12 апреля 2011 года торжественно отпраздновали полвека со дня полета Гагарина в космос. Великий день, когда человек — человечество! — вырвалось в космос, к новому, неизведанному, обещающему великие открытия и опасности...

20 апреля в зале Сахаровского центра в присутствии трёх десятков человек показали документальный фильм Светланы Быченко о Георгии Демидове — талантливом физике, изобретателе, ученике Ландау, отправленном на Колыму, где большая наука для него закончилась. Демидов выжил, работал после освобождения инженером на заводе в Ухте, изобретать не прекратил, но кроме того — стал писать...

Если вы решили, что я сейчас буду говорить о лживости тоталитарного советского строя, отправлявшего ради показухи людей в космос, но калечившего миллионы в ГУЛАГе — вы ошибаетесь. Я буду говорить совсем о другом.

Гагарин не полетел бы в космос, если бы не было революции. Кто бы мог представить где-нибудь в начале ХХ века, в стране с массовой неграмотностью, с государственной церковью, чудовищной (как и сейчас) коррупцией и злобно-тупой властью, что парень из деревни Клушино первым будет в космосе. Революция открыла Гагарину дорогу в космос. Эта фраза звучит штампом из советских передовиц, но это — правда.

Но Гагарин не полетел бы в космос без Королева. Королев был не просто гениальным инженером и ученым-физиком. Нынешние главные конструкторы космических и авиационных КБ и заводов — это «эффективные менеджеры», чья эффективность измеряется в количестве пробных пусков «Булавы» и падающих спутниках, а Королев был на самом деле — Главный Конструктор. И ему тоже открыла дорогу революция... Был заложен институт — Ракетный научно-исследовательский институт, в организации которого помогал Михаил Николаевич Тухачевский, остро понимавший, зачем стране нужна техника. Институт был создан через бюрократическое сопротивление, тягомотину, но создан — и тогда начались ракеты. Люди, которые их создавали, работали сутками, забывали есть, но мечтали — и своими руками воплощали мечты в жизнь. ЦГИРД — Центральная группа изучения реактивного движения и реактивных двигателей — была создана Королевым при Осоавиахиме без каких-либо поощрений сверху, «на энтузиазме». ГИРД даже расшифровывали тогда — в начале 30-х — «Группа инженеров, работающих даром»: почти все молодые и талантливые, пришедшие в неё, как сказали бы сейчас, потеряли в заработке. Иногда они умирали. Фридрих Артурович Цандер, предтеча космонавтики, вдохновенный мечтатель и выдающийся инженер, за работой забывавший о еде, семье и всем остальном, был почти насильно отправлен Королевым в отпуск. По дороге заразился тифом (ехал третьим классом, чтобы сэкономить) и умер в Кисловодске… А когда он умирал на юге, в Москве его соратники из ГИРД впервые пытались запустить ракету его конструкции.

О космосе мечтали Кибальчич и Циолковский, но шанс осуществить эту мечту появился только благодаря революции. Человек получил возможность вопреки всему вырваться за пределы, положенные ему эпохой. И многие были готовы отдать жизнь за эту возможность.

В созданном при участии Тухачевского РНИИ жестко спорили, ссорились. Королев, поначалу ставший замдиректора института, был понижен до начальника отдела. Но работа шла, ракетная техника развивалась, экспериментальные запуски начали получаться. Заместителем директора стал блестящий инженер Георгий Лангемак — создатель снаряда «Катюши». Но Королева арестовали в 1938 вслед за Лангемаком, директором института Клейменовым и Глушко. С последним они встретятся в шарашке, а первые два были уже расстреляны. Заслугу создания «Катюши» приписал себе Костиков — автор доносов на коллег из РНИИ.

В том же 1938 году посадили харьковского инженера Георгия Демидова, который работал в группе Ландау и которого Ландау забрал с третьего курса со словами «Вам тут с Вашими способностями делать уже нечего». Сразу после ареста Демидов думал,

«как и все, что это какая-то глупость, нелепость, ошибка, и что скоро всё выяснится. Но когда я понял, что это надолго, что сработала система и никакой ошибки нет, то осознал, что как физик я умер. Потому что физика — это такая наука, которая идёт вперёд гигантскими шагами, в ней потеря полугода равносильна смерти. Не догнать, не восстановить. А я уходил на годы. Я шёл по этапу и плакал от мысли, что в физике меня больше не будет. Прости, что я не плакал о ребёнке, о семье. Потеря физики для меня была самой страшной».

Королеву повезло — он пробыл на Колыме не 14 лет, как Демидов, а «всего» год.

Некоторым такая бесчувственность покажется странной, кто-то запомнит пример чудаковатости «людей науки», но я смею догадываться, что думал Демидов. Мой отец — физик-турбинист, которого миновала судьба Демидова и Лангемака. Он родился в 1916 году, учился в венском техникуме, потом в ленинградском политехе, защищал диссертацию в эвакуации (на фронт не пускали) между экспериментами — и всю жизнь работал. Физика была для него на первом месте, хотя он любил и мою мать, и меня — позднего и от того еще более любимого ребенка. Но всю жизнь отец боялся, что ему будут мешать делать его дело. У него сложилось странное негласное соглашение с властью: она давала ему работать, а он — работал. — «Для власти?» — продолжат многие напрашивающимися словами. — Нет, для страны, для общества, для людей, потому что иначе он не мог жить. Когда не стало СССР, когда многие его ученики отправились в бизнес, когда его турбины, его газодинамика, его наука оказались не нужны, отец умер в новогодние праздники 1994 года под руками пьяных врачей.

Демидов умирал в лагере несколько раз. Шаламов, посвятил своему погибшему — как он считал — колымскому другу рассказ «Житие инженера Кипреева». З/к Демидов на Колыме придумал способ восстанавливать электрические лампочки. Слово Варламу Шаламову:

«Кипреев написал докладную записку, удивившую начальника Дальстроя. Начальник уже почувствовал орден на своем кителе, кителе, конечно, а не френче и не пиджаке.
Восстановить лампы можно — лишь бы было цело стекло.
И вот по Колыме полетели грозные приказы. Все перегоревшие лампочки бережно доставлялись в Магадан. На промкомбинате, на сорок седьмом километре был построен завод. Завод восстановления электрического света.
Инженер Кипреев был назначен начальником цеха завода. Весь остальной персонал, штатная ведомость, выросшая вокруг ремонта электроламп, был только вольнонаемным. Удача была пущена в надежные, вольнонаемные руки. Но Кипреев не обращал на это внимания. Его-то создатели завода не могут не заметить.
Результат был блестящим. Конечно, после ремонта лампы долго не работали. Но сколько-то часов, сколько-то суток золотых Кипреев сберег Колыме. Этих суток было очень много. Государство получило огромную выгоду, военную выгоду, золотую выгоду.
Директор Дальстроя был награжден орденом Ленина. Все начальники, имевшие отношение к ремонту электроламп, получили ордена.
Однако ни Москва, ни Магадан даже не подумали отметить заключенного Кипреева. Для них Кипреев был раб, умный раб, и больше ничего.
Все же директор Дальстроя не считал возможным вовсе забыть своего таежного корреспондента.
На великий колымский праздник, отмеченный Москвой, в узком кругу, на торжественном вечере в честь — чью честь? — директора Дальстроя, каждого из получивших ордена и благодарности, — ведь кроме правительственного указа директор Дальстроя издал свой приказ о благодарностях, награждениях, поощрениях, — всем участвовавшим в ремонте электроламп, всем руководителям завода, где был цех по восстановлению света, были, кроме орденов и благодарностей, еще заготовлены американские посылки военного времени. Эти посылки, входившие в поставку по лендлизу, состояли из костюма, галстука, рубашки и ботинок. Костюм, кажется, пропал при перевозке, зато ботинки — краснокожие американские ботинки на толстой подошве — были мечтой каждого начальника.
Директор Дальстроя посоветовался с помощником, и все решили, что о лучшем счастье, о лучшем подарке инженер зэка не может и мечтать.
О сокращении срока инженеру, о полном его освобождении директор Дальстроя и не предполагал просить Москву в это тревожное время. Раб должен быть доволен и старым ботинкам хозяина, костюмом с хозяйского плеча.
Об этих подарках говорил весь Магадан, вся Колыма. Здешние начальники получили орденов и благодарностей предостаточно. Но американский костюм, ботинки на толстой подошве — это было вроде путешествия на Луну, полета в другой мир.
Настал торжественный вечер, блестящие картонные коробки с костюмами громоздились на столе, затянутом красным сукном.
Директор Дальстроя прочел приказ, где, конечно, имя Кипреева не было упомянуто, не могло быть упомянуто.
Начальник политуправления прочел список на подарки. Последней была названа фамилия Кипреева. Инженер вышел к столу, ярко освещенному лампами, — его лампами, — и взял коробку из рук директора Дальстроя.
Кипреев выговорил раздельно и громко: «Американских обносков я носить не буду», — и положил коробку на стол».

После, в очередной раз выжив, в больнице — лагерной больнице на Левом берегу реки Колыма — он познакомился с санитаром из заключенных Шаламовым, воссоздал из запчастей рентгенаппарат, но за строптивый характер был вновь отправлен на этап. Шаламов решил, что Демидов погиб — но нет, его в 1952 году вытащили с Колымы для работы в ядерной «шарашке». Но Демидов умер как физик, остался изобретатель — и ценный человеческий материал был отправлен в г. Ухту, где на заводе он сделал десятки изобретений и рацпредложений.

Королев вышел из лагеря намного раньше, но тоже был направлен в бериевскую «шарагу». Как и Туполев, Мясищев, Петляков, Глушко — это только ведущие из авиационщиков. Тысячи — не вышли.

Но Королев вышел и — как и Демидов — не сломался. Он продолжал работать.

Американцы и англичане после войны получили почти все немецкие разработки в области ракетной техники. Что не могли получить, что попадало в советскую зону оккупации — старались разбомбить, разломать. Получили и самого Вернера фон Брауна и сотни специалистов-ракетчиков и атомщиков. Советским инженерам и конструкторам не досталось ни одной целой ракеты «Фау-2». Но на проводимые англичанами показательные испытания трофейных немецких ракет поехал Королёв в капитанской форме и в роли генеральского шофёра.

Королев и другие ученые придумали, как выйти в космос. Не копируя немцев, не заимствуя у американцев. История этого научного и организационного поиска сейчас читается как захватывающий героический, почти что фантастический роман.

…Одно из многих препятствий: в феврале 1948 года на одном из номерных заводов в районе «Авиамоторной» в Москве произошел пожар. Сгорела аппаратура, обеспечивавшая бортовое и наземное управление ракет, а также — кальки с чертежами из сейфа. На заводе работало несколько пленных немцев — после пожара их удалили, сгоревшее пришлось восстанавливать заново.

А Демидов в это время работал на заводе в Ухте. Особая система включения светофоров, сконструированная Демидовым, работает там и сейчас. Сохранились патенты на его изобретения, свидетельства о рацпредложениях, правда, не сохранилось завода — сейчас это пустой скелет, как пусты и заброшены тысячи заводов в городах бывшего СССР. А тогда инженер Демидов работал, изобретал, — не мог не изобретать. Но Колыма жгла Демидова — и он начал писать... В августе 1980 года по всем адресам, где хранились рукописи рассказов Демидова, КГБ провел обыски. Все было изъято, и Демидов прожил ещё шесть с половиной лет в состоянии сильнейшей депрессии, а через полгода после его смерти перестроечные партийные боссы вернули рассказы его дочери…

Гагарин, конечно, не знал про Демидова. Но Гагарин тоже был умен и мужественен. «Грамотный солдат. Очень уверенный, очень. Держится вовсе независимо, без тени волнения», — запишет в апреле 1961 года Шаламов.

А ещё Шаламов писал: «Сталинизм и советская власть — не одно и то же». Сталинизм не мог сразу выкорчевать все революционные корни, всю революционную энергию созидания. Более того, он ее узурпировал, но оставался паразитом на ней. Демидов потерял свою физику на Колыме, Лангемак был расстрелян, работу Королева прервали, и он чудом вернулся с золотого прииска Мальдяк, но все эти люди, как и Гагарин, сумели вырваться за пределы возможного, они творили, созидали — просто потому, что не могли этого не делать. Такие люди есть в человеческом обществе всегда. Такие люди были и в Российской империи. Но именно в советское время, вопреки репрессиям, бюрократии, они могли творить, созидать.

...Я сижу дома у моего тестя, который 50 лет назад принимал участие в запуске Гагарина, и смотрю на кремлевский концерт в честь 50-летия выхода человека в космос. И вижу толстые морды фонограммной попсы, кривляющейся на фоне большой фотографии улыбающегося солдата с открытым лицом, но без стыдливо убранной надписи СССР на космическом шлеме. Мне противно, и я отворачиваюсь от экрана, а мой тесть рассказывает мне о заводе, где сгорели чертежи в 48 году, и как не сработала во время полета Гагарина одна из схем управления…

Полет Гагарина подарил надежду. Человек смог шагнуть за предел, половина шансов перед полетом была за то, что Гагарин не выживет — и он сам это знал. Обыватель никогда не сможет этого понять, ему нужны доступные его тупому рассудку объяснения про тоталитарный режим, заставлявший людей отправляться в никому не нужный космос, или про великого товарища Сталина, организатора всех наших побед. Обыватель лучше посмотрит про экстрасенсов. В стране, где мародеры правят бал, Королевы и Гагарины не нужны. Демидовы — не нужны тоже. Потому, что в стране победивших паразитов не нужны созидатели и борцы.

Между нами, детьми демидовых и гагариных, строивших страну, попытавшуюся вырваться за пределы, из зависимости, от отчуждения, — и нынешними мародерами — кровь и руины. Разбросанные по стране гниющие, ржавеющие заводы, — это не памятник якобы никому не нужной «оборонке», это разрушающиеся памятники нашим отцам, которых обманули и ограбили, унизили и убили. Мы этого не забудем.

И щемящая тоска и гнетущая ненависть к мародёрам охватывают нас каждый раз, когда мы смотрим на улыбающееся лицо Гагарина или суровое лицо Демидова.

По этой теме читайте также: