Уровень отечественной киноиндустрии сегодня таков, что большая часть её продукции не заслуживает никакой рецензии, даже ругательной. И фильм Федора Бондарчука «Обитаемый остров» – наглядное тому подтверждение. Однако достойна внимания та реакция, которую фильм вызвал своим появлением, став одним из самых обсуждаемых в сети неполитических событий января. Впрочем, в этом специфика масскультовой продукции – её художественная ценность, как правило, обратно пропорциональна той рекламной шумихе, которая создаётся вокруг. Профессионально сделанная пиар-компания гораздо важнее качества самого фильма: скандально бездарный проект может неожиданно оказаться столь же прибыльным, сколь и творчески удачный.

Стратегический расчет создателей фильма был абсолютно верен: поклонников творчества братьев Стругацких в нашей стране немало. Они в кинотеатр придут точно – и, скорее всего, вместе с семьёй. Плюс «киноэстеты», которые отправятся в очередной раз позлорадствовать над бондарчуковскими ляпами. Плюс те, кто наивно надеется, что российский кинематограф наконец начнёт снимать приличное кино. Плюс те, кто ходит на премьеры всегда. В итоге наберётся немало. А чтобы сделать проект совсем беспроигрышным, фильму была обеспечена поддержка министерства культуры, призванная сгладить любые прокатные недоразумения.

Реакция «профессионалов» из кинотусовки оказалась весьма единодушной. Назвать фильм «выдающимся» или хотя бы «удачным» не позволяют остатки стыда, «бездарным» – корпоративная этика и тот же стыд: а сам-то что снимаю (или – где снимаюсь)? Наградить эпитетом «приличный» тоже нельзя – слишком безлико. Поэтому была найдена очень удобная формула – «достойное кино» – и очень точная по сути: художественный уровень фильма, безусловно, соответствует общему уровню тех, кто определяет сегодня лицо отечественного кинематографа.

Реакция же блогосферы оказалась куда интереснее и разнообразнее. В оценках, даваемых фильму и его создателям, можно выделить два полюса. Первый следует обозначить как «потребительский». Авторы таких отзывов, как правило негативных, подходят к оценке фильма с позиции «давайте разберёмся, за что деньги были уплочены». При этом неважно, осознают ли они безусловную принадлежность «Обитаемого острова» к продукции культурной индустрии – т.е. к продукции сугубо коммерческой. Неважно также, осознают ли они сами себя в качестве «потребителей». Важно, что «покупатель всегда прав»; соответственно, их суммарная оценка качества зрелища является приговором, который весьма трудно обжаловать. Основные аспекты «потребительской критики» таковы:

1. Соответствие экранизации первоисточнику. Оценки разноречивы – господствует вкусовщина. Потребитель обычно не задаётся вопросом, какие художественные задачи могут ставиться перед экранизацией, и требует невыполнимого: чтобы образный мир, созданный средствами кинематографа, в точности соответствовал тому миру, который родился у него в голове при чтении книги. Но в этом-то и заключается изначальное отличие литературы от изобразительных видов искусства: книга настойчиво привлекает нас к сотворчеству, так как заставляет наше воображение работать, переводя в зримые образы то, что мы вычитали с помощью знаков. Экранизация, выполняя эту работу за нас, способна навязывать собственное видение, формируя стереотипы массового сознания.

2. Качество зрелища, оригинальность костюмов, уровень спецэффектов и тому подобное – все те элементы кино, которые оцениваются с точки зрения соответствия конечного продукта затраченным деньгам. Основной пафос комментариев следующий: «В Голливуде за те же деньги сделали бы в десять раз лучше!» Авторов дружно упрекают в безвкусице и убедительно показывают, что картинка «Обитаемого острова» сшита из отдельных лоскутьев западной кинофантастики. Именно эта часть комментариев нагляднее всего демонстрирует, что современная кинопродукция уже давно никем не воспринимается в качестве искусства, а рассматривается лишь в технологическом аспекте. И эта оценка сродни оценке отечественного автопрома: сами автомобили (кино) делаем в разы хуже, чем на Западе, да и те, что делаем, скопированы с западных образцов.

3. Подбор актёров и качество их игры. Здесь вновь возрастает роль вкуса и личных симпатий. Более или менее однозначно оценивают игру Алексея Серебрякова в роли Странника (как удачную) и Анны Михалковой (как провальную). Кроме того, большая часть признаёт, что исполнитель главной роли Василий Степанов, будучи новичком в кино, играть не умеет – однако некоторые полагают, что с такими внешними данными хорошая игра будет уже перебором. Но можно ли вообще на таком материале оценить уровень актёрского мастерства? Ведь совершенно очевидно, что при создании подобной кинопродукции перед исполнителями никогда не ставят, да и не могут ставить, никаких масштабных задач, тем более «художники» уровня Бондарчука! Задач, которые потребовали бы от актёра напряжённой творческой работы. Но в поделках типа «Обитаемого острова» у исполнителя совершенно иные задачи. Зрелище в целом: компьютерные города, нелепые шестиколесные машины, фанерные танки, аляповатые костюмы – безусловно доминирует над отдельными образами, которые сами по себе мало что значат. Есть только шаблонные герои, у которых, как правило, ярко выражена одна-единственная эмоция. Здесь исполнитель нечто сродни декорации, которая должна удачно вписаться в небрежно состряпанное зрелище. Не случайно в рекламных материалах, повествующих о работе над фильмом, и актеры, и режиссер говорят исключительно о технологической, трюковой стороне работы – а иной там, по-видимому, и не предполагалось. Так при чем же тут актерское мастерство? Речь, скорее, должна идти об отсутствии у актеров элементарной брезгливости. Не Михалкова слабо сыграла – декорацию неудачно подобрали...

4. Содержательная составляющая фильма «потребителей», как правило, не интересует (она для них стандартна – путь героя через приключения и испытания к happy end'у).

Зато оно – содержание – интересует противоположный полюс, а именно тот, который можно обозначить как «интеллектуальную критику». И здесь далеко не все отзывы окажутся негативными. Конечно, её представители в общем и целом соглашаются с тем, что технологическое исполнение могло быть удачнее. Но в фильме, каким бы он ни был и к какому бы жанру он ни относился, они стремятся в первую очередь разглядеть авторское высказывание. И вот тут-то мы узнаем самое неожиданное! Оказывается, Бондарчук выбрал для экранизации роман братьев Стругацких не только благодаря хорошей прокатной перспективе. На самом деле он задумал снять... антитоталитарное кино! Само по себе утверждение выглядит, как минимум, нелепо. Однако не всё так однозначно и прямолинейно – версий существует несколько.

Вариант первый – категоричный. Федор Бондарчук, правоверный единоросс и член политсовета «МГЕР», неожиданно приготовил фигу в кармане, коварно и мастерски обличив в образе «государства Неизвестных Отцов» современную политическую систему России. Мотивация? Попытка заявить о себе как о «большом художнике».

Вариант второй – умеренный. Обвинения в уклонизме и предательстве совершенно исключены, Бондарчук по-прежнему предан Родине и партии, а «тоталитарный режим» он действительно изобразил, но исключительно с целью обличить а) западное общество, в первую очередь США, или б) проклятое советское прошлое, или в) фашизм всех мастей и сортов, не вдаваясь в детали, или г) еще что-нибудь в этом роде. Главное – обличить! И предложить зрителю, как говорится, «не только развлечься, но и подумать».

Вариант третий – скептический. Бондарчук – бездарность и конъюнктурщик и никого обличать не собирался, а если бы и собрался, то ничего бы у него не получилось из-за отсутствия таланта. Однако фильм, возможно, помимо воли создателя или потому, что таким был исходный материал, получился обличительным, и авторы – сценаристы, режиссёр – сами не заметили, какие политические намёки содержит их творение. В общем, произведение искусства оторвалось от своего создателя и стало жить собственной жизнью, в массовом порядке раскрывая глаза современному зрителю на преступность отечественной политической верхушки.

Попробуем разобраться, так ли это. Является ли фильм «Обитаемый остров» политическим высказыванием? И может ли он в принципе являться высказыванием? И если может, то каким именно образом?

***

Признаем в первую очередь, что перед нами – типичнейший продукт современного российского кинематографа. Того кинематографа, который стали возводить по западным лекалам на могиле советского кино, давшего миру замечательные образцы киноискусства. Того кинематографа, который отрёкся от своих признанных во всем мире истоков и стал развиваться под лозунгом «У нас будет не хуже, чем в Голливуде!». Того кинематографа, который оказался полностью эстетически зависим и вторичен в ситуации масштабной экспансии западного масскульта. «Обитаемый остров» (и не только он) наглядно это показал своим бесконечным плагиатом при убожестве собственных находок. Это, используя уже испытанную метафору, отечественная сборка спроектированных на Западе иномарок – из западных же деталей.

Законы культурной индустрии, т.е. законы производства и потребления, ставят на первое место коммерческие цели. Иные – идейные и художественные – по отношению к ним оказываются второстепенными, а главное – предстают в искаженном виде. Поэтому никакие собственно эстетические критерии, критерии подлинного искусства, к такой продукции не применимы. Возможен лишь один критерий – соответствие результата бюджету, качество рекламной кампании, прокатные сборы, т.е. тот, которым в основном и пользовались «потребители». Эстетические критерии в лучшем случае те же, что в автопроме – «приличный дизайн», «хорошая отделка салона» и т.п. – только с поправкой на кино.

Возможно ли в произведении масскульта авторское высказывание в принципе? Продукты массовой культуры не ориентированы на установление диалога между автором и зрителем, они не ставят целью донести авторские чувства и мысли, личностное видение или понимание мира до адресата, предполагаемого в качестве активного субъекта восприятия. Это искусство обезличенное, в его механизм заложены лишь те возможности, которые, удовлетворяя потребности публики, позволяют добиться максимального охвата потребительской массы. Эти задачи всецело подчиняют себе автора, тем самым обезличивая его и превращая в рупор масскульта (а кем еще может быть Бондарчук – режиссер, вырастивший свой «талант» на рекламных роликах, и актер, неизменно играющий самого себя, причем удачнее всего в рекламе автострахования?). Обезличивается и зритель: масскульт не только удовлетворяет потребности, но и формирует их, стремясь примитивизировать и нивелировать восприятие зрителя, с тем чтобы максимально уравнять его с остальной массой. Наивны те, кто полагает, что современное российское кино – это навоз, который удобрит почву для чего-то более стоящего. Для подлинного киноискусства необходимы не только талантливые и независимые художники – нужен еще и адресат, нужна публика, к которой они смогут обратиться и которая сможет их понять. Но такая зрительская аудитория за два десятилетия уже почти вытоптана – поэтому не стоит путать навоз с напалмом.

Как же быть в таком случае с тем, что представленная в фильме политическая система любому хоть сколько-нибудь политически ангажированному зрителю непременно напомнит современную Россию? Почему бы не прочитать «бывшую Империю» как СССР? Хонти и Пандею как Грузию и Украину? Островную Империю как США или НАТО? Неизвестных Отцов как российскую политическую элиту (варианты: современное политбюро, силовики, «питерские» и т.п.)? Систему башен как манипулирование массовым сознанием с помощью СМИ? А сами СМИ, занимающиеся дебилизацией населения? А Странник как агент спецслужб никого не напоминает?

Отметим прежде всего, что все эти мотивы были и в книге Стругацких. Сами братья задумывали эту вещь как приключенческий роман, боевик, и относились к ней весьма снисходительно. А боевик, даже талантливо написанный, – это жанр массовой литературы, что неизбежно сказывается на содержательном уровне книги. «Экшн», щедро добавленный в антиутопию, значительно ослабил уровень социального анализа, без которого антиутопия невозможна. Не Бондарчук, а сами Стругацкие придумали весьма шаблонный для этого жанра сюжет, закрыв глаза на очевидные натяжки и взяв за основу традиционное противостояние «личности и системы», причем в довольно примитивном виде. Сама «система» также шаблонна – смотри Оруэлла и пр. Получился именно «тоталитаризм» – поэтому-то под «страну Неизвестных Отцов» можно подверстать что угодно: хоть фашизм, хоть сталинизм, хоть «бушизм» с «путинизмом». Ничего удивительного – сама концепция «тоталитарного государства» никакого отношения к науке не имеет, давно раскритикована и воспринимается как примитивная идеологема. Так что в целом «обличение» было взято из первоисточника, и убрать его оттуда было абсолютно невозможно. Ничего и не убрали – скорее что-то оказались не в состоянии воплотить. Например, в изображении Степанова Максим, человек будущего, поначалу больше напоминает не коммунара, а современного представителя «золотой молодежи», слабоумного бездельника, который добр и беспечен потому, что будущее безоблачно благодаря родительским миллионам.

Если задаться целью, то при большом желании в фильме можно выявить – и выявляют! – не только политические намеки, но и определенное идейное содержание. Более всего обращает на себя внимание, как в фильме изображены те, кто сопротивляется режиму. Выясняется, что борцы с кукловодами сами стремятся стать такими же кукловодами, что верхушка подполья отнюдь не благородна, а напротив – тщеславна, полна шпионов и провокаторов. То есть один-единственный процент выродков – это те политически активные граждане, которые либо находятся у власти, либо цинично стремятся к ней, остальное же население – «злобное дурачье, которое оболванено излучением». Разумеется, подполье трактуют как образ современной радикальной оппозиции. Что ж, возможно, сходство есть. Но – заслуга ли это создателей фильма? Ведь все это есть и в книге, и вряд ли приходится сомневаться, что во второй части, призванной лишить Максима и зрителей последних остатков политической наивности, мы увидим то же следование источнику.

«Обитаемый остров» справедливо сравнивают с другим знаменитым произведением Стругацких – романом «Трудно быть богом». Сходство этих двух текстов очевидно – в обоих в основе сюжета тема прогрессорства, т.е. возможности вмешательства более высокоразвитой цивилизации в дела менее развитой (в данном случае средневековой и ядерного века) с целью ускорить общественный прогресс. Но очевидно и различие. В «Трудно быть богом» эта тема была по-настоящему проблематизирована: этично ли такое вмешательство, существует ли единая для любого человеческого общества поэтапная схема развития, можно ли ее искусственно ускорить? Трагическая развязка ставила перед читателем вопрос о личном вмешательстве в историю, о границах такого вмешательства и о личной ответственности за судьбу прогресса.

В «Трудно быть богом» проблема вела за собой сюжет – в «Обитаемом острове», напротив, авантюрный сюжет доминирует, предоставляя проблеме развиваться стихийно, произвольно. Если в первом случае идея прогрессорства ставилась под сомнение, то в финале «Обитаемого острова» Странник, «настоящий» прогрессор, объясняет наконец Максиму, что прогрессорством заниматься необходимо, но не топорно-революционными методами, а потихоньку, исподволь, тщательно все рассчитывая и адекватно оценивая возможности воспитуемых. Иначе говоря, проводится идея бессмысленности всякой насильственной политической борьбы и утверждается единственно правильный источник прогресса – чья-то мудрая голова и чья-то умелая рука. Явилось ли это отражением мировоззренческой эволюции писателей? Не уверен. Вероятнее, сработали законы жанра: проблемы, получившие развитие в «Трудно быть богом», попав в ситуацию боевика, предстали в схематично-упрощённом виде. Но вот в чем сомнения нет, так это в том, что создатели фильма ничуть не думали над тем, как актуализировать те или иные аспекты книги – утверждать так было бы слишком незаслуженным комплиментом их творческому интеллекту. Две или три реплики, спешно добавленные с целью намекнуть на войну в Южной Осетии, выглядят попыткой авторов указать на «актуальность» содержания – попыткой жалкой и пошлой, так как указывает она в первую очередь на то, что перед нами очередной фильм-однодневка, который вряд ли намного переживёт прокатные сроки. Нет оснований в принципе задаваться вопросом, поддерживает ли Бондарчук нынешний политический режим или нет. Даже если замысел фильма и предполагал какую-то идею, эстетика масскульта подчинила её себе и исказила.

Возможно, разговор об идейном содержании фильма вообще излишен? Оппозиционно настроенный зритель присвоит картине критику власти, аполитичный – воспримет всё на уровне «борьбы с плохими парнями», но никому и ни на что это кино глаза не откроет. Не исчерпывается ли такое кино «потребительской критикой»? Коммерческий проект – и точка, остальное – домыслы. Принять такую позицию – значит совершить принципиальную ошибку. Напротив, степень коммерциализации искусства прямо пропорциональна степени идеологизированности. В отличие от подлинного искусства, где талант художника способен придать частному, субъективному опыту универсальный, общезначимый статус, продукция индустрии масскульта действует в обратной логике: подавляя индивидуальное восприятие, она навязывает господствующие стереотипы. Ее задача – обеспечивать собственную монополию, формируя такой тип общества, где подобная продукция будет пользоваться всё большим спросом.

Если в «Обитаемом острове» и проводятся какие-то параллели между «государством Неизвестных Отцов» и современной политической системой, то цель их – отнюдь не в «обличении» и не в пробуждении политического сознания, а напротив – в его дальнейшей примитивизации и усыплении. Как, к примеру, работает политическая сатира у Салтыкова-Щедрина в «Истории одного города»? Гиперболизация – до уровня фантастики – самых одиозных черт российской дворянско-чиновничьей деспотии сочеталась с бытовой реалистичностью, что позволяло отождествлять Глупов с любым городом империи, да и с империей в целом. Возникал эффект гротеска – фантастическое воспринималось как реальное. Эстетическое воздействие книги заключалось в том, что читатель, расставаясь с вымышленным миром и обращаясь к реальности, воспринимал ее как иррациональную, т.е. неправильную, нуждающуюся в изменениях на разумной основе. Эстетика «Обитаемого острова» имеет обратный эффект – она предлагает реальное воспринимать как фантастическое. Вымышленный мир предстает действительно вывернутым наизнанку, извращённо-нелепым, фантастическим до идиотизма, обрушиваясь на сидящего в кинозале зрителя с экрана и из динамиков. Образ преступной власти, подаваемый к тому же не в виде проблемы, а в форме готового стереотипа, выступает в качестве довеска к зрелищному действию. Тем самым блокируется рационально-аналитическое восприятие, ибо зрелище призвано подавлять всякий анализ, а эмоциональное переживание зрителя направляется в первую очередь на судьбу героя. В итоге, покидая кинотеатр, зритель обнаруживает, что окружающий его мир в сравнении с тем, что он увидел на экране, устроен гораздо правильнее и рациональнее. Следовательно, сознательно или бессознательно, но он приходит к мысли, что существующий политический режим, каким бы неприглядным ни был его образ, далеко не самый худший! И облегчённо вздохнув, успокоенный и готовый к компромиссам, шагает домой, соглашаясь с ролью «оболваненного дурачья». Фантастические башни-«излучатели» рушатся на экране – но одновременно, куда более реальные и неуязвимые, они возводятся в сознании зрителя.

Последнему совместному творению братьев Стругацких – перестроечной пьесе «Жиды города Питера» – был предпослан эпиграф из Рюноскэ Акутагавы: «Назвать деспота деспотом всегда было опасно. А в наши дни настолько же опасно назвать рабов рабами». Сегодня ни то ни другое не опасно совершенно. И это, пожалуй, единственная здравая мысль, которую можно извлечь из кинофильма «Обитаемый остров».

По этой теме читайте также: