К Вам, кому дурь наживы не отшибла охоту и способность к критическому мышлению. К Вам, кто открывает еще книги, настоящие книги, где слова складываются в правдивый, осмысленный текст. К Вам, кто совершил роковую ошибку, обнаружив «современную русскую литературу» - ту, что с подачи Большого Брата наречена этим словосочетанием, ту, что планомерно уничтожает все достигнутое нашей культурой, ту, что только формально современная, что вообще не русская и тем паче не литература. К Вам хочу докричаться!
Чем же оно, это явление «Букера» человечеству, заслужило столь пристальное Ваше внимание? Чем Вас прельщает копошение в помойной куче? Не в той помойной куче, что стала кладезем настоящих книг, не в дворовых мусорных баках, где перед моим взором находили свое последние пристанище труды Маркса и Ленина, где лежали тома Горького, где совместно с Платоновым обитал Маяковский, где были найдены Байрон и Экзюпери. Нет, не в ней, а в другой, что регулярно опрыскивают через пульверизатор СМИ одеколонами всяких сортов. Но принюхайтесь, услышьте - неужели незаметно, что как ни опрыскивай эту макулатуру, говнецом несет будь здоров. Литература так не пахнет, даже вынутая из мусорного бака. Зачем же вы копошитесь? Ведь чем больше трепа, тем больше продаж. Держащие руку на пульверизаторе это прекрасно знают: этим они и живут.
Магазины завалены беллетристическим фастфудом. Сорокин, Акунин, Минаев и пр. А мне уже просто ленно каждый раз объяснять менеджерам книжных, что же я не поделил с безобидными консультантами, которые на просьбу показать, где произведения Баратынского, Одена, Фейхтвангера, Шаламова, Сартра, Вл. Соловьева отвечают: «Кого, простите?». Приходится учить, что фамилия Сартра пишется на конце как аббревиатура телеканала РТР, что философ Владимир Соловьев не тот самый телеведущий, что Варлам Шаламов – это… как бы вам рассказать попонятней… Когда доходит до Фейхтвангера, обычно происходит коллапс. Спрашивать Ленина, Маркса или, что еще кошмарней, Троцкого, я просто больше никогда не буду. А Евгения Баратынского вообще не существовало - судя по ассортименту книжных магазинов, это исторический ноль.
Хорошо, что я теперь знаю, где можно найти эти книги. А большинство не догадывается не только об их дислокации, но и о самом факте существования. И идет, и покупает стопки туалетной бумаги, в которые потом без стыда уткнется на людях. А вы продолжаете с увлечением шуршать этими стопками, силясь поймать ветерок литературного процесса. Надорвавшись в тщетных попытках, вы восклицаете, что нет больше нашей Литературы, нет прогресса; есть великое прошлое, но сегодня - пропасть. Зачем?
Умер Воннегут. Вчера мы его оплакивали. Сегодня где-то в Латинской Америке доживают свои дни писатели, еще настоящие, те, что умрут завтра. Они из прошлого, из другого мира, из другой культуры. А что имеем сегодня и сейчас, здесь, в наших условиях? Нет Бродского, нет Довлатова, был Новиков, был Рыжий, существует Кибиров, существует Пелевин, существует имярек, существует … и тишина.
Тишина, и только ваше бурчанием вновь и вновь: «Ничего, придет время, родится новое книжное поколение; надо пережить глухие годы, а завтра вырастут дети подполий и подземелий, будут декламировать стихи, отлетающие от зубов, создадут произведения, открывающие мир заново!»
Будут, говорите? А как же быть мне, быть нам? Когда меня уверяют в том, что я еще не рожден, что это не я родился девятнадцать лет назад, что свое собственное заметное дело сделаю лет этак через двадцать, становится не по себе. «Я» часть того «мы», о котором вы не то что не знаете, а считаете, что мы даже не родились. Оторвитесь от туалетной бумаги, оглянитесь еще раз, и, как только ваши глаза привыкнут к разнообразию ранее не виданных лиц, вы обнаружите нас. Нас, детей раньше срока, которым всего-то и нужно видеть не ваши спины, а ваши глаза, светящиеся знанием, столь необходимым нам! Мы хотим, чтобы нас заметили! Заметили и поддержали, потому что нам хватает рассудка понять, сколь бессмысленно поодиночке пытаться разогнать машину литературного процесса. Потому что тогда она и задавит нас поодиночке. Хочется, очень хочется самому перейти границу и погибнуть молодым, за личную идею, но перспектива получить клеймо забвения, не произнеся ни звука, пугает еще больше.
Мы не знаем друг друга, мы не видим друг друга, только очертания и силуэты. Но чувствуем и верим, что сейчас за моей спиной стоит поэт, который видит другую, неизвестную пока поэзию. По левую руку стоит писатель, что может показать людям новый мир. А вот передо мной философ, у него голова ломится от идей, а стол тошнит рукописями, не увидевшими света. А по правую руку не знаю кто такой, но чувствую, что и он способен. Я не знаю даже, он это или она, хотя какая разница. Ведь стоим мы в темноте и понятия не имеем, что делать, только и умеем, что писать, писать, писать, жить творчеством. Работаем среди слепых и мертвых, пишем, пишем, пишем! Ведь как так - не писать!?
Да, вы заняты отрезвлением народа-опиомана, да, вы заняты этим все свое время. Но, может, стоит-таки оглядеться? Отрезвляйте дальше, но и на нас киньте свой взор. Тем у нас море, идей океан, а желания и работоспособности – вселенская бездна. Дайте нам только Белинского, Добролюбова и Герцена - станьте ими для нас. Увидьте детей подземелья, о которых грезите. Укажите на наши ошибки, покажите примеры, дайте почувствовать вкус и стиль. Ругайте или восхищайтесь, но учите, учите создавать Литературу, вы же знаете, какой она должна быть! С вашей помощью мы сможем новородить культуру, мы сумеем стать новым девятнадцатым. А букериаты и фигуранты листов любой длины задохнутся в своей помойке.
Не родится так просто, скажете, новая культура? И пусть, но родится пример, от которого можно толкаться дальше, родится что-то похожее на сильное поколение, ремень передачи, который окажется достаточно крепким для того, чтобы те, кто будут за нами, свободно общались с теми, кто был до. Ведь сделали так золотые классики, потом - серебряные, потом - советские. Не наша вина, что довелось родиться сегодня. Но в наших силах выдавить из сегодня хотя бы одно стихотворение на завтра. А если вы считаете, что время другое, хуже, и поколение не то попалось, то это не аргумент, а вранье, слепое нежелание и отговорки!
Большинство из вас выросло в свете великих учителей. Их голоса звенели в вас - и до сих пор звенят в некоторых. Кто-то, может быть, видел живыми, творящими этих мастодонтов культуры. Не смейтесь: когда осознаешь величину одновременно с невозможностью ее увидеть воочию, становится грустно. Ту величину, чей кашель во время речи мог подвигнуть на созидание. Вы, их ученики, ученики их учеников, потеряли своих великих наставников. А самому набрать учеников – сегодня это немалый, как представляется, подвиг. Но поймите, что если не вы, то кто научит нас?
Вот мы, книжные дети, думающая молодежь. Мы давно оторвались от груди, стоим на ногах. Мы стали крепче умом, насколько это было возможно сделать поодиночке. И теперь нам нужны учителя. Мы требуем вас!
По этой теме читайте
также:
