Статьи в защиту ЕГЭ средства массовой информации публикуют нечасто. Уже за одно это спасибо РЖ, опубликовавшему романтический панегирик, пропетый Единому экзамену замечательной преподавательницей истории Тамарой Натановной Эйдельман. Романтик прав уже потому, что стремится к идеалу всей силой своего существа. Поговорим в его присутствии, но приглушенным голосом.

Отчего в России никак не переводятся критики ЕГЭ, несмотря на то, что сам эксперимент идет полным ходом уже несколько лет? — спрашивает Тамара Натановна. Да оттого, что ЕГЭ успел за эти годы своего существования повернуться все новыми и новыми гранями — и, кстати, многие грани обнаружить и в системе образования. Эти-то разные грани, выявляющиеся "по мере поступления", и становятся объектами для критики. Кстати сказать, эта критика приводит часто к улучшению ситуации и какой-то аспект проблемы даже закрывается, но это не избавляет ЕГЭ в целом от постоянного обсуждения. Вот лишь один пример: в результате долгих и ожесточенных дискуссий удалось остановить стремительное и безальтернативное введение ЕГЭ как единственной формы оценки знаний. Поднимите статьи и обсуждения прошлых лет — вы увидите, что такой сценарий развития событий был более чем реален. Соедините теперь его с низким качеством контрольно-измерительных материалов — а оно, это качество, медленно, но все же улучшается именно под нажимом профессионалов, занимавшихся его критикой, — и тогда вам станет понятна та почти паническая нота, которая звучала в дискуссиях на первых порах.

По статье же Тамары Натановны получается, что ЕГЭ критикуют все время за одно и то же — и при этом критики, как правило, коррумпированы, сидят в вузах и думают только о том, как бы у них не отняли возможность брать взятки за поступление. Не скажу за всю Одессу, но я работаю в школе и к распределению мест в вузах отношения не имею. Почему же я-то много лет выступал против ЕГЭ, в том числе и на страницах РЖ? Да потому, что в ЕГЭ, например, по литературе (а эту дисциплину я и преподаю в школе) я видел реальную угрозу для существования предмета в школе. Я отчетливо представлял, что в старших классах начнется неизбежное натаскивание, прежде всего на бессмысленный тест ("На каком плече была родинка у Элен Курагиной?"). Я понимал также, что с вводом ЕГЭ по литературе произойдет отмена школьного выпускного сочинения, что скажется на статусе литературы в школе (сокращением часов), на системе подготовки ученика к созданию связного текста. Часть С, которая, по мнению сторонников ЕГЭ, заменяет собой сочинение, на самом деле приучает писать настолько шаблонно и примитивно, что об этом даже не стоит и говорить. Впрочем, нет — поговорите. Например, с преподавателями из Питера, где ЕГЭ обязателен, — у них есть наблюдения над тем, как за три года ЕГЭ ухудшил качество олимпиадных работ в области, потому что привел к распространению шаблона самого низкого пошиба (об этом шла речь на одном из круглых столов, прошедших в рамках Всероссийской гимназической конференции в марте этого года). Или с преподавателями из Твери, проверявшими ЕГЭ по русскому языку в этом же году, — если, правда, они в сердцах не махнут рукой при воспоминании о тех текстах, которые были предложены в части С по русскому языку. Причем, заметьте, речь идет о школьных учителях, а не вузовских репетиторах.

ЕГЭ бесцеремонно вторгся в ту область школьного образования, где это вторжение оказывается разрушительным — вот в чем основа моего отношения к ЕГЭ. Думаю, что у многих других противников ЕГЭ были свои мотивы для неприятия, и при этом не только те ведомственно-материальные, о которых пишет Тамара Натановна. И кстати, многие мои опасения время подтвердило. Я очень рад, что в предмете "история", судя по словам Тамары Натановны, ситуация прямо противоположная: введение ЕГЭ усилило внимание к историческим источникам, позволило наконец спрашивать ребят о точках зрения, научило сопоставлять и т.д и т.п. Только вот ведь что интересно: мне почему-то кажется, что уровень учеников Тамары Натановны, как и ее собственный преподавательский уровень, таков, что они не занимаются "натаскиванием" к ЕГЭ на уроках, не опускаются до этого, не тратят на это драгоценные часы, а изучают Историю. ЕГЭ идет своим параллельным курсом, не затрагивая реально тот предмет в той школе, где работает Тамара Натановна. В тех вузах, куда идут ее ученики, историю будут спрашивать опять же не в этом формате. Получается, что угрозы никакой и тревоги никакой. Откуда же столько страсти в статье? Но "обращу глаза зрачками в душу", ведь и в моей школе никакого ЕГЭ по литературе нет и часы не сокращают, чего ж я-то взъелся? Сидел бы тихо и не лез, куда не надо.

Все просто. Я еще работаю редактором газеты "Литература" (издательский дом "Первое сентября"), читатели и подписчики которой — учителя-словесники из разных регионов России. А они требуют эту тему поднимать и рассказывают о том, как понимают дело сами. В результате у меня перед глазами есть еще картинка массовой, обычной школы, где ситуация развивается не совсем так, как в продвинутых московских школах. И тут обнаруживается еще один любопытный аспект ЕГЭ, который в последнее время занимает мои мысли больше, чем качество КИМов или механизм проведения экзамена (на эту тему Тамарой Натановной, кстати, высказано столько предложений, что остается только удивляться, как она не заметила их общественного обсуждения в течение целого ряда лет).

Вот этот аспект. ЕГЭ, если он проходит честно и бескомпромиссно, выявляет вещь, с которой общество в целом и отдельный человек в частности смириться не готовы — при всей ее очевидности. Эта вещь проста: значительная часть выпускников получит при объективной оценке такие низкие баллы, которые не то что вуз не примет, но и сам человек почесть за правду откажется. Смириться с собственной неуспешностью или с неуспешностью своего ребенка психологически чрезвычайно трудно, а ЕГЭ для многих регистрирует именно ее. Ну вот пошел, например, мой сын сдавать ЕГЭ и принес сертификат всего на 50 баллов из 100. Конечно, в этом будут виноваты и бесчеловечные условия сдачи, и волнение, и жара, и КИМы, и анонимные проверяющие, не знавшие истории его мучительного взросления, появления робкого интереса к предмету и падения этого интереса с приходом нового учителя и т.д. и т.п. Так мы это объясним самим себе — а иначе что же получится? Все кругом хороши (включая сам экзамен) — это я (мой сын) плох? Если вы попробуете объяснить мне, что это моя (моего сына), а не чья иная оценка, то я такой хай подниму — мало не покажется. Я расскажу, как его на самом деле учили в школе и не научили, как неинтересно вели уроки, как не проверяли тетради, как его не любили — и в ответ не любил он, как гнобил завуч и придирался директор, какие были тупые одноклассники, которые тянули его вниз, и еще много всяких интересных подробностей про нашу повседневную школьную жизнь. И докажите мне, что я не прав.

А теперь слушайте дальше. Если передо мной как родителем встанет такая перспектива, то я всеми силами буду стараться, чтобы моего средненького сынка как-то к ЕГЭ подготовить, чтобы хоть 60 баллов было, что ли. К кому я пойду? Да все к тому же репетитору (учителю, преподавателю, студенту — все равно, лишь бы дело понимал). И понесу я ему свои денежки — пусть уже не за поступление в вуз, а за натаскивание к ЕГЭ. И всем опять станет хорошо: родителям — потому что знают, что делать, учителям и вузовским преподавателям — потому что подработать можно. Как ни вертись, а задница сзади. Кстати, уже и курсы по сдаче ЕГЭ есть, и издательства заработали. Все в порядке.

Министерство, продвигающее ЕГЭ, часто говорит о необходимости правды в сфере образования. ЕГЭ по математике то ли в прошлом, то ли в позапрошлом году выявил, что 20% школьников имеют двойки, а где же эти двоечники при традиционном экзамене? Ясно где: учителя рисуют им тройки. То есть врут. Давайте не врать и назовем двоечников настоящим именем. Ну давайте. И что будет? Ситуация пьесы Горького "На дне". Там те, кто правду говорит, самыми циничными и безжалостными выходят, а врет Лука, который человека — жалеет, потому что "человек, он каков ни есть, а всегда своей цены стоит". Васька Пепел на что жалуется? На то, что его все всегда вором называли и никто по-другому назвать не догадался. Вот он и вор. Один Лука смог ему поверить.

Давайте поэкспериментируем. Будем говорить двоечнику так: "Ты двоечник. Двоечник ты. У тебя всего 30 баллов из ста. И выше не будет. Ты же не знаешь ничего. Потому что не учился. А если бы учился, то сдал бы ЕГЭ поприличнее и т.д.". Самая расправдивая правда. Можно ее и сертификатом удостоверить. Меня вот только итоги этой правоты интересуют.

А правда ведь еще и в том, что наша массовая школа не может обеспечить качественного массового образования. Не потому что уж такая она плохая, а просто это дело все равно штучное. И как ни крутись, а за возможность индивидуальных внеурочных, не-для-всех занятий родители всегда готовы будут платить. Потому что ребенок, задавленный нашей системой образования, нашими стандартами и методиками, требует помощи. Его часто реанимировать надо, разговаривать с ним подолгу, чтобы хоть какой-то контакт установить и интерес к делу пробудить. И в такой помощи он будет нуждаться всегда.

Так что об исчезновении репетиторства как системы подобной помощи (говорю сейчас не о тех, кто просто берет взятки за устройство в вуз) я бы разговоры оставил. Думаю, что такая система во многом выравнивает те провалы, которые очевидны в системе государственно-официальной в отношении детей. Я на сто процентов согласен с Тамарой Натановной, что продажа мест в вузе — явление омерзительное, что его нужно искоренять. Но я бы не говорил с такой безапелляционностью, что все вузовские репетиторы торгуют местами. Многие из них честно ведут занятия, давая детям настоящие знания и увлекая своей личностью — и, кстати, ничего не гарантируя на экзаменах (я таких знаю, да, думаю, и Тамара Натановна тоже). И родители оплачивают эти занятия — при этом вовсе не потому, что репетитор водит их за нос, обещая небо в алмазах. Зарплаты в вузе, конечно, больше, чем у помянутых Тамарой Натановной сельских учителей, но, если сравнить их с расходами на жизнь в той же Москве, думаю, как бы весы не качнулись в другую сторону. Так что кроме жадности и нравственной нечистоплотности, которой, судя по публикации, движимы вузовские преподаватели, к репетиторству их толкает (как и школьных учителей) и вполне реальная необходимость выживать — это так по отношению хотя бы к части из них. Даже если эта часть незначительна, считаю необходимым о ней напомнить.

Вернемся к ЕГЭ. Да, у него есть свои сильные и привлекательные стороны. Да, есть предметы, где он "работает". (Например, ЕГЭ по русскому вполне пристойный — если не считать качества текстов части С. Но тут такой его составителям "предел положен" — ну не могут они лучше или по-другому! А вот по литературе маразм прогрессирует.) Да, он дает возможность хотя бы убрать ситуацию, когда, скажем, математика в один вуз и математика в другой вуз — это две разные математики. Да, он дает по рукам откровенным взяточникам. Да, он во многом улучшается год от года. Но все это не должно закрывать от нас и тех вопросов, которые ЕГЭ продолжает порождать. Вот, например, вопрос этого года: как пересчитываются первичные баллы в тестовые? Почему человек, сделавший 89% заданий, получает 75 баллов из 100? Об этом только что написали "Известия", и внятных объяснений образовательных начальников пока так и не получено.

А раз остаются вопросы, то позвольте все-таки размышлять о них, а не примыкать к страстным апологетам ЕГЭ, от лица которых выступила Тамара Натановна, — даже преклоняясь перед ее романтическим пафосом. Яркая статья в защиту ЕГЭ превратилась в филиппику против тех, кто все еще почему-то хотя бы в какой-то частности против. Стоит ли так неистовствовать, тем более что за ЕГЭ — вся государственная мощь и огромные финансовые средства? Сами справятся.

По этой теме читайте также: