Двухлетняя засуха 1920 и 1921 гг., неурожай и общая хозяйственная разруха после двух войн — первой мировой и гражданской — привели к страшному голоду 1921–1922 гг., которым были охвачены более 30 российских губерний. Люди сходили с ума, распространялось людоедство, матери убивали и ели своих детей, из могил похищали трупы. От голода и сопутствующих ему эпидемий умерло несколько миллионов человек. Ситуация усугублялась тем, что золотой запас страны стремительно сокращался, и за один только 1921 г. был израсходован более чем наполовину[1]. В таких условиях никакое государственное и хозяйственное строительство, любой диалог с западными экономическими партнерами — а он был жизненно важен для голодающей, полуразрушенной страны — становился невозможным.

В этой критической ситуации большевики приняли решение об изъятии церковных ценностей — золота, серебра и драгоценных камней. Их можно было обменять на хлеб и накормить часть голодаю-/40/-щих, а также пополнить золотой запас. Кроме того, попутно решался вопрос политического «усмирения» Русской православной церкви.

Реакция на это решение была различной. В одних местах население отнеслось к нему с пониманием, и изъятие проходило спокойно, порою при активном содействии верующих и духовенства. В других местах оказывалось противодействие: ценности прятались, инсценировались ложные ограбления, возникали стычки с представителями власти, в результате которых были раненые и даже погибшие. Там, где было оказано сопротивление, впоследствии прошли суды над зачинщиками и подозреваемыми. Одни подсудимые были оправданы, другие — приговаривались к общественному порицанию, строгому выговору, штрафу или тюремному заключению, третьи — к высшей мере наказания. В последнем случае, как показывают исследования, приговоры не всегда приводились в исполнение[2].

Вопрос о числе погибших в период изъятия церковных ценностей никогда не привлекал специального внимания исследователей.

Один из современников описываемых событий, К. Криптон, вспоминал, что в результате кампании к лету 1923 г. по всей стране были расстреляны десятки священнослужителей и простых верующих[3]. В листовках, распространявшихся в Москве в 1922 г., утверждалось, что «у порога своих церквей» погибли многие сотни людей[4]. В литературе более позднего периода традиционным стало утверждение, будто процесс изъятия привел к огромному количеству кровавых столкновений верующих с властями по всей стране и многим тысячам погибших в стычках и казненных.

Из книги в книгу кочуют сведения работавшего в эмиграции священника М.А. Польского (1891–1960) о том, что в результате столкновений при изъятии ценностей, а также по решению последовавших за ними судов в 1922 г. якобы погибло или было расстреляно в общей сложности 8100 чел., из которых 2691 — белое духовенство, 1962 — монашествующие, 3447 — монахини и послушницы[5]. Он же в другом месте писал о том, что в 1922 г. «расстреляно было до десяти тысяч верующих»[6]. Именно эти оценки — «8100 человек», «более 8 тысяч человек» и «около 10 000 человек» — чаще всего называются в литературе[7], причем их многократное повторение самыми разными авторами создает впечатление общепризнанного и надежно установленного факта. Однако о том, откуда взялась эта статистика и как производился подсчет, ни сам Польский, ни более поздние исследователи не сообщают. Не смогли ответить на этот вопрос и представители Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле (США, штат Нью-Йорк), где хранится архив Польского[8]. А, между тем, вопрос об источниках обсуждаемых цифр и методике подсчета имеет принципиальное значение, поскольку даже сегодня, когда опубликована масса документов, исследователи, стремящиеся к объективности, воздерживаются от необоснованных оценок численности жертв, настаивая на необходимости детального изучения центральных и региональных архивов[9]. Можно ли в таком случае доверять цифрам, указанным Польским? Известный историк А.Н. Кашеваров не воспринимает их всерьез, считая, что автор «некритически отнесся к субъективным суждениям и даже слухам, которые привезли за рубеж церковные активисты второй волны эмиграции»[10]. Данные Польского «вызывают /41/ недоумение» у кандидата исторических наук А.Г. Подмарицына[11]. По мнению И.В. Говоровой, посвятившей теме изъятия церковных ценностей свое диссертационное исследование, «никаких документальных подтверждений этим данным нет и они недостоверны»[12]. Даже авторы, близкие к церковным кругам, обычно склонным преувеличивать число жертв большевистских репрессий, вынуждены признать, что данные Польского содержат «много ошибок и неточностей»[13]. В этой связи интересно отметить, что современный церковный исследователь статистики «гонений» Н.Е. Емельянов, к результатам которого многие исследователи обращаются как к последнему слову науки, считал, что цифры Польского завышены в 8–10 раз[14].

Хотелось бы обратить внимание читателей на любопытное свидетельство К.Н. Николаева — одного из участников Второго Всезарубежного Собора Русской Православной церкви, состоявшегося в августе 1938 г. в городе Сремски Карловцы (Югославия). В своем пространном докладе о положении Православной церкви в Советской России Константин Николаевич говорил:

«Отобрание церковных ценностей сопровождалось поистине погромом духовенства. По сведениям, идущим из обновленческих кругов и поступившим за границу в конце 1924 г., всего было расстреляно и замучено 8110 чел. (так в тексте. — Г.Х.), из них 2691 лицо белого духовенства и 5409 монахов и монахинь, послушников и послушниц»[15].

Если заметить, что 2691 и 5409 равняется 8100, а не 8110, становится ясно, что цифры Николаева и Польского (он также участвовал в указанном Соборе) идентичны, а значит первоисточником цифр Польского была некая статистика, циркулировавшая в «обновленческой» среде между началом 1922 и концом 1924 года. Ряд исследователей подвергают сомнению цифры, исходившие от «обновленцев», поскольку именно в их интересах было завышать статистику жертв и таким образом выставлять патриарха Тихона преступником, подставившим под пули тысячи преданных ему верующих[16]. Таким образом, и с этой стороны цифра «8100 погибших» оказывается весьма сомнительной.

Наряду с данными Николаева и Польского в литературе встречаются и более впечатляющие цифры. Утверждается, к примеру, что в ходе кампании было расстреляно 14 тыс. чел. — священнослужителей и активистов Церкви[17]. Другие пишут, что в 1922 г. по суду и без суда погибло более 23 тыс. чел. белого и черного духовенства[18]. Третьи заявляют, что в 1922 г. за сопротивление изъятию церковных ценностей было уничтожено не менее 25 тыс. человек[19]. Однако наиболее внушительные данные таковы: якобы в ходе изъятия было расстреляно 40 тыс. священников, дьяконов и монахов и около 100 тыс. верующих — всего около 140 тыс. человек. Последняя цифра была «запущена» в оборот известным публицистом И.Л. Буничем, который привел свои данные без каких-либо ссылок[20]. Его цифры попали в некоторые научные статьи[21] и диссертации[22].

Таким образом, существующие в литературе оценки колеблются от десятков до сотен тысяч погибших. При таком гигантском разбросе никакая цифра, не подкрепленная хоть сколько-нибудь надежным источником, не может восприниматься всерьез. К тому же авторы, пишущие о кампании 1922 г., наиболее резонансные события традиционно связывают с одним и тем же весьма ограниченным спис-/42/-ком городов (Шуя, Смоленск, Петроград, Москва, Старая Русса и некоторые другие), где, как показывают исследования, были единичные жертвы. Ответ на вопрос о реальном числе жертв, вызванных изъятием церковных ценностей, следует искать в региональных архивах, где по сей день хранится множество материалов — отчеты местных спецслужб о деталях кампании и сопутствующих мероприятиях, протоколы заседаний соответствующих местных комиссий, переписка с Москвой и т.п. В последние 20–25 лет десятки историков тщательно изучают эти архивные материалы и подробно излагают результаты своих изысканий в диссертационных работах. Кроме собственно архивных документов, диссертанты обращаются к данным центральной и местной периодической печати тех лет, дневникам и мемуарам участников событий, исследованиям церковных авторов. В результате такого комплексного изучения источников, как правило, складывается достаточно ясная картина событий в отдельном регионе. Практически все диссертации подробно рассказывают о настроениях населения на всех этапах кампании, о подготовке и ходе мероприятий по изъятию ценностей, всевозможных инцидентах и итогах. Если население оказывало противодействие и над зачинщиками проходили суды, непременным сюжетом диссертации являются судебные процессы, в частности, приводятся имена и количество осужденных, характер приговоров. Тексты диссертаций доступны любому желающему и в совокупности представляют собой ценный источник информации, позволяющий в первом приближении оценить реальные масштабы кровопролития по стране.

К настоящему моменту удалось познакомиться с 41 кандидатской и докторской диссертацией, написанной по архивным материалам нескольких десятков регионов и двух городов и защищенной в 1998–2016 годах. В результате можно сделать следующие выводы:

1) не было погибших: на Алтае[23]; в Архангельской губернии[24]; Башкирии (Уфимская губерния, Уфимская епархия, Башкирская АССР)[25]; Брянской губернии[26]; Владимирской губернии[27]; Воронежской губернии[28]; на Дальнем Востоке (совр. Приморский край, Хабаровский край, Амурская область, Камчатская область и Сахалинская область)[29]; в Донской области[30]; Карелии[31]; на Кольском Севере (совр. Мурманская область)[32]; в Костромской губернии[33]; Крыму[34]; Кузбассе (совр. Кемеровская область)[35]; Курском крае (Курская губерния)[36]; Нижнем Поволжье (Астраханская и Царицынская губернии)[37]; Орловском крае[38]; Пермской области (епархия)[39]; Псковской губернии[40]; Самарском регионе[41]; Свердловской области (Екатеринбургская епархия)[42]; Тверской (Калининская) епархии[43]; Тобольской епархии[44]; Тюменской епархии[45]; Челябинской области (епархия)[46]; Чувашии[47]; Ярославской губернии[48]; городе Вологде[49].

2) погиб 1 чел.: на Ставрополье и Тереке[50].

3) погибло по 2 чел.: в Вятской губернии[51]; Зауралье (регион, прилегающий к восточному склону Урала в бассейне рек Тобол и Обь)[52]; Юго-Восточной Сибири (совр. Иркутская область, Читинская область и Бурятия)[53].

4) погибло 4 чел.: в Петроградской губернии[54].

5) погибло по 5 чел.: в Смоленской епархии[55]; городе Москве[56].

6) погибло 8 чел.: в Иваново-Вознесенской губернии[57]. /43/

7) разноречивые сведения имеются: по Новгородской губернии (епархии), где, погиб 1[58] или 4 человека[59]; по Пензенскому краю (епархии), где либо не было погибших[60], либо погиб 1[61] или 3 человека[62]; по Северной Осетии, где либо не никто не погиб[63], либо погиб 1 человек[64]; по Тамбовской губернии, где или не было погибших[65], или погибло «несколько человек»[66].

Итого — около 40 (причем это верхняя планка) зафиксированных смертельных исходов.

В приведенной сводке суммировано число жертв кровавых инцидентов и предположительно казненных. Если же конкретизировать обстоятельства гибели людей и их социальный статус, то, согласно изученным диссертациям, получается следующая картина. В результате столкновений на всех перечисленных территориях погибли в общей сложности: 2 представителя духовенства, 1 мирянин, 3 представителя власти, а также немногим более 6 чел. неизвестного статуса. По решению судов было казнено: не более 15 представителей духовенства, не более 7 мирян, не более 2 представителей власти, не более 1 чел. неизвестного статуса. Необходимо пояснить, с чем связано пояснение «не более». Дело в том, что зачастую диссертант сообщает о количестве приговоренных к высшей мере наказания, но не уточняет, был ли приговор приведен в исполнение. При этом вынесение смертного приговора, как уже говорилось, не всегда означало расстрел, иногда, спустя некоторое время, его могли смягчить — например, заменить на тюремное заключение. Выяснение этого момента требует специального исследования.

Разумеется, приведенная сводка не может считаться полной. Во-первых, вряд ли все диссертанты сумели ознакомиться с полным объемом сохранившихся материалов об изъятии церковных ценностей в их регионах, тем более, что указанная кампания, как правило, была лишь одним из сюжетов диссертационной работы. Во-вторых, некоторые случаи расправ над теми, кто противодействовал изъятию, очевидно, не могли попасть в эту сводку, поскольку они не были зафиксированы ни в каких сохранившихся документах (например, в случае стихийных бессудных казней)[67]. И все же маловероятно, что не отраженные в сводке смерти могли бы существенно изменить статистику, доведя общее число погибших до гипотетических нескольких тысяч. В пользу этого говорит хотя бы то обстоятельство, что десятки исследователей по всей стране за истекшие 20–25 лет так и не сумели выявить ни одного региона, где бы в ходе изъятия погибло больше 8 человек.

Заметим также, что перечень российских регионов, приведенных в сводке, неполон. К настоящему моменту исследованы не все диссертации, в которых раскрывается тема церковно-государственных отношений в 1922–1923 гг., поскольку они пока недоступны. Кроме того, подобного рода подсчеты произведены еще, по-видимому, не во всех регионах России.

Следует сказать, что наряду с диссертациями в последнее время появились специальные исследования, целиком посвященные изъятию ценностей в конкретных регионах — Донской области[68], Москве[69], Смоленщине[70]. Все они подтверждают данные, извлеченные из диссертаций.

Косвенным подтверждением этих оценок могут послужить данные информационной Базы новомучеников и исповедников «За Христа пострадавшие». В начале 1990-х гг. Православный Свято-Тихоновский богословский институт (ныне — Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет (ПСТГУ), г. Москва) приступил к систематическому сбору сведений о притеснявшихся в первые десятилетия советской власти представителях духовенства и церковных активистах. Авторы и участники этого уникального проекта пишут, что аккумулируемая ими информация не всегда достоверна, поскольку черпается из источников самого разного свойства[71]. И, тем не менее, при всех оговорках огромный массив собранных ими сведений позволяет в первом приближении оценить масштабы и характер репрессивной политики советского государства в тот или иной период.

Так, например, по сведениям кафедры института, в настоящий момент (28.03.2018) в Базе данных содержатся сведения о 35 780 пострадавших в 1917–1950-х гг., из них в 1922–1923 гг. погибло в общей сложности 63 человека[72]. Неясно, правда, сколько людей из названного числа погибли в ходе сопротивления изъятию ценностей, а не по каким-либо иным причинам. Стоит подчеркнуть, что это самая полная на сегодняшний день статистика, собранная в результате 25-летних поисков по самым разным источникам — в том числе, по огромному количеству (более 70) государственных архивов практически во всех регионах РФ и даже некоторых стран СНГ[73].

Во многих работах говорится о том, что недовольство верующих изъятием церковных ценностей вылилось в 1414 кровавых инцидентов[74]. В некоторых работах это число округляется до 1,5 тысяч[75]. По-видимому, впервые указанная цифра прозвучала в середине мая 1922 г. из уст «обновленческого» священника В.Д. Красницкого[76]; тогда же, со ссылкой на его слова, эта цифра появилась (вероятно, впервые) в советской печати[77]. Однако насколько известно, никаких документальных подтверждений этому показателю никто из исследователей пока не представил. К тому же подобные сведения, исходившие от «обновленцев», по известным причинам не могут внушать исследователям доверия.

Помимо поразительной точности заявленного числа кровавых инцидентов, обращает на себя внимание и другое — его абсолютное несоответствие масштабам следственных мероприятий, упомянутых в работах многих историков. Дело в том, что в связи с сопротивлением изъятию ценностей, как утверждается целым рядом авторов, было заведено 231 дело[78] (иногда это число округляют до 230[79] или 250[80]), и по ним было осуждено в общей сложности 732 человека[81]. К последней цифре исследователи часто делают приписку: «...многие из них были расстреляны»[82]. Эти цифры и расплывчатая фраза тоже многократно переписываются из одной работы в другую, причем никто из авторов, по-видимому, не задается вопросом об их первоисточнике. Его поиск привел к малоизвестной брошюре И.П. Брихничева «Патриарх Тихон и его Церковь», изданной в 1923 году[83]. Автор, по всей видимости, имевший доступ ко многим документам, привел в тексте следующую статистику:

«По полученным от 55 трибуналов сведениям, окончено дел — 231.

Всего привлечено лиц — 732»[84]. /45/

Впоследствии эти данные — увы, без ссылки на работу Брихничева — попали в монографию Б. Кандидова «Голод 1921 года и церковь»[85], с которой историки, пишущие о церковно-государственных отношениях после Октябрьской революции, знакомы намного лучше (что неудивительно, поскольку на протяжении нескольких десятилетий после 1922 г. это была едва ли не единственная сколько-нибудь обстоятельная работа, посвященная изъятию церковных ценностей). Примечательный факт состоит в том, что Кандидов не привел одного чрезвычайно важного сведения из брошюры Брихничева — там, где последний называет количество заведенных дел и привлеченных лиц, дается детализированная статистика наказаний:

«Осуждено............................. 149

Свыше 5 [лет осуждено].......8

Расстреляно............................ 44

Взыскано имущество............. 4

Условно осуждено................ 75

Другие виды.............................. 120

До 1 года [осуждено]......... 31

Из этого числа осужденных

От 1–2 л[ет осуждено]...... 34

Духовных..................................181

[От] 2–3 [лет осуждено].... 199

Граждан...................................... 408»[86]

Таким образом, принимая (или не принимая) на веру ныне широко растиражированные сведения о «231 деле» и «732 подсудимых», исследователям придется поставить в этот же ряд и сведения о «44 расстрелянных». Симптоматично, что в самом начале 1990-х гг., когда данные Польского еще не получили распространения в России, информация о «44 расстрелянных» воспринималась исследователями как нечто вполне укладывающееся в рамки известных фактов, свидетельством чему — почти забытая научная публикация А.И. Горшкова и Т.В. Порфирьевой 1992 г., в которой была предпринята одна из первых попыток изучить ход обсуждаемой кампании по материалам российских архивов[87].

Складывается впечатление, что умолчание Кандидова о нескольких десятках расстрелянных в период кампании по изъятию церковных ценностей и стало тем «первородным грехом» историографии обсуждаемых драматических событий, который не позволил современным исследователям критически отнестись к данным Польского.

Таким образом, к традиционным для публицистической и отчасти научной литературы утверждениям о «многих тысячах» погибших в ходе изъятия церковных ценностей в 1922–1923 гг. следует относиться крайне осторожно. Во всяком случае, предлагаемая оценка — несколько десятков жертв по всей стране — на наш взгляд, является более обоснованной, нежели голословные заявления Польского и Бунича. Она полностью согласуется как с данными советской печати начала 1920-х гг. (44 казненных), так и с конкретно-биографическими данными, собранными к сегодняшнему дню Русской православной церковью (не более 63 погибших в стычках и казненных). /46/

По этой теме читайте также:

Примечания