Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


Совесть есть?

От редакции «Скепсиса»: 21 октября красноярский суд должен огласить приговор врачу-терапевту Валентине Петровне Хориняк, осуждённой за «подделку документов и незаконный оборот сильнодействующих средств» — а на деле за то, что она ещё в 2009 году выписала рецепт на обезболивающее раковому больному.

Случай доктора Хориняк — это лишь один из показательных эпизодов неолиберальных реформ, на протяжении нескольких лет планомерно уничтожающих систему некоммерческого здравоохранения. Помимо повсеместного закрытия больниц, поликлиник и роддомов чиновники разрушают складывающиеся годами коллективы и вынуждают уходить из профессии лучшие медицинские кадры. «Реформаторы» оценивают эффективность работы медучреждения количеством денег, заработанных на пациентах, тем самым законодательно превращая оказание медицинской помощи исключительно в сферу платных услуг.

Развал бюджетной медицины полным ходом идет по всей России. Повсеместное сокращение коечного фонда, закрытие и слияние больниц и поликлиник делают малодоступной качественную медицинскую помощь для большинства населения страны.

Только отрытое сопротивление проводимым «реформам» в здравоохранении — да и во всех социальных сферах — способно если не остановить полностью, то хотя бы замедлить осуществление разрушительной политики государства. Врачам и пациентам, преподавателям и студентам, учителям и ученикам нужно учиться вместе противостоять антинародным «реформам».

Протесты медицинских работников в Ижевске, Ржеве и сегодня в Уфе показывают, что сопротивление не просто возможно, но и может быть вполне успешным.

И дело Алевтины Хориняк — пример личного мужества и порядочности настоящего врача — ещё одно тому подтверждение.

О платном и бесплатном

Хориняк
Алевтина Хориняк
Фото: Татьяна Руденко / АиФ

Уголовное дело против меня возбудили еще в 2011 году. Хотя сам случай произошел двумя годами раньше. Я почти двадцать лет поддерживала семью Сечиных. И сын, и мать были очень больны, имели инвалидность. В 90-е годы двум инвалидам, живущим в частном доме, было непросто существовать. Церковные волонтеры, к которым я отношусь, им очень помогали. Ремонт крыши, утепление завалинок, ремонт внутри помещения, обработка земли, посадки, заготовка дров, угля — все это делали мы своими руками или нанимали людей. Потом у Виктора обнаружили рак. Жил только на трамадоле. Он по льготе получал его бесплатно. Весной 2009 года в Красноярске были перебои с лекарствами для льготников. В аптеках они были, но за деньги. Лечащий врач отказывалась ему выписывать обычный платный рецепт. Это запрещено. Если пациент, которому положено бесплатное лекарство, купит его по рекомендации медика за деньги, а потом начнет жаловаться на нарушение прав — врача запросто обвинят в вымогательстве. Вот такая у нас система. Когда я в очередной раз пришла к Сечиным, Виктор, у которого уже была последняя стадия рака, десять дней жил без обезболивающих. Мучился ужасно. Не просто стонал — плакал, кричал. Тогда я выписала рецепт на платный препарат, а моя подруга за свои деньги купила его в аптеке.

О врачебном долге

В тот момент я сознательно нарушила административный порядок. Виктор был прикреплен не к моей поликлинике. Готова была получить за это выговор. Потому что глядеть на страдания человека, знать, что ты можешь ему помочь, и ничего не делать — это неправильно. Я врач и давала клятву Гиппократа. Но я не предполагала, что из меня сделают особо опасную преступницу. Трамадол — не наркотический препарат. До 2008 года он свободно продавался в аптеках и был доступен всем, даже без рецепта. Позже Госнаркоконтроль включил его в список сильнодействующих лекарств, подлежащих особому учету. Хотя ни в одной стране мира этот препарат не подлежит количественному учету. Это слабый опиоид, который добавляют к наркотическим лекарствам, чтобы продлить их действие. По закону, врач может выписать трамадол единолично.

Уголовное дело могли возбудить, если бы я снабдила рецептом здорового человека. Но ведь Виктор нуждался.

Следователь пытался доказать, что больному эти препараты были не нужны. Пытались заставить коллегу, лечившего Виктора, сделать в медицинской карте запись задним числом, что он был обеспечен бесплатными лекарствами. Она сначала согласилась. Но на очной ставке грех на душу брать не захотела. Сказала, что уже не может врать. И, несмотря на угрозы, больше свою позицию не меняла.

О преступлении и наказании

Когда возбудили дело по статьям 327 УК РФ «Подделка документа» и 234 УК РФ «Незаконное приобретение, хранение в целях сбыта и сбыт сильнодействующих веществ», нас с коллегой, купившей это лекарство, начали таскать на допросы. Я тогда сама только-только выписалась из больницы после онкологической операции.

Поначалу плакала, конечно, пребывала в унынии — мол, за что мне это? А потом поняла, что наверное этот процесс нужен как раз для того, чтобы показать весь маразм нашей судебно-исполнительной системы. Понятно же, что Госнаркоконтроль просто выполняет план по «палочкам». Куда легче осудить безобидных врачей, чем связываться с настоящими наркобаронами. Стоимость этих лекарств — 286 рублей.

Уже третий год над уголовным делом против нас бьются семь следователей по особо важным делам. Первый судебный процесс был образцово-показательным. Прокурор азартно обличала меня. Хотели дать 8 лет заключения. Но в итоге учли смягчающие обстоятельства — преклонный возраст. И обошлись штрафом в 15 тысяч рублей.

О поддержке

Когда история получила огласку, мне стали звонить пациенты, коллеги со всей России. Некоторые предлагали скинуться и помочь выплатить деньги. В других регионах ведь происходит то же самое. Просто врачи боятся об этом говорить. Мы сейчас без лишних проблем не можем выписать рецепт на сильнодействующие препараты. Даже пенталгин — если выпишешь, будет обязательно проверка, будут карту требовать. Будут обвинять, что мы вот эту бабушку приучаем к сильным веществам.

Но для меня добиться справедливости — принципиально. Я проработала 50 лет без единого замечания, и вдруг такое. Как можно осудить врача за то, что он оказал больному помощь? Есть у этих людей совесть? Мы с адвокатом дошли до Верховного суда. И там признали нашу правоту, судьи отметили, что если препарат выписан по показаниям, то это законно. Я не хочу уходить из медицины преступницей. Моя внучка учится в юридическом университете — она не сможет занимать должность в государственной структуре из-за моей судимости.

О безнадежных больных

В Красноярске всего один хоспис, но он рассчитан всего на 30 мест. Это капля! В 60-е годы, когда я училась на первом курсе института, по вечерам работала в онкологическом диспансере. Тогда существовало правило: если человек не может сам себя обслуживать, передвигаться, его обязательно госпитализировали. Государство заботилось о том, чтобы родственники не подвергались стрессу, видя умирающего. В стационаре пациент получал столько обезболивания, сколько нужно, и тот уход, который был ему необходим. Ему позволяли достойно и спокойно умереть. И куда все это делось?

Сегодняшняя ситуация чудовищна. Если больной не может сам дойти до туалета, стационар его отказывается брать. Онкологические больные, спинальные лежат дома. Я каждый день вижу, как они умирают. А какой у нас арсенал для помощи? Дешевый промедол. Другие препараты не закупают. А что такое промедол? Я раньше думала: «Надо же как быстро уходит человек, уже через две недели пожелтел». А оказывается, он желтеет из-за того, что промедол токсичен для печени. А мы им лечим.

О профессии

Я закончила Красноярский мединститут в 60-е годы. Специализация — фтизиатр. Работала в Норильске, Красноярске. На пенсию вышла в 1994 году. Мне сразу же предложили в поликлинике место терапевта. И с того времени я уже 20 лет работаю участковым врачом в одной и той же поликлинике. Сменилось уже три поколения моих пациентов. Участковый врач — это просто образ жизни, по-другому никак. Все завязано на работу. Я словно полководец на своем участке: знаю, как и где живут мои больные. У многих пациентов есть мой телефон, и они могут в любое время связаться со мной. Коллеги ругаются. Когда ухожу в отпуск, мои «разбалованные» пациенты сваливаются на них. Но я не могу отказать в помощи никому. Врач обязательно должен быть в контакте со своим пациентом.

О нормативах

Сейчас норма на прием одного человека — 12 минут, планируют увеличить до 15 минут. Но разве можно за такое время что-то понять? Пациент даже не успевает рассказать, что его беспокоит. Отсюда у нас ложные диагнозы. Я часто привожу в пример случай из своей практики. Пошла на вызов к женщине — жалобы на высокое давление. Я ее давно знала. При встречах эта пациентка всегда была приветлива, суетлива. А тут как-то прохладно встречает, речь слегка замедленная. Давление измерила: высокое, но не критичное. Вызвали скорую. Доктор осмотрел ее, пожал плечами «Ну и где тут инсульт?» Я отвечаю, что больная как-то странно себя ведет, не как обычно и жалуется,что в глазах темно. Тогда он вытаскивает фонарик, смотрит один глаз, другой и командует: «Немедленно на госпитализацию!» Инсульт развился уже в больничной палате.

О кадрах

В Москве сокращают число больниц, врачей. А в Красноярске и сокращать-то некого. В моем терапевтическом отделении в поликлинике десять участков. Три из них свободно. В другом отделении вакантны четыре ставки из десяти. Из восьми врачей половина — примерно моего возраста. Думаете почему в 73 года я работаю? Больше некому, молодежь не идет. Трудно и зарплата маленькая. Поэтому администрация терпит все эти судебные процессы. Заведующий мне только жалуется: «Ты как только дашь интервью, нас сразу же Госнаркоконтроль идет проверять». Кошмарили в июне, сентябре и августе.

О льготниках

Вся система выписки льготных лекарств — фикция. В 2006 году у нас был список бесплатных лекарств на 10 листах. Сейчас — 2–3 листочка. И те мы не всегда можем выписать. Потому что надо экономить средства. Прямо, конечно, об этом не говорят, а лишь намеками. Собирают, допустим, на планерке и информируют: «Мы должны три миллиона аптеке! Имейте в виду!»

* * *

В поддержку красноярского доктора собрали подписи несколько тысяч врачей и обычных людей со всей России. Петиция направлена в Минздрав. Медики и правозащитники считают, что обвинительный приговор окажет большое и, увы, отрицательное воздействие на врачебное сообщество. Напуганные врачи уже сейчас неохотно назначают в нужной дозе обезболивающие препараты. В результате десятки людей сегодня мучительно умирают. Некоторые не выдерживают и прибегают к добровольной «эвтаназии». В феврале этого года большой резонанс вызвала смерть контр-адмирала ВМФ Вячеслава Апанасенко. Он выстрелил себе в голову из наградного пистолета. А в прощальной записке написал: «В моей смерти прошу винить правительство и Минздрав...» Родственники пояснили, что причиной суицида стало отсутствие обезболивающих лекарств. В марте в Москве зафиксировано самоубийство восьми человек, страдавших раком. В Саратовской области мужчина, не выдержав мучений своей больной раком жены, из жалости застрелил ее из обреза. Его приговорили к 6 годам лишения свободы. В подмосковном районе Орехово-Зуево к четырем годам лишения свободы условно приговорен бывший сержант полиции Владимир Корсаков. Он задушил больную раком мать. До этого она дважды сама пыталась свести счеты с жизнью — глотала таблетки и резала ножом вены на руках. Оба раза ее спасали. Обезболивающего, которое больной выписывали в местной поликлинике, было недостаточно. Женщина уговорила сына помочь ей прекратить муки. Житель Зауралья получил 3,5 года колонии строгого режима за убийство больной раком сестры по ее просьбе.

Наталья Гранина
Статья была опубликована на сайте lenta.ru 17 октября 2014 г.
[Оригинал статьи]


По этой теме читайте также:

Имя
Email
Отзыв
 
Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017