Следите за нашими новостями!
 
 
Наш сайт подключен к Orphus.
Если вы заметили опечатку, выделите слово и нажмите Ctrl+Enter. Спасибо!
 


«Они поступили так же, как поступают американцы»

О путешествии Джона Стейнбека в Советский Союз

Д. Стейнбек, Р. Капа, Русский дневник

Путешествия западных литераторов и журналистов в Советскую Россию вполне можно выделить в особый жанр. От Джона Рида и Альберта Риса Уильямса, через Бертрана Рассела и Герберта Уэллса, Вальтера Беньямина и Джона Дьюи, Бернарда Шоу, Лиона Фейхтвангера, Андре Мальро — пишущие люди с Запада смотрели на происходившее на востоке Европы и делились своими впечатлениями. Чем отличается книжка писателя Джона Стейнбека и фотографа Роберта Капы? Во-первых, тем, что автор «Гроздьев гнева» и известный военный фоторепортер попали в Союз в самый момент опускания «железного занавеса». Шел 1947 год: речь Черчилля уже прозвучала, уже повисла угроза ядерной бомбы, но советская блокада Западного Берлина еще не началась, до Корейской войны было еще далеко. Во-вторых, они оба, прекрасно понимая, что хозяева в любом случае постараются предоставить им более или менее приглаженную картину советской действительности, сразу же отказались от глобальных обобщений. Они решили описать (Стейнбек) и заснять (Капа) только то, что увидят в поездке, стараясь зафиксировать как можно больше реалий из жизни простых людей.

Джон Стейнбек и Роберт Капа

«У русских должна существовать личная жизнь, о которой мы не можем ничего прочитать, потому что у нас никто не писал об этой жизни и никто не фотографировал простых людей. Мы договорились вот о чем. Мы должны постараться не критиковать и не хвалить, делать честные репортажи о том, что мы видели и слышали. Мы будем обходиться без редакционных комментариев и без выводов о том, что мы недостаточно хорошо знаем. Мы понимали, что увидим много непонятного, неприятного и неудобного, но за границей всегда так бывает. А еще мы решили, что если в репортажах и появится критика, то мы будем критиковать что-то только после того, как сами это увидим, а не раньше».

Последнее — принципиально важно. Стейнбек, находясь в обстановке начинающейся холодной войны прекрасно понимал, как слухи становятся материальной силой, как легко слух выдает себя за действительность: «Нам кажется, что сейчас самая опасная тенденция в мире — это желание верить слухам, а не собирать факты».

Конечно, многие читатели сразу захотят узнать, что авторы написали о сталинизме и советской идеологии того времени. Написали, и даже не удержались от обобщений — правда, более чем обоснованных. Во время посещения музея Ленина они обнаружили, что «здесь представлена та история, которую хотелось бы иметь, а не та, что была на самом деле». Им бросилось в глаза, что в экспозиции полностью отсутствовал Троцкий, которого для посетителей музея будто бы «вообще никогда не существовало». Стейнбек и Капа достаточно знали историю для того, чтобы понимать — «Троцкий оказал большое влияние на русскую революцию».

Музеефицированный Ленин их тоже потряс:

«В музее собрано все, что касается этого человека. Все, кроме юмора. Здесь нет никаких доказательств того, что он за всю жизнь хотя бы однажды подумал о чем-то смешном, рассмеялся от всего сердца, побывал на веселой вечеринке. Уверен, что все это было, но, похоже, историкам не разрешили об этом упоминать».

Роберт Капа. Большой театр

Как мы понимаем, улыбающийся Ленин не вписывался в скроенный для него Сталиным идеологический образ.

Конечно, Стейнбека удивило и потрясло количество изображений Сталина, масштабы которых порой «вообще выходят за рамки разумного». Когда Стейнбек и Капа стали задавать вопросы, то они получили — в 1947 году! — ответы, которые, если были бы названы фамилии собеседников, вполне могли привести их в ГУЛАГ.

«Один из ответов заключался в том, что русский народ привык к изображениям царя и царской семьи, а когда царя свергли, его нужно было кем-то заменить. Другой ответ состоял в том, что образу мыслей русских свойственно поклонение иконам, а сталинские портреты и являются такими иконами. Третьи утверждали, что Сталину самому все это не нравится, он просил прекратить эту практику. Нам, впрочем, казалось, что если что-то не нравится Сталину, то оно мгновенно исчезает...»

Заметьте, Стейнбек не сам выдвигает тезис о схожести культа Сталина с религиозным культом, а предоставляет возможность говорить своим собеседникам. Сам же он не настаивает на оценках, оставляя право судить читателям.

И все-таки вопросы идеологии были для Капы и Стейнбека не главными. Они хотели писать о людях — а об идеологии лишь в той мере, в какой она вмешивалась в частную жизнь.

Что по-настоящему потрясло Стейнбека — это жизнь на руинах. Люди после войны в буквальном смысле жили в подвалах разрушенных домов и работали на заводах, которые дают продукцию и в это же время восстанавливаются. Именно о таких людях Стейнбек пишет одновременно с жалостью и восхищением. Девушки, танцующие друг с другом в сельском клубе, потому что парней их возраста почти не осталось в живых после войны, работа в колхозе — ручной труд, такой же, как «тысячелетие назад», и вновь руины.

В Сталинграде они увидели эту жизнь воочию:

«Из окон нашей квартиры мы наблюдали, как из большой груды обломков неожиданно появлялась девушка, на бегу в последний раз проводившая по волосам расческой. Опрятно и чисто одетая, она пробиралась сквозь сорняки, направляясь на работу. Как это удавалось женщинам, мы не понимали, но они, живя под землей, ухитрялись опрятно выглядеть и сохранять гордость и женственность».

Роберт Капа. Сталинград

Видели они и другое — очень красивую сумасшедшую девочку, жившую в какой-то норе и собиравшую на помойке объедки. Она как будто свидетельствовала о том, что пережил город во время сражения. К сожалению, бдительные советские цензоры изъяли те негативы Капы, на которых была запечатлена эта девочка... Пожалуй, именно послевоенный Сталинград сильнее всего задел автора «Русского дневника»:

«Вспоминались девушки, выходящие из подземных нор и поправляющие волосы, да маленький мальчик, который каждый вечер приходит к своему отцу на братскую могилу. Это были не пустые и аллегоричные фигуры. Это были простые люди, на которых напали и которые смогли себя защитить».

Роберт Капа. Москва

Как люди в разрушенных Сталинграде, Киеве и других городах живут, выживают, находят в себе силы жить и работать? Стейнбек приходит к важному выводу, который одновременно объясняет причины многих советских успехов (конечно, наряду с ролью государства и в том числе — государственного насилия): «Если какой-либо народ и научился жить надеждой, извлекать из надежды энергию, то это русский народ». Историкам трудно описать и показать этот фактор развития советского общества, но Стейнбек убедительно показывает, что без его учета многое в СССР остается непонятным.

Однако, несмотря на вышесказанное, пафос в «Русском дневнике» встречается очень редко. Ирония и самоирония в рассказе о путешествии Стейнбека и Капы (в книгу включена даже шутливая «официальная жалоба» Капы на условия его работы и особенности характера Стейнбека), пожалуй, превалируют. Эта мягкая, спокойная, доброжелательная ирония не может не подкупить читателя. Стейнбек не становится в позу судьи или отстраненного наблюдателя — его наблюдение вовлеченное, эмоциональное и, самое главное, не претендующее на истину в последней инстанции. Он просто дает читателю увидеть СССР своими глазами, и именно такой подход оказывается крайне удачным.

Конечно, без потемкинских деревень дело не обошлось. Как свидетельствуют воспоминания сопровождавшего Капу и Стейнбека Ивана Хмарского, во время поездки в колхоз все говорившие с гостями работницы были заранее проинструктированы, а в качестве шофера был приставлен сотрудник МГБ. В Грузии, в украинском колхозе было сделано все, чтобы создать у гостей ощущение богатой жизни. Но эти факты отнюдь не обесценивают наблюдений Стейнбека: ту самую жизнь обычных людей было почти невозможно спрятать за показухой (тем более, что для советских властей Стейнбек и Капа вовсе не были такими величинами, ради которых надо было бы как следует стараться в деле очковтирательства). В ответ на обвинения в том, что Стейнбек и Капа поверили показухе, они отвечали: «Согласен: эти люди действительно устроили для нас шоу, как устроил бы шоу для гостей любой фермер из Канзаса. Они поступили так же, как поступают американцы».

Так, вопреки желанию цензоров и «сопровождающих», Стейнбек делает одно очень точное наблюдение:

«В Москве маленькие сгустки и колонии капитализма продолжают жить и копошиться повсюду. Это люди, действующие на черном рынке. Это водители, которые „арендуют” машины своих работодателей [для частного извоза]. Это все те „леваки”, которые с неизбежностью возникают всюду, где можно что-то сдать в аренду или продать. А везде, где есть „леваки”, — будет капитализм».

Фактически, здесь Стейнбек заметил то, что впоследствии, через много лет, приведет к краху советской системы — функционирование теневой экономики, разъедающей государственную монополию.

И это наблюдение, и многое другое, о чем уже шла речь выше, показывает, между прочим, что пресловутая теория тоталитаризма на самом деле ничего не объясняет. Тотальный контроль над личной жизнью людей, над «черным рынком», над семьей даже в сталинском СССР времен апогея «культа личности» был невозможен. Находились люди, которые откровенно говорили с иностранцами, воровали из госказны; кто-то восхищался американскими фильмами и танцевал в клубах. Тотальный контроль над жизнью людей пока возможен только в антиутопиях Оруэлла, Хаксли и других корифеев жанра. А реальную жизнь нам позволяют представить — со всеми возможными оговорками — такие документы, как «Русский дневник» Джона Стейнбека и фотографии Роберта Капы.

Джон Стейнбек и Роберт Капа

Но есть и еще один вывод, который может сделать читатель этой книги. В условиях начавшейся Холодной войны, когда «русские» уже демонизировались американскими СМИ, а до апогея антисоветской и антикоммунистической пропаганды — «охоты на ведьм» и маккартизма — оставались считанные годы, авторы сохраняли непредвзятость. Речь не только о беспристрастном фиксировании фактов, но и о подходе к советской действительности: Стейнбек и Капа отнюдь не смотрят на нее свысока, не позиционируют себя как представители страны с априори более совершенным строем. Конечно, советская жизнь показана ими не лишенной своих странностей. Особенно Стейнбека и Капу удивляла ее тотальная бюрократизация и то количество бумаг, которое должно было быть оформлено для совершения каждого простого действия. Они с юмором описывают действия таможенников и странные порядки в гостиницах, а также неразбериху в аэропортах и вообще своеобразие транспорта, на котором им приходилось передвигаться по стране. Но вместе с тем СССР не предстает в этой книге неким зазеркальем, параллельным миром, где живут насмерть запуганные люди. Молодежь в МГУ, отмечают они, ведет себя точно так же, как американские студенты. С колхозниками авторы находят общий язык, обсуждая проблемы сельского хозяйства. В процессе общения с разными людьми Стейнбеку и Капе становится совершенно очевидно, что эти люди на самом деле прежде всего хотят одного — сохранения мира. «Они говорят только о вторжении в свою страну, и они боятся этого вторжения, потому что у них уже был такой опыт. Снова и снова они спрашивают нас: — Нападут ли США на нас? И никогда никто не говорит: „Мы пошлем наши бомбардировщики” или „Мы вторгнемся...”» Общий тон сочувствия, которым в книге отмечены эпизоды, связанные с последствиями войны, неслучаен: и Роберт Капа, и Джон Стейнбек были военными корреспондентами, поэтому ценность мира не вызывала у них сомнения. В этом они полностью сходились с теми жителями СССР, которых встречали во время своего путешествия. Резюмируя «Русский дневник», Джон Стейнбек пишет: «Мы увидели, что русские — это тоже люди... А хотят они того, чего хотят все: жить хорошо, со все большим комфортом, в безопасном мире».

Опубликовано на сайте «Горький» [Оригинал статьи]


По этой теме читайте также:

Имя
Email
Отзыв
 
Спецпроекты
Варлам Шаламов
Хиросима
 
 
«Валерий Легасов: Высвечено Чернобылем. История Чернобыльской катастрофы в записях академика Легасова и современной интерпретации» (М.: АСТ, 2020)
Александр Воронский
«За живой и мёртвой водой»
«“Закон сопротивления распаду”». Сборник шаламовской конференции — 2017