Когда в прошлом году десятки тысяч людей устроили демонстрации в Мексике, протестуя против 60-процентного повышения цен на кукурузные лепешки, многие аналитики утверждали, что виной тому было биотопливо. Благодаря субсидиям, выдаваемым правительством США, американские фермеры выделяли все больше и больше земель под кукурузу с целью производства этанола, а не для употребления ее в пищу, что и вызвало такое сильное повышение цен. Поворот от выращивания кукурузы как продукта питания к выращиванию кукурузы для биотоплива, конечно, был одной из причин взлетевших цен, хотя бóльшую роль в этом могли сыграть спекуляции ТНК на потребностях в биотопливе. Однако от многих обозревателей ускользнул интересный вопрос: как вообще могло случиться, что мексиканцы, которые живут на земле, где кукуруза была впервые одомашнена, стали в первую очередь зависеть от ее импорта из США?

Мексиканский продовольственный кризис не может быть полностью понят без осознания того факта, что за годы, предшествующие кризису, благодаря политике «свободной торговли», проповедуемой Международным валютным фондом (МВФ), Всемирным банком (ВБ) и Вашингтоном, родина кукурузы превратилась в страну, которая кукурузу импортирует. Этот процесс начался во время долгового кризиса 1980-х годов. Одна из двух самых крупных развивающихся стран-должников, Мексика была вынуждена просить денег у ВБ и МВФ, чтобы обслуживать долг международным коммерческим банкам. Quid pro quo (услуга за услугу) – и за многомиллиардную помощь страна подверглась «беспрецедентному и бескомпромиссному интервенционизму» (как это назвал один из членов исполнительного комитета ВБ), проведенному с целью ликвидировать высокие тарифы, государственное регулирование и институты правительственной поддержки, которые неолиберальная доктрина определяет как «барьеры на пути к эффективной экономике».

Выплаты процентов возросли с 19% расходов правительства Мексики в 1982 году до 57% в 1988, в то время как капитальные затраты упали с и без того малых 19,3% до 4,4%. Сокращение правительственных расходов вызвало уничтожение государственного кредита, субсидируемых правительством сельскохозяйственных работ, субсидий, выдаваемых фермерам, разрушение государственных торговых советов и служб по вопросам сельского хозяйства. Односторонняя либерализация сельскохозяйственной торговли, продавливаемая МВФ и ВБ, также способствовала разорению крестьян.

За этим ударом по крестьянскому хозяйству последовал в 1994 году следующий, еще более сильный удар, когда вступило в силу Североамериканское соглашение о свободе торговли (НАФТА). Хотя соглашение НАФТА оговаривало постепенное сокращение в течение 15 лет протекционистских тарифов на сельскохозяйственные товары, включая кукурузу, последняя, щедро субсидируемая США, быстро заполнила рынок, уменьшив цены наполовину и ввергнув кукурузный сектор экономики Мексики в хронический кризис. В значительной степени именно из-за этого соглашения за Мексикой твердо закрепился статус импортера продовольствия.

С закрытием государственного маркетингового агентства по кукурузе распределение кукурузы, импортированной из США, и мексиканского зерна было монополизировано несколькими ТНК, такими как американская Cargill и частично американская Maseca, работающими по обеим сторонам границы. Это дало ТНК огромные возможности для спекуляций, так что теперь можно было манипулировать изменениями в потребностях в биотопливе и увеличивать их в несколько раз. В то же время монопольный контроль над внутренней торговлей давал уверенность в том, что сильное повышение мировых цен на кукурузу не приведет к аналогичному повышению закупочных цен для местных мелких производителей.

Мексиканским фермерам, производящим кукурузу, стало значительно сложнее избежать судьбы их коллег, мелких производителей из других секторов сельского хозяйства, таких как производство риса, говядины, домашней птицы и свинины, разорившимся из-за преимуществ, которые НАФТА дает производителям, субсидируемым США. Как сообщается в отчете Фонда Карнеги за 2003 год, импорт сельхозпродукции из США лишил работы 1,3 миллиона мексиканских фермеров. Многие из них после этого отправились на заработки в те же самые США.

А перспективы плохие. Мексиканское правительство все еще контролируется неолибералами, которые систематически разрушают систему государственной поддержки крестьян – главное наследие мексиканской революции начала XX века. Вот как это видит исполнительный директор Food First Эрик Хольт-Хименес: «Потребуется время и значительные усилия для того, чтобы восстановить возможности мелких производителей, не говоря уже о том, что НАФТА необходимо пересмотреть. Но, кажется, для этого нет политической воли».

Сотворение рисового кризиса на Филиппинах

То, что глобальный продовольственный кризис порожден реструктуризацией сельского хозяйства в духе свободной торговли, прекрасно видно на примере риса. В отличие от кукурузы, менее 10% произведенного в мире риса продается на мировых рынках. Более того, нет никакого поворота от потребления риса в пищу к биотопливу. И все же только в этом году цены на рис почти утроились – с 380 долларов за тонну в январе до более чем 1000 долларов в апреле. Несомненно, что инфляция – продукт спекуляций оптовых картелей во время сокращения запасов. Однако так же, как в случае с Мексикой и кукурузой, встает серьезный вопрос о том, почему большое количество ранее самодостаточных стран, потребляющих рис, стало сильно зависеть от импорта.

Филиппины дают нам мрачный пример того, как неолиберальная экономическая реструктуризация превращает страну из экспортера продовольствия в импортера. Филиппины сегодня самый крупный импортер риса. Отчаянные попытки Манилы поддержать запасы риса по любым ценам недавно стали заголовками новостей. А кадры с солдатами, охраняющими распределение риса в бедных районах, стали эмблемой глобального кризиса.

Общие черты филиппинской истории похожи на мексиканскую. Диктатор Фердинанд Маркос виновен во многих ошибках и преступлениях, включая провал земельной реформы, но в одной вещи его точно нельзя обвинить –в уничтожении сельскохозяйственного сектора. Чтобы предотвратить недовольство крестьян, режим обеспечил фермеров субсидируемыми удобрениями и семенами, запустил кредитные планы и создал инфраструктуру в деревне. Когда в 1986 году Маркос бежал из страны, в правительственных хранилищах было 900 тысяч тонн риса.

Парадоксально, но за последующие несколько лет при новом демократическом правлении произошло уменьшение инвестиционных возможностей правительства. Как и в Мексике, ВБ и МВФ, работая на обогащение международных кредиторов, надавили на администрацию Корасон Акино, с тем чтобы она сделала своей приоритетной задачей выплату 26-миллиардного внешнего долга. Акино согласилась, хотя ведущие экономисты страны предупреждали ее, что «поиск программы восстановления сельского хозяйства, который согласуется с графиком выплаты долга кредиторам, бесполезен». Между 1986 и 1993 годами от 8% до 10% ВВП Филиппин ежегодно уходили на обслуживание долга – это почти те же пропорции, что и в Мексике. Выплата процентов, как часть расходов госбюджета, увеличилась с 7% в 1980 году до 28% в 1994-м. Капитальные затраты уменьшились с 26% до 19%. Короче говоря, обслуживание долга стало приоритетом для национального бюджета.

Затраты на сельское хозяйство упали более чем наполовину. ВБ и его местных помощников это не беспокоило, так как целью затягивания поясов было «заставить частный сектор придать энергию деревне». Но возможности сельского хозяйства быстро истощались. Развитие ирригации затормозилось, а к концу 1990-х только 17% филиппинских дорог имели твердое покрытие по сравнению с 82% в Таиланде и 75% в Малайзии. Сборы урожая снизились, и средний урожай риса был намного меньше, чем в Китае, Вьетнаме и Таиланде, где правительства активно помогали местному сельскохозяйственному производству. После Маркоса программу аграрных реформ свернули, лишив финансирования службы, поддерживающие сельское хозяйство и аналогичные тем, что были ключом к успешным реформам на Тайване и в Южной Корее. Как и в Мексике, филиппинские крестьяне столкнулись с полномасштабным отказом государства от патронирующей роли – роли, на которую они рассчитывали.

В 1995 году, когда Филиппины вступили в ВТО, за сокращением сельскохозяйственных программ последовала либерализация торговли. Это дало тот же эффект, что и присоединение Мексики к НАФТА. Членство в ВТО обязывало Филиппины ликвидировать квоты на все сельскохозяйственные товары, кроме риса, и позволяло импортировать по сниженным тарифам лишь небольшое количество товаров. Хотя государству и разрешили сохранить квоты на импорт риса, тем не менее, было выдвинуто требование об импортировании от 1% до 4% от внутреннего потребления риса на протяжении следующих 10 лет. Фактически же из-за постоянно сокращающегося производства, что явилось результатом уменьшения поддержки государства, правительство, чтобы покрывать дефицит, импортировало намного больше. Огромный импорт снизил цены на рис, что удручающе сказалось на фермерах и на росте производства, который стал намного ниже, чем у двух самых крупных производителей – Таиланда и Вьетнама.

Присоединение Филиппин к ВТО пронеслось, как тайфун, по остаткам сельского хозяйства. Заваленные дешевой импортной кукурузой, в большинстве своем субсидируемой США, фермеры сократили земли под кукурузу с 3,1 миллиона гектар в 1993 году до 2,5 миллионов в 2000-м. Огромный импорт практически убил собственное производство куриного мяса, а увеличение импорта других товаров дестабилизировало производство домашней птицы, свинины и овощей.

Во время кампании по ратификации членства в ВТО в 1994 году правительственные экономисты, наставляемые помощниками ВБ, обещали, что снижение урожая кукурузы и других традиционных продуктов будет более чем скомпенсировано производством новых экспортных культур с высокой добавленной стоимостью, такими как цветы, спаржа и брокколи. Эти обещания не сбылись. Так же как и создание с помощью магии рынка 500 тысяч рабочих мест в сельском хозяйстве. Наоборот, занятость в сельском хозяйстве упала с 11,2 миллионов в 1994 году до 10,8 миллионов в 2001-м.

Двойной удар реформой от МВФ и торговой либерализацией от ВТО быстро трансформировали практически самодостаточную сельскохозяйственную экономику Филиппин в экономику, зависимую от импорта, что привело к маргинализации фермеров. Это был мучительный процесс, боль от которого была следующим образом высказана представителем правительства Филиппин на переговорах во время сессии ВТО в Женеве: «Наши мелкие производители, – сказал он, – были уничтожены грубой, нечестной международной торговой средой».

Большие перемены

Опыт Мексики и Филиппин повторялся во всех странах, которые соглашались на помощь МВФ и ВТО. Изучая 14 стран, продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН обнаружила, что величина продовольственного импорта в 1995-1998 годах превысила импорт 1990–1994 годов. Это неудивительно: главной целью соглашения ВТО по сельскому хозяйству было открытие рынков развивающихся стран для того, чтобы они могли поглотить избыточную продукцию Севера. Как заявил в 1986 году тогдашний министр сельского хозяйства США Джон Блок, «мысль, что развивающиеся страны должны кормить себя сами, является анахронизмом уходящей эпохи. Они должны улучшить свою продовольственную безопасность, полагаясь на сельскохозяйственные продукты из США, которые доступны в большинстве случаях по более низким ценам».

Но Блок не сказал, что более низкие цены продуктов США проистекают из субсидий, которые становятся все более серьезными с каждым уходящим годом, несмотря на тот факт, что ВТО должна их сокращать. От 367 миллиардов долларов в 1995 году общая сумма субсидий сельскому хозяйству, выдаваемых правительствами развитых стран, увеличилась до 388 миллиардов долларов в 2004 году. С конца 1990-х годов субсидии составляют 40% стоимости сельскохозяйственной продукции в ЕС и 25% в США.

Апостолы свободного рынка и защитники демпинга, как может показаться, находятся на разных концах политического спектра, но политика, которую они защищают, приносит одинаковые плоды – глобализированное индустриальное капиталистическое сельское хозяйство. Развивающиеся страны интегрируются в такую систему, где ориентированное на экспорт производство мяса и зерна контролируется крупными индустриальными фермами, которыми управляют, например, таиландские ТНК и в которых технологии постоянно улучшаются с помощью разработок в области генной инженерии таких фирм, как Monsanto. А уничтожение тарифных и нетарифных барьеров помогает глобальному сельскохозяйственному супермаркету для элит и «среднего класса», обслуживаемых корпорациями – торговцами зерна, такими как Cargill и Archer Daniels Midland, и транснациональными розничными торговцами продовольствием, такими как британская Tesco и французская Carrefour.

Сотням миллионов сельских и городских бедняков не осталось места в этом интегрированном глобальном рынке. Они загнаны в гигантские пригородные трущобы, где борются с ценами на продовольствие, которые зачастую намного выше, чем цены в супермаркете. Или они загоняются в сельские резервации, где попадают в ловушку случайных крестьянских подработок и растущей незащищенности от голода. И в самом деле, в одной и той же стране голод в маргинализированных секторах существует рядом с процветанием в глобализированном секторе.

Это не просто разрушение национальной продовольственной самодостаточности или продовольственной безопасности, но и, как назвала это Дебора Брайсон из Оксфорда, «декрестьянизация». То есть свертывание крестьянского способа производства для того, чтобы сделать сельскую местность более подходящей для интенсивного вложения капиталов. Эта трансформация травматична для сотен миллионов людей, так как крестьянское производство – это не просто экономическая деятельность. Это древний способ жизни, это культура. Поэтому декрестьянизация – это одна из причин, по которой вытесненные и маргинализированные крестьяне Индии совершают самоубийства. В штате Адхра-Прадеш число самоубийств фермеров выросло с 233 в 1998 году до 2600 в 2002-м; в штате Махараштра количество самоубийств более чем утроилось: с 1083 в 1995 году до 3926 в 2005-м. По некоторым оценкам, около 150 тысяч индийских фермеров ушло из жизни добровольно. Коллапс цен из-за торговой либерализации и переход контроля над распределением семян к биотехнологическим фермам – часть общей проблемы. Вот что говорит по этому поводу активист движения за глобальную справедливость Вандана Шива: «Из-за глобализации фермер теряет свою социальную, культурную и экономическую идентичность как производитель. Фермер теперь – потребитель дорогих семян и дорогих удобрений, продаваемых могущественными глобальными корпорациями через могущественных земельных собственников и местных кредиторов».

Африканское сельское хозяйство: от согласия к сопротивлению

Декрестьянизация находится на развитой стадии в Латинской Америке и в Азии. И если ВБ найдет пути, то и Африка последует по тому же пути. Как Брайсон и ее коллеги правильно отметили в недавнем «Отчете о мировом развитии в 2008 году», который освещает положение сельского хозяйства в Африке, крупномасштабное коммерческое сельское хозяйство является целью трансформации сельского производства, основанного на крестьянском труде. Однако, как и во многих других местах, сегодня подопечные ВБ переходят от глухого недовольства к открытому сопротивлению.

После деколонизации 1960-х годов Африка была экспортером продовольствия. Сегодня континент импортирует 25% потребляемого продовольствия, и практически каждая страна является импортером. Голод стал регулярно повторяющимся событием – за последние три года экстренные ситуации с продовольствием случались на Африканском Роге, в Сахеле, в Южной и Центральной Африке.

Сельское хозяйство Африки находится в глубоком кризисе, и это порождено многими причинами: от войн до плохого управления, от недостатка сельскохозяйственных технологий и до эпидемии СПИДа. Однако, как в Мексике и на Филиппинах, важная причина – это снижение правительственного контроля и сокращение государственной поддержки в результате выполнения программ структурных реформ МВФ и ВБ, навязанных в качестве цены за помощь в обслуживании внешнего долга.

Структурные реформы приносят сокращение инвестиций, увеличение безработицы, уменьшение социальных затрат, сокращение потребления и производства. Рост цен и урезание сельскохозяйственных кредитов приводит к уменьшению потребления удобрений, меньшим урожаям и меньшим инвестициям. Более того, реальность отказывается соответствовать доктрине о том, что уход государства проложит дорогу рынку и оживит сельское хозяйство. Вместо этого частный сектор правильно рассудил, что сокращение государственных затрат ведет к бóльшим рискам, и отказался принять на себя весь удар. В одной стране за другой уход государства вызывал отток частных инвестиций, а не их приток. Там же, где частные торговцы заменили государство, как заметил в своем отчете Оксфордский комитет помощи голодающим (Oxfam), «они делали это на условиях, невыгодных для бедных фермеров», делая «фермеров более беззащитными, а правительства стали надеяться на непредсказуемые потоки международной помощи». Даже журнал «Экономист», обычно защищающий частный сектор, согласился, что «множество частных фирм, пришедших на смену государству, оказались монополистами, жаждущими получения ренты».

Даже ту поддержку, которую африканским правительствам разрешалось оказывать сельскому хозяйству, ВБ заставлял направлять на развитие экспортной сельскохозяйственной продукции. Целью было развитие международного обмена этих стран, в котором они нуждались для обслуживания внешнего долга. Но, как и в Эфиопии во время голода в 1980 году, это привело к переводу хороших земель под экспортные культуры, тогда как культуры для потребления в пищу переводились на менее пригодные почвы, увеличивая тем самым продовольственную незащищенность. Более того, ВБ заставлял несколько стран сосредотачивать усилия на производстве одних и тех же экспортных культур, что часто приводило к их перепроизводству и вызывало падение цен на международных рынках. Например, успех Ганы в расширении производства какао вызвал 48% падение цен на международных рынках в промежутке между 1986 и 1989 годами. В 2002–2003 годах падение цен на кофе внесло свой вклад в чрезвычайную ситуацию с продовольствием в Эфиопии.

Как и в Мексике и на Филиппинах, структурные изменения в Африке состояли не столько в недоинвестировании, сколько в изъятии государственных капиталовложений. Но было и одно существенное различие. В Африке ВБ и МВФ контролировали каждый шаг, принимая решения о том, как быстро должны сокращаться субсидии, сколько государственных служащих должно быть уволено и даже, как в случае с Малави, сколько государственных запасов зерна должно быть продано и кому.

С негативным эффектом от таких изменений сочеталась нечестная торговая практика ЕС и США. Либерализация позволила субсидируемой ЕС говядине уничтожить многих западно- и южноафриканских производителей скота. Производители США с помощью субсидий, разрешенных ВТО, заполнили мировой рынок хлопком по ценам от 20% до 55% от цены производства, приведя таким образом фермеров Западной и Центральной Африки к банкротству.

Как сообщает Оксфам, количество африканцев к югу от Сахары, живущих меньше чем на доллар в день, за время с 1981 по 2001 год почти удвоилось, дойдя до 313 миллионов. Это составляет 46% населения всего континента. Поэтому трудно отрицать роль структурных реформ в создании бедности. Главный экономист ВБ по Африке признал: «Мы не думали, что человеческая цена этих программ будет так велика, а экономические выгоды будут так медленно приходить».

В 1999 году правительство Малави запустило программу, чтобы обеспечить каждую семью мелких производителей стартовым набором с бесплатными удобрениями и семенами. Результатом этого стало увеличение национального производства кукурузы. То, что случилось после этого, нужно заучивать как классический случай одной из самых больших ошибок неолиберальных экономистов. ВБ и другие доноры помощи заставили сначала сократить, а затем и отказаться от этой программы, заявляя, что субсидии деформируют торговлю. Без бесплатных наборов производство упало. В это время МВФ настоял на том, чтобы правительство продало большую часть запасов зерна, для того чтобы Агентство Малави по продовольственным запасам выплатило свои коммерческие долги. Правительство согласилось. Когда кризис привел к голоду в 2001–2002 годах, в запасах не было практически ничего. Около 1500 человек умерло от голода. МВФ не раскаялся, а даже приостановил выплаты по программе реформ, основываясь на том, что «государственные организации продолжат повышать риски успешного использования бюджета 2002/2003 года. Правительственные инвестиции в продовольствие и другие сельскохозяйственные рынки оттесняют другие, более продуктивные, затраты».

