Франции»
(1727), в которой права дворян обосновывались тем, что они были потомками
франков, завоевавших страну и подчинивших себе ее коренных обитателей.
Граф Франсуа Доминик Рене де Монлозье (1755 — 1838) в книге «О
французской монархии» (1814) рассматривал борьбу третьего сословия против
дворянских привилегий как бунт рабов против их законных хозяев, а результат
этой борьбы как узурпацию законных прав дворянства. «Порода
вольноотпущенных, — писал он, обращаясь к буржуазии, — племя
рабов, освобожденных из рук наших, народ данников, народ новый! Это вам
было даровано свобода, вам, а не нам, благородным; для нас все существует
по праву, для вас все по милости».[74]
3.8.3. От изучения революции — к исследованию
борьбы классов
Идеологи буржуазии приняли вызов. Целая плеяда блестящих историков
обратилась к прошлому страны с тем, чтобы обосновать претензии именно этого
класса на политическое господство. «В 1817 г., — писал О. Тьерри,
— я начал в книгах по истории искать доказательств и аргументов в
подтверждение моих политических взглядов».[75]Особое внимание было уделено детальному
исследованию того периода истории Франции, когда дворянство было отстранено
от власти, т.е. эпохи Великой революции. И когда люди, которые сами были
активными участниками классовой борьбы, начали изучать ход революции, то им
бросилась в глаза, что в эту эпоху вся страна раскололась на два лагеря,
которые вели между собой борьбу не на жизнь, а на смерть. И было совершенно
ясно, что от исхода этой борьбы зависела судьба Франции.
Сразу же возникал вопрос о том: возникли ли эти две силы только в ходе
революции или они существовали и раньше. И когда историки эпохи Реставрации
под таким углом зрения подошли к историческому материалу, то ответа на него
долго искать не пришлось. Можно было только удивляться тому, как историки
этого раньше не замечали. Эти две общественные силы, эти два общественных
класса существовали в течение всей истории Франции. И на протяжении всего
этого времени между ними шла, то обостряясь, то принимая более умеренные
формы, непрерывная борьба.
«Революция и контрреволюция, новая Франция и Старый режим, — писал
Ф. Гизо, — это те две силы, которыми мне хотелось бы определить
соответствующую ситуацию со времен Реставрации и вплоть до сегодняшнего
дня. Других целей я не ставил в этом сочинении. Прежде всего, следовало бы,
таким образом, обозначить эти две силы и определить общий и определяющий
характер их взаимоотношений. Его я усматриваю в войне, то публичной и
кровавой, то в дальнейшем и чисто «политической», которая велась в ходе
становления нашей монархии, с одной стороны, дворянством и духовенством, а
с другой — третьим сословием. Революция мне казалась исходом этой
войны, то есть окончательной победой третьего сословия над дворянством и
духовенством, которые долгое время владели Францией, да и самим третьим
сословием».[76]
Следующий вопрос: из-за чего шла борьба, чего добивались борющиеся силы?
Весь ход Великой революции неопровержимо говорил о том, что борьба шла за
власть. Совершенно ясно было, что основным вопросом революции был вопрос о
власти. «Все шесть лет, которые мы рассмотрели (1789—1795 гг. —
Ю.С.), — писал Ф. Минье, — прошли в стараниях утвердить
господство одного из классов, составляющих французскую нацию.
Привилегированные классы мечтали утвердить свое господство, противопоставив
его двору и буржуазии, с помощью сохранения сословий и генеральных штатов;
буржуазия жаждала установить свой порядок вещей, направленный против толпы,
знати и духовенства, учреждением конституции 1791 г., толпа старалась
захватить власть для себя против всех и вся конституцией 1793 г.».[77]
3.8.4. Из-за чего борются классы?
Но ради чего шла борьба за власть, зачем она была нужна как тому, так и
другому классу? Это был, пожалуй, самый важный вопрос. Борьба за власть
велась не ради самой власти. Власть нужна была каждому из борющихся классов
для защиты и реализации своих интересов, для сохранения или создания
выгодного ему общественного порядка.
У классов были различные, более того противоположные интересы. И эти
интересы были объективными. Шли века, сменялись поколения, а деление на
классы с разными интересами сохранялось. Интересы классов не зависели от
сознания и воли отдельных людей. Наоборот, эти существующие независимо от
сознания и воли людей интересы определяли их сознание и волю, тем самым их
общезначимые действия и, в конечном счете, ход истории. «Господствующие
интересы, — писал Ф. Минье в работе «О феодализме», —
определяют ход социального движения. Это движение пробивается к своей цели
сквозь все стоящие на его пути препятствия, прекращается, когда оно
достигло цели, и замещается другим, которое на первых порах совершенно
незаметно и которое дает о себе знать лишь тогда, когда оно становится
наиболее мощным. Таков был ход феодального строя. Этот строй был нужен
обществу до того, как он установился в действительности, — это первый
период его; затем он существовал фактически, перестав быть нужным, —
второй его период; И это привело к тому, что он перестал быть
фактом».[78]Так был сделан решающий
шаг к открытию в истории того фактора, который, существуя независимо от
воли и сознания людей, определял их сознание и волю.
Было совершенно ясно, что корни классовых интересов заключены не в
биологической природе человека. И дворяне, и буржуа, и крестьяне по своей
биологической природе не отличались друг от друга. А интересы были
разными.
Проще всего было раскрыть корни различия интересов дворянства и
крестьянства. Дворяне владели землей, которую обрабатывали крестьяне, и в
силу этого имели право на часть продукта, созданного последними. Они были
кровно заинтересованы в сохранении такого рода поземельных отношений, ибо
они обеспечивали их существование. Крестьяне же, наоборот, были кровно
заинтересованы в уничтожении такого рода поземельных отношений. Они хотели
стать полными собственниками земли, которую обрабатывали, хотели избавиться
от эксплуатации со стороны дворян.
Дворянам власть была нужна для увековечения существующих поземельных
отношений. Крестьяне все в большей степени приходили к пониманию того, что
без лишения дворян политической власти невозможно ликвидировать
несправедливые, по их убеждению, отношения поземельной собственности.
3.8.5. Общественные классы: что это такое?
Понятие общественного класса у историков эпохи Реставрации было не очень
четким. Поэтому они выделяли то два, то три, то еще большее число классов.
Под одним общественным классом они понимали дворянство, которое
действительно был таковым. В случае двухклассового деления общества под
вторым классом они понимали «третье сословие», т.е. все непривилегированные
слои населения дореволюционной Франции, включая буржуазию, мелкую
буржуазию, крестьянство и городскую бедноту, в том числе
предпролетариат.
Когда речь шла о дворянстве и крестьянстве, то было ясно, что эти две
группы людей отличались друг от друга прежде всего тем, что занимали разные
места в системе поземельных отношений, т.е. отношений собственности на
землю. В отношении других групп, входивших в состав третьего сословия, так
сказать было нельзя.
В результате историки эпохи Реставрации пришли к выводу, что
общественные классы суть большие группы людей, занимающие разные места в
системе не только поземельных отношений, но всех вообще отношений
собственности, всех вообще имущественных отношений. Именно различие мест в
системе имущественных отношений и определяет различие интересов
общественных классов. И когда историки эпохи Реставрации принимал во
внимание не только поземельные, и и прочие имущественные отношения, то
число выделяемых ими классов увеличивалось.
Ф. Минье указывал, что каждое из трех существовавших во Франции сословий
в свою очередь разделялось на несколько групп, которые он именовал
классами. Ф. Гизо говорил о существовании трех основных «социальных групп»,
или классов. Первую образуют люди, живущие на доходы с земельной («или
иной» — рантьеры) собственности, — аристократия. Вторая состоит
из людей, стремящихся увеличить свое движимое или земельное имущество своим
трудом, — «буржуазия». Третью составляют люди, не имеющие
собственности и живущие исключительно своим трудом, — «народ».
О. Тьерри выделял два привилегированных сословия (дворянство и
духовенство), «народ», или «промышленников», куда он включал и крупных
капиталистов, и простых рабочих, и, наконец, «самый невежественный класс»,
или «чернь».
Таким образом, историки эпохи Реставрации ушли далеко вперед от
примитивного представления о классах как группах людей, из которых одна
имеет много (богатые), а другая мало или совсем ничего (бедняки). Не в
богатстве одних и бедность других состоит суть деления на классы. Богатство
одних людей и бедность других производны от мест, которые занимают разные
группы людей в системе имущественных отношений.
3.8.6. Имущественные отношения
Имущественные отношения являются основными, фундаментальными. Они
определяют интересы людей, а те — общественное мнение и тем самым
общезначимые действия людей во всех основных сферах общественной жизни.
Характер имущественных отношений определяет ход политической борьбы,
природу создаваемых людьми политических и иных общественных институтов.
Иначе говоря, имущественные отношения определяют политические и все прочие
общественные отношения. Если имущественные отношения являются
фундаментальными, базисными, то все прочие в конечном счете —
производными от них. Таким образом, все общественные отношения были
фактически подразделены на две категории: отношения первичные и отношения
вторичные, производные от первых.
3.8.7. Народные массы и выдающиеся личности
С открытием классов и классовой борьбы в историологию впервые вошел
народ, причем не как пассивная страдающая масса, а как активная действующая
социальная сила. Одна из работ О. Тьерри называлась «Подлинная история Жака
Простака, написанная на основании подлинных документов» (русск. первод:
Избранные сочинения. М., 1937). Под Жаком Простаком он понимал французское
крестьянство.
По-новому встал вопрос о выдающихся деятелях истории и их отношении к
массам. Великим становится человек, который лучше других понял и выразил
интересы своего класса и который возглавил его борьбу за эти интересы. Сила
великого человека в тех людях, которые за ним идут. Если он пренебрегает
интересами своего класса, то теряет сторонников и последователей и лишается
силы, лишается возможности воздействовать на ход исторического
процесса.
3.8.8. Классовая борьба — историческая
закономерность
Стремясь выяснить, является ли наличие общественных классов и классовой
борьбы специфической особенностью развития Франции или же это присуще и
другим странам, историки эпохи Реставрации обратились к истории Англии. И
убедились, что открытие ими закономерности не в меньшей степени проявляются
в истории и этой страны. Английское общество тоже было расколото на классы,
между которыми на всем протяжении его истории шла упорная борьба.
Кульминацией этой классовой борьбы была Английская революция XVII в.
3.8.9. История как объективный, закономерный
процесс
Открыв общественные классы и классовую борьбу, французские историки
эпохи Реставрации тем самым пришли к определенному общему взгляду на
историю, который, однако, ими нигде сколько-нибудь четко изложен не был.
Ими фактически было признано существование нескольких качественно отличных
общественных укладов, в основе каждого из которых лежала определенная
система имущественных отношений, с неизбежностью порождавшая деление на
общественные классы — группы людей с разными объективными интересами.
Каждый уклад существовал до тех пор, пока соответствовал потребностям
времени. Однако рано или поздно такому соответствию приходил конец. Тогда
возникала объективная необходимость в замене этого общественного уклада
новым. И эта смена укладов никогда не происходила автоматически. Были
классы, кровно заинтересованные в сохранении старых отживших отношений и
имевшие возможность препятствовать назревшим переменам, ибо им принадлежала
власть. Чтобы эти перемены произошли, необходимо было, чтобы классы,
интересы которых требовали преобразований, поднялись на борьбу и захватили
власть. Только переход власти в руки этих прогрессивных сил мог обеспечить
смену одного общественного строя другим, отвечающим нуждам времени.
Из всех французских историков эпохи Реставрации ближе всего к такому
пониманию истории подошел Ф. Минье. Выше уже были процитированы строки из
его работы, в которых говорилось об объективном характере социального
движения, ведущего к смене одного общественного строй другим. Приведем еще
одно из его высказываний, с которого начинается его основной труд —
«История Французской революции с 1789 по 1814 г.». «Я собираюсь, —
писал он, — дать краткий очерк французской революции, с которой
начинается в Европе эра нового общественного уклада... Эта революция не
только изменила соотношение политических сил, но произвела переворот во
всем внутреннем существовании нации. В то время еще существовали
средневековые формы общества, а общество разделилось на соперничающие друг
с другом классы. Вся земля была разделена на враждовавшие друг с другом
провинции. Дворянство, утратив всю свою власть, однако, сохранило свои
преимущества; народ не пользовался никакими правами; королевская власть
была ничем не ограничена, и Франция была предана министерскому самовластью,
местным управлениям и сословным привилегиям. Этот противозаконный порядок
революция заменила новым, более справедливым и более соответствующим
требованиям времени. Она заменила произвол — законом, привилегии
— равенством, она освободили людей от классовых различий, землю
— от провинциальных застав, промышленность — от оков цехов и
корпораций, земледелие — от феодальных повинностей и от тяжести
десятины, частную собственность — от принудительного наследования;
она все свела к одинаковому состоянию, одному праву и одному народу...
Главная цель была достигнута, в империи во время революции разрушилось
старое общество и на месте его создалось новое».[79]
А затем следует обобщающий вывод: «Когда какая-нибудь реформа сделалась
необходимой и момент выполнения ее наступил, то ничто не может помешать ей
и все ей способствует. Счастливы были бы люди, если бы они умели этому
подчиниться, если бы уступили то, что у них лишнее, а другие бы не
требовали то, что им не хватает; тогда революции происходили бы мирным
путем, и историкам не приходилось бы упоминать ни об излишествах, ни о
бедствиях; им бы только пришлось отмечать, что человечество стало более
мудрым. Но до сих пор летописи народов не дают нам ни одного примера
подобного благоразумия: одна сторона постоянно отказывается от принесения
жертв, а другая их требует, и благо, как и зло, вводится при помощи насилий
и захвата. Не было до сих пор другого властелина, кроме силы».[80]
Казалось бы, все у французских историков эпохи Реставрации стало на свое
место: действия людей, из которых складывается история, определяются
общественным мнением, а общественное мнение разное, у разных классов
детерминируется интересами этих классов, которые обусловлены местом этих
больших групп людей в системе имущественных отношений. Имущественные
отношения — основа общества, история есть смена систем имущественных
отношений, а классовая борьба — сила, определяющая переход от одной
такой системы к другой, и тем самым ход истории. История есть объективный
процесс, ход которого в общем и целом предопределен, причем не богом, не
абсолютным разумом, не разумом человечества, не разумом и волей великих
людей, а объективными и естественными факторами. Проблема, казалось, была
решена.
3.8.10. Проблема происхождения общественных
классов
На деле же до решения ее было еще очень далеко. На пути к нему историков
эпохи Реставрации подстерегал роковой вопрос: а почему в обществе
существуют именно такие, а не иные имущественные отношения, чем
определяется характер этих отношений, а вслед за этим и вопрос о том,
почему те или иные системы имущественных отношений перестают
соответствовать потребностям времени, почему возникает необходимость смены
одних таких систем другими, что лежит в основе этой смены? Проблема
возникновения тех или иных систем имущественных ношений был одновременно и
вопросом о происхождении общественных классов.
И вот здесь историки эпохи Реставрации не смогли удержаться на
достигнутой высоте. В большинстве своем, следуя в этом отношении за А.
Буленвилье, он стали объяснять возникновение классов во Франции франкским
завоеванием. Вторгшиеся в страну франки, победив галлов, превратили их в
своих крепостных, а сами стали дворянством. Побежденные не могли смириться
с поражением и вели борьбу за свое освобождение от чужеземного гнета.
Два общественных класса в своей основе суть две расы: раса победителей и
раса побежденных. Классовой борьба в своей сущности есть борьба рас. Со
стороны побежденных и их потомков это борьба за освобождение от чужого
господства. Из среды крестьян вышли горожане, лучшие из них стали буржуа.
Естественно, что крестьяне, рядовые горожане и буржуа составляют один
класс, борьбу которого по праву возглавила лучшая его часть —
буржуазия. В ходе революции потомки побежденных одержали победу и по праву
вернули себе власть над страной, которая была утрачена в результате
франкского завоевания.
Дворянство во время революции проявило свою антинациональную суть, в
массе свой бежав за границу и примкнув к внешним врагам Франции. Многие из
них вступили в ряды армий государств, вошедших в антифранцузские коалиции,
и с оружием в руках сражались против своей бывшей родины. И вот теперь
вернувшиеся в обозе оккупационных войск дворяне снова пытаются вернуть
страну к прошлому. Истинным французам нужно снова объединится, чтобы
добиться своего полного освобождения. И эту борьбы, естественно, может
возглавить только самая активная часть народа — буржуазия. Ее нужно
поддержать.
Таким образом, у историков эпохи Реставрации были две трактовки и
общественных классов, и классовых интересов, и классовой борьбы: социальная
и расовая. У одних выступала на первый план одна, у других — иная. Но
главное в том, что и в случае социальной трактовки классов и классовых
интересов, такое объяснение возникновения классов делало появление
феодальных имущественных отношений результатом сознательной деятельности
группы людей.
Завоеватели путем насилия поработили людей, а затем закрепили это в
праве. Бесспорно, что право является волей государства. Выходило, что
феодальные отношения возникли по воле группы людей и созданного ими
государства, т.е. являются, как все прочие общественные связи, отношениями
волевыми.
И порочный круг снова замкнулся: общественное мнение определяется
системой имущественных отношений, а сама система этих отношений возникла по
воле группы людей, в силу того что у них существовало именно такое, а не
иное общественное мнение. И выходом из этого круга был опять-таки
волюнтаризм. Люди, забравшие в свои руки власть, путем насилия или
убеждения могут создать любые имущественные, а тем самым и все прочие
отношения. И поэтому наряду с рассмотренными выше положениям,
свидетельствующими о фактическом признании французскими историками
названной школы объективного характера исторического процесса, встречаются
и прямо им противоположные. «...Мир создается, — писал, например, Ф.
Гизо в «Истории цивилизации в Европе», — преимущественно самим
человеком; от его чувств, идей, нравственных и умственных наклонностей
зависит устройство и движение мира; от его внутреннего состояния зависит и
состояние общества».[81]
Надо сказать, что все эти общие, чаще всего четко не осознаваемые
теоретические посылки в период до 1830 г. мало влияли на конкретные
исследования историков эпохи Реставрации. Практически во всех своих главных
исторических трудах они исходили из идеи фундаментальности имущественных
отношений, что обусловило исключительную их ценность. Но в
общетеоретическом плане изъян был огромным.
3.8.11. Что помешало французским историкам Реставрации
пойти дальше?
Французские историки эпохи Реставрации смогли бы продвинуться в
теоретическом плане значительно дальше, если бы попытались применить
основные положения своей концепции классов и общественной борьбы к
современному им буржуазному обществу. Чисто идейные предпосылки для этого
существовали. В самой Франции еще в XVIII в. появились мыслители, которые
подметили существование и иных классов, кроме дворянства и крестьянства.
Выше я уже упоминал двух: Г. Рейналя и Н. Ленге. Да и сами они приближались
к этой идее, что можно видеть на примере и Ф. Гизо, и Ф. Минье.
Французские историки эпохи Реставрации были идеологами буржуазии. Они
обратили внимание на ту классовую борьбу, которая обеспечила приход
буржуазии к власти. Но ту классовую борьбу, которая угрожала классовому
господству буржуазии, они заметить не захотели. Одни из них, что можно
видеть на примере одного из приведенных выше высказывания Ф. Минье,
утверждали, что с победой революции классовые различия вообще исчезают.
Другие, в частности Ф. Гизо, признавали существование классов и в
буржуазном обществе, но тут же утверждали, что классовая борьба в нем
«противоестественна» и «безумна». С победой буржуазии все конфликты между
классами являются не более как «роковым недоразумением», плодом
«искусственной агитации».
Когда речь заходила о классовых различиях в буржуазном обществе, а также
внутри дореволюционного третьего сословия между буржуа и людьми, не
имеющими средств производства, то французские историки названной школы
объясняли их возникновение умом, талантом и бережливостью первых, и
леностью и беспечностью вторых.
Когда же после революции 1830 г., навсегда изгнавшей Бурбонов из Франции
и передавшей власть снова и окончательно в руки буржуазии, борьба теперь
уже между капиталистами и рабочим классом стала приобретать все больший
размах, французские историки рассматриваемой школы шаг за шагом стали
отступать от основных положений своей прежней концепции.
Это сказалось, в частности, на оценке ими роли крестьянских восстаний.
Если в 1820 г. О. Тьерри с гордостью писал: «Мы люди городов, люди коммун,
люди земли, сыны тех крестьян, которых изрубили рыцари близ города Mo...
сыны тех буржуа, которые заставили дрожать Карла V, сыны возмутившихся
Жаков»[82], то в более поздние
годы он стал утверждать, что крестьянское восстание 1358 г. оставило после
себя «лишь ненавистное имя и печальные воспоминания».[83]
Если бы историки эпохи Реставрации занялись исследованием классов и
классовой борьба в буржуазном обществе, то с неизбежностью бы поняли, что
ни завоевание, ни насилие само по себе взятое, ни законодательная
деятельность государства не могут объяснить возникновение и существование
тех или иных отношений собственности. Им бы пришлось обратиться к
политической экономии. Но хотя они знали о существовании этой науки, ее
достижения оказались ими не востребованным.
А между тем именно в результате ее развития было установлено, что
существуют два вида отношений собственности. Первый вид — правовые,
волевые по своей природе, отношения собственности. Именно эти и только эти
отношения имелись в виду, когда речь шла об имущественных отношениях. Эти
отношения действительно были производными. Но кроме этих отношений
собственности существует другой их вид — экономические отношения
собственности, которые проявляются и существуют как отношения распределения
и обмена материальных благ. Имущественные отношения, или волевые отношения
собственности, были производными от этих фундаментальных связей.