Еще более серьезный продовольственный кризис разразился в 2005 году, и тогда правительству Малави надоели глупости ВБ и МВФ. Новый президент восстановил субсидии на удобрения, помогая 2 миллионам домовладельцам купить их за треть цены, а семена – по сниженным ценам. Результатом стал необычайно большой урожай за два года, избыток кукурузы в миллион тонн, а страна превратилась в экспортера кукурузы для всей Южной Африки.

Еще 10 лет назад сопротивление Малави ВБ было бы, вероятно, всего лишь актом героического, но хрупкого сопротивления. Но сегодня условия изменились, так как структурные реформы дискредитировали себя во всей Африке. Даже некоторые донорские правительства и неправительственные организации, которые раньше поддерживали реформы, вынуждены теперь дистанцироваться от ВБ. Возможно, они стремятся предотвратить дальнейшее ослабление свого влияния на континенте из-за ассоциации с ошибочным подходом и непопулярными институтами. В это же время растет китайская помощь как альтернатива помощи ВБ, МВФ и западных правительств.

Продовольственный суверенитет: альтернативная парадигма?

Не только сопротивление таких правительств, как Малави, и несогласие бывших союзников подрывает власть МВФ и ВБ. Крестьянские организации по всему миру становятся все более воинственными в своем сопротивлении глобализации индустриального сельского хозяйства. В самом деле, именно из-за давления групп фермеров правительства Юга отказались дать согласие на расширение доступа на свои сельскохозяйственные рынки и потребовали серьезного сокращения субсидий сельскому хозяйству в ЕС и США. Это завело в тупик раунд переговоров ВТО в Дохе.

Группы фермеров взаимодействовали в международном масштабе. Сейчас наиболее активно развивается группа «Виа кампесина». «Виа» не только старается «выбить ВТО из сельского хозяйства» и противостоит парадигме глобализированного капиталистического индустриального сельского хозяйства; она также предлагает альтернативу – продовольственный суверенитет. Продовольственный суверенитет означает, прежде всего, право стран самим контролировать производство и потребление продовольствия и освобождение сельского хозяйства от глобальных торговых режимов, таких как ВТО. Он также означает усиление сельского хозяйства, ориентированного на мелких производителей, через защиту местных рынков от импорта по низким ценам. Он означает выгодные цены для фермеров и рыбаков, запрет всех прямых и непрямых экспортных субсидий, сокращение тех местных субсидий, которые ведут к нежизнеспособному сельскому хозяйству. Платформа «Виа» призывает покончить с режимом ориентированной на торговлю интеллектуальной собственности, который позволяет корпорациям патентовать семена растений; противостоит сельскохозяйственным технологиям, основанным на генной инженерии; а также требует земельных реформ. В противоположность интегрированной глобальной монокультуре, «Виа» предлагает версию интернациональной сельскохозяйственной экономики, состоящей из разнообразных национальных экономик, торгующих друг с другом, но сосредоточенных в основном на местном производстве.

Рассматриваемые раньше как пережиток доиндустриальной эры, крестьяне теперь возглавляют сопротивление капиталистическому индустриальному сельскому хозяйству, которое намерено выбросить их на свалку истории. Они становятся, как писал Карл Маркс, политически сознательным «классом для себя», опровергая предсказания о своем вымирании. Во время глобального продовольственного кризиса они выходят на авансцену, и у них есть союзники и помощники. Так как крестьяне отказываются уходить на покой и борются против декрестьянизации, события XXI века показывают, что панацея в виде глобального капиталистического индустриального сельского хозяйства – это ночной кошмар. С развитием кризиса окружающей среды, множащимися социальными дисфункциями городской индустриальной жизни и индустриальным сельским хозяйством, порождающим продовольственную уязвимость, движение крестьян все больше выражает интересы не только крестьянства, но и всех, кто боится катастрофических последствий воздействия мирового капитала на организацию производства, общества и самой жизни.

По этой теме читайте также: